2017-11-30
476
Давным-давно, когда колос еще на стебле был, стог сена в решете был, я в колыбели был, а отца на свете еще не было, в стране Уз-падишаха[4]верблюды с верблюжатами мяч гоняли; в церквях ангелы, как мухи, летали; зарезав одного незрелого барана, народ всей страны кормили. И мне переднюю ляжку дали, чтобы от груди оторвался; я ее за один присест съел, огромную силу обрел: сильнее меня в соседних княжествах никого не было. С тремя сыновьями Уз-падишаха жребий кинул — кто дома останется, кто охотиться пойдет. Мне не повезло — я дома остался, они на охоту пошли.
Прямо шли, ровно шли, шесть месяцев одну осень шли, кофе пили, табак курили, тюльпаны и гиацинты косили. Дошли до дремучего леса, три дня, три ночи охотились, одного хищника только и убили, ни на какую другую дичь не натолкнулись, как будто звери перекочевали отсюда в другие края, ни души не осталось в балканских лесах[5]. Обратно повернули.
Восьмидневный путь миновали, немного отдохнули, на девятый[6]день пути заметили один странный след, который прервал их путь. Направились по тому следу, и на третий день привел он их к глубокому высохшему колодцу. На дне колодца бились два барана, выталкивая друг друга оттуда.
|
|
|
— Давайте договоримся, кто в колодец спустится, — предложил младший из братьев (его Ванчу звали). Старшие братья отказались. Ванчу обвязался веревкой, братья спустили его в колодец.
Только достиг он дна, хотел было на белого барана верхом сесть, но в это время черный баран толкнул белого, и Ванчу на спину черного барана упал, провалился втрое глубже, в темное царство. Баран, выскользнув из-под него, исчез, Ванчу же остался в пустынном месте. Осмотрелся вокруг — ни растения, ни дерева, ни живой души не приметил. Лишь среди увядших трав увидел тропинку. По ней пустился он в дальний путь, в неведомые края. Один день шел, два дня шел, на третий день встретил дерево с редкими листьями. Присел в тени отдохнуть да от усталости уснул.
Долго ли спал, коротко ли — разбудил его щебет. Ванчу открыл глаза, осмотрелся, ничегошеньки не заметил. Снова лег. Немного погодя щебет повторился. Посмотрел вверх — в гнезде какие-то птенцы щебечут, а по стволу дерева к гнезду приближается большая желтая змея. Ванчу вынул меч из ножен и разрубил эту змею надвое. Сползла она по стволу и к корням дерева упала.
— Спасибо, молодец, — заговорили птенцы человеческими голосами. — Наш отец прилетит — тебя не тронет: мы расскажем о твоем добром поступке.
Ванчу опять уснул. Выспался, открыл глаза и от страха чуть не упал в обморок: у его изголовья, распластав крылья, стояла огромная птица.
— Не пугайся меня, мой друг. Я отец этих птенцов. Они рассказали мне о твоем поступке. Спасибо, спас детенышей, мой род не прервется. А то вот уже несколько лет птенцов не досчитываюсь: кто-то их ест, когда я улетаю на охоту. Благодаря тебе хоть этих смогу вырастить. За свое добро проси у меня, что желаешь.
|
|
|
— Что желаю? Здоровья тебе желаю!
— Ты не стесняйся. Я огромной силы орел, все, что ты захочешь, смогу исполнить. Скажи, что желаешь.
— Объясни мне, где это я нахожусь? Почему небеса постоянно хмурые, воздух туманный, как будто ни дня, ни солнца нет в этой стране.
— Здесь темное царство, — ответил орел. — До светлого царства дорога в сорок дней и в сорок ночей. И это царство было красивой страной, но когда здесь появился крылатый пятиглавый дракон — Го́гуджу-Мо́гуджу, извел он почти всех людей, что поблизости жили. Гогуджу-Могуджу останавливает воды источников, и пока не дашь ему человеческую жертву, вода не течет. На этой земле людей совсем мало осталось. Через три дня дочь падишаха отдадут ему на съедение — жаль молодую девушку.
— Если мне понадобится, сможешь ли вынести меня в светлое царство? — спросил Ванчу.
— Вынесу, но для этого приготовь сорок бочек мяса, сорок печей хлеба и сорок бурдюков воды. Столько еды и питья мне будет нужно для сорокадневного пути.
— Сейчас вот о чем тебя попрошу: скажи мне, где Гогуджу-Могуджу ест свои жертвы? Я свою силу испытать хочу, буду биться с ним. Будь что будет: или я его, или он меня одолеет. Если я смогу его победить, людей счастливыми сделаю.
— Продолжай свой путь по этой тропинке, она тебя к истоку родника приведет. Туда прилетит дракон Гогуджу-Могуджу, там его ожидает дочь падишаха. Но будь внимателен: он из пяти голов одновременно пламя изрыгает, ты должен быть в мокрой одежде, чтобы не загореться.
— Спасибо, как-нибудь справлюсь: и меч у меня есть, и щит имеется, — сказал Ванчу и отправился дочь падишаха спасать.
Прямо шел, ровно шел, два с половиной дня шел. На третий день, к обеду, добрался до истока. Там молодая девушка плакала кровавыми слезами.
— Что случилось, моя красавица? Чего так убиваешься, чего так плачешь, обмирая от страха? — спросил Ванчу, поприветствовав ее.
— Как мне не плакать, как не убиваться, сейчас тот душегуб-дракон прилетит, разорвет меня и съест. Жаль моих лет, жаль моей красоты. Иди отсюда, брат, а то он и тебя убьет. Много таких, как ты, погибло.
— Не бойся, я пришел тебя спасти. Ты иди, спрячься за стеной источника, я вместо тебя останусь.
Рядом с источником было озерко дождевой воды. Вспомнив совет орла, Ванчу вошел в воду в одежде и с доспехами.
Вдруг раздался гул, все накрыла тьма, небеса заволокли густые черные тучи. Через некоторое время, изрыгая пламя, Гогуджу-Могуджу в небе показался, перед Ванчу приземлился.
— Ты кто? — спросил. — Здесь должна быть дочь падишаха.
— Я сын Уз-падишаха из светлого царства. Пришел тебя уничтожить и дочь здешнего падишаха спасти. Я совсем тебя не боюсь. Или ты меня, или я тебя одолею в борьбе.
— Ха, много таких, как ты, приходило со мной бороться-биться, всех — чытыр-чытыр! — я съел, и следов их не осталось. Уж не ты ли тот, кто согнет меня в дугу?
Гогуджу-Могуджу, смеясь, пять пастей сразу открыл и на Ванчу искры огня направил. Ванчу едва успел защитить лицо и глаза щитом. Взмахнув мечом, Ванчу две головы дракона отсек от туловища. Гогуджу-Могуджу вновь засмеялся, вместо отрезанных голов по две новых выросло. Понял Ванчу, что прежде всего среднюю голову отсечь надо. Потеряв ее, дракон издохнет.
— Постой-ка! — пустился на хитрость Ванчу, всадив меч в землю. — Ты очень силен, спору нет. Давай отдохнем, побеседуем, потом бой продолжим. Скажи мне, спишь ли ты в своей жизни? Если да, то как свою главную голову стережешь?
|
|
|
— Сплю, а то как же! Распластав крылья, две боковые головы сверху кладу, поверх их — главную голову, а ее еще двумя боковыми прикрываю. Вот так, — похвалился Гогуджу-Могуджу и показал, как он спит.
Тем временем Ванчу, подняв меч, одним махом снес все пять голов. Дракон взревел таким страшным голосом, что вокруг со склонов гор в долину покатились камни, сорвавшись со своих мест. Бился, бился да и издох.
— Ну-ка выходи, моя красавица, из своего укрытия и посмотри, что здесь произошло.
Дочь падишаха из-за стены источника лишь голову приподняла и от страха снова спряталась. Потом, немного придя в себя, приблизилась к Ванчу.
— Давай пойдем к моему отцу. Он обещал, что моему спасителю отдаст меня в жены и полцарства в придачу. Только отрежь у дракона языки.
Ванчу отсек языки, завернул их в платок и положил в суму. Почистив доспехи и оружие, отправились в путь.
Прямо шли, ровно шли, за три дня и три ночи дорогу одолели, добрались до дворца падишаха. Падишах их прекрасно встретил, владенья свои показал, устроил пир. Радости конца-краю не было.
Приближенные падишаха попросили дозволения слово молвить.
— Мой падишах! — доложил вестовой. — У ворот дворца один молодец стоит, говорит, дракона убил, вашу дочь в жены взять желает.
Падишах удивился. Посмотрел на дочь, посмотрел на Ванчу. Ванчу не проговорил ни слова, дочь улыбнулась.
— Зовите его, — приказал падишах.
В палату вошел молодец с полным мешком на спине. Опустошил мешок.
— Это что? Головы дракона? — спросила дочь падишаха.
— Да, я убил его. Пришел за тобой и за половиной царства в придачу.
— Ну-ка посмотрите, — сказала девушка слугам, — на месте ли языки этих голов?
Посмотрели — ни в одной языка нет. Тем временем девушка вынула платок из сумы Ванчу, показала языки дракона.
— Вот у кого языки, это он убил дракона и меня от смерти спас.
— Выбирай себе наказание, — сказал падишах. — Обманом счастья не добудешь.
— Оставь его, мой падишах! — попросил Ванчу. — Стать посмешищем — это тоже наказание. Пусть живет, может быть, ума-разума наберется.
|
|
|
— Убирайся с глаз долой! — велел падишах, рассердившись.
Стража выбросила самозванца, схватив за руки, за порог. Он нашел то, что искал, но давайте вернемся к нашим молодым.
Ванчу и дочь падишаха сильно полюбили друг друга, и к тому же они очень подходили друг другу. Взрослые и дети радовались, завидев их. И все вокруг ожило: птицы принялись щебетать, насекомые в травах — мелодии стрекотать, одна белка, взбираясь раз за разом на дерево, приносила по ореху девушке в руки, потешая людей. С появлением воды разные растения зазеленели, распустили бутоны, начали цвести. Небо прояснилось, солнце стало светить, как на земле.
Молодых поженили — сорок дней и сорок ночей играли свадьбу. Я тоже там был, ел-пил, сколько душа желала, но еда зубов не коснулась, питье языка не намочило.
— Сын мой, — спросил падишах, — здесь ли жить останешься или к отцу вернешься? Говори, не стесняйся. Как скажешь, так и сделаешь. Но только от нашего царства до светлого долгий путь. И лишь ненавидящий людей огромный орел Картал туда может добраться. Что скажешь?
— Падишах, отец мой, — ответил Ванчу, — я хочу впервые с женой навестить моих родителей, в путь отправиться. Они знают, что я исчез, но и только. Если разрешишь, я попрошу орла о помощи. Я спас его птенцов от змеи, он обещал вынести меня к светлому царству.
— Давайте тогда, дети, отправляйтесь в дорогу. Счастливого пути!
— Мой падишах, прикажи, чтобы подготовили в дорогу сорок бочек мяса, сорок печей хлеба и сорок бурдюков воды. А мне еще верхового в помощь дай, чтобы до орла доехать.
Прошло немного времени — Картал с Ванчу на спине сел на поляну, охватив собой пространство величиной с гарман, настолько был велик. Привязали к нему бочки, скарб, бурдюки, а посередине молодым место оставили, на подушку усадили.
Картал поднялся в небо, и, сделав круг над дворцом падишаха, отправился в путь.
— «Гык» скажу — воду подашь, «гак» скажу — мясо и хлеб подашь, — дал наставления Картал.
«Гык» — вода, «гак» — хлеб с мясом, «гык» — вода, «гак» — хлеб с мясом… Сорок дней, сорок ночей они находились в пути. Во второй половине сорокового дня Картал «гак» сказал, а мясо уже кончилось. Ванчу отсек мечом от подошв по куску мяса, дал орлу. Картал сразу почувствовал человеческое мясо и не проглотил те куски, заложил под язык. Сколько было сил, поднапрягся и, достигнув края светлого царства, тихонько опустился, от усталости растянулся, чтобы воздуху набрать, немного отдохнуть.
— Чего стоишь, иди же, — обратился он к Ванчу.
Ванчу помог суженой слезть, попробовал сделать шаг, но не смог — ноги от боли подкосились.
— Эхе-хе-е, брат, так не годится! Иди-ка ко мне, покажи ноги.
Когда Картал посмотрел — подошвы у Ванчу в крови. Вынув из-под языка куски мяса, раны облизал, мясо прилепил, и подошвы у Ванчу сразу зажили, как будто ран и вовсе не было. Но с тех пор, говорят, на подошвах людей появилась впадина.
Взявшись за руки, молодые отправились дальше. Недаром же говорится: «Дорогу осилит идущий». Радуясь земным красотам, любуясь природой, обмениваясь приветствиями со встречными, широким шагом шагая, преодолевали они путь. Вдруг их накрыла огромная тень. Посмотрели на небо: их настиг орел и приземлился перед ними.
— Давайте, садитесь-ка снова мне на спину. Я подумал, чего вам ноги в дороге разбивать, лучше я свой долг до конца исполню, вас домой отвезу. Так своей цели скорее достигнете.
Через некоторое время показались владенья падишаха. Приземлились, людей напугали, родителей обрадовали, а братья онемели от удивления и, как боязливые птахи, попрятались под амбары.
Радость радостью, но, как говорят, голодный медведь не танцует. Пир на весь мир закатили, нашлось и для орла угощение: каждый день ему давали по свежезарезанному барану. Картал быстро пришел в себя, усталость прошла, и он поправился. Через девять дней в обратный путь собрались, подарки в узлы связали, пиво-напитки в бурдюки залили, орел на три дня еды-питья получил, его снарядили, как посаженого отца. Обратный путь короток. Благополучно Ванчу с женой в нижнее царство спустились. И поныне, говорят, живут — все такие же молодые и красивые. Много детей вырастили — один другого краше. Дети выросли и вырыли колодец из подземной страны в светлое царство, проложив короткий путь — по лестнице.
И я по тому пути ходил в гости к Ванчу, в его царство, много чего там увидел и услышал. Эту сказку оттуда же принес да вам рассказал. Сказав: «Чит!», торба со сказками закрылась.
БИНБИР-ИВАНЧУ
Жил когда-то один человек. Было у него в семье тысяча детей, и родился еще один. Крестного отца, чтобы тот дал новорожденному имя, подыскать не удалось, и мать сама назвала его Бинбир-Иванчу[7], потому что он был тысяча первым ребенком в семье.
Бинбир еще с момента рождения поесть попросил, ведь родился он чересчур уж большим и сильным мальчиком. Услыхав, что и этот хочет есть, отец нашего Иванчу из-за горестных забот и постоянных тягот, из-за нищенства и бедноты решил покинуть дом и отправиться в путь:
— Пойду я, жена, куда глаза глядят. Если найду пропитание, вернусь обратно. Если же нет, знай, что я пропал без вести. Детям нашим, когда они вырастут, не говори, что я ушел, потому что мы были так бедны.
Муж пропитания, ясное дело, не нашел, да и сам назад не вернулся, и осталась жена одна с целой оравой ребятишек.
А Бинбир-Иванчу был пытливым ребенком, причем рос, как говорится, на глазах. Когда ему исполнился всего месяц, он спросил у матери:
— А был ли у меня отец?
— Был, — отвечает мать.
— А мы все время жили так бедно?
— Нет, не все время, — говорит мать.
— А почему же сейчас мы бедствуем?
— Потому что нас ограбили разбойники, которые в наших краях промышляли.
— А когда был жив мой отец, почему они нас не грабили?
— Потому что у него был свой меч-кладенец и прекрасный конь.
— Где же теперь тот меч и тот конь? — спрашивает Бинбир-Иванчу.
— Да вон там, под навесом.
— Я, — говорит Иванчу, — пойду, мама, разбойников бить-громить.
— Куда хочешь иди, мой мальчик, — говорит мать сыну Иванчу, — только вот за ту гору не заходи — а то и тебя там убьют разбойники, как они убили твоего отца.
Сел Иванчу на коня. И как только он сел, конь преобразился: из тощей клячи стал упитанным и стремительным, как молния. И меч в руках Иванчу превратился из обычного в волшебный меч-кладенец.
Отправился Бинбир-Иванчу по другую сторону горы. Покружил там на своем чудесном коне, покружил, а затем как засвистит что было сил! В ответ на это и гора кругом пошла, и все разбойники разом повставали.
И вот окружили нашего Иванчу сорок разбойников. Долго ли, коротко ли бился с ними Иванчу, нам не ведомо, но тридцать восемь из них он искромсал да изрубил. Тридцать девятого разбойника забросил в колодец, что был позади горы, на той стороне. Да только вот беда: сороковой, главный разбойник, убежал и спасся.
Делать нечего, пустился Бинбир-Иванчу вскачь, чтобы поймать главаря. Преследовал его три дня и три ночи, и когда вот-вот должен был настигнуть разбойника и оставалось только голову ему мечом снести, тот выхватил из своего кармана веточку и бросил ее позади себя. Тут же перед Иванчу, откуда ни возьмись, появился огромный лес. Да такой густой и дремучий, что никак нельзя его было пройти.
Бинбир бросил тогда свой кушак, и в чаще перед ним открылась широкая тропа. По этой тропе Иванчу добрался до одного колодца, чтобы коня напоить. А тут как раз мимо проходил какой-то человек, лесной житель. Иванчу его спросил:
— Не пробегал ли здесь главарь разбойников?
— Только что пробежал, — ответил тот, — одна челюсть на земле, другая — на небе. Пробежал, деревья по пути ломая.
— Подожди, — говорит Иванчу, — вот напою своего коня, и тотчас его догоню.
Пока он поил коня, увидел, что в желобе для воды один жук-жучок тонет. Стал тот жучок Иванчу просить-умолять:
— Спаси меня, брат, большое доброе дело я тебе за это сделаю!
«Гм, — подумал Иванчу, — какую пользу может мне принести такой жучок?» Но был он добросердечным по характеру и потому сказал:
— Давай я тебя спасу. Если ты сделаешь мне добро, хорошо; если не сделаешь, ты ничем мне не обязан.
— Обязан, обязан, — протрещал жучок, — вот возьми эту частичку от моего черного крылышка и положи ее в свой кисет. Когда тебе станет трудно, вытащи ее, чтобы позвать меня, и я тотчас явлюсь к тебе на помощь.
Бинбир-Иванчу и на это согласился. Напоив коня, устремился он снова по следам разбойника. И когда почти настиг его, разбойник вдруг ни с того ни с сего залился свистом, и перед Иванчу, откуда ни возьмись, появилась широкая река. Что теперь делать Иванчу? Как ему догнать разбойника?
Бросил он поверх реки свое полотенце, и превратилось оно в мост. Перешел он реку по мосту, и когда вот-вот, уже в третий раз, должен он был настичь разбойника, тот вдруг как закричит:
— Ма-а-а-мочка-а-а!!!
Тут выходит навстречу Бинбир-Иванчу страшилище — Джендем-бабу: нос крючком, глаза черные и ужасные-преужасные, из одной челюсти ветер северный дует, в другой — деготь-смола кипит, волосы у нее длиной в сорок саженей.
— Поворачивай назад, молодец, — молвит она Иванчу. — Если не повернешь, то я, Джендем-бабу, мать разбойников, выстелю перед тобой свои волосы да как подую изо всех сил ветром северным, и понесет тебя в круговерти, и не будет тебе спасения.
— А если я спасусь? — спрашивает Иванчу.
— Если ты там спасешься, — отвечает бабка, — тогда я выложу перед тобой тропу из смолы-дегтя. На ней ты застрянешь и останешься там навсегда.
Стал думать Бинбир, что же ему теперь делать. И тут вспомнил он о жучке. Вытащил частичку черного крылышка того жучка и позвал его на помощь. Тот вмиг явился и спросил:
— Звал меня, молодец? Что у тебя за трудность?
— Вот так-то и так, появилась на моем пути бабка-колдунья, и не знаю, как от нее избавиться, — рассказывает жучку Иванчу.
И тогда жучок внезапно влетел к Джендем-бабу в ухо и принялся там дырявить ей мозг. Скрутило-свертело раз-другой это исчадие ада, и мать разбойников вскоре сошла с ума. Взял Бинбир-Иванчу свой меч-кладенец и отсек ей голову. Жучок вылетел из уха бабки и вернулся в свою норку.
И снова Бинбир-Иванчу отправился вслед за разбойником, которого настиг в его золотой крепости. После того как Бинбир пооткрывал девяносто девять дверей, сотую дверь распахнул и, наконец, столкнулся лицом к лицу с главным разбойником. Принялись они биться друг с другом. Как ни был силен разбойник, однако Бинбир оказался сильнее. Три дня и три ночи бились они, пока, наконец, Иванчу не взял верх над противником.
Затворил Иванчу после всего, что здесь произошло, крепость разбойников и решил отправиться в путь-дорогу за матерью и братьями, чтобы забрать их и привести сюда, на новое житье-бытье.
А тем временем один из разбойников, тот, которого Бинбир-Иванчу забросил в колодец, выжил там, и когда подошла к колодцу мать нашего Иванчу, чтобы набрать воды, и стала тянуть бадью, разбойник принялся ее просить-умолять:
— Спаси меня! Все, что хочешь, я тебе дам, только спаси!
Бедная женщина не знала, кто это там, в колодце, и сказала:
— Если дашь торбу золотых, то вытащу тебя.
— Дам, дам, — закричал разбойник.
Спустила женщина веревку и вытащила его. Выйдя наружу, разбойник отдал женщине неведомо откуда взявшуюся торбу с золотыми монетами. А сам прикинулся калекой, чтобы остановиться у нее в доме и дождаться возвращения ее сына, Бинбир-Иванчу, а затем неожиданно убить его. Стал он жить в доме этой женщины и притворялся очень кротким.
Когда же Бинбир-Иванчу вернулся к своей матери, то дома его встретил вместе с ней и этот притворщик. Однако чудесный конь нашего Иванчу, как только увидел разбойника, стал фыркать, почуяв, что здесь что-то нечисто, тогда и Иванчу его узнал. Пришпорил он своего коня и раздавил противника, с землей его смешал.
Забрал Бинбир-Иванчу с собой и мать свою, и всех своих тысячу братьев, отправились они в крепость разбойников на новое житье-бытье. Рассказывают люди, что они и поныне там живут, все в добром здравии, в большом достатке и в благополучии.
ЗОЛОТОЙ КОНЬ
Естек-пестек, хромому ослу подножка, кто сказку слушает, — мне ага, кто не слушает, — в лоб тому клеймо.
То ли было, то ли не было, если бы не было, не рассказывалось бы. Жил-был на свете один падишах. Был у него от первой жены один сын. Вторую жену он взял с ребенком — с дочкой. Парень и девушка крепко полюбили друг друга, но падишах не хотел их поженить: он хотел женить сына на дочери иноземного падишаха, чтобы увеличить свое царство. А Тодур — так звали сына падишаха — не представлял себе жизни без девушки. И решил он покинуть дом, отправиться в чужие края.
Долго ли, коротко ли скитался он по чужбине, наконец нанялся на военную службу в одно соседнее царство. А у падишаха той страны как раз в то время случился разлад с отцом Тодура, и пошел он на него войной.
Тодур — во главе сотни — отправился со своим отрядом воевать против своего отца. Так получилось, что попал он в плен. Отец его узнал и отдал в руки палачам, повелев отрубить сыну голову, а его печень и мизинец с кольцом ему принести.
Отвели палачи Тодура в дремучий лес, но пожалели его и стали думать, как сделать так, чтобы оставить юношу в живых. А между тем следом за ними шла одна желтая собачонка. Поразмыслив, сказали они Тодуру:
— Нам очень жалко стало тебя. Давай зарежем собачонку, возьмем ее печень, а у тебя лишь палец отсечем.
Никто ведь сам себе не враг — Тодур согласился. Зарезав собачку, вынули ее печень, а у Тодура мизинец отсекли. На прощанье рассказали-подсказали:
— Вот по этой тропинке иди, пока не выйдешь на опушку леса. Там увидишь шалаш. В том шалаше слепой старик живет. У него козы есть. Попросишь — он тебя примет. Его коз будешь пасти до тех пор, пока дома что-нибудь не изменится. А когда изменится, тогда и домой вернешься.
Пошел Тодур по той тропинке, шел-шел — видит на опушке шалаш. Недолго думая, он в нем спрятался.
Один день, два не выдает себя, а дед почувствовал, что кто-то есть в шалаше, так как ему стало не хватать еды. Его козы столько молока давали, сколько деду нужно было, чтобы наесться за один раз.
— Кто здесь? — спрашивает хозяин.
Парень молчит.
— Кто в доме? — повторил старик. — Не бойтесь, я ничего вам не сделаю.
— Я, дедушка, я! — подал голос Тодур. — Извини, что не сразу дал о себе знать. Оробел.
— Кто же ты?
Рассказал Тодур все, как было, и попросил хозяина нанять его пасти коз.
— Я тебя возьму, пожалуй, мой мальчик, но сначала твою силу испытаю. Трижды ударю тебя дубиной: если выдержишь, тогда найму тебя.
А дубина у деда была особая — целое дерево, очищенное от сучков.
— Постой, — сказал Тодур, — отдохну-ка я до завтрашнего утра.
— Пусть будет по-твоему, мой мальчик, — ответил старик.
Тодур взял три мешка, наполнил их землей, подготовился и спать улегся.
— Ну, ты готов? — спросил дед утром.
— Готов, дедушка, готов! — ответил Тодур.
— Тогда давай начнем.
Тодур, взяв один из мешков, поставил его перед хозяином.
— Бей! — говорит.
Старик, размахнувшись изо всех сил, как ударит дубиной — мешок разорвался в клочья.
— Жив ли ты, мой мальчик? — спрашивает.
— Жив, дедушка, жив! Подожди, повернусь-ка я на другой бок.
Тем временем Тодур успевает поставить перед дедом другой мешок.
— Бей, дедушка!
Старик, взмахнув дубиной, как ударит — мешок так и отлетел в сторону, как мяч.
— Жив ли ты, мой мальчик? — спрашивает.
— Жив, дедушка, жив! — слышится в ответ. — Подожди, поверну-ка я спину, а то ребра трещат.
Ставит Тодур третий мешок.
— Бей, дедушка, бей!
Когда старик, размахнувшись в третий раз, опять ударил, от мешка с сырой землей облако пыли поднялось — солнце померкло.
— Жив ли ты, мой мальчик? — утомленно спрашивает дед.
— Жив я, жив! Только косточки ноют от боли.
— Ты очень смелый и сильный! Вот теперь можешь пасти моих коз. Только не гони их вон к тому шалашу, потому что там живет одна ведьма, которая лишила меня глаз.
— Хорошо, дедушка, я туда не пойду.
Тодур, прихватив свирель, направил коз прямиком к шалашу, а сам, взобравшись на шалаш, начал играть на свирели.
— Уходи отсюда, пастушок! А то если моя сестра выйдет, тебя целиком проглотит, — сказала младшая сестра ведьмы, выходя из шалаша.
Тодур как будто и не слышал ее — все продолжает играть на свирели.
Вышла средняя сестра:
— Беги отсюда, пастушок! А то если моя сестра выйдет, тебя целиком проглотит.
Тодур снова как будто не слышит. Выходит сама ведьма. Кротко, ласково заводит разговор с Тодуром.
— Подойди, мой мальчик, я поищу у тебя в голове, — хитрит старуха.
Ложится Тодур лицом вниз.
— Не так. Ложись лицом вверх.
Тодур притворился, что не понимает, повернулся то в ту сторону, то в эту — и вновь лег лицом вниз.
— Не так, а вот так! — показывает старуха, как он должен лечь.
Тодур, схватив ветку дерева, наклонил и старухины косы привязал к той ветке. Ветка поднялась, и старуха осталась висеть наверху.
— Опусти меня на землю, мой мальчик! — просит старуха.
— Верни глаза старика, тогда опущу.
Ничего не ответила на это старуха, только снова попросила:
— Опусти меня на землю, мой мальчик!
— Верни глаза старика, тогда опущу, — говорит Тодур.
— Войди внутрь, — говорит старуха, — там, на полке, есть три яблока. Возьми одно из них, порежь на сорок частей. Каждый день давай старику по одному кусочку. На сороковой день глаза старика откроются. Только смотри, моих детенышей не вспугни, они на припечке греются.
Тодур, войдя внутрь, как свистнет — жабы, змеи-гадюки со страху в огонь попрыгали: это и были старухины детеныши. Взял с полки яблоко да и пошел по своим делам, а старуху висеть оставил.
Сделал Тодур так, как старуха наставляла: каждый день стал давать старику по одному кусочку яблока. Глаза старика понемногу начали открываться.
Прошли дни, и от того яблока остался только один кусочек.
Как-то в полдень лег старик отдыхать и заснул. Тодур присмотрелся и заметил, что к его волосам привязан ключ. Интересно, от какого он замка? Старик разрешал юноше ходить повсюду, только в одно место не пускал: на задней стене шалаша висел ковер, который не разрешалось ни снимать, ни чистить.
Тодур тихонько отвязал ключ от косы старика, приподнял ковер — а там дверь. Открыл он дверь — комната оказалась пустой, открыл следующую и так дошел до восьмой двери. В той комнате нашел юноша зеркало, кувшин и гребень. Открыл девятую комнату — и чуть не ослеп, даже голова у него закружилась, когда увидел он там золотого коня, привязанного к стойлу.
— Чего тебе надобно, братец? — человеческим голосом спросил конь.
— Ты мне нужен, — ответил Тодур.
— Коль я тебе нужен, возьми покрой каждый порог ватой, чтобы старик не услышал, когда я буду выходить, переступая через пороги. Когда же ты будешь выходить, захвати из другой комнаты гребень, зеркало и кувшин: они нам понадобятся, потому что старик настигнет нас на хромом ишаке.
Юноша покрыл пороги ватой, на последний порог меньше, чем на другие, ваты пришлось. Схватил он кувшин, гребень, зеркало, сел на коня и стал выбираться наружу.
Через восемь комнат прошли без помех. Когда же наступили на девятый порог, он зазвенел. Чутко спавший старик проснулся и, оседлав ишака, пустился в погоню. Мчится за ними, вот-вот догонит. Конь сказал:
— Брось кувшин!
Бросил Тодур кувшин — появился огромный каменистый холм, весь усыпанный щебнем. Что сделал старик, нам неведомо, но ему удалось пройти это каменистое место. Вот он уже опять близок к тому, чтобы их настигнуть. Конь молвил:
— Брось гребень!
Бросил юноша гребень, и позади них возник густой, непроходимый лес. Старик попробовал его объехать то с одной, то с другой стороны, а в некоторых местах прокладывал себе путь и напрямик. Преодолел и лес, вот-вот снова настигнет беглецов.
— Брось зеркало! — приказывает конь.
Тодур бросил зеркало — позади них появилась широкая река в половодье, от края до края взором не охватишь. Старик поискал брод, но не нашел: уж очень река глубока, видать, перейти ее никак не удастся. Делать нечего, смирился старик и крикнул с другого берега.
— Подожди, мой мальчик, дам тебе совет, а то потеряешь коня! Пойди и обдери на лугу, в месте захоронения лошадей, труп какого-нибудь коня, и его шкурой покрой своего скакуна.
Тодур сделал все в точности, как старик научил, и отправился в путь. Ехал он, ехал, повстречались ему всадники.
— Куда едете, друзья-приятели? — спрашивает Тодур.
— В некотором царстве, в некотором государстве, говорят, падишах дочь замуж выдает. Кто сможет на коне перепрыгнуть ров в сорок саженей, тот получит девушку. Ты тоже поедешь? Тот ров как раз для твоего облезлого коня, — посмеялись парни над конем Тодура.
— И я с вами! — спокойно ответил Тодур.
Ехали они, ехали, один ли день, десять ли дней провели в пути, я не знаю, но добрались до царства Тодурова отца. Тодур узнает поля, леса, горы. Вот и отцов дворец показался.
Угостил падишах парней, расположил их на отдых, чтобы они подготовились к завтрашнему состязанию, а на следующий день объявил:
— Кто сможет на коне перепрыгнуть ров шириной в сорок саженей, тот получит девушку в жены.
Начали они прыгать по очереди — никто не может перепрыгнуть, все падают в ров. Когда же Тодур разогнал своего облезлого коня, тот прыгнул втрое дальше положенного. Падишах повелел прорыть еще сорок саженей. Тодур и их преодолел с запасом. На третий раз ров стал длиной в сто двадцать саженей, Тодуров конь и через него перелетел, как птица. Все растерялись, однако ничего не поделаешь, в старину падишахи слов на ветер не бросали, слово свое держали. Пришлось падишаху отдать свою дочь за Тодура, но жить их он отправил в курятник. Невеста плачет, ручьями слезы льет.
— Не плачь, моя красавица, все будет хорошо, — сказал Тодур. — Богатство дома внутри него находится.
Завел юноша своего коня в курятник, ключом открыл его нутро, и получили они все, что душе угодно. Навели в доме порядок, украсили его так, что глаза слепнут от красоты. И с едой горя не знают: что захотят, то у коня и берут. Молодые живут так, что лучше не бывает!
Много ли времени прошло, мало ли, отправляет падишах старшую дочь посмотреть на их житье-бытье. Та пошла, смотрит: молодые лучше падишаха живут. Приходит и говорит отцу:
— Что сказать тебе, батюшка? Живут они побогаче, чем мы.
— Что? Лучше нашего? — падишах в гневе убил свою дочь и забросил ее на чердак.
Проходит немного времени — отправил он к молодым вторую свою дочь. Возвращается она и говорит:
— Что сказать тебе, батюшка? Живут они получше, чем мы.
Падишах и ее убил да на чердак забросил.
Проходит немного времени, самую младшую, самую верную свою дочь отправляет. Пошла она, посмотрела, как живет молодая семья, и говорит:
— Что сказать тебе, мой батюшка? Лучше сам иди да посмотри.
Отправился падишах. Смотрит — и в самом деле, молодые живут лучше, чем он. Тут пришлось ему пожалеть, что безвинных дочерей погубил.
Тодур открыл ключом нутро коня, взял оттуда бутыль с живой водой, брызнул на мертвых — они в тот же миг ожили.
Собралась вся семья, сели пировать. Мать смотрит: у Тодура мизинца нет.
— Сходи, доченька, посмотри в нашем шкафу пальчик с кольцом. Принеси, может, он подойдет к его руке.
Принесла дочка палец, приставили его к руке, и он тут же на свое место прилип. Признали они своего сына.
— Как ты поступал, что делал, не ведаю, — сказал падишах своему сыну, — но сказанное исполнил, желаемое получил. Поздравляю! Дай Бог, чтобы вы долго жили, никому зла не причиняли, только счастье излучали.
По желанию падишаха свадьба длилась сорок дней, сорок ночей, отец отдал свое царство в руки Тодура. И поныне, говорят, в том царстве люди счастливо живут. И я там был. Добра там — конца и краю нет. Стаканом отборного вина угостился, отварной дрофой закусил. Оседлал черного барана да по морю домой вернулся. Эй, вы, будьте веселы!
ЖЕЛЕЗНЫЙ МЕДВЕДЬ
Давно это было, очень давно. В глухой гагаузской деревушке, что стояла под горой, в маленьком глиняном домике жил старик со своей старухой. И была у них дочка, Сандикой звали. Жили они небогато, зато дружно. Старик целыми днями в поле работал. Хлеб, кукурузу, магар сеял. Старуха по хозяйству хлопотала. У них подле дома огородик был. Помидоры там росли, баклажаны, кабачки, перец да деревьев несколько: сливы, айва, абрикосы, ну и виноградных кустов десятка два — вот и вся усадьба.
Уедет старик ранехонько в поле, старуха то в огороде копается, то козу подоит, то курам зерна насыплет. У доброй хозяйки в доме всегда дело найдется.
А Сандика маленькая еще. Какая у нее работа? Знай, сидит себе, тряпочки перебирает, куклы из них делает. Настоящей-то у нее куклы не было. Дорогие они очень были, не по карману беднякам. Глядит иногда на нее старуха: жалко ей дочку, да что поделаешь?
Вот как-то раз пошла Сандика с отцом да с матерью в соседнее село на базар. А на базаре игрушек много — одна другой краше. Увидела дочка те игрушки, к старику пристала: купи да купи куклу — хоть маленькую, хоть плохонькую. Что делать старику? Денег-то, как на грех, ни лея не было.
Пошли они обратно домой. Идет Сандика, плачет горько-прегорько. И стариково сердце кровью обливается. Вот и говорит он ей:
— Не плачь, дочка. Вот придем домой, я тебе такую игрушку сделаю, какой ни у кого на свете сроду не было.
— Какую? — допытывается девочка.
— Э-э, нет. Не скажу.
Перестала Сандика плакать.
Пришли они домой. Поужинали и спать легли. Уснула дочка крепким сном, а старик встал потихоньку с постели, мастерить игрушку принялся. Взял он кусочек железа и сделал из него игрушечного медведя. Руки у старика умелые были, и так он этого медведя ладно сделал — ну, прямо настоящий получился. И лапами шевелит, и головой вертит, и даже глаза открывает и закрывает. Поставишь его на лапы — глаза откроются, положишь на спину или там на брюхо — враз закроются. И пасть тоже открываться могла. Словом, красота да и только.
Проснулась утром Сандика. Смотрит, а у ее постельки на скамеечке мишка сидит. Ой, и обрадовалась же девочка! Запрыгала от радости. С того дня ни на минутку с медвежонком не расставалась.
Вот как-то раз играла она с медведем. Играла, играла, да нечаянно и дунула ему в железный рот. Только дунула — ожил вдруг медвежонок, на ее глазах расти начал. Рос, рос и вырос в огромного медведя. Стал как те, что в лесу живут, только железный.
Зарычал медведь своим страшным, железным голосом. Бросился он к старику со старухой, съел их, а Сандику у себя прислугой оставил.
День и ночь бедная Сандика на медведя спину гнула. Одной только воды он в день десять ведер выпивал. А вода на огороде в глубоком колодце была. Тяжело было маленькой девочке ее доставать. А носить и того тяжелее. Идет, бывало, Сандика к колодцу, тропку слезами поливает. А обратно идет с улыбкой — делает веселый вид, медведя задобрить старается. Ох, и боялась же она его! Злой он бывал, когда видел, что служанка плачет.
А на высокой горе, что неподалеку была, жил могучий орел. Увидел он однажды, как Сандика плачет-заливается, и спрашивает ее:
— Девочка, а девочка! Чего это ты плачешь? Кто тебя обидел?
— Как же мне, орел, не плакать. Сирота я. Одна-одинешенька на всем белом свете. Съел медведь железный отца с матушкой, а меня прислугой оставил, — отвечает ему Сандика.
Подумал орел, подумал, а потом и говорит:
— Садись на меня, девочка, избавлю я тебя от неволи.
Села Сандика на орла. Стал орел к ясному небу подыматься. Да только увидел его медведь. Разозлился, затопал своими железными ногами. Набрал в себя воздуха да как дунет на орла. Не удержался орел, упал на землю. Подбежал к нему медведь, в клочья изорвал, по ветру развеял. А Сандику еще больше работать заставил.
Вовсе худо жилось теперь на свете девочке. С утра до ночи трудится за пятерых и слова доброго ни от кого не слышит. Вот пошла как-то она опять по воду, а навстречу ей теленочек белолобый идет. Увидел он, что Сандика плачет, и спрашивает ее:
— О чем это ты, девочка, так горько плачешь? Кто такую маленькую обидел? У кого на тебя рука поднялась?
Рассказала Сандика теленочку про свою печаль-горе.
— Да, плохо дело, — покачал головой теленочек. — Да только могу я твоему горю помочь.
— Где уж тебе, теленочек. Орел вон какой сильный был, а и его сгубил железный медведь.
— Ничего. Не беспокойся. Не всегда сила верх берет. К ней еще и ум нужен. Заготовь-ка ты лучше к вечеру воды кувшин, камешек, иголку да еще ножичек прихвати. Как стемнеет, приходи к колодцу. Я тебя там ждать буду.
Сделала Сандика все так, как ей теленочек велел. Стала вечера дожидаться.
Вот уж и солнышко за гору закатилось. Звездочки на небе засверкали, ровно угольки в печке.
Встала Сандика тихонько с постели. Взяла в руки камень, иголку, ножик, кувшин с водой и пошла к колодцу. Посадил ее на себя теленочек и побежал к чистому полю. Долго они так бежали. Уже луна высоко поднялась. Притомился теленочек. Остановились они под шелковицей, легли, заснули. Только солнышко из-за холма выглянуло, встали они. Умылись, напились из ручейка и дальше побежали. Вдруг слышат: кто-то позади бежит, аж земля дрожит.
Испугалась девочка:
— Теленочек, миленький, пропали мы. Это железный медведь нас догоняет.
— Ничего! Не бойся! Брось-ка через плечо камень, — говорит ей теленочек.
Бросила она камень. И сразу за их спиной высокие горы выросли. Побежали дальше. Долго бежали. Только слышат: опять их медведь догоняет. Испугалась Сандика пуще прежнего.
— Не бойся! — утешает ее теленочек. — Брось-ка через плечо иголку.
Послушалась девочка, бросила иглу. И тотчас позади них целый лес иголок вырос. Только разве могут они что железному медведю сделать? Пробежал он сквозь них, будто через кустарник обыкновенный. И опять по полю пустился. Вот-вот беглецов догонит.
— Бросай скорее ножик, — крикнул Сандике теленочек.
Бросила она ножик, и сразу все поле ножами усеялось. Но и они не могли надолго задержать железного медведя.
— Ну, теперь-то уж он нас догонит, — задрожала от страха девочка.
— Ну, это мы еще посмотрим. Брось-ка кувшин с водой.
Сандика не мешкая, бросила кувшин. И вдруг позади них огромное-преогромное озеро разлилось. Остановился перед озером медведь, от ярости ногами затопал, закричал дурным голосом.
— Не уйдешь от меня, — кричит. — Все одно не уйдешь!
И стал он воду из озера пить. Пил, пил. Полный железный живот налил себе. Тяжело ему стало стоя пить. Хотел лечь, чтобы удобнее было. Да только живот-то его, водою налитый, был очень тяжелым. Оступился медведь да и бултыхнулся в озеро. Был медведь железным, вот и утонул.
А Сандика с теленочком живы остались. И по сей день, говорят, в дружбе живут.
ЧЕРТОВЫ ПРОДЕЛКИ
Было ли это, не было ли, жили-были отец с сыном. Решил отец отдать сына в ученики. Но тот так и не сумел обучиться хоть какому-нибудь ремеслу.
Взял отец тогда его с собой в одно дальнее село. Долго ли, коротко ли шли, добрались до колодца и сели отдыхать. Старик устал, охает. И тут вдруг из того колодца вылезает черт:
— Говори, зачем звал меня?
— Я тебя, — говорит отец, — не звал. Я утомился и охнул.
— В другой раз не охай, меня зовут Ох. Куда путь держишь?
— Собрался вот этого парня отвести в ученики, обучить какому-нибудь ремеслу.
— Какому ремеслу? Отдай его мне.
Отец согласился. Забрал черт того парня, засадил в колодец и стал обучать.
А там была одна девушка. Дала она парню добрый совет.
— Сколько бы ты ни учился, — говорит, — когда хозяин спросит, не говори, что обучился чему-нибудь, а не то не выпустит тебя отсюда.
Вот однажды хозяин и спрашивает его:
— Ну как — научился ты чему-нибудь или нет?
— Нет, пока ничему не научился.
Пришло время отцу проведать сына.
— Ну что, — спрашивает он, — хозяин, обучился ли ремеслу мой сын?
— Нет, не обучился ничему, — отвечает черт, — приходи в другой раз, тогда и заберешь его домой.
Через некоторое время пришел отец во второй раз. Вытащил черт парня из колодца и вернул его отцу.
По пути домой, а это было утром в четверг, сын и говорит отцу:
— Когда придем домой, ты накорми скотину. Завтра я превращусь в пару волов и пойдем на базар, но чтобы веревки с моих рогов не продавал.
Наступило утро следующего дня. Парень обернулся парой волов, и направились они в Болград. Там старика сразу же окружили покупатели, стали спрашивать, сколько он хочет за своих волов.
Тот назвал цену и говорит:
— Я их не могу продать вместе с веревками.
— Хорошо, — отвечают покупатели, — у нас есть много своих веревок, нам волы нужны.
Купили они волов и пошли домой. Как раз настала пора мотыжить кукурузу. Запрягли селяне волов и отправились в поле. По дороге волы снова превратились в парня.
Приходит он домой и говорит отцу:
— Ну что ж, отец, будем жить дальше.
Вот проходит день-два, парень превратился в борзую собаку. Вышли охотники на промысел, а тут обгоняет эта собака другую и ловит вспугнутого зайца. Другие борзые никого не смогли поймать, только этой добыча досталась.
Тогда охотники и говорят хозяину:
— Продай нам эту борзую.
Долго они торговались, наконец, договорились. Продал старик борзую без поводка, как ему сын велел. Охотники сняли поводок с шеи собаки и отдали хозяину. Возвращается отец домой. Эге-ге, не успел он еще переступить порог дома, как настигает его сзади борзая — глядь, а это снова его сын.
— На сей раз будь внимателен, — говорит сын. — В следующий базарный день я обернусь конем, но если упустишь узду этого коня, то упустишь и меня.
Наступил базарный день, превратился парень в коня. Идут они на базар.
Черт же этот все чует, и появляется тут как тут. Вмиг окружили коня покупатели. Уже догадался черт, что это его ученик, осмотрел и он того коня. Дали коню хорошую цену, но черт все завышает и завышает ее: за коня дают десять тысяч, а он — двадцать тысяч.
— Я, — предупреждает отец, — коня продам, но без узды.
— А я, — уперся черт, — не коня покупаю, а узду.
А отец был очень жаден до денег, продал он и узду.
Купил черт узду, решил гнать-погонять коня, пока тот не околеет. Конь же, как изворачивался, нам неведомо, но все скидывал со своей головы узду. Наконец, сбросил он черта наземь. А сам после этого превратился в птицу. Черт тут же обернулся орлом, чтобы поймать ее. Тут в темноте появился огонек, и эта птица полетела на свет, села прямо на окно, превратившись в комнатный цветок. А в том доме жила девушка. Черт обернулся мо́лодцем, вошел к девушке в дом, увидел этот цветок и хотел сорвать его.
Парень же решил стать просяным зерном: стряхнул он листья с того цветочка, обернулся просяным зерном. Черт превратился в курицу-наседку с цыплятами. Юноша же вновь стал самим собой и убил и наседку, и цыплят.
Так парень спасается, а сказка кончается.
