2014-01-27
685
Машинные фабричные производства
В условиях феодально-абсолютистского режима машинное производство во Франции прокладывало себе дорогу с трудом.
Сеньоры, владеющие каменноугольными копями, требовали за их аренду очень высокую плату, что, в свою очередь, отражалось на объемах добычи каменного угля и на его цене. Одновременно с этим непрерывно возрастали цены на древесное топливо. И французская металлургия, таким образом, была очень дорогой и слаборазвитой.
Похожая история случилась и с хлопчатобумажным производством, несмотря даже на то, что эта отрасль производства развивалась сравнительно быстро. Она бы могла развиваться еще быстрее и еще плодотворней, однако, руанским мануфактуристам не хватало сырья. Хлопок производился в достаточном количестве во французских колониях, и потому руанцы просили правительство воспретить колониям продавать свой хлопок другим государствам.
Однако опять на пути третьего сословия встала феодальная знать королевства. В колониальной торговле были кровно заинтересованы некоторые влиятельные аристократы, потому вместо воспрещения продажи французского хлопка иностранцам правительство Людовика XVI освободило английских купцов от каких бы то ни было стеснений при покупке хлопка во французских колониях и далее на территории самой Франции.
Новый торговый договор, значительно снижавший пошлины на английские товары, был заключен в 1786 году.
В начале 80-х годов XVIII века, во французском хлопчатобумажном производстве наметился технический переворот. Накануне французской революции на территории королевства работало более тысячи механических прялок, так называемых «дженни», однако это количество хлопкопрядильных машин не привело в конце концов к технической революции и созданию нового фабричного строя производства, так как «дженни» имели ручной привод.
Еще в начале 80-х годов XVIII столетия Лион, без всякого сомнения, оставался первым центром французской торговли. Ф. Бродель приводит следующие цифры: вывоз составлял 142,8 млн. ливров, ввоз - 68,9 млн. Общий торговый оборот - 211,7 млн., а валовое превышение вывоза над ввозом - 73,9 млн. ливров.
Даже если не принимать во внимание колебание стоимости ливра, эти цифры превышали в 9 раз показатели 1698 года. В тот же период Париж имел всего около 24,9 млн. ливров общего торгового оборота (вывоз + ввоз), что составляло немногим более 1/10 лионского баланса.
Однако с появлением финансового капитализма начался подъем Парижа. Первым признаком начавшегося процесса был финансовый кризис. 1709 года, который явился следствием войны за испанское наследство.
Лионские ярмарки понесли очень серьезный урон. Затем последовал бурный кризис системы Лоу, который окончательно подорвал лионских купцов. В свое время город отказался от размещения у себя королевского банка. Без сомнения, он стал бы конкурентом традиционным лионским ярмаркам, нанес бы им ущерб и вообще свел бы их на нет, но он же, вне всякого сомнения, притормозил бы и взлет Парижа.
Бродель, анализируя торговое и финансовое соперничество двух французских городов, считает, что если бы королевский банк размещался в Лионе, все могло бы получиться иначе. Ибо вся Франция, по выражению Броделя, будто охваченная лихорадкой, мчалась в столицу, создавая на улице Кэнканпуа страшную давку, такую же, если не более суматошную, как давка на лондонской Эксчейндж-Элли.
С появления в 1724 году в Париже Биржи, он стал финансовой столицей Франции.
С того момента успех Парижа будет только укрепляться, однако же бесспорно окончательный поворот в его непрерывном поступательном движении произошел достаточно поздно, примерно к 60-м годам XVIII века.
Как писал Бродель «Париж, который оказался тогда в привилегированном положении, в самом центре своего рода континентальной системы, охватывавшей всю западную Европу, был пунктом, где сходились нити экономической сети, распространение которой более не наталкивалось, как в прежние времена, на враждебные политические барьеры. Препятствие в виде габсбургских владений, между которыми на протяжении двух столетий была зажата Франция, оказалось преодоленным.
С момента утверждения Бурбонов в Испании и Италии и до момента смены союзов можно проследить расширение вокруг Франции открытой для нее зоны: Испания, Италия, южная и западная Германия, Нидерланды. И впредь дороги из Парижа в Кадис, из Парижа в Геную (а оттуда в Неаполь), из Парижа в Остенде и Брюссель (перевалочный пункт на пути в Вену), из Парижа в Амстердам будут свободны. За 30 лет их ни разу не закроет война.
Париж сделался тогда в такой же мере политическим, как и финансовым перекрестком континентальной части европейского запада. Отсюда и развитие деловой активности, увеличение притока капитала».
Однако, несмотря на возрастание своей притягательной силы, мог ли Париж быть очень крупным экономическим центром? Мог ли он быть идеальным центром для мирового рынка?
Бродель отвечает: нет. Он приводит слова Лоу, «есть пределы для честолюбивых замыслов по поводу Парижа как экономической метрополии, ибо, коль скоро город этот удален от моря, а река несудоходна, из него нельзя сделать внешнеторговую столицу. Но он может быть первейшим в мире вексельным рынком».
Однако это не мешало Парижу еще в самом начале XVIII века удивлять иностранцев и французов-провинциалов своей столичной сутолокой, многоэтажными домами и прочими характерными признаками большого города. Быстрый, интенсивный рост Парижа начался во второй половине века. При Людовике XVI здесь наблюдается даже своего рода строительная горячка. Впервые появились капиталисты-домовладельцы, строившие дома лишь для того, чтобы сдавать их затем внаем.
