double arrow

Капитанская дочка» А.С.Пушкина: поэзия и правда

В этом произведении с особенной силой проявилось стремление Пушкина (начиная с «Бориса Годунова») быть верным «истине исто­рической». Однако и для «Бориса Годунова», и для «Арапа Петра Великого», и для «Полтавы» Пушкин в основном заимствовал мате­риал из уже имевшихся тогда исторических трудов. При создании «Капитанской дочки» ее автор, по существу, соединил в себе великого художника и в высшей степени добросовестного исследователя-историка. Задумав новое произведение из эпохи крестьянской войны 70-х годов XVIII в., Пушкин едет в места, где происходили изобража­емые им события,— в Оренбургские степи, в Поволжье,— непосред­ственно знакомится с природой и бытом края, осматривает поля сражений, расспрашивает стариков-очевидцев, собирает изустные рассказы и предания о Емельяне Пугачеве. Мало того, Пушкин по архивным материалам и первоисточникам тщательно и пытливо изучает интересующую его эпоху. О серьезности и основательности этой работы свидетельствует собственно исторический труд Пушкина, имевший для своего времени важное научное значение,— «История Пугачева» (1833), названная по требованию Николая I «Историей пугачевского бунта». И только после того, как исторический материал был Пушкиным совершенно освоен, а «История Пугачева» опублико­вана, он приступает к работе над давно вынашиваемым замыслом своего романа. Причем эта серьезнейшая, строго научная в самом точном значении этого слова подготовка автора «Капитанской дочки» остается совершенно незаметной для читателя. В отличие от В. Скотта и в особенности от его многочисленных подражателей, включавших в свои романы немало непосредственно исторического, историко-археологического материала, _в_«Капитанской дочке» собственно историч^кий__материал нигде не разрывает ^обой художедведлую ткань_повествования: он полностью творчески пер}ерабоТа17Гпереведен на^язык художественных образов — язык искусства.

Для наиболее верного художественного воссоздания изображае­мой эпохи Пушкин наряду с историческими источниками и документа­ми широко использует и произведения художественной литературы XVIII в., в которых отразилась жизнь того времени. Сатирическая литература, и прежде всего произведения Д. И. Фонвизина, которого Пушкин называл «из перерусских русским», явилась для него как художника основным источником знания русской жизни интересо­вавшей его эпохи. Вместе с тем, стремясь показать жизнь того времени во всей полноте, Пушкин вместо острых карикатур рисовал живые, полнокровные человеческие характеры.

Это сказывается даже в таких зарисовках, как образ незадачливо­го гувернера мосье Бопре. Фигура эта не только представляет своего рода собирательный образ-тип француза-учителя, так настойчиво высмеивавшийся в сатирической литературе XVIII в., но и непосред­ственно перекликается с образом француза-учителя, выведенным в одной из глав «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Ради­щева. Вместе с тем Бопре показан без резкого сатирического нажима, в юмористических тонах. Еще отчетливее проявляется это в образах коменданта Белогорской крепости капитана Миронова и его жены. К третьей главе, в которой они впервые предстают перед читателем, дан эпиграф из «Недоросля»: «Старинные люди, мой батюшка» (слег­ка переиначенные слова Простаковой о семейном быте и нравах ее родителей). Однако характеры «старинных людей» Пушкина не имеют ничего общего с сатирическими персонажами Фонвизина. И сям капитан Миронов, и его верная, энергичная жена, и «кривой поручик», потерявший глаз в походах «под турку и под шведа», как и родители Простаковой,— люди простые и неученые, с весьма огра­ниченным кругозором. Отнюдь не лишены они и типических не­достатков своего времени. Достаточно вспомнить характерное и столь возмущавшее В. Г. Белинского «правосудие» капитанши Василисы Егоровны, полновластно распоряжавшейся и своим простодушным супругом, и всем хозяйством его «фортеции»: «Разбери Прохорова с Устиньей, кто прав, кто виноват. Да обоих и накажи». Но в то же время эти столь обыкновенные люди, представители рядового про­винциального офицерства, тесно связанного с солдатской массой (о капитане Миронове прямо сказано, что он «вышел в офицеры из солдатских детей»; «удалая солдатская головушка» — называет му­жа Василиса Егоровна), которые ж^^вx^1§^^^^_пРос^гой.^^е^1удреной жизнью, умирают подлинными героями, безраздумно отдавая свою жизнь за то, что они считают своим долгом, «святыней своей^совести».

В «Капитанской дочке» Пушкин также верен «истине историче­ской». В то же время в силу природы искусства он получает воз­можность придать образу Пугачева всю яркость и силу истины поэтической. Образ вождя народного восстания предстает в романе во всей его суровой социально-исторической реальности. Как и кузнец Архип из «Дубровского», Пугачев беспощаден по_отношению к своим классовым -вдапщ»_к тем, кто не хочет признавать закоТТносГгь на­родной власти (жестокая расправа после взятия Белогорской крепо­сти). Но он прав, обращаясь к Гриневу: «Ты видишь, что я не такой еще кровопийца, как говорит обо мне ваша братия». Действительно, Пугачев по натуре своей совсем не жесток. Ему в высд|рй__стрпр_ни присуще чу^^^I^ю_^д5а^е^^л^^в^сги_. Как богатырь русского эпоса, он вступается за всех слабых, обездоленных, обиженных. Когда Гринев заявляет ему, что он «ехал в Белогорскую крепость избавить сироту, которую там обижают», Пугачев с засверкавшими от гнева глазами

грозно кричит: «Кто из моих людей смеет обижать сироту!.. Будь он семи пядей во лбу, а от суда моего не уйдет. Говори: кто виноватый?» И, когда Гринев называет Швабрина, продолжает: «Я проучу Шваб-рина... Он узнает, каково у меня своевольничать и обижать народ. Я его повешу». В то же время Пугачев способен испытывать глубокую признательность^он замечательно памятлив на дооро. И все это отнюдь не поэтический вымысел. ЙменноТаким восгТрйнимал Пугаче­ва народ, таким предстает он в дошедших до нас и в значительной мере несомненно известных Пушкину народных песнях, преданиях, рассказах. Даже великодушное отношение к Гриневу подсказано аналогичным эпизодсш ""из-жизни Пугачева. В тоже время Пушкин особенно ярко показал в Пугачеве те черты — «смелость и смышле­ность»,— которые он считал характерными для русского крестьянина и вообще для русского человека. Дугачев отличается широтой и раз­машистостью натур_ьх_(-&Казнить так казнить, жаловать так жало­вать: таков мой обычай»), вольным и мятежным духом, героической удалью и отвагой.

В начале 20-х годов Пушкин назвал Степана Разина «един­ственным поэтическим лицом в русской истории». Поэтичен и образ Пугачева. Такова выразительная сцена пения Пугачевым с товари­щами его любимой «простонародной», бурлацкой песни «Не шуми, мати зеленая дубравушка» (песню эту поет и караульщик из отряда Дубровского). Особенно замечательна народная калмыцкая сказка об орле и вороне, которую с «каким-то диким вдохновением» расска­зывает Пугачев Гриневу и смысл которой в том, что миг вольной и яркой жизни лучше многих лет жалкого прозябания. Щедро наде-лед_Г1\тачев в «Капитанской дочке» и тем «веселым лукавством ума, насм^шлилшхые— и живописным способом выражаться», которое Пушкин считал характерным свойством русского человека — «отли­чительной чертой в наших нравах».

В период работы над «Историей Пугачева» и «Капитанской дочкой» Пушкин особенно много размышлял над проблемой народно­го, крестьянского восстания. С этим связаны и его раздумья о лично­сти и творчестве А. Н. Радищева (незаконченное «Путешествие из Москвы в Петербург», 1833—1835; запрещенная цензурой статья «Александр Радищев», предназначавшаяся Пушкиным для журнала «Современник»). В противоположность Радищеву Пушкин не верил в возможность успеха, а отсюда и в целесообразность народного восстания. Устами Гринева он называет пугачевское восстание «бун­том бессмысленным и беспощадным». Так, несомненно, рассматривал его и сам Пушкин, недаром буквально те же слова употреблены им и в «Путешествии из Москвы в Петербург» — статье, авторство которой тоже передано им некоему условному путешественнику. Пушкинская оценка крестьянской войны, конечно, определяется иде­ями первого периода русского освободительного движения — перио­да дворянской революционности. Тем значительнее во всех отношени­ях данный в «Капитанской дочке» образ Пугачева, в котором вместо «изверга естества» перед читателями предстало яркое воплощение многих существенных черт русского национального характера. В «Евгении Онегине» была показана роковая оторванность луч­ших людей из дворян от народа и драматичная в связи с этим их судьба. «Капитанская дочка» — это поиски путей к сближению с на­родом. Исчезает карамзинская иллюзия благоденствия довольных своей участью крестьян под благодетельным управлением отца-помещика — старые патриархальные крепостнические отношения (образ Савельича, которого, по словам Одоевского, «больше всего жаль в повести»). В то же время в результате исторических изучений Пушкиным окончательно отвергается и иллюзия, лежащая в основе «Дубровского»,— возможность объединения обиженного дворянина с крепостным крестьянином в общей борьбе против того политическо­го строя, в котором руководящая роль принадлежит «новой знати». «Весь черный народ был за Пугачева... Одно дворянство было откры­тым образом на стороне правительства... выгоды их были слишком противуположны»,— замечает Пушкин в «Истории Пугачева». И в окончательной редакции «Капитанской дочки» на сторону Пугачева переходит не противник «новой знати», а типичный представитель ее, беспринципный Швабрин. Напротив, «старинный» дворянин Гринев, воспитанный в лучших традициях своего класса, сберег свою «честь» незапятнанной. Вместе с тем Гр_инед_оказался тесно связанным с Пу-гачевым~не-тдъко_хщюй обстоятельств, но — и это самое знамена-тел ьное -^лрашш^взатлной симпатией. И данная иллюзия, осн о -ванная на «уважении к человеку, как человеку», в чем Белинский видел существо пушкинского гуманизма, несомненно являлась самой высокой и благородной, открывавшей возможность подлинно челове­ческих отношений между людьми.

«Капитанская дочка» нечто вроде «Евгения Онегина» в прозе, заметил Белинский. И это в самом деле так. Из пушкинского романа в прозе, в противоположность его же роману в стихах, подчеркнуто исключено субъективное начало — личность автора. Но по энцикло­педической широте охвата русской действительности последней трети XVIII в. «Капитанская дочка» представляет собой явление, анало­гичное «Евгению Онегину». В историческом романе Пушкина мы переносимся из патриархальной дворянской усадьбы центральных областей России в маленькую глухую крепость на далекой степной окраине; из затерянного в бесконечных снежных просторах казачьего постоялого двора («умета») и простой крестьянской избы (штаба Пугачева) —в великолепную резиденцию императрицы Екатерины II. Перед нами проходят типические образы людей того времени — провинциального и столичного дворянства, высшего и низшего офи­церства, солдат, казаков, представителей угнетенных царизмом на­родностей, крепостных крестьян, безропотно несущих свое иго, и крестьян, восставших против своих вековых угнетателей, против правительства. И все эти обобщенные, типические образы обладают яркой индивидуальностью, показаны с исключительной психологиче­ской и исторической правдой; все они поставлены в определенные условия места и времени, несут на себе характерные черты данной исторической эпохи. Причем все это достигается беспримерно просты­ми языковыми и стилистическими средствами и приемами.

Называя в обзоре «Русская литература в 1843 году» «Капитан­скую дочку» лучшей повестью Пушкина, Белинский, который в целом не оценил в должной мере громадного значения пушкинской прозы, тут же добавлял, что она «далеко не сравнится ни с одною из лучших повестей Гоголя» (VIII, 79). Иную оценку дал пушкинскому роману Н. В. Гоголь: «Сравнительно с „Капитанскою дочкою" все наши романы и повести кажутся приторною размазнею. Чистота и безы­скусственность взошли в ней на такую высокую ступень, что сама действительность кажется перед нею искусственною и карикатур­ною». Гоголь прав. «Капитанская дочка» в самом деле является таким же вершинным достижением пушкинского реализма в области художественной прозы, каким в области поэзии является


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: