Экзамен по истории 13 страница

^ ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Летописные известия о трех различных эпохах истории Древней Руси, рассмотренные в предшествующих главах, дают основание поставить сходные вопросы: какие из этих известий могут быть отнесены к числу сообщений о достоверных фактах, а какие - к числу возможных? Возможно ли, что киевский правитель Аскольд, упомянутый в Начальном своде и в ПВЛ как пришлый варяг, возглавлял те походы русов на Царьград, о которых упоминали византийские источники, не называвшие имен предводителей походов? Возможно ли, что ижорянин Пелгусий, упоминаемый в Житии Александра Невского как свидетель чудесного явления святых Бориса и Глеба, желавших помочь “сроднику своему Александру”, был в действительности княжеским разведчиком, сообщившим о подготовке нападения шведов на Русь? Мог ли Сергий Радонежский благословлять Дмитрия Донского на битву с Мамаем и присылать на помощь ему иноков-воинов Пересвета и Ослябю? Все это теоретически возможно. Однако предположения такого рода не выходят за пределы возможного. Они не вытекают из показаний заслуживающих доверия источников. Иными словами, перед нами простые догадки.
Разграничение сведений, которые могут быть с достаточной достоверностью (в тех пределах, которые допускает лишенная эксперимента наука) извлечены из источников, и догадок, которые строятся только на возможности, - одна из основных задач исторической науки. Более ста лет тому назад немецкий историк Л. Ранке заявил, что суть работы историка заключается в том, чтобы выяснить, “как это было на самом деле (wie es eigentlich gewesen sein)”. ¹⁾ Формула эта не раз вызывала возражения в последующие времена. Опираясь в своем повествовании на нарративные источники, следуя даже

-169-

наиболее достоверным из них, историк излагает обычно историю правителей, которая далеко не идентична истории страны и народа в целом. Он, в лучшем случае, указывает на то, как происходили политические события, но не отвечает, почему они происходили, почему возникали и заканчивались победой или поражением войны, почему происходили государственные перевороты и т. д.
В XIX и особенно в XX в. произошел сдвиг интересов в трудах ученых от истории правителей к истории людей, широких масс населения. В России XX столетия этот сдвиг получил особенно резкие формы в связи с установлением безраздельного господства марксизма в историографии и заменой политической истории обществоведением. Ныне в связи с отказом от обязательной марксистской идеологии наблюдается обратное движение: переиздаются книги XIX в., посвященные царям и полководцам, в том числе и такие, которые уже в начале XX в. расценивались как анахронистические сочинения. Но интерес к истории людей проявляли не только историки-марксисты. Понимание истории как закономерного процесса, движущей силой которого выступают широкие массы населения, был присущ русской историографии, во всяком случае с конца XIX-начала XX в. (Ключевский, Платонов, Милюков, Павлов-Сильванский, Пресняков и др.); он свойствен и западной историографии. О необходимости изучать историю “всех, без одного исключения всех, людей, принимающих участие в событии”, а не “отдельных лиц”, писал Л. Н. Толстой. ²⁾
Конечно, изучение истории как массового процесса требует перенесения внимания с нарративных на иные источники - документальные, отчасти вещественные. Но такое обращение к другим источникам не отменяет необходимости соблюдать основные источниковедческие принципы: разграничение гипотез и простых догадок, изучение источника в целом для привлечения его отдельных известий, недопустимость предвосхищения анализа источника синтетическим построением. Об опасности такого предвосхищения при изучении совсем иного, археологического материала писал А. А. Формозов. ³⁾ Уйти от необходимости выяснения, “как это было на самом деле”, нельзя ни в каком историческом исследовании.
Но такое выяснение во многом разрушает сложившееся представление об истории. Непривычно представлять себе историю Древней Руси без красочных описаний походов на

-170-

Царьград, без рассказа о хитроумном отмщении Ольги жителям Искоростеня, о подвигах шести “храбров” в Невской битве и засадного полка на Куликовом поле. Так же болезненно ощущается разрушение традиционных взглядов на всемирную историю. Тартарен из Тараскона в романе А. Доде был глубоко возмущен, когда ему сказали, что его любимый герой Вильгельм Телль - легендарная личность, что он никогда не существовал. ⁴⁾ Легко ли расстаться с образом Галилея, смело отвечающего инквизиторам, что земля “все-таки вертится”, и признать, что великий ученый был вынужден отречься от своих взглядов? “Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман”, - писал Пушкин, и как художник он мог так говорить. Писатель вправе приписывать историческому лицу, если тот является персонажем его произведения, то, что он мoг сделать и сказать: его творчество выходит за рамки сообщений источников.
Но история - не искусство, а наука, она претендует на истинность своих утверждений. Обедняет ли такая приверженность к “низким истинам” наши знания? Отказавшись от использования поздних или недостоверных источников как носителей информации о древности, мы получаем возможность оценить их как “остатки прошлого”, как памятники того времени, когда они были созданы.
Уже в 1947 г. один из представителей петербургской исторической школы, ученик А. Е. Преснякова, Б. А. Романов предлагал рассматривать летописные рассказы “не как счастливо сохранившееся подобие „газетной" (хотя и бедной) хроники, а как литературное произведение данной исторической секунды, отразившее именно эту историческую секунду с ее злобами дня, полемиками, тенденциями и борениями”. ⁵⁾ Предания о вещем Олеге, Игоре, Ольге, Алеше Поповиче не были описанием действительных фактов IX и X вв., но они отражали эпическую традицию, которой предстояло жить на Руси еще много столетий. Поздние сочинения о Куликовской битве не были “газетной” хроникой этого сражения, но они отражали постепенное осознание победы над Мамаем на протяжении столетия после битвы. Мы имеем серьезные основания сомневаться в том, что составитель Никоновской летописи имел в своем распоряжении древнерусский “лист”, затерянный в древние времена и внезапно всплывший из недр московских архивов в XVI в. Но история составления этого летописного свода требует изучения. Как справедливо отметил Б. М. Клосс, “проблема уникальных известий Никоновской летописи до

-171-

конца еще не решена и заслуживает дополнительного изучения”. ⁶⁾ Едва ли можно считать, например, что известие о Вадиме и восстании новгородцев против Рюрика было отражением политической тенденции Никоновской. Скорее, в рассказе о Вадиме можно видеть отражение устной традиции, которую составитель летописного свода считал нужным включить для полноты повествования (по той же причине включали в свое изложение аналогичные предания составители Начального свода и ПВЛ). Почему летописец XVI в. счел возможным использовать это предание? Это довольно сложный вопрос. Сводчик, составлявший Никоновскую летопись, был, по всей видимости, вполне лоялен по отношению к великим князьям всея Руси, считавшимся потомками Рюрика, но, с другой стороны, право Рюрика и его сыновей на русский престол в XVI в. уже никем не оспаривалось и летописец мог смело включить в свое изложение рассказ, в котором Рюрик выступал в не совсем положительной роли. Более важным могло представляться этому летописцу то обстоятельство, что Аскольд по его рассказу был христианином, а Рюрик и его преемники (вплоть до Владимира) - язычниками. Иосифляне, к числу которых принадлежал митрополит Даниил, были особенно привержены церковной ортодоксии и не затруднялись критиковать государей, если они были недостаточно привержены христианству. Изучение летописных рассказов не только как носителей информации о том времени, о котором они повествовали, но и как памятников того времени, когда они были созданы, открывает перед историком такие возможности, каких не дает “потребительское” или иллюстративное использование этих памятников.

-172-

¹⁾ Ranke L. Sдmtliche Werke. Leipzig, 1874. Bd 33-34. S. VII.
²⁾ Толстой Л. Я. Полн. собр. соч.: В 90 т. М., 1940. Т. 12. С. 305 (репринт: М.: Терра, 1992).
³⁾ Формозов А. А. Всемирный исторический масштаб или анализ отдельных источников? // Советская этнография. 1969. № 4. С. 100-101.
⁴⁾ Доде А. Тартарен на Альпах. М.; Л., 1927. С. 63 и след.
⁵⁾ Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. Л., 1947. С. 8.
⁶⁾ Клосс Б. М. Никоновский свод и русские летописи XVI-XVII веков. М., 1980. С. 189.