Оскар Уальд: conversationalist

Году в 1988-м, если не ошибаюсь, приехал в Париж Андрей Поляков, он же Мейлунас, приятель моей нью-йоркской юности. Он выведен в романе «Это я, Эдичка» под именем Кирилл. Остановился в отеле на rue des Beaux arts. То есть изящных искусств. Эта короткая улочка в центре Парижа упирается одним концом в здание школы des beaux arts, отсюда и название. Отель, в котором Андрей остановился, оказался знаменит тем, что в нем умер Оскар Уальд. Во времена Уальда он назывался Hotel d'Alsace, ныне он называется отель des Beaux arts. Разбогатевший на спекуляциях с commodities поляков, юноша образованный и уже тогда искривленный гепатитом снял номер, где умер Уальд. Ну, конечно, там все было преобразовано, в этом отеле,— из него хозяева сделали конфетку. В каждом номере своя особая мебель, свои цвета обоев и обивки. Отель успешно делал деньги на памяти самого известного гомосексуалиста в мире. Богатые гомосексуалисты со всего мира готовы были заплатить любые суммы за честь жить в отеле. Мы? Ну что мы, выпили на балконе над Парижем пару бутылок «Дон Периньен» за упокой души толстого Уальда. Андрей приехал с австрийской аристократкой, на которой он впоследствии женился.

Последние годы жизни Уальда прошли в отеле «Альзас». Хозяин ему симпатизировал. Умершая незадолго до этого жена Уальда Констанс (от позора она уехала из Англии и жила с детьми, переименовав их из Уальдов в Холлондеров), завещала ему крошечное содержание. На это Уальд и жил. Денег ему всегда не хватало. Шли первые годы XX века. Толстый, неряшливый господин бродил по парижским кафе, отыскивая в кафе англичан и американцев, пытался познакомиться, усаживался, если позволяли, за столик. Даже в эти времена он не утратил своего таланта красноречия и щедро изливал его на слушателей за рюмку абсента. А вероятнее всего, ему требовалось человеческое общение. В таком виде его встречали в те годы десятки англичан и американцев: потертое пальто, несвежие воротнички и манжеты. Он всегда был полным человеком, в последние годы жизни, по-видимому от неразборчивого питания, он выглядел грязным толстяком. Он ничего не писал, страдал апатией и безразличием. Если бы не мсье Циглер (надеюсь, я не ошибся, вспоминая фамилию этого почтенного человека) — владелец «Альзаса», Уальд оказался бы на улице. Нравы, толпа, государство умеют расправиться с инакомыслящим. Мстительный маркиз Куинсберри оставил его в покое, его сын и любовник Оскара лорд Дуглас, он же «Бозе», маленькая сволочь и приживалка в канотье, в конце концов рассорился с Уальдом. Случилось это после публикации «De Profundis» — гневного, обличающего любовника памфлета. А ведь несколько лет после выхода Уальда из тюрьмы они пытались опять жить вместе. Лорд Дуглас издал пару книжек стихов.

Уальд свалился и лежал под присмотром хозяина «Альзаса». Можно полагать, что hotelier лечил, пытался лечить ирландца — английского bad boy — на свои деньги. Тогда отель d'Alsace, кстати говоря, был дырой, дешевым заведением, так что особых доходов он не приносил. Перед смертью за несколько дней тело Уальда вдруг вздулось все, а в минуты смерти, когда он страшно хрипел и раздувался, вся эта масса вдруг лопнула, и гной забрызгал стены.

Ужасная судьба! Я несколько раз посетил кладбище Пер-Лашез, где ходил поклониться и его могиле. Ограды не было. Прямо из земли вырастал серый куб, на котором был выбит рельефный серафим работы скульптора Эпштейна. Тогда, в 80-е годы, шли разговоры о переносе останков в Великобританию. Однако я не знаю, чем закончилась история. Перенесли ли?

Уальд начинал блистательно. Отпрыск богатой и славной ирландской фамилии, он купался в литературе и искусстве еще ребенком. Его мать была писательницей. Он учился в элитном Оксфорде. Пухлый «мажор» — вот как можно охарактеризовать его в переводе на современную шкалу ценностей. Где-то лет до тридцати он больше шалопайствовал, ходил на все тусовочные мероприятия, на концерты (на один из них он пришел во фраке, сшитом в виде контрабаса), даже основал движение «эстетизм». Он поехал с лекциями об эстетизме в Америку, там в провинциальных городах он объяснял джентльменам-фермерам, что такое эстетизм. Фотографии этого американского турне показывают нам Уальда длинноволосым, горбоносым верзилой, чулки до колен — выше некие бриджи из бархата, бархатный жилет со многими пуговицами. Жилет был лиловый. Удивительно, как американцы не линчевали проповедника эстетизма из Англии.

Удивительно, но за всем этим ничего не было. Несколько десятков стихотворений, проект пьесы. Он говорил всем, что пишет пьесу из жизни русских террористов. Впоследствии он ее написал. Но пьеса была никудышная. Шли 80-е годы XIX века. Как раз время взрывов, терактов, «Народной воли» в России, вся Европа глядела на нас. (Справедливости ради следует сказать, что и в Германии, например, примерно в те же годы были два покушения на кайзера Вильгельма I.) Я хочу сказать, что Уальд не был еще никем, а уже был главой школы. Вернувшись в Англию, он долго развлекал своих друзей рассказами о наивной и чистосердечной Америке, приходившей в ужас от его снобистских лекций. Он вращался в модных кругах среди людей искусства (среди его ближайших друзей был живописец Уистлер), и даже среди них он выделялся как великолепный conversationalist, то есть «разговорщик» — искусство вести беседу. Небывалых высот в этом жанре достигли именно англичане, так, Брэммель — величайший денди — числился и одним из лучших conversationalist Великобритании.

Уальда многие и держали в Англии за, прежде всего, conversationalist'а, и были крайне удивлены, когда он выступил со сборником стихов, перепевавшим классические образцы. Мотивы Греции прежде всего и библейские сюжеты. Сборник стихов был необходимым минимумом для молодого «гения». Позднее Уальд стал довольно успешно создавать пьесы. Спустя более чем столетие его пьесы до сих пор идут и в Англии, и в России, и в Европе. Однако идут скорее из уважения к общей славе автора. К его громкому имени, достигнутому не в драматургии. Пьесы Уальда, честно говоря, посредственны. В них действуют светские герои, ситуации XIX века, образованные рантье того времени ведут всяческие вполне дебильные разговоры. Пьесы Уальда, как пьесы Сада, поражают своей банальностью. Репутацию же Уальду создали роман «Портрет Дориана Грея» (также устарел к 2001 году и он, и выглядит жеманным, приспособленным к ментальности наших прабабушек), его афоризмы, его статьи, и в первую очередь блистательные «Искусство лжи» и «Судьба рабочего класса при социализме» (в названии этой статьи я безусловно ошибаюсь. Я, однако, уверен во второй части названия, а именно: «при социализме») — и его трагическая судьба. Главным образом его трагическая судьба.

Если Уальд-эстет забавно выглядит, в нем есть этакая юношеская лошадиность (хотя щеки его уже обещают стать котлетами), то, достигнув 30 лет, он пополнел и сделался мишенью юмористических газет и журналов. Его любили изображать как «мадам Уальд» — жирное тело в пышных кринолинах, или в виде толстой «Саломеи» (название одной из его пьес), держащей на подносе голову Уистера, с которым он поссорился. Превращение разительное, представьте разжиревшего вдруг Маяковского в балетной пачке. Гомосексуалистом Уальд, вероятно, стал в Оксфорде, в дорматориях этого элитарного университета учили этому, во всяком случае гомосексуализм в английских учебных заведениях известен как феномен и прославлен в литературе. И это именно в Оксфорде, будучи приглашен как его выпускник погостить, выступить и пообщаться в кругу себе подобных, Оскар Уальд познакомился с лордом Дугласом, сыном маркиза Куинсберри, юным студентом. Литературный мэтр и юный студент были замечены в склонности друг к другу. Иллюстрированная «Оксфордская газета» публикует карикатуру, где изображена прогулка на лодке: на корме за веслами сидит Уальд в виде толстой тетушки, корма грузно осела в воду, а на носу — высоко вознесенный под кружевным зонтиком, находится лорд Дуглас, или «Бозе» уальдовских писем — капризная девочка. Характер отношений ясен был всем. Однако гомосексуальная связь тучного Оскара и его эльфообразного любовника, возможно, осталась бы одной из многочисленных подобных связей светской Англии, если бы не отец лорда Дугласа. Маркиз Куинсберри, каким его изобразила «Газета велосипедиста» в самом конце XIX века,— задиристый человек с длинными баками, в клетчатом костюме (брюки до колен), чулках и дорожных башмаках, стоит, держась за руль велосипеда с неровной величины колесами. Помимо велосипедного спорта маркиз Куинсберри был разносторонним спортсменом и увлекался также боксом. Маркиза возмутила связь его сына с Уальдом, которого он почему-то считал чудовищем разврата. Хотя к тому времени Уальд был мужем Констанции Уальд и отцом двух детей и помимо связи с Дугласом о его однополых любовях мало что было известно обществу. Ничего, по сути говоря, неизвестно.

Маркиз Куинсберри выполнил в судьбе Уальда ту же роль, что и прокурорша Монтрёя, его теща и мать его жены Рене-Пелажи мадам де Монтрёй в судьбе маркиза де Сада. В конце концов это он — маркиз Куинсберри — засадил Уальда в тюрьму, исковеркал ему судьбу и одним махом вознес в святцы современного мирового искусства. После множества перипетий Уальда судили как растлителя лорда Дугласа. На суде вскрылись всяческие позорные подробности, как, например, свидетельства служанки загородного отеля, где Уальд и Дуглас останавливались. Служанка заявила, что простыня в их номере носила на себе пятна экскрементов. И может быть, именно это свидетельство привело Уальда в тюрьму.

Как чуть ранее Достоевский, Уальд в цепях был заключен в Reading prison (в Рэдингскую тюрьму), где провел в заключении два года. Здесь он написал прочувствованную балладу «Ballad of Reading Gaol» — о судьбе офицера, убившего возлюбленную и казненного. Баллада мрачная, ее дисциплинирует нечто вроде припева: «Любимых все убивают. Те, кто слабее — трусостью, изменой, те, кто сильнее — кинжалом и шпагой». Начинается она сценой казни:

Не didn't wear his scarlet cap

'cause blood and wine are red…

Свою тюрьму Уальд перенес тяжело. Ему, выросшему в роскоши, среди картин, книг, красивых вещей, было, разумеется, страшновато окунуться в мир удручающего насилия. Это позднейшие страдальцы, разночинцы: Селин в датской тюрьме (год прожил он под смертным приговором за коллаборационизм), Жан Жене, как рыба в воде чувствовавший себя в тюрьме, выросший в тюрьме — для них тюремный опыт был лишь одним тяжелым опытом в ряду других. Тюрьма сломала эстета Уальда. После тюрьмы он уехал во Францию, в Дьепп, затем в Италию. Уже в Дьеппе он встретился с лордом Дугласом. За столиком кафе на фотографии Уальд и его возлюбленный «Бозе», но уже с чуть крючковатым носом, в канотье, ущербный маленький гриб. На отдельных фотографиях «Бозе» похож на ленинградского юношу-авангардиста, какого-нибудь Африку. Та же стыдная подлость во взоре. Они прожили деньги Уальда в Италии и расстались.

Итак, остались блестящие афоризмы, пара статей (сказки его меня в восторг не приводят) и трагическая судьба. Этого достаточно, чтобы быть Великим. Всякий раз, проходя через таможню, меня так и подмывает швырнуть им: «Nothing to declare, except my talent».