Эволюция художественной системы И.С. Тургенева (на примере романов «Дым», «Новь»)

ТУРГЕНЕВ В ГОДЫ СПАДА ОБЩЕСТВЕННОГО ДВИЖЕНИЯ 60-х ГОДОВ. РОМАН сДЫМ» Критическая буря, возникшая по поводу «Отцов и детей», дра- матически переживалась Тургеневым. С недоумением и огорчением он останавливался, опуская руки, перед хаосом противоречивых суждений, приветствий со стороны врагов и осуждений со стороны друзей. Тургенев писал свой роман с тайной надеждой, что его пре- дупреждения послужат делу сплочения и объединения обществен- ных сил России. На сей раз этот расчет не оправдался: роман лишь обострил противоречия и даже способствовал размежеванию поли- тических течений, оттачиванию враждующих друг с другом обще- ственных программ. 79

Драматизм усугублялся разочарованием Тургенева в ходе ре- форм «сверху». В 1861 году писатель восторженно принял «Мани- фест»: ему казалось, что осуществляется, наконец, его давняя меч- та, крепостное право уходит в прошлое, а вместе с ним устраняется и несправедливость общественных отношений. Но к 1863 году Тур- генев понял, что надежды его не оправдались. «Время, в которое мы живем,— замечал он,— сквернее того, в котором прошла наша молодость. Тогда мы стояли перед наглухо заколоченной дверью, теперь дверь как будто несколько приотворена, но пройти в нее еще труднее». Вера в истинность идеи реформы у Тургенева сохрани- лась, но в современной России он не видел серьезной общественной силы, которая способна возглавить и повести дело реформы вперед. В правительственной партии он разочаровался, не оправдали на- дежд и либерально настроенные слои культурного дворянства: пос- ле 19 февраля они круто повернули вправо. К революционному движению Тургенев тоже относился скептически. В 1862 году возникла полемика Тургенева с Герценом, Н. П. Ога- ревым и Бакуниным. Тургенев был не согласен с основным положе- нием народнического социализма — с верой Герцена в крестьянскую общину и социалистические инстинкты русского мужика. В споре с издателями «Колокола» писатель высказал немало трезвых мыслей и точных наблюдений. Он указал на естественный в пореформенных условиях распад крестьянской общины, на обезземеливание бедной части крестьянства и обогащение кулачества — «буржуазии в дуб- леном тулупе». Но эти трезвые мысли и наблюдения Тургенев ис- пользовал в качестве аргумента против революционных настроений. Он предлагал свою программу постепенного, реформаторского пути общественного развития. Творческие силы он предпочитал искать не в народе, а в просвещенной части русского общества, в среде интеллигенции. Наступление реакционной полосы в жизни России наводило Тургенева на грустные мысли, отчетливо прозвучавшие в двух по- вестях этих лет — «Призраки» (1864) и «Довольно» (1865). В 1867 году Тургенев завершил работу над очередным романом «Дым», опубликованным в «Русском вестнике» в марте 1867 года. Роман глубоких сомнений и слабо теплящихся надежд, «Дым» резко отличается от всех предшествующих романов писателя. Преж- де всего в нем отсутствует типичный герой, вокруг которого орга- низуется сюжет. Литвинов далек от своих предшественников — Рудина, Лаврецкого, Инсарова и Базарова. Это человек не выдаю- щийся, не претендующий на роль общественного деятеля первой величины. Он стремится к скромной и тихой хозяйственной дея- тельности в одном из отдаленных уголков России. Мы встречаем его за границей, где он совершенствовал свои агрономические и экономические знания, готовясь стать грамотным землевла- дельцем. Рядом с Литвиновым — Потугин. Его устами как будто бы вы- сказывает свои идеи автор. Но не случайно у героя такая неполно- 80

ценная фамилия: он потерял веру и в себя и в мир вокруг. Его жизнь разбита безответной, несчастной любовью. Наконец, в романе отсутствует и типичная тургеневская героиня, способная на глубокую и сильную любовь, склонная к самоотвер- жению и самопожертвованию. Ирина развращена светским обще- ством и глубоко несчастна: жизнь людей своего круга она презирает, но в то же время не может сама от нее освободиться. Роман необычен и в основной своей тональности. В нем играют существенную роль не очень свойственные Тургеневу сатирические мотивы. В тонах памфлета рисуется в «Дыме» широкая картина жизни русской революционной эмиграции. Много страниц отводит автор сатирическому изображению правящей верхушки русского общества в сцене пикника генералов в Баден-Бадене. Непривычен и сюжет романа «Дым». Разросшиеся в нем сати- рические картины, на первый взгляд, сбиваются на отступления, слабо связанные с сюжетной линией Литвинова. Да и потугинские эпизоды как будто бы выпадают из основного сюжетного русла романа. После выхода «Дыма» в свет критика самых разных направле- ний отнеслась к нему холодно: ее не удовлетворила ни идеологиче- ская, ни художественная сторона романа. Говорили о нечеткости авторской позиции, называли «Дым» романом антипатий, в кото- ром Тургенев выступил в роли пассивного, ко всему равнодушного человека. Революционно-демократическая критика обращала внимание на сатирический памфлет по адресу революционной эмиграции и упрекала Тургенева в повороте вправо, зачисляя роман в разряд антинигилистических произведений. Либералы были недовольны сатирическим изображением «верхов». Русские «почвенники» (До- стоевский, Н. Н. Страхов) возмущались «западническими» монологами Потугина. Отождествляя героя с автором, они упрекали Тургенева в презрительном отношении к России, в клевете на русский народ и его историю. С разных сторон высказывались суждения, что талант Тургенева иссяк, что его роман лишен художественного единства. Тезис о падении романного творчества Тургенева оспорен и от- вергнут ныне в работах Г. А. Бялого и А. Б. Муратова11, которые предпочитают говорить об особом характере романа, о новых прин- ципах его организации. И действительно, «Дым» — роман по-ново- му цельный, с особой художественной организацией сюжета, свя- занной с изменившейся точкой зрения Тургенева на русскую жизнь. Он создавался в эпоху кризиса общественного движения 1860-х годов, в период идейного бездорожья. Это было смутное время, когда старые надежды не осуществились, а новые еще не народились. «Куда идти? чего искать? Каких держаться руководящих истин? — задавал тогда тревожный вопрос и себе, и читателям М. Е. Салты- ков-Щедрин.— Старые идеалы сваливаются с своих пьедесталов, а новые не нарождаются... Никто ни во что не верит, а между тем общество продолжает жить и живет в силу каких-то принципов, тех самых принципов, которым оно не верит» (VI, 386). Тургенев тоже оценивал пореформенный период исторического развития России 81

как время переходное, когда старое разрушается, а новое теряется в далеких горизонтах будущего: «Говорят иные астрономы, что кометы становятся планетами, переходя из газообразного состояния в твердое; всеобщая газообразность России меня смущает — и за- ставляет меня думать, что мы еще далеки от планетарного состоя- ния. Нигде ничего крепкого, твердого — нигде никакого зерна; не говорю уже о сословиях — в самом народе этого нет» (П., IV, 238). В романе «Дым» Тургенев изображает особое состояние мира, периодически повторяющееся: люди потеряли ясную, освещавшую их жизнь цель, смысл жизни заволокло дымом. Герои живут и дей- ствуют как будто бы впотьмах: спорят, ссорятся, суетятся, броса- ются в крайности. Им кажется, что они попали во власть каких-то темных стихийных сил. Как отчаявшиеся путники, сбившиеся с до- роги, они мечутся в поисках ее, натыкаясь друг на друга и разбега- ясь в стороны. Их жизнью правит слепой случай. В лихорадочной скачке мыслей одна идея сменяет другую, но никто не знает, куда примкнуть, на чем укрепиться, где бросить якорь. В этой сутолоке жизни, потерявшей смысл, и человек теряет уверенность в себе, мельчает и тускнеет. Гаснут яркие личности, глохнут духовные порывы. Образ «дыма» — беспорядочного люд- ского клубления, бессмысленной духовной круговерти — проходит через весь роман и объединяет все его эпизоды в симфоническое художественное целое. Развернутая его метафора дается к концу романа, когда Литвинов, покидающий Баден-Баден, наблюдает из окна вагона за беспорядочным кружением дыма и пара. В романе действительно ослаблена единая сюжетная линия. От нее в разные стороны разбегается несколько художественных ответвлений: кружок Губарева, пикник генералов, история Потуги- на и его «западнические» монологи. Но эта сюжетная рыхлость по-своему содержательна. Вроде бы уходя в сторону, Тургенев добивается широкого охвата жизни в романе. Единство же книги держится не на фабуле, а на внутренних перекличках разных сю- жетных мотивов. Везде проявляется ключевой образ «дыма», образ жизни, потерявшей смысл. Отступления от основного сюжета, зна- чимые сами по себе, отнюдь не нейтральны по отношению к нему: они многое объясняют в любовной истории Литвинова и Ирины. В жизни, охваченной беспорядочным, хаотическим движением, труд- но человеку быть последовательным, сохранить свою целостность, не потерять себя. Сначала мы видим Литвинова уверенным в себе и достаточно твердым. Он определил для себя скромную жизненную цель — стать культурным сельским хозяином. У него есть невеста, девушка добрая и честная, из небогатой дворянской семьи. Но захваченный баденским вихрем, Литвинов быстро теряет себя, попадает во власть неотвязных людей с их противоречивыми мнениями, с их духовной сутолокой и метаниями. Тургенев добивается почти физического ощущения того, как баденский «дым» заволакивает сознание Лит- винова: «С самого утра комната Литвинова наполнилась соотече- 82

ственниками: Бамбаев, Ворошилов, Пищалкин, два офицера, два гейдельбергские студента, все привалили разом...» И когда после бесцельной и бессвязной болтовни Литвинов остался один и «хотел было заняться» делом, «ему точно копоти в голову напустили» (С, IX, 210—211.— Курсив мой.— Ю. Л.). И вот герой с ужасом замечает, «что будущность, его почти завоеванная будущность, опять заволоклась мраком». Постепенно Литвинов начинает задыхаться в окружающем его и проникающем в него хаосе. В состоянии потерянности герой и по- падает во власть трагически напряженной любви. Она налетает как вихрь и берет в плен всего человека. И для Литвинова, и для Ирины в этой страсти — единственный живой исход и спасение от духоты окружающей жизни. Ирина признается, что ей «стало уже слишком невыносимо, нестерпимо, душно в этом свете», что, встретив «живо- го человека посреди этих мертвых кукол», она обрадовалась ему, «как источнику в пустыне». Сама катастрофичность, безрассуд- ность и разрушительность этого чувства — не только следствие трагической природы любви, но и результат особой общественной атмосферы, этот трагизм усугубляющей. Мы видим среду, в которой живет Ирина: придворный генера- литет, цвет правящей страной партии. В сцене пикника генералов Тургенев показывает политическую и человеческую ничтожность этих людей. Пошлые, трусливые и растерянные, они открыто вы- ступают против реформ, ратуя за возвращение России назад, и чем дальше, тем лучше. Их лозунг: «Вежливо, но в зубы!» На фоне баденского «дыма» роман Литвинова и Ирины прекра- сен своей порывистостью, безоглядностью и какой-то огненной, раз- рушительной, опьяняющей красотой. Но с первых страниц понима- ешь, что эта связь — на мгновение, что она тоже плод клубящейся бессмыслицы, царящей вокруг. Литвинов смутно сознает, что его предложение Ирине начать с ним новую жизнь и безрассудно, и утопично: оно продиктовано не трезвым умом, а безотчетным поры- вом. Но и Ирина понимает, что в ее характере произошли необра- тимые перемены. «Ах! мне ужасно тяжело! — воскликнула она и приложилась лицом к краю картона. Слезы снова закапали из ее глаз... Она отвернулась: слезы могли попасть на кружева». Светский образ жизни стал уже второй натурой героини, и эта вторая натура берет верх над живым чувством любви в решительную минуту, ког- да Ирина отказывается бежать с Литвиновым. Сатирическими красками рисует Тургенев и русскую револю- ционную эмиграцию во главе с Губаревым. На новом материале Тургенев развивает здесь тему грибоедов- ской «репетиловщины» с ее «шумим, братец, шумим!»12. Культурнические идеи Тургенева в какой-то мере выражает Потугин — герой, возбудивший всеобщее недовольство современни- ков, которые склонны были полностью отождествлять его с автором. Действительно, многое в речах Потугина отвечает убеждению Тур- 83

генева: Россия — европейская страна, которую нельзя искусственно отрывать от Западной Европы; она призвана органически освоить достижения европейской цивилизации, чтобы выработать на этой основе собственные принципы. К концу 1860-х годов правительст- венные круги взяли на вооружение некоторые положения славяно- фильских теорий, подвергнув их грубой официальной адаптации. Это обстоятельство вызывало у Тургенева серьезную тревогу. По- этому удар по официальной идеологии рикошетом отскакивал и в сто- рону славянофилов, и в сторону революционеров-народников, идеа- лизировавших крестьянскую общину. Вместе с тем нельзя отождествлять автора с Потугиным, кото- рого сам Тургенев не отделял от баденского «дыма» и не считал положительным героем романа. Писатель чувствовал слабость и своей собственной западнической программы. Потому-то неиспра- вимый западник Потугин лишен в романе всяких признаков идеали- зации. Он велеречив и болтлив под стать всем другим героям рома- на. Это человек неловкий, неустроенный в жизни, диковатый и бес- приютный. Даже юмор его как-то уныл, а речи отзываются не желчью, а печалью. В своих критических «потугах» герой часто хватает через край, впадает в шарж и карикатуру. Есть в его речах нигилистическая бравада. Некоторые его высказывания оскорби- тельны для национального достоинства русского человека. Но Тур- генев дает понять, что сам Потугин страдает от своей желчности и ворчливости, что его выпады — жест отчаяния, порожденный внутренним бессилием потерянного человека. Надежды Тургенева в романе «Дым» связываются с Литвино- вым. По мнению А. Б. Муратова, писатель на протяжении всего творческого пути различал героев и строителей: герои толкают исто- рию вперёд, но, как Дон Кихоты, делают это с типичными для них «святыми» ошибками. Творят историю в конечном счете не они, а «повседневные строители жизни». На долю Лежневых и Литви- новых падает почетная, хотя и скромная задача будничных практи- ческих дел. В конце 60-х годов, по Тургеневу, на первый план и вы- шла такая задача терпеливого и скромного практического труда. Но этот труд не имел ничего общего с буржуазным предпринима- тельством, личным обогащением. Литвинов мечтает принести своей деятельностью «пользу всему краю». Однако Тургенев далек и от чрезмерной апологетики литвиновского дела, свойственной, напри- мер, либеральным народникам с их теорией «малых дел». Литви- новы — практики переходной эпохи, деятели во имя грядущего воз- рождения, почву для которого они готовят исподволь, скромным своим трудом. В финале романа появляется надежда, что в отдаленном буду- щем Россия перейдет из газообразного состояния в твердое. Мы ви- дим, как медленно освобождается душа Литвинова от «дыма» ба- денских впечатлений, как в деревенской глуши он ведет хозяйствен- ную и культурническую деятельность. Его тропинка узка, да на большее он и не способен. Но великое ведь и начинается с малого. 84

Постепенно к Литвинову возвращается уверенность в себе, а вместе с нею и любовь, и прощение Татьяны, той девушки, от которой ото- рвала его баденская круговерть. Мирный финал романа не ярок, свет в нем приглушен, краски жизни акварельны. Но тем не менее он согревает читателя надеждой на будущее России. В одном из писем начала 70-х годов Тургенев писал: «Народная жизнь пере- живает воспитательный период внутреннего, хорового развития, разложения и сложения; ей нужны помощники — не вожаки, и лишь только тогда, когда этот период кончится, снова появятся крупные, оригинальные личности» (П., X, 296). ТУРГЕНЕВ И РЕВОЛЮЦИОННОЕ НАРОДНИЧЕСТВО 70-х ГОДОВ. РОМАН «НОВЬ» В конце 60-х годов в России начался новый общественный подъем, связанный с деятельностью революционных народников. Тургенев проявлял к этому движению самый оживленный интерес. Он близко сошелся с одним из идейных вождей и вдохновителей «хождения в народ» П. Л. Лавровым и даже оказывал материаль- ную помощь в издании сборника «Вперед». Дружеские чувства питал Тургенев к Герману Лопатину, П. А. Кропоткину, С. М. Степ- няку-Кравчинскому. Он внимательно следил за всеми бесцензурны- ми эмигрантскими изданиями, вникал в тонкости полемики между различными течениями внутри этого движения. В спорах между лавристами, бакунинцами и ткачевцами Тургенев проявлял боль- шую симпатию к позиции Лаврова. В отличие от Бакунина, Лавров считал, что русское крестьянство к революции не готово. Потребу- ются годы напряженной и терпеливой деятельности интеллигенции в деревне, прежде чем народ поймет необходимость революционных перемен и поднимется на сознательную борьбу за свободу. Не одоб- рял Лавров и заговорщическую, бланкистскую тактику револю- ционной борьбы Ткачева, который проповедовал идею политическо- го террора, захвата власти в стране горсткой революционеров, не опирающихся на широкую поддержку народных масс. Более уме- ренная и трезвая позиция Лаврова была во многом близка Турге- неву, который в эти годы глубоко разочаровался в надеждах на правительство и на своих друзей-либералов. Однако отношение Тургенева к революционному движению было по-прежнему сложным. Он не разделял народнических политиче- ских программ. Ему казалось, что революционеры страдают нетер- пением и слишком торопят русскую историю. Их деятельность не бесполезна в том смысле, что они будоражат общество, подталки- вают правительство к реформам. Но бывает и другое: напуганная их революционным экстремизмом власть идет вспять; в этом случае их деятельность косвенным образом подталкивает общество к ре- акции. Истинно полезными деятелями русского прогресса, по Тургеневу, должны явиться «постепеновцы», «третья сила», занимающая про- 85

межуточное положение между правительственной партией и примы- кающими к ней либералами, с одной стороны, и революционными народниками, с другой. Откуда ждет Тургенев появления этой силы? Если в 50—60-х годах писатель возлагал надежды на «постепенов- цев сверху» (культурное дворянство, либеральная партия), то те- перь он считает, что «третья сила» должна прийти «снизу», из среды народа. В творчестве Тургенева 70-х годов вновь пробуждается острый интерес к народной теме. Появляется группа произведений, про- должающих «Записки охотника». Тургенев дополняет книгу тремя рассказами: «Конец Чертопханова», «Жияые мощи» и «Стучит». К ним примыкают повести «Пунин и Бабурин» (1874), «Бригадир» (1868), «Часы» (1875), «Степной король Лир» (1870). В этих про- изведениях Тургенев уходит в историческое прошлое. Разгадку русской жизни он начинает теперь искать не в скоропреходящих типах, а в героях, воплощающих коренные черты национального характера, неподвластные ходу времен. Особую группу произведений 70-х — начала 80-х годов составляют так назы- ваемые «таинственные повести» Тургенева: «Собака» (1870), «Казнь Тропмана» X1870), «Странная история» (1870), «Сон» (1877), «Клара Милич» (1882), «Песнь торжествующей любви» (1881). В них Тургенев обращался к изображению зага- дочных явлений человеческой психики: к гипнотическим внушениям, тайнам наслед- ственности, загадкам и странностям в поведении толпы, к необъяснимой власти умер- ших над душами живых, к подсознанию, галлюцинациям, телепатии. В письме к М. А. Милютиной от 22 февраля 1875 года Тургенев так определил основы своего миросозерцания: «...Я преимущественно реалист—и более всего ин- тересуюсь живою правдою людской физиономии; ко всему сверхъестественному отношусь равнодушно, ни в какие абсолюты и системы не верю, люблю больше всего свободу,— и, сколько могу судить, доступен поэзии» (П., XI, 31). В «таинственных повестях» Тургенев верен этим принципам своего творчества. Касаясь загадочных явлений в жизни человека и общества, ни о каком вмешатель- стве потусторонних сил он предпочитает не говорить. Пограничные области челове- ческой психики, где сознательное соприкасается с подсознательным, он изображает с объективностью реалиста, оставляя для всех «сверхъестественных» феноменов возможность «земного», посюстороннего объяснения. Привидения и галлюцинации мотивируются отчасти расстроенным воображением героя, болезненным состоянием, нервным перевозбуждением. Тургенев не скрывает от читателя, что некоторым явле- ниям он не может подыскать реалистической мотивировки, хотя и не исключает ее возможности в будущем, когда знания человека о мире и самом себе углубятся и расширятся. В «таинственных повестях» Тургенев не оставляет своих размышлений над загадками русского национального характера. В «Странной истории», например, его интересует склонность русского человека к самоотречению и самопожертвованию. Героиня повести Софи, девушка из интеллигентной семьи, нашла себе наставника и вождя в лице юродивого Василия, проповедующего в духе раскольничьих проро- ков конец мира и воцарение антихриста. «Я не понимал поступка Софи,— говорит рассказчик,— но я не осуждал ее, как не осуждал впоследствии других девушек, так же пожертвовавших всем тому, что они считали правдой, в чем видели свое при- звание». Тургенев намекал здесь на русских девушек-революционерок, образ которых получил развитие в героине романа с Новь» Ма- рианне. Тургенев завершил работу над этим романом в 1876 году и опуб- ликовал его в январском и февральском номерах журнала «Вест- 86

ник Европы» за 1877 год. Действие «Нови» отнесено к самому на- чалу «хождения в народ». Тургенев показывает, что народническое движение возникло не случайно. Крестьянская реформа обманула ожидания, положение народа после 19 февраля 1861 года не только не улучшилось, но резко ухудшилось. Главный герой романа рево- люционер Нежданов говорит: «Пол-России с голода помирает, «Мос- ковские ведомости» торжествуют, классицизм хотят ввести, сту- денческие кассы запрещаются, везде шпионство, притеснения, до- носы, ложь и фальшь — шагу нам ступить некуда...» (С, XII, 15). Но Тургенев обращает внимание и на слабые стороны народни- ческого движения. Молодые революционеры — это русские Дон Кихоты, не знающие реального облика своей Дульсинеи — народа. В романе изображается трагикомическая картина народнической революционной пропаганды, которую ведет Нежданов: «Слова: «За свободу! Вперед! Двинемся грудью!» — вырывались хрипло и звон- ко из множества других, менее понятных слов. Мужики, которые собрались перед амбаром, чтобы потолковать о том, как бы его опять насыпать, (...) уставились на Нежданова и, казалось, с большим вниманием слушали его речь, но едва ли что-нибудь в толк взяли, потому что когда он, наконец, бросился от них прочь, крикнув по- следний раз: «Свобода!» — один из них, самый прозорливый, глубо- комысленно покачав головою, промолвил: «Какой строгий!» — а другой заметил: «Знать, начальник какой!» — на что прозорливец возразил: «Известное дело — даром глотку драть не станет. Запла- чут теперича наши денежки!» (С., XII, 242). Конечно, в неудачах «пропаганды» такого рода виноват не один Нежданов. Тургенев показывает и другое — темноту народа в вопро- сах гражданских и политических. Но так или иначе между револю- ционной интеллигенцией и народом встает глухая стена непонимания. А потому и «хождение в народ» изображается Тургеневым как хож- дение по мукам, где русского революционера на каждом шагу ждут тяжелые поражения, горькие разочарования. Драматическое положение, в котором оказываются народники- пропагандисты, накладывает отпечаток и на их характеры. Вся жизнь Нежданова, например, превращается в цепь постоянно на- растающих колебаний между отчаянными попытками безотлага- тельных действий и душевной депрессией. Эти метания трагически отзываются и в личной жизни героя. Нежданова любит Марианна. Эта девушка готова умереть за идеалы любимого человека. Но Нежданов, теряющий веру в их осуществимость, считает себя не- достойным любви. Повторяется история, знакомая нам по роману «Рудин», но только в роли «лишнего человека» здесь оказывается революционер. Да и финал этой истории более трагичен: в припадке отчаяния Нежданов кончает жизнь самоубийством. На почве глубоких разочарований в среде народников действи- тельно участились тогда случаи самоубийств. Лидеры народниче- ского движения понимали их историческую неизбежность. П. Л. Лав- ров, например, утверждал, что в начале движения появятся «муче- 87

ники идеи», способные на практически бесполезные жертвы ради грядущего торжества социалистических идеалов. Это будет «пора бессознательных страданий и мечтаний», «фанатических мучеников», пора «безрасчетливой траты сил и бесполезных жертв». Лишь со временем наступит этап «спокойных, сознательных работников, рас- считанных ударов, строгой мысли и неуклонной терпеливой дея- тельности»1. Следовательно, нет никаких оснований упрекать Тургенева в отступлении от исторической правды: типичные черты первой фазы народнического движения схвачены им с безупречной исторической* достоверностью. Особенность тургеневского отношения к револю- ционным народникам заключается в том, что он стремится неудачи первых шагов абсолютизировать, придать им оттенок роковой не- избежности, вечного революционного донкихотства. Трагедия Нежданова заключается не только в том, что он плохо знает народ, а политически неграмотный мужик его не понимает. В судьбе героя большую роль играет его происхождение, наследст- венные качества его натуры. Нежданов — полуплебей, полуаристо- крат. От дворянина-отца ему достались в наследство эстетизм, ху- дожественная созерцательность и слабохарактерность. От крестьян- ки-матери, напротив,— плебейская кровь, несовместимая с эстетиз- мом и слабодушием. В натуре Нежданова идет постоянная борьба этих противоположных наследственных стихий, между которыми не может быть примирения. Роману «Новь» Тургенев предпосылает эпиграф «из записок хозяина-агронома»: «Поднимать следует новь не поверхностно сколь- зящей сохой, но глубоко забирающим плугом». В этом эпиграфе содержится прямой упрек «нетерпеливцам»: это они пытаются под- нимать «новь» поверхностно скользящей сохой. В письме к А. П. Фи- лософовой от 22 февраля 1875 года Тургенев сказал: «Пора у нас в России бросить мысль о «сдвигании гор с места» — о крупных, громких и красивых результатах; более, чем когда-либо и где-либо, следует у нас удовлетворяться малым, назначать себе тесный круг действия» (П., XI, 33). «Глубоко забирающим плугом» поднимает «новь» в романе Тур- генева «постепеновец» Соломин. Демократ по происхождению и по складу характера, он сочувствует революционерам и уважает их. Но путь, который они избрали, Соломин считает заблуждением, в революцию он не верит. Представитель «третьей силы» в русском освободительном движении, он, как и революционеры-народники, вызывает подозрения и преследования со стороны правительствен- ных консерваторов калломейцевых и действующих «применительно к подлости» либералов сипягиных. Эти герои изображаются теперь Тургеневым в беспощадном сатирическом освещении. Никаких на- дежд на правительственные «верхи» и дворянскую либеральную интеллигенцию писатель уже не питает. Он ждет реформаторского движения снизу, из русских демократических глубин. В Соломине писатель подмечает характерные черты великоросса: так называе- 88

мая «сметка», «себе на уме», «способность и любовь ко всему при- кладному, техническому, практический смысл и своеобразный де- ловой идеализм» (Д. Н. Овсянико-Куликовский). Поскольку в жиз- ни таких Соломиных были тогда еще единицы, герой получился у писателя ходульным и декларативным. В нем слишком резко про- ступают умозрительные стороны либерально-демократической уто- пии Тургенева. В отличие от революционеров, Соломин занимается культурни- ческой деятельностью: он организует фабрику на артельных нача- лах, строит школы и библиотеки. Именно такая, не громкая, но практически основательная работа способна, по Тургеневу, обно- вить лицо родной земли. Как показала Н. Ф. Буданова, народники-лавристы относились к людям соломинского типа довольно терпимо и видели в них своих союзников. Лавров подразделял русских либералов на «конститу- ционалистов» и «легалистов». Первые ограничивали свои требова- ния заменой самодержавия конституционным образом правления. Вторые искренне верили в возможность «легального переворота» и перехода России к народному самоуправлению через артель и школу, без напрасных революционных жертв и потрясений14. Нетрудно заметить, что соломинская программа целиком и пол- ностью совпадает со взглядами «легалистов». В освещении Тургене- ва, Соломин — не типичный буржуазный «постепеновец», сторонник реформ «сверху», а «постепеновец снизу», народный деятель и про- светитель. Для такого человека Нежданов и Маркелов — свои люди, так как у них общая цель — благо народа. Различия лишь в сред- ствах достижения этой цели. Вот почему Лавров называл Соломина «уравновешенным революционером», а одна из современниц Тур- генева, народница С. К. Брюллова, приветствовала Соломиных как «желанных для русской земли пахарей». «Только тогда, когда они вспашут «новь» вдоль и поперек, на ней можно будет сеять те идеи, за которые умирают наши молодые силы»15. Таким образом, союз Тургенева 70-х — начала 80-х годов с вид- ными деятелями, идеологами народничества и революционно на- строенной молодежью был не случайным. Он возникал на почве существенной демократизации общественных взглядов писателя на пути и перспективы обновления России. В «Нови» восторжествовал новый тип тургеневского общест- венного романа, контуры которого были уже намечены в романе «Дым». «Дым» обозначил переход к новой романной форме. Обществен- ное состояние пореформенной России показывается здесь уже не через судьбу одного героя времени, но с помощью широких картин жизни, посвященных изображению различных социальных и поли- тических группировок общества. Эти картины связываются друг с другом не с помощью фабулы, а внефабульной образной связью. Роман приобретает ярко выраженный общественный характер. В нем разрастается число групповых портретов и свертывается количество 89

индивидуальных биографий. Значение любовной истории Литвинова и Ирины в содержании романа существенно приглушается. Наконец, в центре романа «Новь» оказываются не столько ин- дивидуальные судьбы отдельных представителей эпохи, сколько судь- ба целого общественного движения — народничества. Нарастает широта охвата действительности, заостряется общественное звуча- ние романа. Любовная тема уже не занимает в «Нови» центрального положения и не является ключевой в раскрытии характера Нежда- нова. Ведущая роль в организации художественного единства рома- на принадлежит социальным конфликтам эпохи: трагическому про-* тиворечию между революционерами-народциками и крестьянством, столкновениям между революционной, либерально-демократиче- ской и либерально-консервативной партиями русского общества. Романом «Новь» Тургенев хотел завершить свой творческий путь и, рассеяв недоразумения, возникшие между ним и молодым поко- лением революционеров-демократов после «Отцов и детей», навсегда распрощаться с читателями. И действительно, «Новь» оказалась последним крупным произведением Тургенева. А лебединой его пес- ней явился цикл небольших лирических миниатюр под названием «Стихотворения в прозе», напоминающих в совокупности поэму Тургенева о пройденном жизненном пути.