Разграничение понятий «судьба» и «рок»

Античное мышление признавало такое начало, которое выше самого мышления и вмещает в себя также и все внемыслительное (нецелесообразное). Это начало называлось «единым» или «одним». Оно трактовалось выше души и ума. Это единое было не чем иным, как философской концепцией судьбы.[1] Судьба есть внеличностный (объединяющий) принцип объяснения всего целесообразного (причинного) и всего нецелесообразного (случайного) возникающего в чувственно-материальном космосе в условиях признания его в качестве последнего абсолюта.[2]

Судьба осмыслена до конца; и если не в каждом случае мы можем ухватить этот смысл — тем хуже для нас. Случайность — кажущееся, но кажущееся необходимо (т.е. не может не казаться).

Поэтому судьба не ведет к пассивному фатализму: ведь мы надеемся на случайность. Что это значит? Что свою судьбу нельзя понять. Человек — кузнец своего счастья: судьба — соотношение внутреннего и внешнего. Каждый мой шаг делает мою судьбу, остальная половина делается извне меня, но только мной и изнутри осуществляется как судьба, а уже не как случайность. Предопределение — пустяки. Судьба, очевидно, развивается диалектически.

В «Энциклопедическом словаре Брокгауза и Эфрона» статья, посвященная судьбе, носит название «рок или судьба».[3] Т.е. считается, что эти слова – однозначны. Однако, если мы вспомним его употребление — употребление большею частью литературное, причем в возвышенном стиле, — то окажется, что основными его эпитетами будут: бессмысленный, непонятный, нежданный, загадочный, — и во вторую голову — жестокий, злобный, враждебный, беспощадный. Рок берется как нечто максимально внешнее, его образ — кирпич, сваливающийся на голову. Рок уже потому имеет характер чисто внешний, что никогда им не обозначается целая предопределенная линия жизни, цельный жизненный образ: это слово всегда относится к единичному событию.

Преступление Эдипа или Ореста — вот что мы называем роком. Рок всегда "вступает" в жизнь; человек вдруг становится отмечен роком: значит, до тех пор он не был им отмечен. Рок неожиданно "постигает" его, прежде свободного. Даже когда мы говорим: "его постоянно преследует рок" — и тут, если вдуматься, это преследование представляет собою не непрерывную линию, а ряд отдельных ударов, отдельных подножек, подбивающих человека, когда он уже близок к цели. В линию эти удары рока связываются уже понятием судьбы или участи. Рок постигает человека извне. Таков он и в греческой трагедии, где его имя — с другой внутренней формой — звучит: Мойра. Эдипа постиг рок, постиг в особый, отдельный — "роковой" момент его жизни. Но общая линия Эдипа, его доля, его участь — не злая, а счастливая. Он был мудрый царь, счастливый отец, и, умирая, был взыскан особою милостью богов.

Внеположность рока относительно человека особенно подчеркивается таким словоупотреблением: человека мы можем назвать носителем своей судьбы, но не своего рока. Носителем моего рока может быть только другой человек, а не я. Носитель рока Эдипа — старик, ходивший в Дельфы, раб, свидетельствовавший о рождении царя, а не сам Эдип. Носителем рока может быть и неодушевленный предмет. Рок, в отличие от назначения, даже участи и судьбы, не бывает благоприятным. Он всегда враждебен человеку. Это — злая посторонняя сила, нарушающая линию судьбы.

Еще одно замечание. Мы видели, что назначение исходит от кого-то. Рок не исходит ни от кого. Он сам персонифицируется как источник несчастья: "но рок судил иначе", "si fata sinant". Он "посылает" Эдипу — неведомого старика, который оказывается его отцом. За ними не стоит уже никто.

Итак, три основные характеристики рока: он внешен, он единичен в своих проявлениях (постигает в особый момент, который так и называется роковым), он враждебен человеку. Рок — только бессмысленное.

Судьба — понятное вместе с непонятным. Многое, что казалось роком, оказывается судьбой. Уже поэтому в судьбе нет ничего мистического. Она просто констатирует, что всего не осмыслишь.

Ниже рассмотрим, с каких позиций рассматриваются эти категории древними эллинами.