Сцена пятая

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Фердинанд, Миллер.

Долгое время оба молча ходят из угла в угол.

Миллер (наконец останавливается и печально смотрит на майора). Дорогой

барон! Быть может, вам станет легче, если я вам скажу, что мне вас глубоко

жаль?

Фердинанд. Довольно об этом, Миллер! (Снова прохаживается.) Миллер! Я

не могу вспомнить, как я попал к вам в дом, по какому случаю?

Миллер. По какому случаю, господин майор? Вы же хотели учиться играть

на флейте. Разве вы забыли?

Фердинанд (живо). Я увидел вашу дочь!

Молчание.

Вы не сдержали своего слова, мой друг! Вы обещали мне, что наши уроки будут

происходить в уединении и спокойствии. Вы обманули меня - вы продавали мне

скорпионов. (Видя, что Миллер взволнован.) Полно, старик, не печалься!

(Растроганный, обнимает его.) Ты не виноват ни в чем!

Миллер (утирая слезы). Господь видит!

Фердинанд (мрачно задумавшись, снова начинает ходить по комнате).

Непонятно, до странности непонятно с нами играет бог! На тонких, незаметных

нитях часто висят непомерные тяжести. О, если бы человек знал, что, вкусив

от этого плода, он вкусит смерть! Да, если б он знал!.. (Быстро ходит взад и

вперед, затем, в сильном волнении, берет Миллера за руку.) Старик! Мне

слишком дорого стоили те два-три урока на флейте, которые ты мне дал!..

Впрочем, и ты ничего не выигрываешь... Ты тоже теряешь... теряешь, быть

может, все. (Удрученный, отходит от него.) Не в добрый час вздумалось мне

учиться играть на флейте!

Миллер (стараясь не показать своего волнения). Что-то долго нет

лимонада. Пойду посмотрю... Вы уж меня извините...

Фердинанд. Спешить некуда, дорогой Миллер. (Про себя.) Особенно отцу...

Побудьте со мной!.. О чем бишь я хотел вас спросить?.. Да! Луиза - ваша

единственная дочь? Кроме нее, у вас нет детей?

Миллер (с нежностью). Кроме нее, у меня никого нет, барон... Да мне

больше никого и не надо. Такой девушки, как она, вполне достаточно, чтобы

завладеть всем моим родительским сердцем. Сколько было во мне любви, я всю

ее потратил на дочь.

Фердинанд (потрясен до глубины души). О!.. Будьте любезны, добрейший

Миллер, узнайте насчет лимонада.

Миллер уходит.

Фердинанд один.

Фердинанд. Единственное дитя!.. Сознаешь ли ты это, убийца?

Единственное! Слышишь, убийца? Единственное! У этого человека на всем божьем

свете только и есть что его инструмент и его единственное... И ты хочешь его

отнять? Отнять у нищего последний грош? Сломать костыли и швырнуть их калеке

под ноги? Как же так? Неужели у меня хватит на это духу? Вот он спешит

домой, с нетерпением ожидая, когда же наконец увидит он свою ненаглядную

дочь, вот он входит, а она лежит - увядший, мертвый, по злому умыслу

растоптанный цветок, последняя, единственная его надежда, никогда не

изменявшая ему... И вот он все стоит над ней, все стоит, и ему не хватает

воздуха, и его отсутствующий взор напрасно обнимает вдруг опустевшую для

него вечность, ищет бога и уже не может обрести его, и, еще более

опустошенный, возвращается вспять... Боже! Боже! Ведь и у моего отца

единственный сын... Единственный сын, но все же не единственное его

сокровище...

Молчание.

Впрочем, что же это я? Кого теряет старик? Может ли девушка, для которой

священное чувство любви всего лишь игрушка, составить счастье отца?.. Не

может! Нет, не может! Я хорошо сделаю, что раздавлю гадину, пока она и

родного отца еще не успела ужалить.

Миллер, Фердинанд.

Миллер (входя). Сейчас подадут, барон. Бедняжка сидит п горько плачет.

Она даст вам напиться своих слез вместе с лимонадом.

Фердинанд. Если бы только слез!.. Мы с вами говорили о музыке, Миллер.

(Достает кошелек.) Я у вас до сих пор в долгу.

Миллер. Да ну! Да что! Эх, барон, оставьте! За кого вы меня принимаете?

За вами не пропадет, а вы уж меня не обижайте, - поди, не в последний раз мы

с вами видимся нынче.

Фердинанд. Ничего не известно. Возьмите, возьмите! Все мы под богом

ходим.

Миллер (смеясь). Ну вот еще! Насчет смерти, барон, за вас, я думаю,

бояться не приходится.

Фердинанд. Бояться есть чего. Разве вы не знаете, что юноши тоже

умирают, - девушки и юноши, эти мертворожденные надежды, неосуществившиеся

мечты обманутых отцов?.. Кому не грозят ни болезни, ни старость, тех часто

убивает наповал удар грома... Ваша Луиза тоже не бессмертна...

Миллер. Она мне послана богом.

Фердинанд. Не прерывайте меня... Повторяю, она не бессмертна. Для вас

только и свету в оконце что ваша дочь. Вы привязались к своей дочери всем

сердцем и всей душой. Это опасно, Миллер! Только доведенный до отчаяния

игрок ставит все на одну карту. Шальною головой называем мы купца, который

все свое достояние грузит на одно судно. Советую вам над этим подумать...

Что же вы не берете денег?

Миллер. Как, сударь? Весь этот туго набитый кошелек? Что же это такое,

ваша милость?

Фердинанд. Мой долг - вот это что такое! (Бросает кошелек на стол с

такой силой, что по столу рассыпаются золотые монеты.) Надоел мне этот

мусор!

Миллер (поражен). Господи Иисусе! Серебро так не звенит. (Подходит к

столу; в ужасе.) Что это? Барон, барон, ради всего святого! Бог с вами,

барон! И что вы только делаете? Вот что значит рассеянность! (Всплеснув

руками.) Да ведь тут... или я рехнулся, или это... вот как бог свят, самое

настоящее, неподдельное, чистое червонное золото!.. Отвяжись, сатана! Не на

такого напал!

Фердинанд. Вы что сегодня пили - старое или молодое вино?

Миллер (грубо). А, чтоб вас! Да вы что, не видите?.. Золото!

Фердинанд. Ну и что же?

Миллер. Черт возьми! Я же вам говорю, я же вам всеми святыми клянусь -

золото!

Фердинанд. Да, правда! Вещь неплохая.

Миллер (немного помолчав, подходит к нему; решительно). Сударь! Я

человек простой, откровенный; если вы хотите втянуть меня в какое-нибудь

некрасивое дело, потому как за что-нибудь хорошее таких больших денег,

ей-ей, не дадут...

Фердинанд (растроган). Успокойтесь, дорогой Миллер! Такие большие

деньги вы давно уже заработали честным трудом, а подкупать вашу чистую

совесть - упаси бог, мне это и в голову не приходило!

Миллер (прыгает как сумасшедший). Так, значит, они мои! Мои! С ведома и

согласия господа бога! (Подбегает к двери и кричит.) Жена! Дочь! Ура! Идите

сюда! (Возвращается.) Боже милостивый! Как же это на меня нежданно-негаданно

свалилось такое несметное богатство? Чем я его заслужил? Чем я за него

отплачу? А?

Фердинанд. Только не уроками музыки, Миллер... Этими деньгами я вам

плачу (внутренне содрогнувшись), я вам плачу (помолчав, с грустью) за тот

счастливый сон, в каком целых три месяца являлась мне ваша дочь.

Миллер (схватывает его руку и крепко пожимает). Ваша милость! Будь вы

простым, незаметным мещанином (живо) и не полюби вас моя девчонка, да я бы

ее заколол своими руками! (Приближается к кошельку с деньгами; вдруг

помрачнев.) Ну, вот теперь у меня все, а у вас ничего... Стало быть,

выходит, я должен все-таки отказаться от своего счастья? Так, что ли?

Фердинанд. Не беспокойтесь, друг мой! Я уезжаю, а в стране, где я

собираюсь поселиться, деньги этой чеканки не имеют хождения.

Миллер (впился глазами в золото; в полном восторге). Стало быть, оно

останется у меня? У меня?.. Жаль только, что вы уезжаете... Посмотрели бы,

какой я стану важный, как буду нос задирать! (Надевает шляпу и козырем

проходит по комнате.) Стану давать уроки музыки только в самых богатых

домах, стану курить табак "Три короля" номер пять... Я не я буду, если не

брошу свои грошовые заработки! (Направляется к выходу.)

Фердинанд. Постойте! Замолчите и спрячьте деньги! (С расстановкой.)

Помолчите только этот вечер. И доставьте мне удовольствие - с этого дня не

давайте больше уроков музыки.

Миллер (хватает Фердинанда за жилет; весь сияя, еще восторженнее). А

дочка, дочка-то моя, сударь! (Отпускает его.) Для мужчины деньги - тьфу,

деньги - тьфу! Картофель, рябчик - мне все едино, - наелся, и ладно; вот

этот сюртук я готов таскать до самой смерти, только бы на локтях не

светился. Для меня это чепуха. Но девчонке все эти блага вот как нужны!

Теперь я ей так в глаза и буду смотреть: чего ни захочешь - пожалуйста...

Фердинанд (живо прерывает его). Замолчите! О, замолчите!

Миллер (с еще большим воодушевлением). Она у меня и по-французски

выучится как следует, и менуэт танцевать, и петь, - да так, что про нее и в

газетах напечатают. Чепчик у нее будет, какой только дочке надворного

советника под стать, будет у нее и кидебарри, или как он там называется - и

пойдет молва о дочери скрипача по всей округе!

Фердинанд (в страшном волнении схватывает его за руку). Довольно!

Довольно! Ради создателя, замолчите! Помолчите только сегодня! Иной

благодарности я от вас не требую.