Фанатизм и его формы

Стремление к доминированию одних людей и групп над другими характерно прежде всего для политической и эконо­мической сфер жизни. В политике это борьба за власть, в экономике — за собственность. В обоих случаях речь идет о ресурсах для жизнедеятельности. Доминирование обеспечива­ется в конечном счете владением возможностью распределять ресурсы. Достижение доминирующего положения приносит конкретным людям (группам) рычаги влияния на других людей, а через них — на процессы жизнедеятельности общества. (Метафора «рычаги влияния» расшифровывается посредством научных категорий «статус», «престиж», «имидж», «собствен­ность», «авторизация ресурсов» и «размещение ресурсов».)

Чтобы понять экзистенциальные истоки насилия в поли­тической и экономической сферах жизни людей, необходимо всмотреться в природу этих видов деятельности. Ни полити­ческая, ни экономическая (нетрудовая) деятельности не имеют сами в себе пределов своего проявления, обозначенных мо­ралью, — в них для достижения цели допустимо использование любых средств («право силы», «деньги не пахнут»). Цинизм власти, как экономической, так и политической, общеизвестен. Речь идет поэтому не об «уговаривании» этих носителей власти, а о том, чтобы обуздать их извне введением «правил игры» как на государственном уровне, так и на уровне учреждений (организаций: партий, движений, фирм, корпораций и т.д.). «Правила игры» устанавливаются законами, принципами и нормами, на основании требований права и морали которых обеспечивается их легитимность. Главным «правилом игры» являются выборы демократического характера, когда избира­тели так или иначе убеждаются, что тот или иной кандидат на представительный, исполнительный или судебный пост действительно олицетворяет собой необходимые знания и опыт, правовые и моральные нормы и способен их соблюдать. Однако слабостью системы демократии российского общества является почти полное отсутствие практики даже минимальной отчет­ности избранных деятелей перед избирателями (видимо, эта слабость — хроническая, связанная с историческим состоянием менталитета народа).

Власть, как политическая, так и экономическая, нуждается в идеологическом обеспечении ее функционирования. Идео­логия — духовное средство борьбы за интересы, она не может быть универсальной, ведь в обществе нет групп с едиными интересами (кроме защиты Отечества). Она имеет критическую, мобилизующую, защитительную и разъяснительную функции. Пропаганда связана с разъяснением основ принятой доктрины (идеологии достижения цели), с критикой других доктрин и тем самым — с защитой своих позиций. Агитация призвана мобилизовать людей «своей» социальной базы, электората, интересы которых защищаются, на конкретные политические и другие действия.

В основе любой идеологии лежат идеи — в них кратко формулируются позиция и основная цель субъекта идеи: нации, класса, группы демографического или профессионального характера[151]. Любая идеология стремится к легитимизации (к признанию своих идей «законными», т.е. справедливыми, правильными, социально признанными). Однако в силу того что нет единой идеологии, она обычно выдает свой социальный интерес за всеобщий интерес и потому может выступать формой «ложного сознания». Обратим внимание на то, как часто в речах политиков звучит слово «народ». На самом деле «народ» состоит из наций, классов и групп с весьма различными интересами, поэтому доминирующая группа обычно манипу­лирует сознанием людей, вводя «ложное сознание» в массовое сознание как дымовую завесу для сокрытия своих истинных целей и реального положения вещей в обществе, что позволяет бесконтрольно распределять блага (авторизировать и размещать ресурсы страны). Поэтому в обществе необходимо иметь оппозицию реальной власти, критикующую ее со своих позиций. Борьба идеологий в этом случае носит для общества в целом' спасительный характер, рассеивая словесный флер любой; политической пропаганды и агитации.

Изложенное позволяет нам выделить понятие «идеологичес­кое насилие», под которым следует понимать внушение массам идей, являющихся опасными с точки зрения развития общес­тва. Опасно то, что побуждает человека или группу к действиям вопреки его (ее) коренным, т.е. жизненным, интересам.

Как это может быть? Ведь каждый человек разумен и в силу своего здравого смысла способен отличить правду от лжи в пропаганде. Однако здесь есть два подводных камня, пре­пятствующих человеку быть разумным в своих мыслях и поступках, относящихся к социальному конструированию. Во-первых, индивидуальный разум часто не может самостоятельно охватить сложные общественные явления и разобраться в них, следовательно, владельцы средств массовых коммуникаций (го­сударство, частные владельцы) методами умолчания, ложной интерпретации фактов социальной жизни могут исказить реальную картину происходящих процессов и поступков тех или иных лиц. Во-вторых, идеологическое насилие связано с любовью, правда, весьма своеобразной. Остановимся на этом.

Наша публицистика связывает тоталитаризм лишь со стра­хом людей перед политическим насилием и безоговорочным подчинением людей велениям властей. Но страх не созидате­лен — он действует на людей сковывающе. Россию было бы невозможно индустриализовать, коллективизировать, она не смогла бы победить в тяжелейшей войне лишь на основе страха и подавления людей. Без созидательного фактора было бы невозможно добиться этих успехов. Мобилизующее начало находится в сфере любви к идее (признании ее «законной»), системе, вождю, а массовый энтузиазм, вера и любовь являются духовной основой их радикальности[152]. Самоидентификация личности с тем или иным учением и его олицетворением — вождем или вероучителем — может принимать националис­тические (Гитлер, Муссолини), политические (Ленин, Сталин) или религиозные (Будда, Христос, Мухаммед) формы. Иден­тификация, сопровождающаяся самовозвеличиванием, самолю­бованием (нарциссизм), преданностью «своим» и ненавистью к «другим», доктринально противопоставленным государству, нации, классу, группе, является сильнейшим защитным меха­низмом (3. Фрейд) для личности, позволяющим ей отвлечься от тягот повседневности, питать надежды на лучшее будущее, что скрашивает неудовлетворительное настоящее. Любовь и ненависть, их причудливое сочетание в массовом сознании приводят в конечном счете к мании величия — продукту социального нарциссизма в отношении себя и занижения ценности «других» — и тем самым к переводу «врагов» в разряд «недочеловеков», достойных истребления («Untermensch» в прак­тике гитлеризма).

В современных условиях эта проблема приобретает актуаль­ность в связи с усилением политического насилия со стороны людей, обремененных радикалистским сознанием, ведущим к нетерпимости и насилию. Радикализм связан с терроризмом, а тот, в свою очередь, конкретно обусловлен идейным или религиозным фанатизмом.

Терроризм многолик. Политический терроризм связан с борьбой за власть, религиозный — со стремлением уничтожить иноверцев, корыстный — с извлечением материальных выгод, националистический — с желанием уничтожить, вытеснить другую нацию, захватить ее имущество, государственный — с потреб­ностью в устрашении и подавлении части жителей страны, активно выступающих против деспотизма власти, военный — с устраше­нием противника, реального или потенциального[153].

Существует терроризм бескорыстный — «ради счастья на­рода». Идейный терроризм связан с фанатизмом, механизм формирования которого социальная психология объясняет как прочное самоотождествление личности с какой-либо «спаси­тельной» идеей или с человеком, обладающим высоким ста­тусом (верноподданность). Идея при этом действует всепоглощающе, что и приводит к психологическому отчуждению личности фанатика от людей, жесткая привязанность к своим убеждениям лишает человека свободы выбора и обновления своих взглядов на жизнь. Фанатик глух и не приемлет ра­циональной аргументации, поэтому может стать и часто ста­новится жертвой чужих фантазий и утопий. Высокая конформ­ность ведет к усилению слепой веры, безоговорочному при­нятию откровений лидера, вождя и т.д. Спасительный скепсис покидает человека, его жизнь превращается в «служение». Психоанализ указывает на то, что корни терроризма, когда люди утверждают себя истреблением других, часто невиновных, уходят в предысторию человечества: они связаны с архетипами Матери (родины, земли) и Отца (мага, вождя). Многие люди бессознательно переносят на свой род, племя, нацию, религию, землю и природу в целом свое отношение к матери как к кормилице и защитнице[154].

Человек, вступая в информационное общество, обнаружил и свою уязвимость и даже беззащитность перед потоком идей, индуцирующих массовые психозы. Исследования феномена психической заразительности показывают: содержание «зараз­ной» идеи, ее ничтожность или, наоборот, величие, ее ложность или справедливость решающего значения для поведения не имеют. Раскачивание перед телевизором, из которого вещают многочисленные «целители» и экстрасенсы, гремучая смесь идей воскрешения и переселения душ, существования потус­торонних сил и т.д. не только дестабилизируют психику населения, но часто приводят и к кровавым, жестоким пре­ступлениям[155]. Доверчивость человека ныне становится опасной для жизни и здоровья. Спасительное сомнение по отношению к иррациональным идеям и лозунгам, внушениям и заражениям есть функция образования, гуманистического воспитания и самовоспитания личности.

Для самоуправления процессами своей идентификации (в своей основе они естественны и здоровы) полезно знать этапы возникновения у человека идентичности, самоотождествления с кем-либо или с какой-либо идеей. Исследователи выделяют по крайней мере четыре стадии возникновения и укрепления идентичности.

1. Возникновение эмпатии (активизация способности к сочувственному уподоблению кому-либо или чему-либо): ро­ждение симпатии к герою, в том числе к персонажу фильма, сказки, легенды, к лидеру, справедливой идее, сакрализованному событию или предмету, актеру, исполняющему роль выдающегося героя, и т.д.

2. Становление ситуационной идентичности на основе эмпатии (возникновение чувства «своего», устойчивого доверия, чувства восхищения красотой или героизмом поступка и на этой основе появление ощущения «слитности» с героем и т.д.)...

3. Осознание ситуационной идентичности и формирование надситуационного само отождествления (возникновение связи со смысловым ядром личности, с ее убеждениями и даже глубинными установками).

4. Принятие осознанной устойчивой идентичности в качес­тве личностной идентичности (возможно, на всю жизнь).

Узловым пунктом является осознанный переход от ситуа­ционной к устойчивой надситуационной идентичности. Имен­но здесь вступает в действие сознание, разум с его сомнениями. Спасает от попадания в психическую зависимость от объекта идентификации проявление скепсиса, поиск контрмотивации. Лишь после серьезной аналитической работы разума, сопос­тавления предложенной идеи с собственными интересами и ценностными ориентациями можно сказать, что идея принята или не принята. Воля при этом играет серьезную роль.

Фанатики односторонни, они скучны как личности и одно­образны, и именно это часто делает их орудием в руках других. Жизнь тогда часто приносится в жертву чужим и чуждым личности фанатика («фана») фантазиям и иллюзорным целям.

Прочная самоидентификация личности с идеей или движе­нием лишь тогда имеет жизненный смысл и оправдание, когда происходит в борьбе за свободу и независимость, как инди­видуальную, так и социальную. Освобождение от всякого угнетения само не приходит, свобода завоевывается, а для этого требуется самоотверженность. Поэтому вопрос о социальном насилии сложен и конкретен — выбор позиции здесь зависит от социальной зрелости личности.