Глава 15. День Серебра 52 страница

Полностью переправиться успел только один хэрт. Что ж, разметать по долине этот жидкий строй — одного хэрта вполне хватит. Скулгур отдал команду, вожди подняли своих воинов, развернули четыре ряда по длинной сотне в ряд. Более широкого строя все равно бы не вышло в этой узкой долине.

Две сотни всадников на волках должны были прорвать строй — горские недоноски уже сбились на своей жалкой засеке в линию, загородившись щитами. За всадниками следовала пехота. Скулгур не собирался ждать, пока переправятся все — слишком большая возникнет толчея. Сначала — расчистим место…

Он поднял голову и завыл по-особому, отдавая команду волкам. И волки ответили таким же воем. А потом — прянули вперед, свесив языки. Перепрыгнуть укрепление, смять, свалить, раздавить жалкую шеренгу щитоносцев — и начнется кровавый пир…

Бывало и так, что при виде атакующих волчьих всадников противник просто не выдерживал и показывал спину. Скулгур почти рассчитывал на это. Почти. Поэтому перехватил пику, чтобы нанести первый удар — сразу, как только волк перемахнет через препятствие и своим телом пробьет строй.

Вражеские ряды приближались… Орк уже мог различить их рожи — размалеванные красным и черным; уже видел, как блестят белки глаз. Остались считанные шаги, когда безумные полурабы вдруг отбросили щиты и подхватили с земли…

Волк прыгнул!

…подхватили с земли, выставляя перед собой, длинные заостренные колья.

Визг, биение черного мохнатого тела, всем своим весом налетевшего на пронзающее дерево… Скулгур перелетел через голову своего животного и упал в середине вражеской толпы — под мечи, под топоры, под крестьянские вилы…

Волчья атака захлебнулась. Огромные твари еще корчились на кольях — их рубили в куски как можно быстрее: подбегала пехота. Первый ряд снова подобрал щиты, войско качнулось вперед — трупы волков сами собой образовали второй уровень засеки — и сшиблось с накатившей лавиной пехотинцев.

 

* * *

 

Гили видел все это с холма — и волчий бросок, и то, как он был встречен в колья, и завязавшуюся рубку.

Берен сказал — когда пехота как следует ввяжется. Это — то, о чем он говорил? Как следует или не как следует?

Гили поднял с земли знамя, из выданной хозяином ткани и найденной на месте палки, отчаянно закрутил белым полотнищем в воздухе…

 

* * *

 

— Налега-ай! — заревел Фин-Рован, увидев сигнал. Погонщики стегнули волов, сотня рук напряглась в бешеном усилии: люди и животные тянули так, что казалось, толстенные канаты сейчас не выдержат. Один и вправду лопнул, ударив и отбросив погонича, оторопевшие волы проскакали несколько шагов вперед, не понимая, что случилось — но все остальные канаты и веревки выдержали: бревна, подпирающие плотину, вылетели все разом. Какое-то время казалось — ничего не изменится: все так же текла, перехлестывая через край плотины, вода, все так же рокотал Фреридуин — но еще сердца не успели отсчитать десяток ударов, как к этим звукам прибавились другие: треск бревен, лишенных подпорки и выгибающихся под напором воды, скрежет камней по гальке… Эти звуки нарастали, нарастали, и — все произошло в один миг: какое-то бревно лопнуло с оглушительным звуком, за ним — другое, третье, а потом — волна снесла всю плотину разом: так большой и сильный человек одним движением плеч рвет ветхие веревки. Злая река, Фреридуин, высвободилась из плена — и кинулась к Бешеному Броду огромной волной в два человеческих роста высотою.

 

* * *

 

Горцы какое-то время, казалось, готовы были сломаться, дрогнуть и побежать. Но в следующий миг все переменилось: прогнувшийся было горский строй качнулся в другую сторону, выгнулся клином — уже направленным в гущу атакующих — и пошел вперед. Орки откатились к реке, люди продолжали теснить — и на переправе случился затор. Отступавшие смешались с теми, кто только что переправился и рвался в бой, те оттеснили назад переправлявшихся, переправлявшиеся начали оступаться и падать в воду, течение немедленно уволакивало их прочь… На другом берегу передние, которые уже готовились вступить в воду, попытались отступить, но задние, еще не совсем понимая, в чем дело, теснили их вперед… Гили закричал от радости и еще яростнее замахал флагом. Можно было этого и не делать — он увидел промельк белого на вершине дальнего холма и знал, что сигнал получен — но он не мог с собой справиться. Следовало бросать здесь знамя и бежать к месту боя, если он хотел еще на что-то успеть — однако Гили не мог удержаться от соблазна увидеть, что же будет дальше.

Прошло еще сколько-то времени — Гили не знал, сколько. Горцы, оттеснив врагов вниз по склону, остановились там, где Берен вел переговоры с орком-посланником. Орки наконец-то разобрались, где у них что и готовились к новой атаке.

И в это время вниз по реке пошел белый вал высотой в два человеческих роста. Ветер донес до Гили вопль отчаяния, вырвавшийся из полутора тысяч орочьих глоток — прежде чем смерть, накатившаяся пенной кипенью, поглотила черное войско. Бревна, камни, смытая с берегов грязь — все это летело вниз по течению со скоростью бешеного коня, снося все на своем пути — словно не хватило бы той дикой силы, которую таила в себе освобожденная вода.

Не более трех сотен орков осталось в живых — те, что были в первых рядах атакующих: вода не добралась до них. Зато горцы, едва схлынул вал, бросились на врага, не раздумывая и не давая ему опомниться.

Гили, увидев, что исход сражения ясен, побежал вниз. Когда он, обливаясь потом, добрался до Бешеного Брода, все уже было кончено. Трупы волков и орков сбрасывали в поток, от Ущелины двигался Фин-Рован с теми, кто городил и разрушал запруду.

Гили был узнан — его рыжие вихры примелькались.

— Ярна ищешь, парень? Вон там я его видел, — показал рукой один из воинов — деревенский парень, деловито обдиравший с убитого орка кожаный панцирь. Парень был в меру худым и костистым, орк — в меру крупным, так что панцирь мог и сойтись, если распустить ремни. Видимо, парень не собирался в ближайшие дни покидать войско, а орочий кожаный панцирь — лучше, чем никакого.

Берен и в самом деле был там, где показал горский парнишка — у реки. Опустившись на колени на плоском камне, он смывал с лица жуткую раскраску, и, видимо, делал это довольно давно, причем без всякого успеха. Диргол его был обмотан вокруг пояса, старинный бронзовый панцирь валялся у реки на земле. Пластины, еще утром ярко блестевшие, теперь были покрыты кровью и грязью. Гили присмотрелся — не ранен ли Берен — но, кроме нескольких пустяковых царапин и ссадин на руках, ничего не увидел. Князь был от колен до макушки забрызган кровью — но, хвала всем Валар, не своей. Как он ни искушал судьбу, выйдя на врага почти без доспеха — судьба хранила его сегодня.

— Удача с тобой, князь, — сказал Гили, кашлянув.

— Знаю, — проворчал Берен. — Посмотри, я все отмыл?

Гили посмотрел и покачал головой. Как ярн ни старался, а вокруг глаз все еще было черно и красно — только черное и красное перемешались, образуя темно-бурое.

— Ну так иди сюда и помоги мне!

Гили, перепрыгивая с камня на камень, добрался до него и, обмакнув в воду рукав, принялся смывать краску. Разведенная на смальце, холодной водой она снималась очень плохо.

— Вроде все, — сказал Гили, закончив.

Берен поднялся и направился к берегу. Уже в шаге от него оступился, поскользнувшись на мокром камне, и оказался по колено в воде. Даже не выругался — вышел из воды и поплелся вверх по долине, по пути подобрав и забросив за спину свой древний панцирь.

Горцы утомились настолько, что не стали даже хоронить своих мертвых — просто сложили их у засеки. Шесть рядов по двенадцать человек.

— Вот так, — услышал Гили голос Фин-Рована. Обернулся — здоровяк стоял совсем рядом. — И не узнали мужики, что победили.

Не только мужики — среди убитых были две женщины. Одна — совсем молодка, другая — уже с проседью в волосах. Седая была убита пикой, молодой проломили голову чем-то вроде палицы. Было и четверо эльфов…

— Как много, — удивился Гили.

— Много? Ты, парень, не знаешь, что такое «много»! Я думал, будет больше… Раза в два, а то и в три! Но на нас сегодня все Валар смотрели, не иначе.

— Рандир! — Берен обернулся. — Отбери из своих людей тех, кто посвежее и поставь их в караул. И… когда вода спадет, можно будет послать кого-нибудь, узнать, как ваши пощипали орочьих обозников. Когда обоз доставят сюда — дай людям ровно столько, чтобы один раз поесть, но до отвала. Остальное — стеречь как зеницу ока. Всем, кто не занят — отдыхать. Когда солнце присядет на горы, буди меня и всех, кто сейчас завалился спать. Мы вас сменим.

— Будет сделано, — кивнул Рандир.

— В ином случае… Ладно, сам поймешь. Руско, иди за мной.

Гили побежал за ним — к тому месту в камнях, где они оставили коня и вещи. Берен развернул узел, достал из плаща рубашку и куртку, оделся. Обернулся дирголом по плечам, сбросил сапоги и лег на расстеленный плащ, головой на седло.

— Ложись и отдыхай, — сказал он, уже закрыв глаза.

Гили не нужно было просить дважды — он тоже разулся и лег рядом.

Конь бродил чуть в стороне — пофыркивал, пощипывал молоденькую траву. Воздух был холодный, но земля уже прогрелась, камни источали тепло, и Гили разнежился, как ящерка. Чтобы солнце не било в глаза, он прикрылся рукой.

Это и есть — война? Это и есть — победа? Он слишком устал, чтобы радоваться, а Берен и те, кто бился с ним, устали еще больше. Ведь многие из них перед тем как пойти в бой, ночь не спали, громоздили плотину… А он так и не поел… Здесь, наверное, мало кто поел, и совсем нет тех, кто поел досыта… Нужно будет, проснувшись, поискать чего-нито, а то живот к спине присох. Орочьи обозы… Вот бы добраться до них…

Кто-то начал тормошить его за плечо. Да что это такое, рассердился Гили, он еще и уснуть-то не успел, а уже будят.

— Рыжий, вставай, баран сам к тебе не поскачет — он жареный!

— Ка… ы-ы-э… — зевнул Гили, садясь — …кой баран?

— Обыкновенный! Четыре ноги, одна голова. — Рандир начал злиться. — Орочьи припасы принесли, чуешь?

Над долиной плыл вкусный дух — дым, пар и жареное мясо. Гили окончательно проснулся и тряхнул головой. Солнце ушло далеко на запад — они спали никак не меньше трех часов.

— Ярн, — он потормошил Берена. — Проснись. Тебе вечеря готова.

— Пошел вон, — ответил тот, почти не разжимая губ и совсем не просыпаясь.

— Это все, — сказал Рандир. — Я, думаешь, не пробовал? Другого от него сейчас сам Саурон не добьется — так его эта битва уходила.

«Не битва», — подумал Гили, вспомнив серебристое сияние Палантира во мраке землянки.

— Жаль, я не видел! — сокрушался Рандир, когда они спускались к костру. — Ох, говорят, хорош был наш лорд! Меч в его руке разил так быстро, что не разглядеть клинка, а вражеские лезвия отскакивали от ярна как от заговоренного, хоть он и был почти без доспеха. Нехорошо это — держать обиду на своего лорда, а все же я на него малость в обиде, что поставил меня там, на плотине, а не здесь. Но ничего… Хвалить Валар — это битва первая, но не последняя.

Они подошли к костру, где и в самом деле пекли на углях целого барана. Рядом с вертелом, на поперечине поменьше, висел над огнем котел с похлебкой. Двое эльфов — Элвитиль и еще один, с выжженным на лбу клеймом, сейчас скрытым повязкой, резали ложки.

Костры горели по всему лагерю, люди ели и пили — орки везли припасов на двухтысячное войско, а горцев и тысячи здесь не было. Берен обещал, что победители вдоволь насытятся — и не солгал. Не солгал и в другом — те, кто не погнушался обобрать трупы, сменили свое рубище на крепкую и новую одежду, разжились доспехом и оружием. Весь металл с орков и волков ободрали тщательно — железо уже само по себе было ценной добычей, пусть даже и орочье, дрянной ковки.

— Садись, — Рандир показал пареньку на свободное место. Гили сел, и только сейчас заметил, что у этого костра собралось что-то вроде головы войска: Лэймар, Элвитиль, Рандир, Мар-Леод… Гили не знал остальных, но они, видимо, тоже были чем-то вроде ватажков.

Эльф протянул Гили ложку. Похлебка еще не доварилась, но за барана принялись — отрезали с бедер ломти, еще сырые внутри, уже подгоревшие почти дочерна снаружи. Гили взял свою долю на листе лопуха и принялся жевать.

— Я вот что думаю, — начал Рандир, как бы ни к кому не обращаясь. — Этот отряд двигался на запад, к Бар-эн-Эмин. Туда сейчас стягиваются все сауроновы войска — кроме всякой швали, которую собираются оставить здесь на хозяйстве.

— По всему Дортониону горят костры на вершинах гор, — прищурился Лэймар. — Этим, которые на хозяйстве, будет солоно.

— Так-то оно так, — согласился один из мрачных мужиков. — Но что делать с войском? Соберет его наместник, и двинет на нас…

Гили понял, зачем его позвали. Этот разговор должен был состояться. Скоро угар победы пройдет, и люди поймут, что они, даже если соберутся вдесятеро большим числом — не армия. Вожаки это уже поняли. Они хотят знать, что делать дальше. Хотят знать, что собирается делать Берен.

— Не двинет, — сказал паренек, когда все взгляды сосредоточились на нем.

— А почем ты знаешь? — недоверчиво спросил кто-то из рудничных.

— У меня есть два глаза и два уха, — Гили удивился, поняв, что говорит, как горец. — Я толкался возле войсковых и пел по хэссамарам. Все говорят о наступлении на Хитлум.

— Верно, — поддержал Рандир. — Ярн тоже говорил о наступлении на Хитлум.

— Хитлум — рыба в озере. А мы — рыба в ведре, — заспорил рудничный. — Которую легче споймать?

— Которая сама в руки плывет, — пробормотал мрачный мужик.

— К чему ты клонишь? — не поворачивая в его сторону головы и не прекращая жевать, спросил Лэймар.

— Бежать надо. До Аглона — день пути, оттуда — еще три дня ходу до Химлада. Здесь нам жизни не будет. С Дортонионом кончено.

— Я так не считаю, — заговорил клейменый эльф. — Эарн Берен никогда не походил на человека, склонного к поступкам необдуманным. Отчаянным — возможно, но даже отчаянные поступки он продумывает как следует. Посмотрите на то, что мы сделали сегодня. Почему мы победили? Потому что не могли не победить — так эарн построил битву. Мы не совершали усилий сверх необходимого, не творили чудес — но справились с армией, которая была вдвое больше и сильней.

— Такая удача два раза не выпадает.

— Да при чем здесь удача! — рыкнул Лэймар. — При чем здесь удача, когда он сюда ехал, уже заранее зная, что будет делать и как! Он и дальше знает, не беспокойся!

— А я и не беспокоюсь, — огрызнулся рудничный. — Чего мне беспокоиться. Мы тут утопили две тысячи орков — и радуемся, как дураки, а к Бар-эн-Эмин стягиваются двадцать без малого тысяч войска — так чего мне беспокоиться? Наш ярн дунет, плюнет — и всей этой оравы как не бывало! Он же, едрена вошь, все знает и все может.

— Рандир, — поднял голову Леод. — А что ты скажешь?

Гили осмотрелся. Все ждали ответа Рована.

— Он говорил, что у нас будет войско, — прогудел Рандир. — Поверьте ему. Разве обманывал он вас когда-нибудь?

— Нет, — Лэймар потрогал бороду. — Меня — нет.

— Меня тоже, — тихо сказал Леод.

— И меня, — опустил ресницы Элвитиль. — Он вернул нам свободу. Наше право — ею распорядиться.

— Я в руднике не подох, — прохрипел мужик. — И здесь подыхать не хочу. Что цепи сбил — спасибо ему. Я их долго носил и новые надевать не тороплюсь. Мы, рудничные, так думаем: дрались мы не хуже прочих, и нас тут — треть от общего числа. Значит, треть добычи — наша. Мы ее забираем и уходим через Аглон.

Гили почувствовал, как Рандир ткнул его локтем в ребра, поймал взгляд Леода — и тихонько отполз от костра на заднице. Рудничные не обратили на него внимания — так, подошел мальчишка мясца погрызть… Убедившись, что никто на него не смотрит, Гили не торопясь пошел туда, где отдыхали стрелки.

Все они спали, раскинувшись на траве. Бодрствовал только Фин-Риан. Чтобы не заснуть, он балансировал на «живом» камне и тянул себе под нос песню.

Руско он узнал издали.

— Что нужно лорду?

— Приказано разбудить стрелков, но только тихо.

— Будет сделано.

— Рудничные хотят отбить треть добычи и уйти через Аглон. Нельзя отдавать им обоз.

— Ясно, — Анардил соскочил с валуна и ткнул носком сапога двух храпящих товарищей. — Хэл, Падда! А ну, вставайте, только без шума.

Гили пошагал дальше. Эльфы расположились лагерем почти у самой воды.

— Юный оруженосец лорда? — удивился тот, что стоял на страже. Остальные — как и не спали — показались кто откуда. Их было мало, но Гили уже знал, что сила эльфов — не в том, что они берут числом.

— Это, — Гили не смог им соврать, что говорит от имени Берена и по его приказу. — Только что там, у костра, старшина рудничных сказал, что они хотят захватить обоз, взять треть добычи и уйти через Аглон. Вот…

Эльф-стражник кивнул и, повернувшись к остальным, что-то быстро сказал на нолдорине. Эльфы снова попропадали куда-то. Но Гили знал — они укрылись не для того, чтобы отоспаться.

К деревенским он решил не ходить: они народ шумный. Он не сомневался, что в нужный момент они примут сторону Берена против рудничных: в их домах было пусто и голодно, и отдавать треть добычи тем, кто унесет ее за Аглон, они не станут. Гили поспешил к Берену.

Тот спал все так же крепко — пинком не поднять.

— Ярн, — позвал оруженосец, снова тормоша его за плечо. — Проснись, бунт проворонишь.

— Пошел вон, — промычал Берен, переворачиваясь на другой бок.

Гили — была не была — нагнулся над ним и дунул что есть силы прямо в ухо. Берен дернулся, сгреб паренька за шиворот и отвесил ему затрещину. Вернее, почти отвесил — задержал руку в последний миг.

— Что случилось?

— Рудничные трэли хотят уходить и забрать часть добычи, — сказал Гили.

— Повешу, — Берен обулся, перепоясался мечом и перебросил диргол через плечо. — За то, что выспаться не дали — повешу.

Народ в котловине уже шумел. Стрелки Мар-Леода, заняв высоту и укрывшись за камнями, держали под прицелом окруживших орочий обоз рудничных, по другому склону выстроились эльфы — молча, без угроз и страшных гримас, но дела с ними иметь все равно не хотелось — а самый обоз защищали деревенские, из которых выделялась высокая горластая женщина, чья юбка была соткана в цвета Эйтелингов: коричневый, красный, белый. В руке у нее был цеп, а за поясом уже торчал орочий клинок.

— Хотите уходить — проваливайте! — кричала она. — А припасов не отдадим! Мы их тоже с бою брали, у нас дети с голоду пухнут, так что грабли-то свои сюда не протягивай!

На минуту свара стихла — спорщики увидели Берена.

Он повел себя довольно странно — вместо того чтобы сразу идти к очагу начинающейся драки, сел на коня и сначала поднялся на холм, с вершины которого долго смотрел на юго-восток. И лишь после этого неспешно спустился к котловине.

— Что случилось? — он не въехал в толпу, но остановился вплотную, и видел всех, и все видели его. — Из-за чего ссора?

— Справедливости, ярн! — крикнула женщина, потрясая цепом. — Справедливости! Что ты нам говорил, когда приехал в село? Говорил, что избавишь нас от орков и вернешь нам хоть часть того, что они у нас награбили. Вот, ты сдержал слово. Скажи: это все и взаправду принадлежит нам?

— Справедливости, ярн! — захрипел, вскакивая на камень рядом с ней, старшина рудничных. — Мы сражались не хуже прочих! Нам тоже принадлежит какая-то часть добычи!

— Эта добыча принадлежит ополчению народа Беора, — спокойно сказал Берен. — И каждый, кто будет идти с ополчением, получит в ней часть. Чего ты хочешь, человече? Чтобы мы двигались по своей земле как орки, обирая всех подряд и обрекая детей на голодную смерть?

— Мы хотим уйти! — закричали несколько десятков голосов вразнобой. — Против настоящего войска нам не выстоять! У нас больше нет здесь домов, нет семей — чего ради мы должны подыхать?

— Неблагодарный скот! — рявкнул Мар-Рован, но Берен жестом заставил его умолкнуть.

— Кто хочет уйти? — спросил он. — Пусть те, кто желает остаться, расступятся и покажут мне тех, кто собирается уйти.

Люди расступились. Рудничных, собравшихся бунтовать, теперь сторонились как чумных.

— Фригга, — Берен, оказывается, помнил имя ватажка трэлей. — У тебя, ты сказал, больше нет дома в Дортонионе. Но у тебя нет дома нигде в другом месте. Почему же Дортонион кажется тебе хуже других краев?

— Потому что Саурон, когда узнает про бунт, прикончит тут всех.

— Ты не знаешь этого наверняка.

— Знаю! Или я не бился при Кэллагане? Вспомни, ярн, если ты тоже там был: твой отец не сумел задержать их войско, а ведь у него были настоящие бойцы! Что же мы можем сделать, если среди нас воинов — раз два и обчелся? Я еще крепок с виду, но уже харкаю кровью. Я хочу пожить еще. Я имею право уйти.

— Хорошо, — кивнул Берен. — Уходи.

— Не лицемерь, ярн! Ты знаешь, что без съестного мы далеко не уйдем, ослабнем и помрем по дороге!

— Тогда оставайтесь, — так же спокойно ответил князь. — Но если ты еще раз назовешь меня лицемером, даю слово — я смеряю твое лицо вот этим аршином, — он положил руку на рукоять меча.

— Почему ты не даешь нам права жить?! — высоким, срывающимся голосом крикнул еще один бывший раб из рудников. — Почему мы можем выбирать только между голодной смертью в горах и гибелью под мечами черных?

— Вы можете выбирать, — возвысил голос Берен. — Это — единственная привилегия свободного человека. Ты что, собирался жить вечно? Даже эльфы знают, что их жребий измерен — почему же ты жалуешься? Всех нас ждет успокоение в конце, и только одно мы вольны выбрать — с честью мы ляжем в землю или без чести. Говорю вам: те, кто сегодня останется со мной, могут погибнуть — но могут и победить. Говорю вам — мы сметем войско Моргота! И ради этого я не пожалею своей головы. В последний раз спрашиваю: кто из вас остается со мной? Пусть они отойдут к остальным. А те, кто желает уйти, пусть не трогаются с места.

В толпе рудничных произошло брожение — с сотню человек отделилось от нее, присоединившись к деревенским. Гили напряженно ждал исхода: даже две с половиной сотни отчаянных рудничных трэлей могли наделать бед. Они знают, что уйти без припасов — верная смерть. Неужели будет кровопролитие?

Фригга, судя по всему, тоже хотел его избежать. Он знал: если что — рудничных положат всех, до единого. Но он знал и то, что Берен всячески будет стремиться избегать бойни: каждый человек был него на счету. Сейчас эти двое вели битву за человеческие души.

— Люди! — крикнул Фригга, повернувшись к толпе. — Скажите, почему вы верите ему? Десять лет назад мы поверили эльфам и Беорингам, и что получили? Цепи! Тогда они тоже говорили о победе, о том, что сметут войска Моргота — и что же? Кто кого смел-то? Глаза откройте, люди: те, кого мы сегодня покидали в реку — то были орки с Синих Гор, вахлачье! А те, что ждут вас впереди — настоящие вояки! На себя-то гляньте: что мы за воины? Сабельное мясо. Кто принесет нам победу? Где настоящие бойцы?

— Вон! — громко закричал Гили, показывая на другой берег Фреридуина. — Вон они идут!

И, словно в ответ ему, в ущелье затрубил хриплый горский рог.

Они приближались, не скрываясь, во всей своей красе, в пестрых дирголах поверх доспехов, и ветер трепал знамена: черно-белого Орла Креганов, красно-желтую Башню-со-Щитом Хардингов, копье и меч Гортонов, Черную Деву Мэрдиганов, Алого Быка Кардуинов, Рябиновую Гроздь Кейрнов… Завидев людей, горнист снова протрубил в рог — и Берен погнал коня к воде. От приближающегося войска отделился один всадник, помчался к Фреридуину, и остановился лишь на самом берегу — видимо, тоже знал нрав Бешеного Брода. Этот человек был невысок, но плечист и даже грузен, хотя осанка выдавала в нем молодого, пусть и не юного, мужа. Он крикнул что-то, пропавшее за шумом реки — и Берен крикнул в ответ. Почти по плечи в воде, кони пошли навстречу друг другу — и на середине реки всадники обнялись.