Капитан Немо делает новое предложение

 

28 января в полдень «Наутилус» всплыл на поверхность океана. Мы находились на 9°42 северной широты. В виду у нас была земля, лежавшая в восьми милях к западу. Я различил какое-то скопление гор, высотой около двух тысяч футов, очень причудливой формы. Скоро я узнал, что мы находились около острова Цейлон.

Я отправился в библиотеку и стал искать какую-нибудь книгу, где бы можно было почерпнуть сведения об этом острове, который считается самым плодородным на свете. Я нашел, что искал — книгу Сирра «Цейлон и сингальцы», — и узнал, что остров лежит между 5°552 и 9°492 северной широты и 79°422 и 82°42 долготы на восток от гринвичского меридиана, что в длину он простирается на двести семьдесят пять, а в ширину на полтораста миль, что его площадь около шестидесяти шести тысяч квадратных километров.

Я стоял с картой в руке, когда появился капитан Немо со своим помощником.

— Остров Цейлон знаменит своей жемчужной ловлей, профессор, — сказал капитан Немо. — Не угодно ли вам ее посетить?

— Разумеется, я буду рад, капитан, — ответил я. — Очень рад!

— Это легко устроить. Но вот в чем дело: мы только место увидим, а не ловцов. Сезон ловли жемчуга еще не начинался. Ну да ничего. Я распоряжусь, чтобы «Наутилус» направили к Манарскому заливу. Ночью мы туда придем.

Капитан Немо сказал несколько слов своему помощнику, и тот вышел из салона. Вскоре «Наутилус» погрузился в водную стихию. Манометр показывал, что он придерживается тридцатифутовой глубины.

Я снова взял карту и начал искать Манарский залив. Он находился на девятой параллели, у северо-западных берегов Цейлона. Залив этот образуется продолговатой линией маленького острова Манар. Чтобы достигнуть залива, надо было обогнуть весь западный берег Цейлона.

— Профессор, — сказал капитан Немо, — вы знаете, что жемчуг добывают в Бенгальском заливе, в Индийском море, в Китайском и Японском море, в морях Южной Америки, в Панамском и Калифорнийском заливе, но на острове Цейлон самый знаменитый промысел морского жемчуга. Мы приедем туда, правда, немного раньше времени. Ловцы жемчуга появляются в Манарском заливе только в марте и целых тридцать дней занимаются добыванием морских сокровищ. Обыкновенно в Манарском заливе собирается до трехсот лодок. На каждой лодке десять гребцов и десять водолазов. Водолазы разделяются на две партии и ныряют поочередно. Они опускаются на глубину двенадцать метров с помощью тяжелого камня, который они сжимают между ног и который прикреплен к лодке веревкой.

— Еще до сих пор употребляют этот первобытный способ?

— До сих пор, — ответил капитан Немо, — хотя здешние жемчужные россыпи принадлежат самой промышленной стране в мире — Англии. В 1802 году она получила их по Амьенскому договору.

— Мне кажется, ваши усовершенствованные скафандры оказали бы большую помощь при этих операциях.

— Да! Эти бедняки не могут долго оставаться под водой. Правда, англичанин Персиваль в своем «Путешествии по Цейлону» рассказывает про какого-то кафра, который будто бы оставался целых пять минут под водой, но факт этот кажется мне очень сомнительным. Я знаю, что некоторые ныряльщики могут пробыть под водой пятьдесят семь секунд, а самые выносливые — до восьмидесяти семи секунд. Однако, когда они возвращаются в лодку, у них начинает изо рта и ушей литься вода с кровью. Я полагаю, что в среднем ныряльщики остаются тридцать секунд под водой. В эти тридцать секунд они торопливо собирают в свою сетку раковины жемчужниц, которые им удается найти. Эти водолазы-ныряльщики почти никогда не доживают до старости; зрение у них ослабевает, глаза гноятся, на теле образуются язвы, и очень часто они умирают на дне морском от кровоизлияния в мозг.

— Да, — сказал я, — это невеселый промысел. И служит он только для удовлетворения женских прихотей! Скажите, капитан, сколько раковин можно приблизительно выловить в день?

— От сорока до пятидесяти тысяч. Говорят даже, что в 1814 году английское правительство устроило такую ловлю, что за двадцать дней добыто было семьдесят шесть миллионов раковин.

— Что ж, ловцы много получают?

— Очень немного, профессор. В Панаме они едва-едва зарабатывают один доллар в день. Обыкновенно они получают одно су за каждую жемчужину. А сколько таких раковин попадается, в которых жемчужин нет!

— Одно су! Ничего не скажешь, справедливый дележ! Это просто отвратительно!

Несколько минут мы молчали, потом капитан сказал:

— Итак, решено, профессор: вы с вашими товарищами посетите Манарскую мель, и если туда уже прибыл какой-нибудь нетерпеливый искатель жемчуга, мы увидим, как он будет его добывать.

— Решено, капитан.

— Кстати, Аронакс, вы акул не боитесь? — Акул? — вскрикнул я.

Вопрос этот показался мне неуместным.

— Да, акул, — повторил капитан Немо. — Не боитесь?

— Говоря откровенно, капитан, я еще не освоился с этим родом рыб.

— А мы уже привыкли к ним. — отвечал капитан Немо. — Со временем освоитесь и вы. Да к тому же мы примем все меры предосторожности и будем вооружены. Может быть, по дороге удастся поохотиться на какую-нибудь зубастую неприятельницу. Охота на акул очень интересна. Ну так до завтра, профессор. Завтра будьте готовы пораньше.

С этими словами капитан раскланялся со своей обычной любезностью и ушел.

Если вас приглашают охотиться на медведя в швейцарских горах, вы можете сказать: «Очень хорошо, завтра пойдем на медведя!» Когда вас приглашают охотиться на льва в атласских долинах или на тигра в индийских джунглях, вы можете ответить: «А! Так мы идем на тигра или льва!» Но когда вас приглашают поохотиться на акул в их родной стихии, вы, прежде чем ответить, должны потратить несколько минут на размышление.

Что касается меня, то я, признаюсь, сильно струсил. На лбу у меня выступили капельки холодного пота.

«Обдумай хорошенько! — сказал я самому себе. — Спешить некуда. Охотиться за морскими выдрами, как мы охотились в лесах острова Креспо, — это еще ничего. Но бродить по морскому дну, когда знаешь, что того и гляди появится зубастая красавица, — дело другое. Я знаю, что в некоторых местах, например на Андаманских островах, негры, не задумываясь, нападают на акул с кинжалом в одной руке и петлей в другой, но я знаю также, что многие из этих смельчаков отправляются к праотцам. К тому же я не негр, да если бы я даже был негром, то небольшое колебание в подобном случае мне можно простить».

Я стал размышлять об акулах, мне представлялись их громадные челюсти, вооруженные многочисленными рядами зубов, — челюсти, которые могут перекусить человека пополам. Думал я, думал и додумался до того, что уже начал чувствовать боль в пояснице.

Кроме того, меня возмущала беспечность, с какой капитан Немо пригласил меня на эту охоту. Я не мог примириться с его спокойствием. Со стороны можно было подумать, что он пригласил поохотиться на какую-нибудь безобидную лисицу!

Утешал себя я тем, что Консейль, видимо, не захочет идти и его отказ избавит меня от этой приятной прогулки. Что касается Неда Ленда, то я не был уверен в его благоразумии. Опасность всегда его не отталкивала, а привлекала. И чем опасность была больше, тем привлекала сильнее.

Я попробовал опять читать книгу Сирра, но перелистывал я ее теперь машинально. Между строк мне виделись зубастые разверстые пасти.

Вдруг вошли Консейль и Нед Ленд, спокойные и даже веселые. Вероятно, они еще не знали, на какое веселье их пригласили!

— А я вам скажу, профессор, — начал Нед Ленд, — что этот капитан Немо — чтоб ему провалиться! — сделал нам сейчас любезное предложение…

— А! — перебил я. — Вы уж знаете…

— С позволения их чести, — сказал Консейль, — капитан Немо нам сказал: «Приглашаю вас посетить завтра, вместе с профессором, знаменитые цейлонские жемчужные промыслы». Он сказал это очень учтиво, очень ласково и показал себя настоящим джентльменом.

— Больше он вам ничего не сказал?

— Ничего, — ответил канадец, — только прибавил, что он вам уже говорил про эту прогулку.

— Он точно мне говорил… и он ничего вам не сказал об одном обстоя…

— Ничего, профессор, ничего. Что ж, вы согласны?

— Я-то? Разумеется… Я вижу, что вы всем этим очень довольны, Ленд.

— О, это очень занятно, профессор!

— И очень, может быть, опасно! — заметил я с ударением.

— Опасно! — вскрикнул Нед Ленд. — Нашли опасность!

Побывать там, где ловят жемчуг, что ж тут такого?

Очевидно, капитан Немо не счел нужным сказать моим товарищам об акулах. Я встревоженно смотрел на них, и мне казалось, что у них уже недостает руки или ноги.

Должен ли я их предупредить или нет? Разумеется, должен, но как это сделать лучше?

— С позволения их чести, — сказал Консейль, — я бы послушал историю о том, как добывают жемчуг. Я бы хотел, чтобы их честь изволили поподробнее рассказать про ловлю жемчуга.

— Рассказать тебе про саму ловлю, Консейль, — спросил я, — или про разные случаи?..

— Про ловлю, про ловлю! — перебил канадец. — Если хочешь отправиться в путь, так прежде нужно узнать дорогу.

— Ну так садитесь, друзья мои, и я вам расскажу все, что сам вычитал в книге англичанина Сирра.

Нед и Консейль уселись на диван, и тотчас же канадец задал мне вопрос:

— Профессор, что такое жемчужина?

— Любезный друг, — отвечал я ему, — поэт называет жемчужину слезой моря, восточные народы считают жемчужину отвердевшей каплей росы, для женщин — это украшение, небольшой камень овальной формы с перламутровым блеском, который они носят на шее, в ушах или на пальцах, для химика — смесь фосфорнокислой соли и углекислого кальция, и, наконец, для натуралиста — это просто болезненный нарост внутри некоторых двустворчатых раковин, представляющий собой шаровидный наплыв перламутра внутри мягкой ткани мантии моллюска.

— Класс моллюски двустворчатые, или безголовые, — сказал Консейль.

— Точно так, Консейль, — ответил я ему. — Ну, вот между этими моллюсками, способными образовывать жемчужины, кроме настоящей морской жемчужницы, есть пинны, морские ушки, турбо, тридакны — одним словом, все выделяющие перламутр, то есть органическое вещество, отливающее голубым, голубоватым, фиолетовым, розовым или белым блеском, устилающее внутренность их створок.

— Значит, и съедобные ракушки тоже могут производить жемчуг? — спросил канадец.

— Да. Например, ракушки, которые водятся в некоторых водах Шотландии, Уэльса, Ирландии, Саксонии, Богемии и Франции.

— Ну это хорошо, что вы сказали, я теперь на эти воды буду глядеть повнимательнее, если случится там побывать.

— Главным образом производит жемчуг моллюск, известный под названием жемчужница, meleagrina margaritifera, — драгоценная перловка. Жемчужина — это не что иное, как перламутровое сгущение сферической формы. Оно или прилепляется к створкам, или пристает к самому моллюску. На створках жемчужина прилеплена крепко, а на моллюске она только чуть держится. Но у нее всегда есть ядро — инородное тело, песчинка или паразит, попавшее в раковину или ткань моллюска. Вокруг него и нарастает перламутровое вещество в продолжение многих лет тонкими концентрическими слоями.

— Много находят жемчужин в одной раковине? — спросил Консейль.

— Много, друг мой. В некоторых раковинах попадается по целому ожерелью. Говорят, что когда-то была найдена раковина, где было сто пятьдесят акул.

— Акул? — вскрикнул Нед Ленд.

— Разве я сказал «акул»? — вскрикнул я, смутившись. — Неужели я сказал «акул»? Я хотел сказать — жемчужин. При чем здесь акулы? Это не имеет никакого смысла!

— Их честь это справедливо изволили сказать, — ответил Консейль. — А теперь, с позволения их чести, желательно бы узнать, каким способом вынимают жемчужины.

— Есть много разных способов. Часто, когда жемчужины чересчур крепко пристали к створкам, так их вырывают щипчиками. Обычно же раскладывают раковины на плетеных циновках из испанского дрока, который растет по берегам. Моллюски умирают на воздухе и через десять дней уже находятся в требуемом состоянии разложения. Тогда раковины погружают в огромные резервуары с морской водой, потом открывают и промывают. Самые крупные жемчужины выбирают вручную. Затем начинается работа сортировщиков. Прежде всего они отделяют перламутровые пластинки, известные под названием «настоящей серебристой», «белого дичка» и «черного дичка», и раскладывают их по ящикам весом от ста двадцати до ста пятидесяти килограммов. Потом они вынимают из раковин ноздреватое вещество — паренхиму, кипятят его и процеживают, чтобы извлечь самые мелкие жемчужинки.

— Как же ценятся эти жемчужины — по величине? — спросил Консейль.

— Не только по величине, — отвечал я, — но и по форме, по цвету, по блеску, по игре. Самые ценные жемчужины те, которые образуются в ткани самого моллюска, поодиночке. Они обыкновенно бывают белые, большей частью непрозрачные, но иногда попадаются такие, которые отличаются какой-т о особой, опаловой прозрачностью. Они или шаровидные, или грушевидные. Из шаровидных делают браслеты, а из грушевидных — подвески. Грушевидные встречаются реже и поэтому продаются дороже и поштучно. Жемчужины, которые снимают с раковин, имеют неправильную форму и продаются на вес. Наконец, есть еще низший сорт жемчуга, мелкие жемчужинки, известные под названием «бисер». Этот жемчуг продается мерками и идет большей частью на вышивание церковных покровов и украшений.

— А ведь отбирать крупный жемчуг от мелкого — работа долгая и трудная! — сказал Консейль.

— Нет, Консейль, вовсе не такая долгая и трудная, как ты полагаешь. У сортировщиков есть особые сита. Дырочки на них различной величины, и всего их одиннадцать номеров. Самый крупный жемчуг остается в сите, где имеется от двадцати до восьмидесяти дырочек, — это самый первый сорт. Второй сорт жемчуга остается на решете, в котором от ста до восьмисот дырочек. Наконец, третий сорт остается на решете, имеющем до тысячи отверстий.

— Хитро придумано! — сказал Консейль. — А какой, с позволения их чести, получается доход с этой жемчужной ловли?

— Если верить книге Сирра, так цейлонские жемчужные поля ежегодно приносят три миллиона акул.

— Акул!.. — вскрикнул Нед Ленд.

— Франков, с позволения их чести, — заметил Консейль.

— Да, франков! Три миллиона франков, — поправился я. — Но я думаю, что все-таки теперь жемчужные промыслы приносят меньше, чем прежде. Да вот вам пример: американские жемчужные промыслы приносили в царствование Карла V четыре миллиона франков, а теперь всего две трети этой суммы. Общий доход с жемчужной ловли можно оценить в девять миллионов ежегодно.

— А вот я слышал, с позволения их чести, что бывали такие жемчужины, которые очень высоко ценили! — сказал Консейль.

— Бывали, Консейль. Говорят, Цезарь подарил Сервилии жемчужину, которая стоила сто двадцать тысяч франков на наши деньги.

— А я так слыхал, что одна дама растворяла жемчуг в уксусе и пила, — сказал Нед Ленд.

— Клеопатра! — заметил Консейль.

— Чего только эти штучки не выдумают! Ведь у такого жемчужного напитка, должно быть, кошмарный вкус! — сказал Нед Ленд.

— Разумеется, Нед, — отвечал Консейль, — верно, и она не находила в нем ничего хорошего, зато ей было лестно, что она может выпить рюмочку такого уксуса, который стоит сто пятьдесят тысяч франков.

— Очень мне жаль, что не я женился на этой лакомке, — сказал канадец, делая такое движение рукой, которое без слов выражало его мысль.

— Вы? — вскричал Консейль. — Вы — муж Клеопатры!

— Что ж? — отвечал канадец. — Ничего, можете смеяться. Я ведь собирался один раз жениться, и если не женился, так это не моя вина. Я даже купил невесте жемчужное ожерелье — ее звали Кэт Тендер, невесту, — только она вышла за другого. А знаете, сколько я заплатил за эти бусы? Жемчуг был крупный, — такой крупный, что одна жемчужина не прошла бы и в двадцатидырочное решето! Я заплатил за них всего-навсего полтора доллара!

— Дружище Нед, — ответил я, смеясь, — вы купили искусственный жемчуг, простые стеклянные шарики, намазанные жемчужной эссенцией!

— Что ж, эта эссенция, надо полагать, дорого стоит?

— Ничего не стоит! Это просто серебристое вещество с чешуи рыбы уклейки, растворенное в азотной кислоте. Оно ничего не стоит!

— Может, поэтому Кэт Тендер и вышла за другого! — сказал канадец со спокойствием философа.

— Да, вот мы говорим про дорогие жемчуга, а я и забыл сказать, что у капитана Немо есть диковинная жемчужина.

Я полагаю, что подобной никогда и никто не имел.

— Вот эта? — спросил Консейль, указывая на великолепный перл под стеклом.

— Она самая, — ответил я. — Могу сказать, что она стоит два миллиона…

— Франков? — поспешно подсказал Консейль.

— Да, два миллиона франков, — повторил я. — А капитану, вероятно, стоило только потрудиться поднять ее!

— А может быть, завтра и мы наткнемся на такую же! — вскрикнул Нед Ленд.

— Ну вот у вас и бредни, Нед! — сказал Консейль.

— Да почему же нам не найти, Консейль? Ведь находили же другие! — настаивал Нед Ленд.

— И зачем нам здесь, на «Наутилусе», понадобятся миллионы? — спросил Консейль.

— Здесь не понадобятся, так понадобятся, когда мы будем в другом месте!

— В другом месте! — произнес Консейль и покачал головой в знак того, что он очень сомневается, что мы будем когда-нибудь «в другом месте».

— Что ж, — сказал я, — Нед отчасти прав. А знаете, если бы мы в самом деле привезли в Европу жемчужину за несколько миллионов, так это придало бы большую достоверность нашим рассказам и большую цену нам самим.

— Я полагаю, что так, — ответил канадец.

— А что, с позволения их чести, ловля жемчуга очень опасна? — спросил Консейль.

— Нет, — оживился я. — Нет… если принять кое-какие меры предосторожности…

— А мне кажется, тут нет никакой опасности, — сказал Нед Ленд. — Рискуешь хлебнуть два-три лишних глоточка морской воды, вот и все.

— Разумеется, Нед, — сказал я, стараясь подражать беспечному тону капитана Немо. — А что, вы не боитесь акул, Нед?

— Я? — ответил канадец. — Знаменитому гарпунеру да бояться акул! Плевать мне на них!

— Да ведь тут дело не в том, чтобы бросить в акулу гарпун, зацепить ее багром, втащить на борт, отрубить ей хвост, выпотрошить, вынуть сердце и бросить его в море! — Значит, придется… — Именно!

— В воде?

— В воде!

— Ну что ж, лишь бы хороший гарпун в руки, так все пойдет как по маслу. Вы знаете, профессор, эти твари неловкие животные. К примеру, хотят они вас схватить, так им непременно надо сначала перевернуться, а вы тем временем…

Нед Ленд как-то так произнес слово «схватить», что меня мороз пробрал по коже.

— Ну а ты, Консейль, — спросил я своего верного слугу, — ты что об этом думаешь?

— Я, с позволения их чести, буду говорить прямо, без утайки…

Я решил, что Консейль отказывается идти, и у меня отлегло от сердца.

— Коли их честь решается идти, так почему бы не пойти и мне, верному слуге их чести? Я пойду.

 

Глава третья