Часть вторая – Мозаика

Сын полка.

Однажды, в тридевятом царстве…..Нет, просто в нашей экспедиции возник щенок. Его привёз наш шофёр, которого шофёра отпускали на побывку домой – что-то там случилось с его супругой. А ничего особенного не случилось – просто сын принёс в дом щенка и от этого дама просто заболела. Нет, у неё не было аллергии, но она не любила собак. И кошек тоже не любила и людей не особо жаловала – такой вот сложный характер. И потому, вернувшись с побывки, шофёр наш вытащил из кабины большой старый потрёпанный портфель, открыл его, и оттуда выскочило нечто. Оно было белое, гладкое и чем-то напоминало очень крупную крысу. Но это была не крыса вовсе, просто трёхмесячный щенок мужского пола неизвестной породы. Мы назвали его Федя. Федя оказался неглупым, здоровым щенком и очень быстрорастущим. Он не выделял себе отдельного хозяина, а как-то быстро сошёлся со всеми. Очень любил играть в мяч, вернее, любил мешать нам играть в волейбол. Потому, что летящий мяч он старался перехватить и укатить подальше. Как я уже говорила – щенок очень быстро рос и к середине лета уже был размером с овчарку – среднюю такую овчарку. Полевой распорядок жизни он принял как единственно возможный, а нас, видимо, считал своей стаей. Чтобы собаколюбы, читая этот рассказ, не возрыдали, сразу сообщаю, что Федя обрёл-таки себе хозяина в лице одного нашего студента-лесовода, проходившего в партии преддипломную практику. Парень жил в Подмосковье, потом стал там лесничим, так, что судьба Феди вполне сложилась. А пока он был с нами – входил в состав изыскательской партии на правах сына полка. В те времена, мы все были молоды и предпочитали палатки любому другому жилищу. В жаркое время года разбили мы лагерь на берегу какой-то, уже не помню названия, речушки, обустроили его по всем правилам, соорудили хорошую полевую кухню и небольшую кладовку для продуктов. Среди этих продуктов был и запас топлёного масла в литровых банках, плотно закрытых полиэтиленовыми крышками. Надо сказать, Федя не имел привычки воровать что-либо из имущества стаи, но, видимо, масло оказалось непреодолимым соблазном. Однажды, пошарив в кладовке на предмет масла к обеду, я обнаружила открытую банку, пустую ровно наполовину – то есть настолько, насколько мог достать собачий язык. Федя лежал у моей палатки делал вид, что он вообще не ничего не знает и просто тихо спит.

- Федя – сказала я – кто это сделал? И показала ему полупустую банку. Федя посмотрел на банку, потом на меня, а потом опустил голову, закрыл морду лапами и стыдливо отвернулся. Всё было ясно. В обед Федя даже не притронулся к своей миске с едой – впрочем, куда же ещё – и пребывал в тоске и раскаянии. Мы с ним не разговаривали, не играли в мяч и вообще не замечали. Где-то под вечер, когда все сидели у костра, к нам тихо подошёл Федя. Вид у него был такой несчастный, голова опущена, хвост поджат, на морде - выражение полного и безнадёжного отчаяния, что мы не выдержали и расхохотались. И простили нашего сына полка – всё-таки, он, по сути, был ещё щенок – просто очень крупный. Но с тех пор Федя никогда ничего не пытался украсть – урок был усвоен.

Первое выступление молодого вокалиста!

Этот рассказик про того же Федю, но и не только про него. Ближе к осени, где-то в конце августа мы перебазировались и поселились в деревне, сняв на недолгое время избу у одной интересной бабуси. Разумеется, мы в её избе не поместились и поставили себе палатки в огороде. Огород этот был, по большей части, запущен – кроме дивных лопухов и прочего сорняка, там мало что росло. В избе мы только сложили необходимые вещи и установили газовую плиту с баллоном, строго предупредив бабусю, чтобы она баллон не трогала. Дело в том, что милая бабушка была привержена к употреблению крепких напитков – любых, вплоть до денатурата. Местные жители предупредили нас, чтобы мы ей авансов не выдавали, а расплачивались перед отъездом. Учитывая все эти обстоятельства, мы на время пребывания в этом гостеприимном месте, установили для себя сухой закон. Бабуся долго ждала счастливого момента распития спиртных напитков, но не дождалась и решила поискать их в наших вещичках сама. А у нас на террасе стоял тубус для изготовления копий с кальки на синьку и бутыль с нашатырным спиртом. Однажды за обедом, мы услышали жуткий грохот где-то в районе террасы, а потом наша хозяйка вылетела пулей из дверей, скатилась с крыльца и долго бегала по огороду, ломая и топча всё, что там ещё росло. Заодно, она почти снесла одну палатку. Проверка показала, что старушка нашла нашатырный спирт, как на грех, налитый в бутылку из-под водки, и решила попробовать содержимое бутылочки. Придя в себя, уже к вечеру, она куда-то ушла и вернулась в, мягко говоря, неадекватном состоянии. Мы сидели за столом, работали. Окна были настежь раскрыты и четверо самых молодых наших сотрудников играли в волейбол перед избой. И Федя, конечно, тоже играл с ними.

Усевшись, не без труда, на кровать, бабушка сначала вопросила, собираемся ли мы ей платить деньги за постой. Получив утвердительный ответ, но не получив денег, старушка пригорюнилась и запела. Песня была известная «Ой, мороз, мороз!» За окном наступила тишина, а потом Федя, решив, видимо, что пришла его пора показать свои таланты, запел вместе с тоскующей бабусей. Пел он громко, от души, прекрасно пел. Вой стоял на всю деревню, его подхватили деревенские псы и концерт получился просто замечательный. Бабушка наша испугалась и примолкла, но Федя всё ещё продолжал солировать в общем собачьем хоре. Только при помощи миски с тушёнкой, предложенной певцу в качестве награды за прекрасное исполнение, удалось отвлечь его от вокальных упражнений. Что интересно – бабушка на террасу больше вообще никогда не заходила – видимо, решила, что мы там храним нечто уж очень опасное для жизни. И песни в присутствии Феди тоже не пела – а жаль!

Щекн на баррикадах.

Мы жили тогда в посёлке Усть-Волма, Новгородской области. Этот длиннющий посёлок вытянулся вдоль берегов речки Волмы, впадавшей в Мсту. Недалеко от берега Мсты стояло лесничество, жилую половину которого и занимала наша партия. Мы, втроём – мой муж, собака Щекн и я – жили в отдельной маленькой комнате. Однажды к концу лета мы решили на три-четыре дня съездить в Москву по делам. Тащить с собой Щекна на двух автобусах, с пересадкой ради трёх дней, мы сочли ну совершенно ненужным делом и для собаки мучительным – в первую очередь. Тем более, присмотреть за ним было кому – его ребята наши, особенно молодёжь, очень любили. Еды мы ему специально оставили более чем необходимо и утречком, часа в четыре, пока Щекн спал, тихонько вышли из дома, сели в автобус и уехали в Москву. Вернулись мы на третий день – что-то как будто подталкивало нас вернуться! Навстречу нам вылетел чёрно-белый снаряд и повис у меня на шее. Однако войти в свою комнату мы смогли не сразу. Во-первых – где-то Щекн добыл старые картонные коробки и сложил их перед входом. Во-вторых – он поснимал с вешалок всю мою одежду и создал из неё кучу на моей раскладушке. На этой куче он лежал, выходя из комнаты минут на 10 – но крайней собачьей необходимости – два раза в день. В комнатушку он никого не впускал – рычал и грозился укусить. Еду ему пришлось ставить за входом – он выбирал время, когда никого в доме не было, ел и вышвыривал миску. И самое главное – он запомнил синюю дорожную сумку, с которой мы уехали. Теперь, если он видел, что на полу стоит сумка и в неё кладут что-то, какие-то вещички – он немедленно в сумку залезал и там укладывался. Впрочем, мы и сами больше таких опытов не проводили. Когда нам нужно было снова уехать на несколько дней, Щекну просто предложили сесть в рюкзак и он согласился. Рюкзак я несла сама, из рюкзака торчала любопытная собачья голова и осматривала окрестности. Автобус, метро – ему было всё равно – главное, он ехал со своей хозяйкой. Вот она хозяйка, прямо тут, лапами можно потрогать – а что ещё нужно собаке?

Посольская коса

Недавно одна милая пичушка-воробушек напомнила мне старую песню – «Люди идут по свету» и эта песенка вернула меня в очень далёкие времена моёй молодости. Можно сказать, эта песня была чем-то вроде нашего гимна - ни один вечер не обходился без неё. Мы все тогда были молоды – та, моя первая экспедиция, собрала в своих рядах множество людей, которым и в голову не приходило, что они когда-нибудь состарятся и не смогут спать, расстелив спальники вокруг триангуляционного пункта - там комаров меньше было и так жарко. Мы базировались на биостанции под Улан-Уде. Естественно, места было мало, в одну комнатку напихали всех юных дев – так, что раскладушки стояли впритык друг к другу. Вот мы и выбирались, прихватив спальники, на ближнюю горочку, вершинку которой венчал этот самый пункт триангуляции. Ещё мы прихватывали с собой гитару и сопровождала нас стая местных собак – не бродячих, но скажем так, свободно гуляющих. Каждый пёс выбрал себе человека и спать укладывался рядом со спальником своего избранника. Конечно, мы без угощения не являлись. Помню, меня выбрал чёрный совершенно полуовчар, и уже никого из собратьев по стае ко мне не подпускал. Права, значит, заявил на мою персону и мои бутерброды.

Начальники партий, ГИПы, Главспецы – были, конечно, людьми постарше – и всеми силами старались удерживать «эту банду», как они нас называли, в рамках дисциплины. Один из этих НП, человек уже не очень молодой – сорок лет - для нас, тогдашних, это было уже было уже очень много (Эх, где мои сорок лет!) - внимательно присматривался к одной из наших барышень. Присматривался он с серьёзными намерениями и, забегая вперёд, скажу, что зимой я была подружкой невесты на их свадьбе. А пока он старался очаровать избранницу. И решил вывести всю «банду» на пикник. Местом пикника была избрана Посольская коса. Мы полагали, что её так называют, потому, что рядом расположен городок Посольск, но местные жители нас просветили – рассказали, что во время оно на этой самой косе утопили каких-то послов. Каких именно – никто уже не помнил.

На пикник собралось штук пять девиц, трое ребят-охотоведов, начальник партии (тот самый, будущий жених) и повёз нас его шофёр с очень громкой фамилией – Шуйский. Выехали мы утром, к полудню въехали на собственно косу и оставили машину поближе к берегу. Местные рыбаки уже вытаскивали свои фелуки на песок – на озере, или как они его называли, море был полный штиль, но суда свои они почему-то вытащили из воды, поставили на якоря и оставили на песке. Фелука – это такая лодка – изначально парусная, позднее снабжённая мотором,

Они продали нам рыбы и как-то вскользь сказали, что в случае чего, можно переночевать в фелуке. Мы на это особого внимания не обратили – и как выяснилось, зря. Как я уже говорила – стоял полный штиль. Море было спокойным, прозрачно-аквамариновым и очень холодным. А нам, естественно, хотелось искупаться и позагорать. Поэтому, после обеда, наша девичья компания пошла искать место, где бы могли окунуться в водичку и полежать на песочке. Вскоре мы нашли нечто вроде лагуны с тёплой водой и гряду дюн, которые нас защищали от довольно прохладного ветра, непонятно с чего вздумавшего испортить нам всё удовольствие. Местечко это было уже довольно далеко от берега, мы там расположились со всеми удобствами и совершенно разнежились. Задремали мы под тихий разговор воды с песчаным берегом. Между тем ветер усиливался, небо неожиданно потемнело, волны говорили всё громче и громче и вода из аквамариновой превращалась в седовато-серую.

Наши мужчины, естественно обеспокоились и решили нас поискать, а поглядев на небо, и белые барашки на волнах, они пришли к выводу, что отыскать нас надо как можно скорее и выбраться на твёрдый берег. Но вместо того, чтобы пройти три километра пешком, они с чего-то решили нас искать на машине. Поехали вдоль косы и немедленно застряли в песке. Когда мы их нашли – уже мы – они безуспешно пытались вытащить машину под начинающимся дождём из быстро намокающего песка. Но чем больше усилий они и, теперь уже с нашей помощью, прилагали – тем сильнее машина увязала в песке. Как-то очень быстро стемнело, дождь перешёл в ливень, молнии лупили по этой косе, как будто она была для них каким-то особо притягательным местом. Выяснилось, что ключа от рыбачьей фелуки никто не озаботился взять, выбраться мы не можем – даже палаточку поставить под таким ветром невозможно, да и о кольях никто не подумал. Кузов у машины был открытый – чтобы мы могли наслаждаться по дороге местными красотами. В общем – ничего у нас не было, кроме спальников в брезентовых чехлах, да ещё больших брезентовых плащей. И бормотухи в алюминиевом чайнике. Мы попробовали было укрыться от ветра за бортом фелуки, но оказалось, что молнии с удовольствием бьют в песок именно рядом с судёнышками. Развести костёр нечего было и думать, Мы по очереди забирались в кабину, чтобы чуточку отогреться и прийти в себя, а потом, когда гроза ушла, стали искать место, где посуше, чтобы разложить спальники и хоть как-то поспать до утра. Бормотуху мы, конечно, прикончили – и я навсегда заполнила девушку в развевающемся мокром брезентовом плаще, танцующую под дождём вальс в паре с пустым чайником. Вот ведь молодость – мы ей создавали музыку, то есть пели что-то в ритме вальса. И нам не было страшно – честно говорю, даже тени страха не было ни у кого. Мы тогда не верили в возможность собственной смерти. Просто никогда об этом не думали. Самое смешное и странное было то, что кое-как устроившись, в полусырых спальниках, на мокром песке – мы уснули. И проспали до яркого утреннего солнца. Мужчины ушли на берег и вскоре вернулись с трактором. Трактор с некоторым трудом выдернул из песка нашу машину, мы залезли в кузов и поехали в Улан-Уде. Мы ехали в открытом кузове, полумокрые, вполне себе бодрые и пели. Мы пели разные песни, но я точно помню, что «Люди идут по свету» - мы пели несколько раз. Да, гитара была в порядке – её прятали в кабине

. Страшшшная история про то, как мне пришлось сесть за руль во второй и последний раз в жизни и как я почти совершила преступление. Уголовное.

Происходило это всё, естественно, на полевых изысканиях. Мы работали где-то в Рязанской области, на противоэрозионных мероприятиях, по заданию Минсельхоза и Рослесхоза одновременно. Базировались в деревеньке – уже не помню названия, но рядом текла река Цна. Полезащитные полосы, водорегулирующие, приовражно-прибалочные, кое-где мелкая гидротехника – в вершинах оврагов – простая приятная работа. Полезащитки эти обычно состояли из трёх рядов берёзы и двух опушек из жимолости татарской. Вот именно тогда я полюбила этот кустарник на всю жизнь. Невозможно себе представить, что это за чудо – цветущая жимолость, всех оттенков – от снежного-белого до пурпурного. И это чудо тянется и тянется через поле вдоль полосы, а в середине стройная берёза с чистыми белыми стволами и ты идёшь среди неё, а где-то высоко и невидимо поёт жаворонок. Да, все бы хорошо, и работа подходила к концу, пора было проводить совещание и оформлять документы, но…..Приходит нам из Москвы телеграмма – у начальника партии жена рожает. Вот, прямо только что увезли в роддом. Начальник, естественно на железнодорожную станцию и скорее к роженице, а мы остаёмся на хозяйстве. Два лесовода и почвовед. И ещё шофёр – фигура в нашем деле очень важная и, вместе с тем, крайне ненадёжная. Ибо шофера наши были очень хрупки в своём здоровье и часто страдали запоями. Этот исключением не был. Только шеф из дома – мыши в пляс, то есть шофер запил. А у нас времени в обрез и остались, как назло дальние участки. Два дня мы его пытались привести в чувство, нашли попрятали все его заначки – в сейф, под замок и к утру третьего дня, наше чудо было готово сесть за руль. Поехала с ним я – второй лесовод пошёл пешком. Перед выездом я обыскала кабину – ничего подозрительного не нашла. И мы поехали. Маршрут был заранее обдуман так, чтобы никаких деревень и магазинов по дороге не попалось. И всё равно, план не сработал. Возвращаясь после каждого выхода в поле к машине, я обнаруживала нашего шофёра всё более весёлым и в кабине ощутимо пахло. Смесью перегара и свежака. Где он добывал спиртное, я до сих пор не знаю, но саму бутыль, заткнутую кукурузным початком, обнаружила за сиденьем, когда наш друг утратил бдительность. К сожалению, вместе с бдительностью, он утратил и последние остатки соображения. Мы ехали уже к дому, дорога шла вдоль очень высокого берега Цны. Обрыв был высотой метров 20 или больше. Подняв глаза от полевого журнала, в который журнал я заносила последние записи, я обнаружила, что мы едем не по извилистой дороге, а по совершенно прямой линии и эта линия заканчивается обрывом. В такие вот минуты в человеке просыпается всё то, что он, человек, считал забытым и ненужным и срабатывает какая-то система самосохранения. Спасибо тому парню, который во времена Папы и его Душевной женщины, не то что обучил нас водить машину, но, хотя бы, показал самые элементарные вещи. Как тормозить, где педаль газа, повернуть вправо-влево и т.п. Место тогда было удобное для таких затей – голая степь, ни души кругом и врезаться не во что. Всё это мгновенно всплыло в моей памяти, а ведь я считала тогда все наши затеи просто забавой. Не помню, сколько не минут – секунд – мне потребовалось, чтобы ухватиться за руль, отпихнув почти бесчувственное тело, и нажать на тормоз. Потом я открыла дверцу кабины со стороны водителя и совершила уголовно наказуемый поступок. Я выпихнула из кабины этот водочный бурдюк, совершенно не заботясь – куда он упадёт. Упал он удачно – в небольшую такую ложбинку с травкой и, кажется, ничего даже не заметил. Ибо тут же уснул. Я очень, ну очень осторожно, дала задний ход – сейчас вот, хоть убей уже ничего не смогу – потом развернулась и въехала на дорогу. И очень на малой скорости поползла в деревню, благо наш домик стоял на отшибе, дорога была просёлочной и совершенно пустой. Как я доехала – сама не пойму, но доехала. Просто так было нужно – бросить машину в чистом поле – значит остаться без неё или, по крайней мере, без колёс или ещё чего-то нужного. Выбравшись из кабины и выпив крепкого чаю – у меня тряслись руки – я легла спать. Вскоре пришёл второй лесовод, На вопрос – «А где Санька?» - я ответила, что где-то лежит в канавке на берегу реки. Искать тело никто не пошёл – оно само пришло – уже ночью. Оно пришло и забормотало, что у него украли машину вместе с Татьяной. Его послали…очень далеко и заковыристо. Из-за своей занавески оная Татьяна, со своей стороны, уточнила – куда и как ему следует идти. А работу мы всё-таки закончили.