Какие психологические феномены описаны в тексте?

«В любом случае я знаю массу людей, которым это все тоже не нравится. Вот вы, например, если я спрошу: “Школу любите?” — что ответите? Покачаете головой: нет, понятное дело. Разве что подхалимы из подхалимов скажут “да” или уж такие “ботаники”, которым и впрямь нравится каждый день ходить проверять свои способности. Но я не о них... Кто все это любит по-настоящему? Да никто. А кто это по-настоящему ненавидит? Тоже мало кто. Мало, но есть. Такие, как я: их называют “лодырями” и “оболтусами”, а у них все время болит живот.

Я просыпаюсь за час до будильника, а то и больше, и целый час лежу и чувствую эту боль в животе, как она набухает, набухает...

К тому времени когда надо вставать с кровати, меня уже тошнит так, что кажется, будто я на палубе корабля в открытом море. Завтрак — мучение. Я вообще не могу ничего есть, но мама вечно стоит над ду­шой, и хочешь не хочешь приходится запихивать в себя тосты. И автобусе боль сжимается в тугой-тугой комок. Если я встречаю по дороге ребят из класса, можно поговорить, к примеру, о “Зельде”, тогда немножко отпускает, но когда еду один, комок душит меня. А самый ужас — это войти на школьный двор. Запах школы — вот что хуже всего. Запах мела и старых кроссовок, от которого трудно дышать и тошнота подкатывает к горлу.

К четырем комок начинает рассасываться, и я совсем его не чув­ствую, когда дома открываю дверь своей комнаты. Потом скручивает опять — это когда приходят с работы родители и начинают допыты­ваться, как прошел день, и рыться в моем портфеле, чтобы проверить дневник, но уже не так сильно, потому что к их скандалам я привык.

Нет, вру, конечно. Ничего я не привык. В доме вечные скандалы, и мне никак не удается их избегать. Тяжело. Родители мои друг друга выносят с трудом, так что им обязательно что ни вечер надо как следует поругаться, только они не знают, к чему придраться, вот и пользуются мной — я с моими дерьмовыми отметками служу им удобным поводом. “Это ты виноват, это ты виновата!” Мама кричит, что отец никогда мной не занимался, времени на сына у него нет, а он ей отвечает, чтобы не валила с больной головы на здоровую, она сама меня, видите ли, избаловала.

Достало, как же это меня достало...»

Задание 6

О каком психологическом новообразовании идет речь? О чем свидетельствует это достижение? Каков диапазон вариативности содержания этого новообразования? Что типично, а что может быть индивидуально своеобразным? Какие еще варианты со­держания этого новообразования возможны?

«И домашние будни — теперь он перестал бояться двоюродных братьев. Тогда ему было семь, и они могли запугать его чем угодно, а теперь ему было восемь! Теперь он мог позволить себе держаться самоуверенно, впрочем соблюдая меру. Было такое магическое сло­во, “спасибо”, и еще другие слова: “большое спасибо” и “огромное спасибо”, они действовали безошибочно. Он научился говорить: “У тебя новое платье? Какое красивое!”

Труднее было научиться прыгать с лыжного трамплина. Труднее было научиться плавать.

Жуткая бездна внизу под ногами, которая готова поглотить тебя, как только ты оторвешься от утлой площадки трамплина.

Трамплин у них дома в саду возле железнодорожной насыпи... Крошечный трамплин, который соседский мальчик Дик построил под его руководством и с которого они летели, как им казалось, с головокружительной быстротой... Дик был родом из Голландии, он никогда не видел настоящих трамплинов, а сам Вилфред... Мать сидела в эркере у окна, занимаясь рукоделием, и одобрительно гля­дела на него. Но сам трамплин ей не был виден; вот Вилфред прыг нул, упал, быстро стряхнул с себя снег внизу, где она его не могла видеть, готом быстро взобрался на холм пониже трамплина и потом быстро-быстро съехал вниз к самой ограде, чтобы она не догада­лась — а может, она догадывалась? — что он падал.

Еще прыжок, еще один. Он падал, стряхивал с себя снег, тре­бовал, чтобы Дик отмерял длину прыжка, взбирался чуть выше, хитрил, оттягивал очередной прыжок, а когда замечал, что мать смотрит на него, принимал непринужденную позу. Мать кивала ему, он ей. Снова наверх, снова прыжок. Выше, еще выше. Прыжок. Падение. Падение. Опять падение. А голландец Дик хохочет, он никогда не видел настоящих трамплинов и падает еще до того, как прыгнуть.

И как потом двоюродные братья брали его с собой в Хюсебю на трамплин Сташунсбакке и другие трамплины, где мать уже не могла ободрить его взглядом. Варежки, шапка-ушанка, а к пуго­вичке привязан пакет с завтраком. И зловещий трамплин, бездна страха. Последняя бездна — путь в небытие.

Братья внизу, они уже прыгнули. Они смеются, потешаются:

— Ну, а ты чего ж? Трусишь?

И вот он взбирается, неотвратимо движется к трамплину, к про­пасти, к краю пропасти... И потом — великое ничто. Прыжок, смерть. Четыре метра. И-и-их!

Чувство счастья, когда он понял, что жив и скользит на спине, раскорячив ноги с лыжами. Потом быстрый, полный горечи подъ­ем к вершине, мимо трамплина, выше, еще выше. И опять. Страх. Снизу крик:

— Готово! Прыгай!

Прыжок. Падение. Прыжок.

— Корпус вперед, Маленький Лорд! — Он наклоняется вперед. Падает на спину. Снова встает. Прыжок, падение. Снова подъем. Страх. Прыжок, бездна, смерть. Падение. Наклон вперед. Падает на спину. Боится. Боится. Боится. Но он решился на это. И он не отступит.

Зачем? Решился, и все тут. Решился прыгать с трамплина, пла­вать, стать лучше всех. Кого всех? Всех вообще. В школе, на трам­плине, в воде. Лучше всех.

Целый год страхов. Целая зима... Год стараний. Он готов убить того, кто догоняет его и вот-вот обгонит... И когда на другое лето он научился плавать, ощущение, что он оторвался от всего земного. I Боевое крещение, победа...

Вода мягко обволакивала ноги, под ним внизу была мглистая бездна, он был в море, оторвался от берега. И не боялся... Это была самая большая его победа, самое яркое переживание. Оно почти изгнало в то лето все остальные страхи, пока он не привык плавать, и тогда страхи понемногу, ползком вернулись обратно.

И дядя Мартин сказал, сидя с неизменным стаканом на откры­той террасе:

— Вот это я понимаю, малыш стал настоящим мужчиной!

Сказал, как бы преодолевая глубокое сомнение, и все-таки ска­пал. А мать ответила:

— Меня это ничуть не удивляет, я никогда в этом не сомнева­лась.

Только крошка тетя Валборг с грустью наблюдала за его успе­хами:

По-моему, Маленький Лорд насилует себя, он переутомля­ется ради нас.

Это была правда — он из кожи лез вон, но не ради них, а ради самого себя, чтобы стать большим, чтобы над ним перестали смеяться, чтобы развернуться в полную силу и овладеть всеми тайнами, ч то ждут его впереди»¹