Посторонние отвлечения

 

Я и не собирался ничего затевать. Я просто возвращался после совещания

в лабораторию, думая о своем. Эти новые наблюдения по нейротропной

кальцифилаксии, которые мы только что обсуждали, открывают, похоже, широкие

возможности для исследования нервной системы. Настроение у меня было

хорошее, что называется "joie de vivre" ("радость жизни"). Поэтому, проходя

мимо комнаты мисс Джонсон, я подумал, что хорошо бы сказать прилежной старой

деве приветливое словечко. Она всегда такая отзывчивая, корпит до поздней

ночи над моей рукописью о "тучной клетке", стараясь хоть на шаг меня

опередить. В конце концов нам пришлось взять ей в помощь двух машинисток, и

я беспокоился, хорошо ли они сработались.

"Добрый день, мисс Джонсон! Как ваши дела?" - сказал я в дверях с той

ослепительной улыбкой, которая украшает мою физиономию только тогда, когда

эксперименты идут успешно. "Добрый день, доктор Селье",- ответила она, и я

почувствовал, что ее обычно приветливые голубые глаза исказились от ужаса.

Она подалась вперед, тщетно пытаясь прикрыть то, что лежало у нее на столе,

своими пухлыми белыми руками и внушительным бюстом.

Все, что я хотел,- это задержаться на минутку у двери и полюбезничать,

но ее необычный жест встревожил меня. Что тут происходит? Пока я шел от

двери, она быстро закрыла ящик своего стола, но не так быстро, чтобы я не

успел заметить чашку кофе с ободком губной помады, наполовину съеденное

яблоко и "Стандартный англофранцузский словарь".

Я всегда знал, что мисс Джонсон отличается завидным аппетитом и весь

день жует, но, поскольку она прекрасная секретарша, какое это имеет

значение? Сейчас же она явно пыталась скрыть свою работу, а печатать в

рабочее время что-то постороннее - это совсем на нее непохоже. Я не

собирался задавать никаких вопросов, но все было настолько неожиданно, что я

был заинтригован. Подойдя ближе, я уселся на стул как раз перед ее столом.

Она нервно схватила листы, перевернула их, а затем принялась небрежно

поигрывать чехлом пишущей машинки, складывая его и так и эдак, сначала на

коленях, потом на столе пока он наконец не оказался поверх страницы,

заложенной в машинку.

Но было уже поздно. Я заметил имя Шекспира, напечатанное на машинке, а

рядом на столе - издание его трагедии "Юлий Цезарь". В том, что в моей книге

о "тучной клетке" не цитировался Великий Бард, я был совершенно уверен.

"О нет,- подумал я,- только не мисс Джонсон! Мисс Джонсон - само

воплощение добросовестности, верный друг, на чью абсолютную надежность я

всегда мог рассчитывать... Это ей я поручил присматривать за другими!" И

все-таки улика была налицо. Моя милая мисс Джонсон трудилась над сочинением

для своих вечерних занятий по английской литературе, в то время как я с

нетерпением ожидал свою рукопись! Я даже сейчас помню те две строки из

книги, которую она пыталась спрятать:

 

Друг переносит недостатки друга,

А Брут преувеличивает их.

 

Как бы там ни было, в мои планы не входило унизить бедняжку. Кроме

того, вся эта сцена смутила меня ничуть не меньше, чем саму мисс Джонсон.

Нужно было срочно найти какой-то достойный выход из создавшегося положения.

- Я как раз собирался спросить,- услышал я самого себя,- довольны ли вы

теми двумя новыми машинистками, которые помогают вам работать над "Тучной

клеткой"? Как вы думаете, втроем вы сумеете обойтись без сверхурочных? (О

боже! Это был самый неподходящий вопрос, но он уже задан...)

- О да, сэр,- воскликнула она, разражаясь потоком слов - конечно, они

пока еще не знают медицинских терминов, но, я уверена, они быстро научатся.

Я вижу, что им не терпится показать себя на новом месте с самой лучшей

стороны. И в любом случае мы ведь взяли их только временно. Поначалу,

знаете, приходится следить за ними. Нельзя позволять им приобретать дурные

привычки. Но в целом они освобождают меня от массы рутинной работы...

- Ну что ж, я рад, что они вам пока нравятся. Собственно, я и зашел для

этого. Надо бежать, а то меня заждались в лаборатории.

Не было никакого смысла давать ей понять, что я застал ее за

посторонними делами и заметил это. Да, скорее всего, она и сама догадалась.

В кои-то веки раз это со всяким может случиться. Миссис Джонсон не молода и

одинока, а одна из главных целей ее жизни - получить диплом по английской

литературе. Наверняка она не успела выполнить свое домашнее задание. Что ж

теперь? Излишне говорить, что я никогда больше не уличал мисс Джонсон в

неверности моей "тучной клетке". И все же никогда бы не подумал, что...

Н-да, чувствую, что вся эта история передана не наилучшим образом, хотя

я дважды ее переписывал. И все-таки она звучит банально! Сначала я думал

просто выбросить написанное в корзину, но потом решил не делать этого.

Подобный случай произошел на самом деле, хотя мне пришлось существенно

изменить детали, дабы не привести в смущение настоящую "мисс Джонсон". А

гладко построить свой рассказ мне не удалось потому, что вся эта история до

сих пор приводит меня в смущение. Когда я, вольно или невольно, застаю

кого-то за посторонними делами, я не просто огорчаюсь - я чувствую себя

оскорбленным. Знаю, что это глупо и что не стоит расстраиваться по пустякам,

но тем не менее расстраиваюсь, и это факт, так же как история, которую я

счел нужным здесь описать.

Насколько я в силах проанализировать собственные чувства, я ощущаю себя

оскорбленным по следующим причинам:

1. Коль скоро я усердно тружусь над своей частью работы, меня задевает,

когда другие относятся к ней спустя рукава.

2. Мне стыдно замечать такие пустяки. Я чувствую, что это нескромно -

наблюдать за людьми, даже когда им положено работать для меня. Принуждать

людей отрабатывать свою зарплату - это некрасиво и отдает скупостью. Но ведь

меня огорчает не потеря денег, а, если хотите, недобросовестность сотрудника

и боязнь, что подобное отношение к работе распространится и на других.

3. Мне стыдно, если читатель этих записок узнает, что подобные вещи

творятся у нас в институте.

4. Я чувствую себя обманутым людьми, которые на словах выражают большое

уважение к моей работе, а на деле проявляют отсутствие интереса к ней.

5. Почему такие вещи всегда должен замечать я? Для чего у нас тогда

заведующий кадрами?

Я знаю, что должен быть выше подобных вещей, но не могу. Мне стыдно в

этом признаваться, но еще более стыдно было бы не признаться.

Ну да ладно! Случается это не так уж часто, а потом, у меня есть свои

утешения. Сегодня я обнаружил, что посредством кальцифилаксии можно

избирательно вызывать отложения кальция в блуждающих нервах. Удивительно!

Какие таинственные химические процессы должны отвечать за тот факт, что

организм в состоянии выборочно посылать кальций в эти два нерва? В голову

приходит множество идей, ведь эта находка дает простор бесконечному

количеству новых экспериментов. В сравнении с этим сочинение мисс Джонсон о

Шекспире не столь уж важно. Так стоит ли беспокоиться об этом?.. Досадно

лишь то, что я все же делаю это, немножко...

 

 

"КЕСАРЮ - КЕСАРЕВО..."

 

 

Каждый ученый - неисправимый индивидуалист, и потому вопрос подчинения

чьим-либо приказам или авторитетам для него чрезвычайно болезнен. Способ

выражения им собственного взгляда на природу не терпит волевого

вмешательства. Ученый не может работать под началом руководителя, который

заставляет его заниматься маловажными, с его точки зрения, проблемами или

использовать методы, которым он не доверяет. И тем не менее ученому нужно

проявлять достаточную гибкость, чтобы приспособиться к условиям той

социальной структуры, которая обеспечивает его всем необходимым для работы.

В зависимости от собственного мировоззрения каждый ученый определяет

приемлемую для себя степень компромисса с политическими и философскими

принципами страны, в которой он живет, университета, в котором работает, и

финансирующих организаций, которые самым непосредственным образом регулируют

его деятельность. Так или иначе компромиссы в интересах дела неизбежны.

 

*7. КАК РАБОТАТЬ?*

 

Сказка

 

 

В одном университете когда-то жила-была девица и очень ей хотелось

научиться готовить, да не какую-нибудь там яичницу, суп из пакета или

баранью отбивную, а готовить так, чтобы проявить оригинальность, воображение

и все такое прочее,- словом, так, как некогда готовил великий французский

кулинар Саварен.

Но, увы, как она ни старалась, ничегошеньки-то у нее не получалось.

"Плачем делу не поможешь,- решила девица,- надо действовать с умом.

Начну готовить по книге". И она одолела все поваренные книги, какие только

возможно.

Но готовить так и не научилась...

Отбило ли это у нее охоту? Нет! Чем дальше, тем больше она любила

стряпню.

"Ведь я же умница, отличница,- говорила она себе,- неужели я не одолею

это искусство?"

И она накупила самых лучших и точнейших весов, термометров и таймеров и

осталась очень довольна собой. "В конце концов,- рассуждала она,- в

кулинарии, как и везде, все подчиняется законам логики, химии и физики, а уж

в этом-то я разбираюсь получше какого-нибудь Саварена!"

Но, увы, все точнейшие приборы требовали столько времени на обдумывание

и отмеривание, что до самой готовки руки не доходили.

Вконец отчаявшись, бедная девица забросила кулинарию и вышла замуж.

Когда у нее появился первенец, она ужасно удивилась: "Неужели это я создала

такое сложное и замечательное существо, не пользуясь при этом ни умными

книгами, ни хитрыми приборами?.."

Мораль этой истории не в том, чтобы забросить ваши книги и приборы, а

чтобы осознать их ограниченность. Иногда в чем-то они помогают нам, но

творческий процесс слишком сложен, чтобы его можно было разложить на

составляющие и направлять по собственному усмотрению. Если каждый шаг своей

работы подвергать постоянному интеллектуальному и инструментальному

контролю, понадобится целая вечность. Человеческая жизнь для этого явно

коротка. Наверное, поэтому совершенство и непогрешимость в творчестве

возможны только при условии бессмертия.

 

 

Общие соображения

 

 

Последующие страницы будут посвящены тем аспектам научной работы,

которые наиболее тесно связаны с процессом исследования: методам

лабораторной работы и способам координации знаний. При этом я отнюдь не

ставлю себе целью создать полное руководство по этим вопросам. Я просто хочу

изложить сугубо неформальные, личные соображения относительно научной

методологии, основанные на опыте использования методик, которые разработали

мои коллеги и я. Не буду касаться сложной лабораторной техники, процедур

математического представления данных и их эпистемологической{34}

интерпретации вовсе не потому, что я сомневаюсь в их достоинствах, а из-за

недостатка у меня соответствующего опыта. Кроме того, я совершенно убежден,

что даже в наше время многие фундаментальные открытия могут быть сделаны

методом простого наблюдения явлений Природы, которое меньше подвержено

ошибкам измерения и интерпретации.

Разумеется, все желательные для наблюдения изменяющиеся условия

создаются по мере возможности экспериментально, но даже и это не

обязательно. Экспериментальные исследования в их теперешнем виде -

сравнительно новое явление в науке. Они практически не были известны до

эпохи Возрождения, но за сравнительно короткий период человек значительно

преуспел в проникновении в тайны Природы, извлекая пользу их тех

бесчисленных экспериментов, которые она постоянно производит без всякого

нашего вмешательства. Так мы познали начала астрономии, основы описательной

биологии, и именно на такого типа непреднамеренный, случайный эксперимент

ориентируется врач, когда наблюдает внезапное заболевание, признаки старения

или неожиданное выздоровление. Когда совершается открытие (см. гл. 8),

бессознательный интуитивный процесс предшествует управляемой сознанием

логике; в научном исследовании наблюдение самопроизвольных явлений обычно

имеет место еще до планирования, эксперимента. О наблюдениях мы уже говорили

(с. 102), теперь давайте обратимся к практических аспектам

экспериментирования.