Социально-политическая структура польских племен

Хозяйство

Начиная с VI в. в польских землях распространяется стабильное пашенное земледелие, главным орудием которого служит соха. Новые территории осваиваются при помощи выжига леса, соха позволяет поднимать ранее недоступные почвы. Каждая семья имела в пользовании (но еще не в частной собственности) 40— 50 га земли, из которых вспахивали на волах около 10 га, в то время как оставшийся клин лежал под паром или был занят угодьями. Самой популярной зерновой культурой являлось просо, а не рожь или пшеница, потому что именно просо давало максимальный урожай, который составлял от сам-два до сам-четыре. Животноводство было представлено в основном крупным рогатым скотом, причем пасти его приходилось в лесу, а кормить в зимний период в основном собранной загодя листвой. Постепенно распространялось и свиноводство.

В ремесле главную роль играло пока домашнее производство тканей и керамики, только кузнецы благодаря важности и сложности их профессиональных навыков начинали обособляться в отдельную и весьма уважаемую группу. Что касается торговли, то она велась в основном иностранными купцами и местной племенной аристократией. Вывозили рабов, мех, воск, янтарь, иногда соль; ввозили вооружение и предметы тогдашней роскоши — хорошие ткани, украшения, вина.

В догосударственную эпоху, какой для Польши оставался период VI—IX вв., социальную структуру невозможно отделить от политических (властных, потестарных) институтов. Сама власть, ее распределение и разделение внутри семьи, общины, племени, союза племен выступает структурообразующим фактором социальной дифференциации. В известном смысле власть оказывается первичнее и экономики, и социальных отношений.

Семья составляет первый и базовый уровень социально-политической организации общества. Первенство и власть мужчины — главы семьи — неоспоримы. Его авторитет и воля служат главной гарантией и хозяйственного преуспевания, и внутрисемейного согласия, и статуса семьи внутри общины. Это не

означает, однако, что власть семейного лидера непременно деспотична и жестока. Его главная задача, как подчеркивают некоторые историки, — не столько командовать, судить и наказывать, сколько примирять, объединять, поскольку семейная солидарность служит оплотом благополучного существования каждого члена семьи. Функции и труд женщины в этом социальном организме не менее важны, чем трудовой и организующий вклад мужчины. Поэтому патриархальность социальных устоев не означала угнетенного и приниженного положения женщины в семье. Скорее, наоборот, вследствие жизненной важности женского труда и заинтересованности семьи в детях как будущей рабочей силе женщины занимали самостоятельное и достойное место в древнепольских племенах. Плохо было только слабым, неработоспособным и бесплодным, которым грозило самое страшное из всех возможных несчастий — изгойничество, изгнание из семьи, что означало неминуемую скорую кончину. Отсюда же и упомянутое выше жестокое отношение к старикам.

Кровная связь и потребность выживания и трудовой солидарности были главным интегрирующим механизмом большой семьи, препятствуя ее распаду на малые, нуклеарные семьи. На втором уровне социальной организации древнепольских племен — на уровне общины-ополя — интеграция обеспечивалась уже иными потребностями: нуждой в коллективном освоении новых земель, согласованной хозяйственной деятельностью всей общины в совместной борьбе с грозящими каждой семье опасностями (агрессивные соседи, разбойники, голод, болезни), психологическими и религиозно-культовыми факторами.

На уровне ополя властные функции руководителей уже отделялись от хозяйственных. Главой общины выступал избираемый на общинном собрании (вец, вече) жупан. Он возглавлял ополчение, руководил судом, созывал собрания, представлял общину в ее внешних связях. Что являла собой при этом внутри-общинная племенная «демократия»? Ее центральным институтом был, видимо, не вец, собрание всех взрослых мужчин общины, а сход глав семейств, которые только в случае затруднений или очень важных вопросов обращались к созыву веца, во время которого участники криками одобрения или неодобрения реагировали на предлагаемые решения.

Наряду с интегрирующими силами внутри общины действовали и дифференцирующие, разлагающие общинно-родовую солидарность факторы. Отдельные семьи занимали со временем лидирующее положение, опираясь, однако, не столько на накопленные богатства, которые в любой ситуации в то время оставались вполне эфемерными, сколько на численность членов семьи, преобладание в ней мужчин, приобретенный во время военных

столкновений авторитет, в конце концов просто на превосходство физической силы и силы характера. Именно из таких семей рекрутировалась общинно-племенная аристократия, в руки которой соплеменники передавали функции регулярной военно-политической деятельности. Выделявшаяся на этой, скорее, функционально-психологической, чем экономической, основе элита составляла ядро дружины, чьим местом пребывания становились гроды. Дружина же в свою очередь становилась ядром государственного аппарата и будущего военно-феодального сословия.

Каково было соотношение коллективных и индивидуальных начал в древнепольской общине? Разложение уравнительно-коллективистских традиций выражалось не только в социальном выдвижении некоторых семей, но и в обособлении отдельных индивидов. Изгоями общины становились не только самые слабые, но и некоторые выдающиеся по силе или умениям люди, которые или образовывали элитарную профессиональную группу (как кузнецы, ювелиры, наиболее искусные гончары и ткачи, волхвы), или, нарушив принятые в общине нормы, бежали в лес и становились бандитами. Соседнее племя могло завербовать их на военную службу, поместив в гроде, снабдив средствами к существованию и обязав защищать племенные территории. Такие изгои как раз и создавали, по всей вероятности, основную массу профессиональных дружинников.

Провести границу между общиной и малым племенем, составлявшим третий уровень социально-политической организации древнепольского общества в догосударственный период, довольно трудно. Можно предположить с большой степенью уверенности, что его составляли 20—30 общин, объединенных единой территорией проживания, языческим культом племенных предков и тотемов, особенностями языка и интересами в отношениях с соседями. Географические описания IX—X вв. и некоторые другие источники позволяют насчитать в общей сложности 40—50 таких малых племен на польской территории.

Политическим институтом самоуправления были вечевые племенные собрания, в которых участвовали жупаны и главы семейств, в случае же нужды — и все взрослые и лично-свободные мужчины племени. Этот племенной вец избирал князя, главной задачей которого было предводительствовать дружиной и племенным ополчением. Он же был хранителем племенной казны, если таковая существовала, и мог в некоторых случаях вершить суд от имени племени. Однако во всем этом, равно как и во всем остальном, он сильно зависел, с одной стороны, от веца, с другой — от племенной аристократии. Власть князя зиждилась не на собственности или богатстве и даже не на насилии как таковом, а на личном признаваемом племенем авторитете.

Наконец, четвертую, высшую ступень организации польских славян в VI-IX вв. составляли так называемые «большие племена», или союзы племен. Это были очень непрочные военно-политические объединения ряда племен одной территории, ведшие войны друг с другом и с соседями вне польских земель. Именно они, однако, стали зародышем общепольской государственности. Территории, занимаемые каждым из этих «больших племен», стали основой одной из польских исторических областей: висля-не и лендзяне — Малой Польши, поляне — Великой Польши, мазовшане — Мазовии, гоплане — Куявии, слензяне — Силе-зии, поморяне — Поморья. Собрание вождей «малых племен», жупанов и старейшин общин, т.е. вец «большого племени», избирало «великого князя», который возглавлял дружину и ополчение и не обязательно должен был быть выходцем из польских племен. Союзы племен можно рассматривать как протогосудар-ственные образования на территории Польши.

Скудость источников не позволяет сказать, насколько зрелыми были социально-политические структуры древнепольского общества к X в., как именно они складывались и функционировали. Так или иначе, в середине X в. мы сталкиваемся с уже достаточно развитой дружинно-государственной организацией в польских землях, и это дает право предполагать, что уже в IX в. Польша перешагнула рубеж, отделявший догосударственный, общинный строй от государственного, феодального.