Новое предложение капитана Немо

 

Двадцать восьмого января, поднявшись в полдень на поверхность моря под 9 ° 4' северной широты, «Наутилус» оказался в виду какой-то земли, лежавшей в восьми милях к западу. Мне бросилось в глаза прежде всего нагромождение довольно высоких гор с прихотливыми и капризными очертаниями; некоторые из гор достигали высоты в две с лишним тысячи футов. После того как наблюдения были сделаны, я спустился в салон и увидел по отметке на карте, что мы находимся у берегов острова Цейлона — этой жемчужины Индии.

Я отправился в библиотеку, чтобы поискать книги об этом плодороднейшем на земле острове, и нашел труд X. К. Сирра, озаглавленный «Цейлон и сингалезцы».

В это время в салон вошел капитан Немо и его помощник.

Капитан посмотрел на карту. Потом, обернувшись ко мне, сказал:

— Остров Цейлон славится ловлей жемчуга. Не хотите ли, господин Аронакс, побывать на месте этой ловли?

— С удовольствием, капитан.

— Отлично. Это очень легко сделать. Правда, мы увидим только место ловли, а не самих ловцов, ибо сезон ловли еще не начался. Но это неважно. Я прикажу сейчас взять курс на Манаарский залив. Мы прибудем туда ночью.

Капитан сказал несколько слов на неизвестном языке своему помощнику, и тот поспешно вышел из салона. Тотчас же «Наутилус» погрузился в воду, судя по указаниям манометра, на глубину в. тридцать футов.

Взяв карту, я принялся разыскивать Манаарский залив и нашел его вблизи маленького островка того же имени, под 9 ° северной широты, на северо-западном берегу Цейлона.

Для того чтобы достигнуть его, нам нужно было пройти вдоль всего западного побережья острова.

Капитан Немо снова заговорил.

— Господин Аронакс, — начал он, — ловля жемчуга производится в Бенгальском заливе, в Индийском норе, в Китайском и Японском морях, в морях, омывающих юг Америки, в Панамском заливе, в Калифорнийском заливе. Но в Цейлоне эта ловля дает наилучшие результаты. К сожалению, мы слишком рано пришли сюда. Ловцы жемчуга приезжают в Манаарский залив не раньше середины марта — к этому времени здесь собирается до трехсот судов, которые в течение тридцати дней занимаются этим доходнейшим промыслом. Каждое судно имеет команду в десять гребцов и десять ныряльщиков. Последние разбиваются на две смены, поочередно ныряющие в воду. Они спускаются на глубину двенадцати метров при помощи тяжелого камня, который они зажимают между ногами и отпускают, когда достигнут нужной глубины. Затем камень этот, привязанный веревкой к судну, вытаскивается гребцами обратно па борт.

— Значит, эти варварские приемы все еще в ходу?

— Да, здесь ничто не переменилось, — ответил капитан Немо, — хотя эти жемчужные россыпи принадлежат самой индустриальной в мире стране — Англии, получившей их в собственность по Амьенскому трактату 1802 года.

— Мне кажется все-таки, что скафандр такого типа, как ваши, мог бы оказать существенную пользу в этом промысле.

— Конечно, потому что время пребывания под водой этих бедных ныряльщиков, естественно, очень ограничено. Англичанин Персиваль в описании своего путешествия на Цейлон упоминает об одном кафре, который мог целых пять минут оставаться под водой, но мне это утверждение всегда казалось сомнительным. Я знаю, что есть пловцы, которые держатся под водой почти минуту — пятьдесят семь секунд, а некоторые, самые сильные, даже восемьдесят семь — почти полторы минуты! Но таких очень немного, да и у этих несчастных по возвращению на борт из ушей и носа выходит окрашенная кровью вода. Мне кажется, что средняя продолжительность пребывания ныряльщика под водой не превышает тридцати секунд, и за это короткое время он должен найти, сорвать и бросить в сетку жемчужные раковины. Профессиональные ныряльщики редко доживают до средних лет; большинство из них умирает молодыми, зрение их быстро слабеет, глаза начинают гноиться, все тело покрывается отвратительными язвами. Часто они внезапно умирают под водой — от разрыва сердца.

— Да, — сказал я, — это тяжелая профессия… И подумать только, что столько жизней и сил приносится в жертву женским капризам… Но скажите, капитан, сколько раковин в день может выловить одно такое судно?

— От сорока до пятидесяти тысяч в рабочий день. Говорят, что в 1814 году английское правительство организовало ловлю жемчуга для государства и ловцы набрали за двадцать дней семьдесят шесть миллионов раковин.

— По крайней мере, труд ловца хорошо оплачивается?

— Напротив, чрезвычайно скудно. В Панаме они зарабатывают не больше доллара в неделю. Чаще всего они получают по медной монете стоимостью в одну су[41]за каждую раковину, содержащую жемчужину. Но сколько раковин, собранных ими, не содержит жемчужин!

— По одному су за жемчужину, которая обогащает предпринимателя? Это возмутительно! — сказал я.

— Итак, господин профессор, — сказал капитан Немо, — вам и вашим спутникам удастся осмотреть жемчужное дно Манаарского залива. Если случайно в это время там будет какой-нибудь ловец, вы познакомитесь и с техникой этого промысла.

— Это будет очень, любопытно.

— Кстати, профессор, вы не боитесь акул?

— Акул? — вскричал я.

Этот вопрос показался мне, мягко говоря, праздным.

— Так как же? — настаивал капитан Немо.

— Должен откровенно признаться, капитан, — сказал я, — что я еще недостаточно привык к этим рыбкам…

— А мы к ним привыкли настолько, что уже не замечаем их. Скоро и вы будете так же относиться к ним, — ответил мне капитан. — Мы будем хорошо вооружены и, если удастся, поохотимся за какой-нибудь акулой. Это интересная охота. Итак, профессор, до завтра. Мы отправимся рано утром.

Проговорив это самым беззаботным тоном, капитан Немо вышел из салона.

Если бы вам предложили охотиться на медведей в горах Швейцарии, вы, вероятно, ответили бы: «Отлично, завтра пойдем на охоту за медведями». Если бы вас спросили: «Не хотите ли поохотиться на львов в равнинах Атласа или на тигров в джунглях Индии?», вы, возможно, подумали бы: «Что ж, поохотимся на тигров или на львов, это интересно». Но когда вас приглашают охотиться на акул не с палубы корабля, а в их собственной родной среде, вы, наверное, серьезно задумаетесь, прежде чем принять такое приглашение.

Признаюсь, что, когда капитан Немо вышел из салона, я должен был стереть со лба выступивший холодный пот.

«Подумай хорошенько, — сказал я себе, — спешить некуда. Одно дело — охота на выдр в подводных лесах острова Кресло: это только приятное времяпрепровождение. Но другое дело — бродить по дну моря, когда твердо уверен, что непременно встретишь акулу. Я знаю, что в некоторых местах, в частности на Андаманских островах, негры не боятся нападать на акул с кинжалом в одной руке и петлей — в другой. Но я знаю также, что многие из смельчаков, вступающих в единоборство с этими огромными хищниками, не возвращаются живыми. Кроме того, я ведь не негр, а если бы и был им, то и в этом случае колебания мои были бы до известной степени оправданными».

Перед моим умственным взором проносились стаи акул; я видел огромные пасти, вооруженные несколькими рядами зубов, способных перекусить пополам человека; я чувствовал, как эти зубы впиваются в мои бока…

Кроме того, я не мог понять той беззаботности, с которой капитан сделал мне это предложение. Можно было подумать, что он звал меня в лес на охоту за какой-нибудь безобидной лисичкой.

«Консель, вероятно, откажется, — подумал я. — Это даст и мне возможность отклонить приглашение капитана Немо».

Что касается Неда Ленда, то, признаюсь, я меньше верил в его благоразумие. Опасность, как бы велика она ни была, всегда оказывала притягательное действие на эту воинственную натуру.

Я вернулся к книге Сирра, но перелистывал ее машинально. Между строк мне виделись разверстые пасти акул.

В салон вошли Консель и канадец. Они оба были хорошо настроены и довольно весело. Они не знали, что их ожидает.

— Честное слово, — начал Нед Ленд, обращаясь ко мне, — ваш капитан Немо, — чорт бы побрал его! — только что сделал нам довольно любезное предложение…

— А, — сказал я, — вы уже знаете?…

— С позволения хозяина, — ответил Консель, — скажу, что командир «Наутилуса» пригласил нас посетить замечательные жемчужные промысла в Манаарском заливе. Он был изысканно любезен с нами и вел себя, как настоящий джентльмен.

— Он больше ничего не сказал вам?

— Ничего, — ответил канадец, — если не считать того, что капитан сообщил нам, что он и вас пригласил принять участие в этой маленькой подводной прогулке.

— Действительно, — сказал я. — Но он не сообщил вам никаких подробностей о…

— Никаких, господин профессор. Вы, конечно, пойдете с нами, не правда ли?

— Я?… Конечно. Я вижу, что вы входите во вкус подводных прогулок, мистер Ленд?

— Да, это любопытно. Очень любопытно.

— Но, может быть и опасно, — сказал я как бы невзначай.

— Что же может быть опасного в простои прогулке на жемчужную отмель? — возразил Нед Ленд.

Ясно было, что капитан Немо не счел нужным пугать моих товарищей мыслью об акулах. Я взволнованно смотрел на них, словно они уже лишились какой-нибудь конечности.

Следовало ли мне предупредить товарищей о грозящей опасности? Конечно. Но я не знал, как взяться за это.

— Не согласится ли хозяин, — сказал Консель, — рассказать нам что-нибудь о ловле жемчуга?

— О самой ловле или о связанных с ней опасностях? — спросил я, увидев в этом возможность дать разговору нужное направление.

— Конечно, о лове жемчуга! — сказал канадец. — Прежде чем отправляться в путь, надо знать дорогу.

— Ну-с, садитесь, друзья мои, и я расскажу вам о жемчужном промысле все, что сам узнал из книги Сирра.

Нед и Консель сели на диван рядом со мной.

Канадец предложил мне вопрос:

— Господин профессор, что такое жемчужина?

— Для поэта, друг мой Нед, жемчужина — это слеза моря, — начал я, — для восточных народов — это отвердевшая роса; для дам — это драгоценный овальный камень с матовым блеском, который можно носить как украшение на пальцах, на шее или в ушах; для химика — это соединение фосфорнокислых солей с углекислым кальцием; наконец, для натуралиста — это просто болезненный нарост у некоторых двустворчатых ракушек…

— Принадлежащих к типу моллюсков, классу пластинчатожаберных, — подхватил Консель.

— Совершенно верно, мой ученый друг. Все те моллюски, которые выделяют перламутр, то есть голубое, голубоватое, фиолетовое или белое вещество, устилающее внутреннюю поверхность створок их раковин — все они могут производить жемчуг.

— И съедобные ракушки также? — спросил канадец.

— Да, и съедобные ракушки некоторых водоемов Шотландии, Уэльса, Ирландии, Саксонии, Богемии и Франции.

— Так, — сказал канадец, — примем это к сведению. Пригодится когда-нибудь!

— Но главным поставщиком жемчуга является раковина-жемчужница. Жемчуг — не что иное, как перламутровый нарост, принявший сферическую форму. Жемчужина либо прилипает к створкам раковины, либо гнездится в складках тела моллюска. Независимо от того, где образовалась жемчужина — на створках или на теле моллюска, — она всегда имеет ядро, вокруг которого тонкими концентрическими слоями из года в год нарастают перламутровые отложения. Ядром может служить мертвое яичко или просто случайно попавшая под створки песчинка.

— Может ли быть несколько жемчужин в одной раковине? — спросил Консель.

— Это бывает. Некоторые раковины растят целые жемчужные ожерелья. Бывают раковины, которые содержат, — правда, я мало в это верю, — не меньше ста пятидесяти акул.

— Сто пятьдесят акул! — вскричал Нед Ленд.

— Разве я сказал акул? — смущенно спросил я. — Я хотел сказать — жемчужин. Акулы — это бессмыслица.

— Конечно, — сказал Консель. — Но не скажет ли хозяин, каким образом извлекают жемчужины из раковин?

— Есть различные способы. Иногда, когда жемчужина прилипает к створкам, ее просто извлекают щипчиками. Но чаще всего собранные раковины раскладывают на цыновках тут же на берегу; через десять дней, когда моллюски начинают разлагаться, их ссыпают в обширные бассейны с морской водой, а затем вскрывают створки раковин и моют их. Тут начинается работа сортировщиков: собрав сначала жемчужины, прилипшие к створкам, они отделяют от раковин перламутровые пластинки, поступающие в отдельную продажу, и, наконец, подвергают кипячению части тела моллюсков до полного растворения и отцеживают из жидкости все, вплоть до мельчайших жемчужин.

— Ценность жемчуга зависит только от его величины? — спросил Консель.

— Нет, не только от величины, — ответил я, — но и от формы, «воды», то есть цвета, блеска тех переливов света, которые делают жемчуг таким приятным для глаз. Самые крупные жемчужины образуются в складках тела моллюска. Они белого цвета, большей частью непрозрачны, но иногда опалово-прозрачны. Они бывают преимущественно сферическими или грушевидными по форме. Сферические жемчужины идут на браслеты, грушевидные — на серьги и подвески. Те и другие продаются поштучно. Жемчуга, прилипшие к створкам, имеют менее правильную форму и потому ценятся дешевле, чем первые, и продаются на вес. Наконец, третий сорт — это мелкие жемчужины. Они продаются мерками и служат главным образом для различных вышивок, особенно церковных облачений.

— Очевидно, сортировка жемчугов — это длительная и довольно трудная работа? — спросил канадец.

— Нет, мой друг, это очень несложное дело. Эта работа выполняется при помощи одиннадцати сит или решет. Жемчуга, не просеявшиеся через решета с количеством дыр от двадцати до восьмидесяти относятся к первому сорту; не просеявшиеся сквозь отверстия решет с количеством дыр от ста до восьмисот — это второй сорт; наконец, жемчуг, для которого нужно решето с восемьюстами — тысячью дыр, относится к третьему сорту.

— Это остроумно, — сказал Консель. — Я вижу, что работа сортировщиков механизирована… Не может ли сказать хозяин, какой доход приносит эксплоатация жемчужных промыслов?

— Если верить сведениям, сообщаемым Сирром, — ответил я, — то цейлонские жемчужные отмели сдаются на откуп за годовую плату в три миллиона акул.

— Франков! — поправил меня Консель.

— Конечно, франков! Три миллиона франков, — повторил я. — Но мне кажется, что теперь эти отмели не дают уже такого дохода, как раньше. То же самое с американскими отмелями. При Карле V они давали ежегодно жемчугов на четыре миллиона франков, а теперь эта добыча снизилась на две трети. В целом все жемчужные прииски мира дают в год жемчуга примерно на девять миллионов франков.

— Но я слышал, что есть отдельные жемчужины, которые продаются за огромные суммы, — сказал Консель.

— Да, мой друг. История говорит, что Юлий Цезарь подарил Сервилии жемчужину стоимостью в сто двадцать тысяч франков на наши деньги.

— А я слышал, — сказал канадец, — что какая-то древняя дама растворяла жемчуг в уксусе и пила его.

— Это Клеопатра! — воскликнул Консель.

— Должно быть, это было невкусно! — заметил Нед Ленд.

— Это было отвратительно, Нед, — ответил Консель, — но подумайте, что такой стаканчик уксуса стоил полтораста тысяч франков.

— Жалко, что эта дама не была моей женой, — сказал канадец, поглядывая на свои увесистые кулаки.

— Нед Ленд — супруг Клеопатры! — расхохотался Консель.

— Я собирался жениться, Консель, — невозмутимо ответил канадец, — и не моя вина, если дело не выгорело. Я даже купил жемчужное ожерелье Кэт Тендер, своей невесте, но она почему-то вышла замуж за другого. Но это ожерелье стоило мне всего полтора доллара, хотя — поверьте мне на слово, господин профессор, — ни один из камней этого ожерелья не прошел бы через отверстия даже двадцатидырного сита.

— Милый мой Нед! — рассмеялся я. — Это было ожерелье из искусственного жемчуга — обыкновенных стеклянных шариков, наполненных жемчужной эссенцией.

— Все-таки, — возразил канадец, — эта эссенция должна стоит недешево.

— Она ничего не стоит. Это чешуя мелкой рыбешки — уклейки, растворенная в азотной кислоте. Эссенция эта стоит сущие пустяки.

— Теперь я понимаю, почему Кэт Тендер вышла замуж за другого, — с философским спокойствием сказал Нед Ленд.

— Но возвратимся к разговору о ценных жемчужинах, — сказал я. — Я убежден, что ни у одного из земных монархов не найдется жемчужины ценней той, которая принадлежит капитану Немо.

— Вот этой? — спросил Консель, указывая на драгоценность, лежавшую на черном бархате под стеклом витрины.

— Этой самой. Думаю, что не ошибусь, определив ее стоимость в два миллиона…

— Франков, франков! — поспешно подсказал мне Консель.

— Совершенно верно, в два миллиона франков. И для того, чтобы добыть ее, капитану Немо стоило только нагнуться…

— Вот видите, — вскричал Нед Ленд, — почем знать, может быть, во время завтрашней прогулки мы найдем такую же?

— Гм! — буркнул Консель.

— А почему бы нет?

— К чему нам на «Наутилусе» миллионы?

— На борту они, конечно, ни к чему, но… в других местах…

— В других местах!.. — Консель покачал головой.

— Нед Ленд прав, — сказал я, — если бы мы привезли в Европу или Америку жемчужину ценою в несколько миллионов франков, это придало бы большую ценность рассказам о наших подводных, приключениях, внушило бы к ним большее доверие.

— Несомненно! — согласился канадец.

— Но скажите, — снова начал Консель, которого интересовала больше научная сторона вопроса, чем материальная, — представляет ли какую-нибудь опасность ловля жемчуга?

— Нет, — ответил я живо, — особенно если принимать некоторые меры предосторожности.

— А какие же опасности может представлять такое ремесло? — спросил Нед Ленд. — Разве что проглотишь лишний глоток воды.

— Ну, дело не только в этом, Нед. Кстати, — добавил я, стараясь говорить так же беззаботно, как капитан Немо, — вы не боитесь акул, Нед?

— Это я-то? — воскликнул Нед. — Мне, профессиональному гарпунщику, и вдруг бояться акул!

— Речь идет не о том, чтобы поймать акулу на крюк, втянуть на палубу корабля, отрубить ей топором хвост, вспороть брюхо, вырвать сердце и выбросить его в море.

— Значит, вы спрашивали о…

— Вот именно!

— В воде?

— В воде!

— Если захватить с собой хороший гарпун!.. Знаете, господин профессор, в общем это довольно неуклюжие животные. Для того чтобы слопать вас, они обязательно должны перевернуться на спину, а за это время вы всегда успеете всадить им гарпун в сердце.

У Неда Ленда была способность произносить слово «слопать» с таким выражением, от которого у меня мороз пробегал но коже.

— А ты, Консель, какого мнения об акулах? — спросил я.

— Я буду совершенно откровенным с хозяином, — начал Консель.

«В добрый час!» подумал я.

— Если хозяин не боится акул, почему же мне, его верному слуге, их бояться?

 

ГЛАВА ТРЕТЬЯ