Оставшиеся на свободе 6 страница

Взрывное устройство — уже в лампе лифта, его я устанавливал примерно за час до ожидаемого времени приезда нужного человека и снимал каждый день перед уходом, что называется — «лучше перебдеть, чем недобдеть».

Проверил несколько раз и высчитал, с какого места двора оптимально место инициации, всё получалось и всё работало, кроме Гришиного терпения. Я не спал уже двое суток, скоро пойдут третьи, устал и вымотался. Понимал, что в таком состоянии лучше ничего не делать, но… Вот и «Вольво», по описаниям, человека, которого я видел до этого — он подходил. Однако сейчас рядом с водителем сидел вроде бы он, но полубоком, я не особенно обратил на это внимание — кто же ещё, хотя и показался он мне несколько крупнее. Было какое-то предчувствие, мало того, я не успел пройти вперёд машины в арку, но, в любом случае, акустический контроль есть. Вбегая в арку, услышал хлопок двери автомобиля и, выходя из неё, увидел закрывающуюся дверь подъезда. Водитель пока в машине, прохожу дальше на точку дороги, с которой добивает сигнал, замедляю шаг, делаю вид, что прикуриваю, убирая то и дело лезущие в лицо от ветра волосы парика, Какие-то мощные автомобильные сигналы, сирена, но это далеко, на проезжей части, к нам никакого отношения не имеющие. Кажется, что-то пропустил в наушнике… Ага, звук двери и какой-то хлопок… Пора нажимать. Слышится приглушённый взрыв. Водитель выбегает из машины, влетает в подъезд… Меня уже нет, ухожу через проходы, переодевание, и через 5 минут я еду на своей «Ниве» в сторону «Золотого дракона». Какое-то предчувствие ошибки, причем именно в звуках: чётко было слышно открывание двери, но из-за сирены и гудков автосигналов какой-то совсем неясный хлопок закрывания — может, это просто дверь на этажах… И не помню, слышал ли я мягкий, клацающий удар, который должна была произвести платформа пола при наступании на неё ноги. Но думать поздно, оставалось только ждать.

Отправив, как всегда, на пейджер Гусятинского сообщение: «контракт заключен», перекусив тигровыми креветками и парой капучино, поехал забирать кассеты — необходимо было чем-то забить, даже утрамбовать время, какими-либо действиями, чтобы отвлечь ноющую совесть. К ночи, почти добравшись домой и уже доставая ключи перед входной дверью, получил сигнал срочно приехать. Уже четвёртые сутки без сна, и почему не получасом позже? Я бы уже спал, без шансов проснуться ни от звонка, ни даже от стука в дверь. Или часом раньше — я бы не петлял, проверяя за собой «хвосты», только лишние силы потратил. Но успокоение было — пока жив и на свободе! Оставив пару признаков неприкосновенности: спичку, опёртую о дверь и волосочек, приклеенный слюной к дверной раме — если дверь откроется, то по изменённым положениям одного и второго это будет сразу видно. Можно было использовать и бумажку, и засунутый кончик придверного коврика, да что угодно, главное — не забывать обращать на это внимания… Я поплёлся к машине. Поняв, что по дороге скорее всего усну, поехал на такси, перехватив немного сна, как едущий пассажир- на несколько часов бодрствования хватит. Попросил остановить за несколько кварталов, осмотрелся: стояли знакомые парни, — видно, передний край обороны, новое веяние, а может, и мода, но, на мой взгляд, лишний знак присутствия «хозяина» дома.

Зачем я понадобился? Наверное что-то случилось, скорее всего — ошибка, но в чём? Оказывается, человек остался жив, но с открытым переломом ноги. Тотчас позвонили. Гриша, слушая, даже растерялся — пострадавший вообще оказался не тем человеком, но… Но тот, который должен был быть вместо потерпевшего, всё понял, и происшествие подействовало на него именно таким образом, каким нам было нужно. Мало того, заказчик позже передал пятьдесят тысяч долларов, с льстивым признанием профессионализма совершённого. Какой уж тут профессионализм, когда пострадал другой человек, совершенно посторонний. Я был в состоянии прострации от услышанного и не внимал восторгам и остротам шефа. Догадался лишь по контексту, что три пятых этой суммы он отдаст своему брату-строителю, который делал ремонт в новой квартире, где сейчас проживала моя семья. Потихонечку я осознал, под каким «колпаком» мы находимся, а когда он сказал, что моему сыну понравилось в зоопарке какое-то животное, и он смеялся, шлёпая себя по бёдрам, я вообще обо всём забыл и лишь силился понять, зачем всё это было сказано и каким путём узнано. Его несло, слова о каком-то недоверии, а сейчас о полном признании, наконец-то, сложили полную картину — это элементарный, причём неподготовленный шантаж, либо превознесение себя и, в любом случае, лишняя информация к размышлению. Я вежливо отказался от предлагаемой периодически охраны моей семьи, обосновав тем, что не смогу объяснить ни супруге, ни родственникам такую опеку. Так потихоньку всё двигалось к тому, что необходимо принимать кардинальные меры.

Думать сил уже не было, рядом находился дом Милены, которая могла меня принять. Встретившись через 15 минут, мы выяснили, что нам нужен только сон, и ещё через пять, просто упав, заснули, ополоснувшись и даже не вытершись.

Проспав более десяти часов, я явно не восстановился до конца.

В тот же день меня ждала встреча с другой женщиной, тяга к которой была непреодолимой в любое время дня и ночи. У меня оставалось всего два часа до встречи, а я был во всём мятом и не очень свежем. В таком виде я не мог позволить себе появиться. Единственный выход — «потрепать» магазин за отдельную плату, далее полчаса бани, 15 минут парилки, которая не только очистила, но и взбодрила. Во всеоружии и с трепещущим сердцем, я «лупанул» из главного калибра, подарив небольшой перстенёк с сапфирчиками в одном из ресторанов китайской кухни. Огромный аквариум с такими же рыбами и омарами в отдельном кабинете, и спокойный разговор, с человеком, которого, то есть которую я с жадностью пожирал глазами, а она полностью отвечала взаимностью с тем же желанием близости. Этот вечер, как и многие с нею, унёс меня совсем в другое измерение, где не было ничего, что бы мне не нравилось.

А до того было лето, не меньше напичканное событиями, малыми и большими, значительными и не очень, и все они съедали мою жизнь, вместе с появляющимся чувством вины, и тем хорошим, что эфирное понятие «совесть» оберегает.

Погнавшись за модой, все бросились снимать хоть какую-то недвижимость за городом. Гриша с водителем и одним из «близких» «Оси» снял здоровенный особняк какого-то академика на Рублёвке за десять тысяч долларов в месяц который, как оказалось потом, принадлежал «Сильвестру». Я же был скромнее не только в запросах, но и в возможностях, поэтому мне достался сруб у ведомственного парка в Жуковке, что, впрочем, оказалось гораздо удобнее. О том времени остались приятные воспоминания, хоть и появлялся я там не больше двух-трёх раз в неделю, и то не долго…

Нам нужен был поставщик оружия, и все, кто мог, занимались поисками. Некоторые знакомые свели меня с одним молодым человеком, скорее это была закономерность, и вот почему. «Случайно» появившийся в «Золотом драконе» человек, которого я называл «покупателем», словно знал все мои проблемы и надобности. А они имели когда-то отношение либо к армии, либо к другим силовикам. Порой мне казалось, что он вообще знает всё, даже то, что я сам ещё не знал и совсем не собирался делать. Беседы с ним были редки, а встречи неожиданны, но продолжительны. Он говорил о Боге, а мудрые и ёмкие истины современности открывали на многое глаза, точно так же, как ненавязчиво объясняли действительное положение вещей. Хотя я не всегда был склонен ему верить, но, странным образом, он всегда оказывался прав. Его то ли гений, то ли опыт, то ли просто осведомлённость многое подсказали мне, кое с кем заочно познакомили и изредка кое о чём предупреждали. Но в своё время настал момент, когда я понял, что он ошибся, заговорив нечаянно о своей смерти. Но ошибся я, не поверив в его прозорливость, и думаю, даже уверен — он просто «отчистился», просто пропав.

Те, кто о нём слышал, ничего не знали об этом загадочном человеке, а после исчезновения сразу резко забыли, будто никогда и не видели. Пропала и какая-то тонкая связь, сдерживающая и определяющая границы. Последними его словами было: «Тебе всегда помогут». Странно, но мне действительно всегда помогали, даже когда это в принципе было невозможно, помогали даже те, кто, казалось бы, не имел на это право по своим служебным обязанностям.

В тот раз он подсказал, что если вдруг у меня есть хороший электронщик (а он наверняка есть), и если он имеет какое-нибудь отношение к ЧОПу, то наверняка знает, куда можно обратиться за покупкой спецсредств, и, словно невзначай, посоветовал фирму и даже к кому обратиться. В принципе, ничего удивительного сказано не было, всё выглядело логично, если бы не лёгкость получаемого дальше из-за одной мелочи — доверия ко мне со стороны тех людей, к кому я далее по этой подсказке обратился.

Так я попал в одну из крупнейших на тот период фирм по продаже специальной техники и специального оборудования, спецсредств и другой «мистики», как будто кто-то что-то шепнул её директору, тоже не простому человеку, с которым мы через короткое время были уже на «короткой ноге», сблизившись чуть ли не до родственности… Именно в этой фирме работал начальником транспортного отдела и человек, возглавлявший автосервис, бывший дочерним предприятием фирмы. На сервисе, совершенно случайно, я с ним и познакомился, и знакомство это оказалось очень полезным и плодотворным в смысле приобретения оружия. Звали его Сергеем, поступления были в основном эксклюзивные, и поставки канала имели явно дипломатический душок.

Когда он начинал, ничего не опасаясь, доставать «стволы» из всех щелей своей небольшой квартиры, я понял, что хочу забрать всё, правда, и так же быстро желаю исчезнуть отсюда, понимая, насколько беззалабер-но и опасно выстроен сбыт. В самом деле, как выбирать из такого ассортимента: «браунинг хай пауэр»; «CZ 52»; Perfecta «FBI» 8000; Naurus РТ 92; Ингрем МП; «Беретта 92 м»; револьвер «Смит&Вессон»; револьвер «Кольт», всё калибра 9 миллиметров. Пистолеты-пулемёты «Heckler & Koch» МР-5; «CZ 61, Скорпион»; небольшой модельный ряд «Штайер»; штурмовые винтовки, снайперский комплекс и ещё много чего, разных фирм и разных калибров. Глаза разбежались, денег хватило только на половину. Из приобретённого кое-что пришлось отдать-часть разобрали «главшпаны» как сувениры, хотя мало что в этом понимали. Особый интерес у них вызывали мальки — «Беретты» калибра 6,35 и 5,6 мм с откидывающимися стволами, что называется оружием последней надежды. Они были блестящими, как маленькие бронзулетки, и, находясь в ладони, вызывали приятное ощущение, притом, что это всё же оружие. Было много и другого, на что не нашлось ни желания смотреть, ни, тем более, брать — разные «Маями», «Интротеки», «Дезерт Игл», «Арминиус» и тому подобные несуразности.

От покупки ещё двух вещей я всё-таки не удержался, и взял, чисто для тренировки, мелкокалиберный револьвер «Рюгер» с матчевым, толстым стволом, познавшим свой «час славы» около «Доллса» и, в принципе, до этого хорошо «поработав», и мелкокалиберную версию «Парабеллума» с удлинённым стволом.

РУБЛЁВКА

Самая худая и «жирная» трасса страны. Совершенно необъяснимо, что гонит туда людей, кроме мнимого престижа и бешеного неудобства. Когда-то я продал принадлежавшие мне 30 соток земли на Николиной горе за тридцать тысяч долларов, в совершенной уверенности непригодности её для меня. Сегодняшний день над этим лишь усмехается. Периодически заскакивая на дачу «учёного» к Григорию, ловил себя на мысли, что знаю места и гораздо получше, хотя дом для того времени был большим и неплохо отделанным. Гусятинский жил там с супругой и двумя собаками. Там же поселил водителя с подругой, и там же нашлось несколько комнат ещё для одного человека с его невестой. Компания была тёплая и весёлая, гостей — масса, но почти все определённой направленности.

Во второй свой приезд я пожаловался присутствующим дамам, шутки ради, что никакая краска не берёт мой иссиня-чёрный цвет волос. Не прошло и пяти минут, как их скучная жизнь приобрела новый оттенок благодаря попыткам придать моей голове блондинистый цвет. Ведь все, чего я добился в модных и дорогущих салонах, — это светло-каштановый окрас, и то мерцающий своей неоднородностью по всей длине. Моя съемная квартира была уже завалена париками, бородами и усами на любой выбор, со всеми причиндалами и всевозможной одеждой, от строительных роб до длинного чёрного пиджака католического священника с белым галстучком, купленного в театральной костюмерной (в своё время пригодится и он), но необходимость изменять и свой цвет тоже была, и на тот период стояла даже остро, а причину я рассказывал по просьбе шефа уже в пятый или шестой раз, пока девушки колдовали над моей шевелюрой. Правда, то, что их жёны знают многое, поначалу изумляло и казалось ошибочной семейной политикой, но приходилось надеяться на женскую забывчивость, к тому же это было всё, что я когда-либо рассказал женщинам из своего опыта.

Итак, лето, прекрасный, многообещающий солнечный день. В панаме, джинсовой рубашке и штанах, заправленных в американские армейские ботинки «кор-кораны» с брезентовым верхом, и со среднего размера брезентовой сумкой я вышел из дома, где Сергей «Полпорции» снимал квартиру. В принципе, этим занимался я для себя, но это была вторая квартира, и Гриша упросил на несколько дней поселить там своего водителя. Пришлось согласиться, понимая, что нужно искать очередную. Проходя пару кварталов к своей уже третьей «Ниве», я обдумывал покупку четырёх помповых «Бенелли», короткоствольных, без прикладов и очень надёжных. По предварительному договору, они должны были быть снабжены специальной ременной оснасткой, которая позволяла их носить под мышкой и пользоваться при стрельбе вместо приклада: естественно, не прижимая к плечу, а оттягивая от него. Ещё эта сбруя позволяла без затраты времени и усилий вытягивать ружья из-под руки и выводить их в положение готовности. Это были лучшие помповые стволы, которые я знал для подобного применения. Их можно было оснастить подствольными фонариками, целеуказателями, хотя это всё на любителя и, на мой взгляд, лишнее. Два из них я должен был отдать Грише, остальные оставить себе. Но всё вышло по-иному, а расставание с ружьями оказалось неожиданно опасным, хоть и спасло меня благодаря смекалке и быстрой реакции.

Возвращаясь после удачной покупки, я поднимался в квартиру на четвёртый этаж дома, расположенного за универмагом «Москва» на Ленинском проспекте, где пока расположился не уехавший Гришин водитель и откуда я ещё не успел увезти большую часть своей спец-техники и дипломат с двойным дном, в котором хранились некоторые мои документы. Там же была и вся носимая одежда. Больше всего из потерянного мне жалко орден и орденскую книжку — наглядные доказательства того, что когда-то я был… «Полпорции», по всей видимости, отсутствовал. Да, кстати, Гриша попросил на пару дней «приютить» несколько стволов, СВД, автоматы и пару пистолетов — как будто специально. Я затормозился на один день, отдав предпочтение не перевозу всего моего имущества, находящегося на этой квартире, а покупке ружей. Уже подымаясь, я как будто боролся с каким-то чувством — оно заставило снять очки от солнца, спрятать их в футляр и застегнуть все карманы. Ну не хотелось мне туда идти. Я двигался, прислушиваясь, но ничего необычного не слышал. И все равно что-то было не так. Я знал: интуиция о чём-то отчаянно мне сигналила. Когда она тревожна беспричинно — значит, вы идёте навстречу отчаянной и, может быть, безнадежной ситуации! Но лишь редкие люди проверяют это издалека, остальные — на ходу или вообще плюют на сигналы. Как правило, плевок возвращается, и очень быстро, в виде молота и наковальни, между которыми вы и оказываетесь.

Уже подойдя к двери и увидев тронутые «признаки» — половая тряпка была без отогнутого уголочка и не расправлена гладко, а сбита, медяшка, закрывающая вход для ключа, оставляемая мною висящей на 4,5 часа, сейчас висела на 6-ти. Казалось, чего ещё нужно для подтверждения опасений, но я вспомнил о том, что обещался зайти хозяин. Я даже не мог представить, что Серёга его не дождётся, и тот попадёт в квартиру один! За дверью тихо. Поворачиваю ключ, один поворот, второй поворот, и… дверь резко отворяется, а выплывающий ствол оперского ПМа застывает в 15 сантиметрах от моего дорогого носа. Дальше всё, как на замедленной съемке. Вторая рука милиционера тянется к сумке, губы, шевелясь, что-то кричат, лицо так изуродовано грима-сой напряжённости, что понятно — не шутит. Хочешь сумку — получай. Уходя с линии прицела, с силой швырнул её ему в грудь — он, отшатнувшись, вынужден был схватить ношу двумя руками, инстинктивно не давая ей упасть. Хорошо, что у пистолета не был взведён курок — не произошло случайного выстрела, хотя меня уже не было. Я пролетал лестничные пролёты, касаясь каждого только один раз, и то для того чтобы, оттолкнувшись, перепрыгнуть через перила, цепляясь за них руками, толчок и вниз, толчок и вниз. Вверху слышался ор и паника. Подлетая уже к первому этажу, увидел, что открывается дверь подъезда, и хорошо, что от меня, — наскакиваю на неё всей массой тела, сбивая вместе с дверью двух милиционеров, спешащих на помощь, выскакиваю на улицу и бегу, что есть мочи, к Ленинскому проспекту, понимая, что за мной погоня и стрельба. Делаю вывод, что единственный выход — свернуть в боковой вход универмага. Из последних сил залетаю на 5-й этаж в надежде найти раздевалку персонала, но не тут-то было. Внешность с зализанными назад волосами, оканчивающихся длинным хвостиком, надо менять. Ничего подходящего не найдя, быстро спускаюсь на этаж, где продается мужская одежда, в проём уже вижу поднимающихся оперов в сопровождении людей в форме, с бронежилетами и автоматами. Кажется, что времени совсем нет, и ловушка захлопнулась. Быстро пробегаю глазами по висящим на вешалках шмотках, одновременно залезая в карман и вынимая то, что меня, и без того ошарашенного, убивает — всего 36 рублей. Самым дешёвым на взгляд, показался костюм строительных бригад цвета хаки, и чудо! Его стоимость без одного рубля помещалась в имеющуюся сумму. Быстро схватил и убежал в примерочную. Кажется, ещё шторка не перестала колыхаться, а я уже стоял в «оливе» и утрамбовывал джинсовые штаны и рубашку в забытый кем-то пакет. Осталось привести голову в беспорядок. Блестящая причёска держалась за счёт огромного количества застывшего геля, и расчесать их было не так-то просто, к тому же нечем. Я весь взмок и раскраснелся, но перемены мне понравились, остался последний штрих-очки с прозрачными стёклами в толстой роговой оправе, которые я всегда носил в кошельке на поясе, на всякий случай. Одетые на переносицу, они логично довершили кошмарную внешность человека, воистину обладавшего львиной гривой вместо волос, словно шерстью торчащей во все стороны — нечего сказать, гламурненько. В таком виде я и появился перед ожидавшими меня кассиршей и продавщицей. Они покатились со смеху, но дело своё делали, оплату я пересыпал шутками, явно уже издалека, представлявший из себя не того, кого искали быстро передвигающиеся и внимательно всматривающиеся люди в форме. Забрав рубль сдачи и ногой затолкав мешок со шмотьём под прилавок, пошёл разухабистой походкой на первый этаж искать возможности выхода. У каждого из трёх по 4–5 милиционеров. Иду к центральному, придурковато улыбаясь, пристаю к одному из них с вопросом, где можно позвонить, чем вызываю у него улыбку и слова: «Ну иди уже», — я явно не подхожу под описание, точно так же, как моя внешность под нормальную. Спускаюсь в подземный переход и где-то там уже нахожу телефон. Сообщаю Григорию на пейджер о случившемся, предупреждая о невозможности появления в квартире, и жду следующих указаний. Оно говорило, что я должен подъехать на Дмитровское шоссе и ждать, пока меня подберёт один из Пылёвых. Пришлось ехать «зайцем», усевшись на свободное место и хоть как-то пригладив взъерошенные твёрдые волосы, вызывающие несдерживаемые улыбки. И только здесь я понял, что пора пугаться…

Который раз Господь предупредил меня, но страшно человеку, не зная будущего и не понимая, что подобный шаг вряд ли хорошо закончится, и не только для него самого, всё же сделать его. Лучше оттянуть — пусть, если что-то и случится, то позже. Вот тогда и посмотрим. Вот так, откладывая, и доходим до «сегодня». И уже обращая свой взгляд в дымку прошлого, видишь, что много непонятного с сегодняшней точки зрения выглядит по-другому.

На вопрос, хотел бы я что либо изменить, я ответил: «Нет». И выпалил это «нет» журналисту, словно боясь ошибиться, когда давал интервью уже находясь под арестом. Да, поначалу звучит и странно, и даже страшно, но вдумавшись… Всего не изменить никогда, а поменяв события… Во-первых, на что именно? А во-вторых, — к чему придёшь? Не стал ли бы я более кровожадным, не погибло ли бы ещё больше людей? С кем бы встретился и как закончил? Ведь, возможно, сделав другой выбор на каком-то отрезке пути, дальнейшие шаги и события развивались бы непредсказуемо и, возможно, привели бы к потере близких и любимых мне людей. В этом контексте я даже не могу себе представить свою реакцию, да и с какого места и что менять?

Часто к этому возвращаюсь и не нахожу подходящего ответа. Бывает, у меня интересуются на эту тему, но сказать мне нечего, а честно — по-другому не получается.

И вообще: я твёрдо знаю, что люди, уверенные в своих возможностях изменить что-то в своей судьбе своими силами, обязательно потерпят фиаско. Изменить изменят, но не достигнут первоначально поставленной цели, и всё, предпринимаемое ими, лишь будет отдалять от неё. Не может человек по своему желанию, не понимая, как мало зависит от него (лишь правильность выбора, и деятельность на избранной стезе), пытаться повернуть течение в реке своей жизни, при этом не меняя его русла, а последнее — точно не в нашей воле. Но всё переменчиво, и меняются дороги, по которым, казалось бы, мы твердо ступаем. Я был этому свидетель, я был в этом участник, и вся, лично моя, жизнь-есть подтверждение сказанному.

Другое дело, если вопрос повернуть иначе: сожалею ли я о содеянном? Разумеется. И о том, что сделал, и о последствиях. Сначала я думал, что эта книга будет единственная, но, размышляя над вышенаписанным, прихожу к мысли, что она будет нести в себе не полностью то, что я хотел сказать, а потому в планах и разработках — и вторая книга, но уже более художественного плана, с приблизительной рабочей сутью: «А как могло бы быть, если…»

Зачем я всё это рассказываю? А для чего и по какой причине люди любопытствуют о том, о чём, в принципе, даже подумать страшно обычному, среднестатистическому человеку: «А как себя ведут люди, когда в них попадает пуля? А что снится? И снятся ли те, которых ты убил? Или те моменты, отпечатавшиеся на всю оставшуюся жизнь в твоём сознании? А из чего лучше это делать? А что чувствуешь, когда нажимаешь на спусковой крючок?» — спрашивают люди разные, с разными уровнями знаний, интеллекта, опыта, возраста и национальности. Прокурор на суде или адвокат стороны потерпевших задают эти вопросы с полной уверенностью и надеждой, что любой ответ воспримется присяжными негативно. Ан нет. Хотя, конечно, многое зависит от того, как отвечать, и что происходит в этот момент с совестью и сознанием опрашиваемого… Раскаяние выплёскивается безгранично и почти неконтролируемо, захватывая слушающих своей экспрессией, доходит до самых глубин души и памяти, и вынимает оттуда свои потаённые переживания. Люди слушают, смотрят и задумываются: «А смог бы сам вот так?». Но мысли их о своём и, как правило, меньшем, типа измены жене. Всего-то упасть на колени и повиниться! Но подумают, подумают и испугаются последствий, а они не так и велики по сравнению с ожидающими меня…

* * *

После удачного ухода от засады, я первый раз близко познакомился со старшим Пылёвым — Андреем. По духу он оказался мне ближе остальных. Очень положительное осталось о нём впечатление после первой встречи. И почему-то оно так и не поменялось за всё время нашего общения. Бывший пограничник, мечтавший об офицерском поприще в юные годы, но «зарубленный» ещё на стадии подачи документов после окончания срочной службы в один из специальных вузов из-за судимости брата — Олега. Семью кормить чем-то нужно было, и он устроился мясником, что стало хорошим подспорьем на несколько лет в поддержании штанов. Добрый и справедливый по натуре человек, он оказался податливым, хоть и рассудительным, и во многом шёл на поводу у младшего, а после и у «Оси». Возможно, я смягчаю краски — ведь из его уст прозвучали слова о необходимости устранения некоторых людей. Или же они просто были согласительными?

Крепкий, здоровый парень, в шутку называемый близкими «руки-ноги» («карликом» он стал после задержания, благодаря воображению прессы, раньше никогда подобного сопровождения его имени я не слышал). Такое прозвище он получил из-за не совсем пропорциональной раскачанности, несоизмеримости объема рук и ног — при его среднем, а совсем не маленьком росте рука зашкаливала за полтинник, в то время как нижние конечности были просто толще средних размеров. После, правда, эта разница им была устранена, но уже в своём личном зале на собственной вилле в Марбелье.

Андрей подъехал на «Гранд-Чероки», тогда ещё редкой модели, очень престижном джипе, подивился моему юморному, полусумасшедшему виду, и мы двинулись в сторону заново снятого спортивного зала.

Происшествие, из которого мне удалось выпутаться «победителем», произвело фурор и подняло рейтинг, причём всех. Здесь же были выданы «подъемные» — не так много, как хотелось бы, но достаточно, чтобы одеться и снять квартиру. Что в прежней осталось — потеряно. В подвешенном состоянии была и машина, и мы усиленно над этим работали.

Судьба настойчиво сводила меня с братом «Оси» — Александром. Похоже, в том была какая-то необходимость, хотя напряжения в отношениях с обеих сторон не ощущалось. А вот пользы было предостаточно. Так, было принято выражать доверие, разрешая общаться ценным сотрудникам дружественных «бригад», как в древней Элладе или Риме было принято делать заложниками родственников — «аманатов», в надежде, что это удержит от войн. Хотя ими часто и жертвовали. Я приглашал его домой, чтобы показать это доверие. К тому же он был действительно человек достойный (я имею в виду качества характера), хоть и не очень образованный и отёсанный. Обычно пили пиво или болтались в ресторане, бильярдной или боулинге. Если встреча всё-таки происходила на снимаемой мною квартире, то устраивалось это за день-два до переезда на новую. Доверяй, но всё же не плошай.

Именно с ним мы и занялись моей нашпигованной спецтехникой «Нивой». «Мытьём и катаньем» машину без эксцессов забрали на эвакуаторе. Радоваться было чему — ведь внутри автомобиля оставалась чуть ли не единственная электроника и аппаратура для фото- и видеосъёмки и хранения информации. Остальное было либо на восстановлении и в работе, либо «ушло» в засаде. Правда, не всё было гладко. Сигнализация за две недели посадила аккумулятор, а двери я не закрыл, и часть бесценного оборудования, не установленного, а находившегося просто в сумках в багажнике, пропала: магнитофон, переделанный под приёмник для хранения «вальтера — ППК» 7,65 мм, а вместе с ним, кстати, любимого оружия «агента -007», правда, с другим калибром и с большим наполнением магазина, второй прибор ночного видения и разные необходимые мелочи. Но и это была определённая победа.

* * *

Бандиты — тоже люди, причём в основном бандитами себя не считающие. И, пока они на свободе, являются гражданами общества, часто очень уважаемыми и многое решающими. Но всё становится другим, если что-то происходит: либо арест, либо смерть — здесь многие резко меняют своё отношение, причём не только к самому обладателю «данной профессии», но и к его семье, сами не понимая, какая это отвратительная двоедушность. Если уж так претит общение с подобными людьми — не общайтесь, ведь никто не заставляет, а если это нравится — так оставайтесь людьми, поддерживая в тяжёлые минуты, или, как минимум, не меняйте резко своего мнения, прикидываясь, что недавно были слепыми, глухими и глупыми и как-то странно не рассмотревшими в этом человеке «воплощение зла».

Но любопытно, что освободившийся, если имеет средства и хотя бы часть прежних связей, обычно вновь занимает прежнее место, и тогда соседи и другие окружающие, те из них, кто лицемерил (спасибо откровенным и честным, с которыми я тоже знаком), плавно возвращаются на прежние позиции. Вряд ли так получится, если человек потеряет всё, что имел. Он навсегда останется изгоем, практически без прав, имея их лишь юридически, то есть на словах, которых даже не произносит. И непонятно, когда люди осознают, что тюрьма не лечит, не воспитывает и даже не сохраняет. Хотя есть, как всегда, исключения, но они работают лишь на малых и средних сроках, при больших же человеку тяжело даже остаться прежним, а сохранить свои принципы и основы своего характера — ещё тяжелее. Заключение не прибавляет здоровья, оно калечит и духовно и физически. А главное — ставит штамп, и, похоже, на лбу. Но, кажется, общество меняется каким-то странным образом, по не зависящим от политики и состояния государства обстоятельствам, и есть шанс, что изгои, выходя из мест заключения, всё же смогут найти себе место. Очень хочется верить, что что-то изменится, но чем больше усилий прикладывается, тем корявее получается. То ли потому, что пытаемся взять пример с других — тех, кто живёт западнее, сами, будучи совсем не похожи ни на кого, то ли просто потому, что делается не от сердца, а потому что это как-то должно происходить. Хотя мысли неплохие.

Возьмите хотя бы уголовно-исполнительный кодекс. Он как был околосталинского образца, так и остался. В нём до сих пор учитывается уровень технологий и обеспеченность тех времён. И не дай Бог вам граждане… И не зарекайтесь. Чести ради, надо сказать, что я собственными глазами видел попытки изменений на местах со стороны выбивающейся из сил администрации колоний, стоящей между необходимостью держать арестантов на «коротком поводке», следить за безопасностью, порядком, чистотой, гигиеной, в соответствиями с законом — с одной стороны, а с другой — пытающейся угодить бесконечному множеству проверок, посылаемых из столицы и всевозможных управлений, результатом которых является кипа депеш, противоречащих друг другу и, прошу вас заметить, установление компромисса между людьми. Ведь и представители администрации и заключённые, прежде всего — люди, и оттого, насколько они найдут друг с другом общий язык на основании закона, зависит общая атмосфера лагеря, где живут и даже, как принято в шутку говорить, «сидят», и те и другие, не допуская до волнений — с одной стороны, и репрессий — с другой. Почему они могут возникнуть? Ответ прост — потому что, создавая законы, законодатель часто не задумывается, каким образом обеспечить их выполнение, а отсюда — государство не может обеспечить осуждённого и отбывающего наказание всем тем, что само же лимитирует и что, зачастую, жизненно необходимо. И здесь возможен только компромисс, против которого обычно жёстко настроены приезжающие проверяющие, часто не вникая в суть дела и неглубоко изучая имеющийся опыт.