Индустриальная утопия» О.Ерманского. Правильно оценив прогрессивную роль механиза­ции и автоматизации производства, О.Ерманскии при­ходит к несколько неожиданному выводу о том, что в скором

Правильно оценив прогрессивную роль механиза­ции и автоматизации производства, О.Ерманскии при­ходит к несколько неожиданному выводу о том, что в скором времени все станут руководителями, поскольку работать будут не живые люди, а сложные машины-автоматы [18, с. 173]. Подкреплял теоретические поло­жения Ерманский следующими выкладками: 50 лет назад соотношение между руководителями и исполни­телями было 1:100, перед первой мировой войной — 1:12, в 20-е годы — 1:7, на крупный же предприятиях, при­меняющих НОТ, — 1:5, идеал Тейлора— 1:3, наконец, в перспективе такое соотношение должно быть 1:0. «Остается неясным, —пишут А.Омаров и Э.Корицкий, приведшие в своей статье расчеты Ерманского, — кем же будут управлять руководители, если число исполни­телей сократится до нуля? Машинами? Но тогда речь должна идти не об управлении производством... а об управлении вещами... Вольно или невольно из этого напрашивается вывод, что с повышением технического уровня производства отпадает надобность в управлении людьми, так как они вытесняются из непосредственного производства. Но это очевидное заблуждение» [37, с. 101].

Процесс вытеснения человека из сферы непосред­ственного производства О.Ерманскии почему-то понял как ликвидацию живого труда. Точнее, не вообще жи­вого труда, а труда исполнителей. Ведь деятельность ру­ководителя — тоже эле мент жив о го труда. Конечно, уп­равленцы в проекте Ерманского остаются. Более того, численность их рядов резко возрастает. Явно или неяв­но, но он призывает — страшно подумать! — к разбу­ханию административных штатов, разрастанию бюрок­ратии и превращению ее в господствующую страту общества. Не к этому ли привели сталинские реформы управления?

«Индустриальная утопия» Ерманского строилась на одной очень незаметной методологической ошибке: абстрактные теоретические рассуждения подкрепля­лись не менее абстрактной эмпирикой; вместо конкрет­ного анализа проблемы автор приводил надуманные количественные расчеты. По форме все вроде бы пра­вильно, но по существу создается лишь видимость на­уки. Причем на словах Ерманский — материалист. Кроме «эксплуататора» Тейлора и «примитивного» Гастева он борется также с «субъективно-идеалисти­ческим» подходом Н.Витке, несомненно, талантливого и здравомыслящего специалиста по НОТу.

Материализм автора «физиологического оптимума» (основной принцип О.Ерманского) особого рода. В его основе лежали заимствования из работ К.Маркса и А.Богданова (не всегда правильно понятые), а также идеи, почерпнутые им из элементарного курса физики. В основу своей теории Ерманский положил три прин­ципа — положительного отбора, организационной сум­мы и оптимума, которые давно уже были высказаны Богдановым. Теорию трудовой стоимости Маркса он излагает в терминах расхода физической энергии че­ловека. Вот как он это делает. Уравняв все со всем, Ерманский суммирует 3 часа одного вида работы с 5 часами другого, имеющего совершенно иные характер и содержание труда. Почему? Оказывается, и физичес­кий, и умственный труд можно привести к единому материальному знаменателю, стоит только измерить количество выдыхаемого человеком углекислого газа и вдыхаемого кислорода. Если дирижер выдыхает его столько же, сколько токарь-оператор или конторщик, то качественных различий между ними нет. В «методо­логии газообмена» существуют лишь точные расчеты, цифры и формулы.

Наверное, не следовало бы останавливаться столь подробно на слабостях в концепции того или иного мыслителя, теоретических курьезах или заведомо уто­пических проектах. К сожалению, они были общим местом науки управления 20-х годов, выражали типич­ное в ней — наивность теоретической мысли, лишен­ной преемственности с наследием старой российской культуры, ориентацию на классовый принцип и про­леткультовскую идеологию.