2-я половина IX – Х вв. вошли в историю России как время образования Древнерусского государства. Как и любое другое варварское государство раннего Средневековья, его внешняя политика отличалась активностью и стремлением к внешней экспансии, выражением которой стали многочисленные войны, которые вели киевские князья из дома Рюрика на протяжении всего этого периода. Успешные войны не только пополняли княжескую казну, позволяли ему содержать дружину, но и способствовали росту авторитета молодого государства, его влияния на международные отношения, а внутри страны успешные походы князя и его воинов демонстрировали могущество князя, демонстрировали поддержку его самого и проводимой им политики со стороны богов, укрепляли его власть над подчинившимися ему племенами и народами.
Одним из главных объектов агрессивных устремлений первых киевских князей была Византийская империя. Что влекло кеиевских князей и их воинов на другой берег Черного моря? Мотивация этих походов для его участников была, естественно, различна – князья рассчитывали, разбив византийцев, заключить с ними выгодный договор, пополнить свою казну, добиться повышения своего международного авторитета за счет унижения надменных греков, а рядовые дружинники – на славу и богатства, которые они обретут в далекой Византии. Как отмечал Г.Г. Литаврин, «…Византия представала в воображении славян как источник несметных богатств, которые они считали возможным взять у нее либо силой, либо в качестве откупа за мир, либо в виде платы за службу…».
Однако одного желания отнять у греков принадлежащие им не по праву богатства было недостаточно. Военной мощи Империи, на протяжении столетий противостоявшей натиску варваров на свои границы, нужно было противопоставить не меньшую мощь, и утвердившиеся в Киеве в конце IX в. князья из дома Рюрика не могли не осознавать этого. Успех военной экспедиции против Империи напрямую зависел от целого ряда факторов, тесно взаимосвязанных друг с другом. Он определялся правильно выбранным моментом для нанесения удара, тщательной подготовкой, в том числе и дипломатической, технической и экономической. На успех похода серьезное воздействие оказывала численность собранной рати и адекватность выставленного войска целям похода и условиям, в которых он проходил. Малейший сбой неизбежно приводил к неудаче – Империя была чрезвычайно серьезным противником, не прощавшим ошибок. Византийцы были твердо убеждены в том, что никто не может им противостоять, поскольку, по утверждению Феофилакта Симокатты, на их стороне настоящее благочестие, поддержка других народов, собственная сила и стремление сражаться за свободу, честь, за отечество и своих детей. Поэтому князья, люди, для которых война была профессией, не могли не относиться к походам на Константинополь весьма и весьма ответственно.
Коснемся хроники русско-византийских конфликтов 2-й половины IX – X вв. Первый поход русов на столицу империи состоялся, согласно «Повести Временных лет», в 866 г., а по более точным византийским источникам, в 860 г. Прибывшие на 200 ладьях, они опустошили окрестности столицы и беспрепятственно удалились, потерпев серьезные потери от бури на обратном пути. Следующее появление войска и флота (2000 ладей) русов русские летописи относят к 907 г. Этот поход увенчался успехом для русов и их князя Олега, которому удалось заключить весьма выгодный для Киева торговый и союзный договор с Империей. Очевидно, что этот договор не вполне устраивал Империю, и на рубеже 30-х – 40-х гг. Х в. она расторгла его, в результате чего князь Игорь в 941 г. предпринял очередной поход на Константинополь. Летопись сообщает, что в походе приняло участие 10000 ладей (скедий), но, несмотря на это, флот русов был разгромлен греками, применивший знаменитый «греческий огонь». Второй поход Игоря, предпринятый спустя три года, отличался от первого тем, что князь откровенно сделал ставку на грубую силу. Летописи и византийские источники на это раз не сообщают ничего о конкретном числе русского войска, есть не считать указания на то, что корабли русов покрыли море «бе-щисла».
Сын Игоря, князь Святослав Игоревич, в отличие от своих предшественников, не ограничился одними лишь морскими походами на столицу Империи, а попытался вытеснить Византию из Подунавья и Болгарии, включив эти территории в состав своей державы. Эти намерения киевского князя вызвали первую и последнюю крупномасштабную войну между Древнерусским государством и Византией, которая длилась с 970 по 971 гг. Боевые действия в ходе этой войны развернулись на территории Болгарии, и в них приняло участие, по сообщениям древнерусских летописей, 10000 русских воинов. Главный византийский источник по этой войне – Лев Диакон, сообщает, что Святослав привел на Дунай 60000 воинов, из которых после заключения мирного договора осталось всего лишь 22000. Русско-византийская война 970-971 гг. стала последней в Х в. Впоследствии, если не считать похода 1043 г. и военной экспедиции, посланной Владимиром Мономахом на Дунай в1116 г., Русь и Империя больше не воевали друг с другом, ограничиваясь торговыми, дипломатическими и культурными контактами.
Анализируя особенности походов русов на Константинополь, нетрудно заметить, что их успех напрямую связан с достижением ими внезапности. Внезапность удара обуславливалась целым рядом факторов. Для начала необходимо отметить, что без тщательной разведки и общего представления о стратегической обстановке на Балканах, в Восточном Средиземноморье и на Ближнем Востоке у русов всегда был шанс наткнуться под стенами Константинополя на византийский флот и полевую армию, бороться с которыми им было довольно сложно. О том, что такая разведка велась, и успешно, свидетельствует тот факт, что в 860 г. русы подошли к стенам имперской столицы в момент, когда император Михаил III с полевой армией и большая часть флота находились в походе на арабов. Несколько сложнее дело обстоит с походом 907 г., поскольку есть определенные сомнения относительно того, что именно в этом году русский флот появился под стенами Константинополя. Сам факт такого похода в целом не подлежит сомнению. Как справедливо отмечал Г.Г. Литаврин, договор 911 г. был «…самым веским доводом в пользу реальности похода… Такой договор без военного давления со стороны Руси был абсолютно невозможен…». Независимо от того, когда он имел место (в любом случае, это произошло до 911 г., когда 700 воинов-русов приняли участие в морской экспедиции патрикия Имерия на Крит, что совпадает со статьей договора 911 г., разрешавшей русам служить в имперском войске), он пришелся на весьма удачное время. Империя переживала не лучшие времена – напряженность в отношениях между Византией и Болгарией не прекращалась, несмотря на официальное состояние мира между двумя державами, на Ближнем Востоке и в Восточном Средиземноморье продолжалась война с арабами. В самой Византии император Лев VI никак не мог найти общего языка с церковью. Выбор момента для нападения был выбран явно со знанием дела, к тому же, если принять во внимание свидетельство летописи о том, что войско русов двигалось на Константинополь по морю и по суше, то необходимо признать, что киевскому князю удалось заручиться поддержкой болгарского правителя Симеона. Последний, сам не воюя с Империей, был тем не менее заинтересован в ее ослаблении, иначе проход русского конного войска через земли, подвластные Симеону, был бы попросту невозможен – многочисленное победоносное войско Симеона легко бы разгромило бы русов.
Несколько иначе обстояло дело с походом князя Игоря в 941 г. Очевидно, князь и его советники задумали его как повторение удачного набега Олега в 907 г. Однако удача на это раз оказалась не на стороне киевского князя. Во-первых, князю не удалось добиться внезапности – о появлении русского флота в Константинополе заблаговременно узнали от болгар. Преемник Симеона, Петр, проводил провизантийскую политику, будучи союзником Империи по договору от 927 г. Благодаря его предупреждению император Роман I Лакапин успел предпринять меры для защиты столицы, хотя снова, как и в 860 г., большая часть флота и полевая армия находились на Ближнем Востоке, где продолжалась война с арабами. Во-вторых, после того, как стало ясно, что молниеносный набег не удался, Игорь (возможно, под давлением своих советников, дружины и наемников), допустил серьезную ошибку. Вместо того, чтобы отступить, удовольствовавшись результатами грабежа предместий Константинополя, он попытался продолжить грабительские набеги на владения Византии. Его флот, не сумев противостоять небольшой эскадре патрикия Феофана, в составе которой входили огненосные корабли, отошел к берегам Пафлагонии. Здесь русы продолжили опустошать имперские владения до конца лета. Судя по всему, в войске князя было немало скандинавских наемников, поскольку образ действий Игорева войска сильно смахивал на действия викингов в Англии и Европе – набег с моря, захват добычи и пленных и быстрый отход к кораблям.
Однако то, что проходило в Европе, где королевская власть была чрезвычайно слаба и неспособна организовать отпор морским разбойникам, то в Империи, где власть императора оставалась столь же могущественной, как и раньше, а государственная машина продолжала исправно функционировать, такая тактика дала серьезный сбой. Император успел вернуть флот, отозвать с арабского фронта войска под началом лучших полководцев Иоанна Куркуаса и Варды Фоки. Они разгромили действовавшие на суше отряды русов, остатки которых бежали на корабли, поджидавшие их у берега, после чего Игорь повел свой флот домой. Однако продвигавшийся вдоль западного побережья Черного моря русский флот был перехвачен эскадрой патрикия Феофана и разгромлен. Причины поражения Игоря хорошо заметны – с самого начала поход не был неожиданностью для имперских властей, и они сумели предпринять контрмеры, а попытки Игоря и его воевод возместить ущерб от неполученной дани и выкупа за счет ограбления черноморского побережья Империи привели к потере инициативы и переходу ее в руки имперских стратегов. Неудача Игоря еще раз подтверждает тезис, что успешные действия русов против Империи были обусловлены прежде всего именно стремительностью их действий – чем дольше затягивался поход, тем больше времени император и его советники имели времени для сбора войск и перехода в контрнаступление. Набеговые же операции могли быть предприняты относительно небольшими силами, которых было явно недостаточно для ведения нормальной «большой» войны.
Игорь прекрасно понял этот урок, и после трехлетней подготовки снова направился в поход, носивший явный характер демонстрации военной мощи его державы. Эта экспедиция носила «правильный», комбинированный характер и не являлась обычным набегом, поскольку войско киевского князя, как и без малого сорок лет назад, двигалось одновременно и морем, и сушей. Имперское правительство решило не искушать судьбу, тем более что Иоанн Куркуас и Варда Фока успешно действовали в это время против арабов в Малой Азии, и пошло на заключение мирного договора, откупившись от Игоря богатыми дарами.
Походы 941 и 944 гг. стали своеобразным рубиконом в истории русско-византийских конфликтов. В Киеве пришли к выводу, что эпоха удачных набегов на Империю закончилась, и для того, чтобы добиться от нее более или менее серьезных уступок, необходимо предпринимать вести «нормальную» войну, разбить имперские войска и продиктовать условия мира обессиленному неприятелю. Такой вывод был довольно своевременен, поскольку 2-я половина Х в. – время усиления Византийской империи и перехода ее в успешное контрнаступление против своих врагов практически на всех фронтах. Одолеть такого врага одними набегами, рассчитанными более на психологическое воздействие, нежели на реальное ослабление врага, было уже невозможно. Однако большая война требовала и серьезной подготовки, соответствующих сил и средств. И если предположить, что дунайский поход Святослава Игоревича был не просто грабительским набегом, а серьезной внешнеполитической акцией, хорошо продуманным шагом, то необходимо признать, что киевский князь весьма основательно подготовился к нему. Дунайскому его походу предшествовали покорение вятичского племенного союза, разгром Хазарского каганата, вторжение на Северный Кавказ и подчинение власти Киева касогов и ясов. Эти кампании обеспечили Святославу контроль над большей частью волжского торгового пути, дали богатую добычу, возможность пополнить свою армию ратниками вятичей, касогов и ясов, произвели необходимое впечатление на печенегов и вывели его на непосредственные подступы к византийским владениям в Северном Причерноморье и в Крыму.
Обращает на себя внимание тщательная подготовка Святославом своего дунайского похода с дипломатической стороны. Он заключил союз с уграми, которые дали ему блестящую легкую и тяжелую конницу, договорился о поддержке его действий со стороны императора Никифора Фоки. Последний, заинтересованный в том, что русский князь своим нападением ослабил болгарского царя Петра и перестал угрожать владениям Империи в Крыму, не только обеспечил дипломатическое прикрытие действиям Святослава на Балканах, но и даже частично его профинансировал. Можно предположить, что, готовясь к походу на Дунай, Святослав не мог не принимать в расчет слабость Болгарии, которая при Петре Симеоновиче стремительно клонилась к упадку, продолжавшееся наступление Византии против арабов, отвлекавшее на себя лучшие войска Империи и ее флот и напряженные отношения с основателем Священной Римской империи германской нации Оттоном II, который готовился к вторжению в византийские владения на юге Италии. Все это обеспечило успех вторжения Святослава на Дунай и оккупацию им большей части Болгарии.
Однако имперская дипломатия обладала несравненно большим опытом, ресурсами и кругозором, чем киевская, и ей удалось переиграть Святослава, лишить его союзников, внести раскол среди болгарской знати, договориться с Оттоном II, натравить на Киев печенегов и лишить тем самым киевского князя инициативы, выиграть время для подготовки контрнаступления. События 971 г. показали, что ресурсы молодого Древнерусского государства и Византийской империи все-таки несопоставимы. Дипломатический проигрыш означал проигрыш военный. Империя все еще обладала достаточными силами для того, чтобы выиграть «правильную» войну с «варварами», тем более в непосредственной близости от своего сердца, тогда как ресурсы Киевской Руси были еще недостаточны для того, чтобы вытеснить византийцев из их «вотчины». Преемники Святослава на киевском столе сделали правильные выводы из неудачи и отказались от прямой конфронтации с Византией.
Коснемся теперь чисто военных аспектов русско-византийских конфликтов, и, прежде всего, самого главного – какова была численность русского войска в походах против Империи. Для средневековой исторической литературы, тем боле для раннесредневековой, вообще характерно преувеличение численности войска неприятеля и приуменьшения собственного. Для средневековой Европы армии, исчисляемые в десятки и сотни тысяч человек, просто нереальны, и речь может идти в лучшем случае о тысячах воинов, или даже того меньше, о сотнях. Поэтому в своих расчетах мы исходили из предположения, что ни летописи, ни византийские источники не могут в силу разных причин дать точное число воинов, которых выставляли киевские князья против Империи, а имеющиеся в источниках сведения нуждаются в серьезной корректировке.
Поскольку точных данных о количестве воинов, принимавших участие том или ином походе русичей на Константинополь, мы уже не узнаем, остается только на основании косвенных данных и логических умозаключений попытаться предположить примерную численность русских ратей.
При определении численности армий, выставлявшихся киевскими князьями, необходимо брать в расчет ряд обстоятельств. Во-первых, необходимо принять во внимание характер похода. В набеговых операциях, успех которых основывался на быстроте и маневре, не могло участвовать значительное число воинов, и здесь небольшое число участников должно было компенсироваться их качеством. «Нормальные» походы, безусловно, совершались значительно большим числом ратников, но опять же нужно учитывать, во-вторых, что при существовавших в то время примитивных средствах связи армии не могли быть слишком многочисленны. В противном случае они представляли большую опасность для самих себя, чем для неприятеля. В-третьих, содержание значительной по численности армии в условиях отсутствия правильно организованного снабжения в течение длительного времени было практически невозможно. В XVI в. типичная европейская армия численностью в 60 тыс. солдат и офицеров и 20 тыс. строевых и обозных лошадей потребляла ежедневно 90 тонн фуража, 45 тонн хлеба, 181,6 тонну пива, 2,3 тыс. коров (ежедневная норма выдачи провианта в XVI – XVII вв. составляла на солдата 1 кг хлеба, 0,5 кг мяса, 2 литра пива, а каждой лошади ежедневно требовалось не менее 27 литров воды. Стоит ли говорить, что в X – XI веках потребление провианта было меньшим?
Наконец, необходимо учитывать и способ передвижения армий к месту предполагаемых боевых действий. Учитывая расстояние между владениями киевских князей и имперскими, можно с уверенностью сказать – по суше до Византии в сколько-нибудь приемлемые сроки могла добраться только конница – в Средневековье весьма дорогостоящий род войск. Пехота же могла доплыть исключительно морем. Тогда возникал закономерный вопрос – какова же вместимость морских судов русов, на которых они совершали плавания из Киева в Константинополь.
К сожалению, находок целых древнерусских судов, подобных тем, что были сделаны в Дании и Норвегии, пока не сделаны, поэтому конструкция и основные характеристики древнерусских судов остаются предметом дискуссий. Имеющиеся сведения письменных источников о судах русов отрывочны. «Русская правда» упоминает несколько типов судов, различавшихся вирой, и, следовательно, размерами и способом постройки – лодья (вира 60 кун), заморская лодья (3 гривны), набойная лодья (2 гривны), струг (1 гривна), челн (8 кун). Константин Багрянородный дал подробное описание судов русов, именуя их моноксилами, и маршрута, по которому они добирались из Киева в Константинополь. Учитывая особенности маршрута, можно предположить, что, скорее всего, главный тип судов, который использовали русы для плаваний в Византию – это набойная лодья, несколько меньшая по размеру, чем заморская лодья, но достаточно мореходная, чтобы достичь при плавании вдоль берега Константинополя. Летописи сообщают, что вместимость кораблей русов составляла 40 человек или несколько больше. Согласно расчетам Г.Г. Литаврина, такая лодья при экипаже в 40 воинов могла иметь водоизмещение примерно 3 тонны при грузоподъемности 4,5 тонны. Учитывая, что во время набеговых экспедиций воины гребли скорее всего посменно, то лодья могла иметь от 10 до 15 весел на борт. При этом ее размеры, если основываться на близких по размеру судах норманнов, могли составлять около 20 м при ширине до 3 м или несколько более и высоте борта не более 2 м. Естественно, что на таком небольшом судне, не имеющем палубы, перевозить на большие расстояния такой груз, как лошади, было невозможно.
Таким образом, свидетельства письменных источников о флотах, насчитывавших сотни и тысячи судов, необходимо признать в значительной степени преувеличенными. Следовательно, и армии, которые выставляли киевские князья, также не могли насчитывать десятки и сотни тысяч воинов, поскольку ни управлять, ни содержать такие армии в течение нескольких месяцев они просто не могли физически. Проводя аналогии с набегами викингов на побережье Западной Европы в IX–X вв., можно с высокой степенью уверенности сказать, что в том случае, если киевский князь совершал кратковременный набег, имевший своей целью захват добычи и оказание психологического давления на имперские власти, то его флот, и, следовательно, армия, были небольшими – залог успеха такого похода был в скорости. Многочисленная армия, набранная из ратников племенного ополчения, плохо обученных и вооруженных, была в таких условиях не только бесполезна, но и вредна. Даже эскадра в 200 кораблей с 8000-10000 воинов на борту уже представляется чрезмерной. А вот несколько десятков ладей с 1000-2000 храбрых, решительных и хорошо вооруженных воинов-профессионалов были по тем временам весьма грозной силой, способной заставить имперские власти прислушаться к требованиям русского князя.
Естественно, что в большом походе принимали участие значительно большие силы, чем в набеге. Однако и в этом случае вряд ли имеет смысл говорить о многих десятках тысяч воинов. В своем капитальном труде по военной истории Г. Дельбрюк, характеризуя военную организацию Каролингской империи, отмечал, что хотя в основе военной системы Карла Великого лежал принцип всеобщей воинской повинности, однако добиться полной мобилизации всех способных носить оружие, было невозможно в силу ряда причин. Среди них он указывал, например, невозможность в короткие сроки собрать воинов из отдаленных графств, неизбежные потери в пути из-за болезней, дезертирства, столкновений с разбойниками и населением тех мест, через которые проходили отряды к месту сбора. «Мужчин, – писал он, – годных для военной службы, не так трудно было набрать. Самым тяжелым бременем были дорого стоившие вооружение и довольствие, которое нужно было принести с собой». В Древнерусском государстве ситуация в этом отношении мало чем отличалась от той, что имела место в Каролингском государстве, и то, что было замечено Г. Дельбрюком в отношении франкской монархии, вполне приложимо и к древнерусской.
Сразу необходимо оговориться, что собственная дружина киевского князя была небольшой, несколько сот и вряд ли превышала несколько тысяч человек. Во всяком случае, для начала Х в. арабский путешественник ибн-Фадлан, говоря о дружине князя русов, называет цифру в 400 «мужей», а позднейшие русские летописные своды, как правило, оперируют с цифрами в несколько сотен воинов. Контингент варяжских наемников также вряд ли был слишком многочисленен, поскольку их услуги стоили дорого. Кочевники, угры и печенеги, также не могли выставить значительные силы хотя бы в силу того, что они не были едины, и киевский князь заключал договор не со всеми кочевническими вождями, а лишь с некоторыми.
Остается племенное ополчение, которое, если верить летописям, составляло основу войска того же Олега или Игоря, а если взять на веру цифры Льва Диакона, то и войска Святослава. И вот здесь мы осмелимся высказать мысль о том, что племенное ополчение не участвовало в походах русов на Византию. Племенное ополчение, ландштурм, арьебан – все они обладали лишь одним неоспоримым достоинством, численностью. Однако в силу своего непрофессионализма ополчение могло играть лишь второстепенную роль на полях сражений. Не случайно Лев Диакон вложил в уста Святослава Игоревича, профессионального воина, для которого война была призванием, презрительные слова в адрес византийских стратиотов, которые, по словам русского князя, не могут считаться настоящими мужами-воинами, поскольку в поте лица добывают свой хлеб. Современные историки считают что, когда летописец говорил о воинах, выставленных племенными союзами, он имел в виду дружины племенных князей и отряды, выставляемые боярами, которые, будучи вассалами киевского князя, должны были выступать в поход вместе с ним. Эти воины были достаточно хорошо обучены и вооружены, чтобы на равных с дружинниками великого князя сражаться с имперскими войсками.
Подведем общий итог. Подвергнув тщательному анализу сведения письменных источников, можно с уверенностью сказать, что эти походы представляли собой значительно более сложное явление, чем просто грабительские набеги. В руках киевских князей они выступали действенным средством оказания давления на имперское правительство с целью добиться ощутимых выгод для растущего Древнерусского государства в экономической и политической сферах. Сами походы за свою более чем столетнюю историю претерпели серьезную эволюцию от набега, мало чем отличавшегося от тех, что совершали викинги на Англию или Францию в те же годы, до полномасштабной войны между Русью и Византией. Походы в немалой степени способствовали становлению и развитию древнерусской государственности и военного дела.