double arrow

Австрийская армия

Французская армия.

Главнокомандующий Массена, Шеф Генерального штаба, дивизионный Генерал Шерер. Главная квартира Цюрих. [134]

A.

Правое крыло от Бормио до Рейнека. Командующий оным: дивизионный Генерал Ферино. Главная квартира Сен. Галлен. Дивизия Лекурбе в Енгадине и Фельтлине. Главная квартира Цернес.

B.

Дивизия Менарда в Граубиндене. Главная квартира Цисерс. Дивизия Лорге в Рейнтале, Главная квартира Алтштетен.

C.

Центр от Арбона до Фрикталя. Дивизия Дудинот, вправо при Минстерлингене, влево против Штейна. Главная квартира Фрауенфельд.

Дивизия Фандамме, между Туром и Рейном, против Шафгаузена. Главная квартира Андельфинген.

Дивизия Таро, между Тесом и устьем Аара, против Еглизау. Главная квартира Булас.

Дивизия Сульт, для резерва в Виле и в близлежащих местах.

Кавалерийская дивизия под начальством Генерала Клеина. Главная квартира Базель. [135]

Дивизия во внутренней Швейцарии, состоящая из гарнизонного батальона прежней Швейцарской армии, под начальством Генерала Нувион. Главная квартира Луцерн.

Левое крыло от Лауфенбурга до Диссельдорфа.

Дивизия Суам, от Лауфенбурга до Гиненгина. Главная квартира Базель.

D.

Дивизия Легранд, впереди Алтбрейзаха и Келя на правом берегу Рейна. Главная квартира Корк.

Дивизия нижнего Рейна, впереди Мангейма на правом берегу Рейна, под начальством Генерала Коллода. Главная квартира Мангейм.

Четыре соединенные департамента (Донерсберг, Заар, Рейн и Мозель, Роер), под начальством Генерала Дифора. Главная квартира Кобленц.

A.

Корпус Лейтенант-фельдмаршала Беллегарда, на границе Тирольской. Главная квартира Наудерс. [136]

B.

Корпус Лейтенант-федьдмаршала Готце, в Форальбергене. Главная квартира Фельдкирхен.

C.

Главная армия под непосредственным главноначальствием Эрц-герцога Карла, от озера Боден до Брейсгау. Главная квартира Штоках.

D.

Корпус Лейтенант-фельдмаршала Старрая, от Брейсгау до Маина, со включением гарнизона в Филипебурге щ Вирцбурге.

По всем собранным тогда сведениям число войск, которыми Генерал Массена защищал Гельвецию и Граубинден, простиралось до 60,000, не включая здесь многочисленного Швейцарского отборного корпуса. От Базеля вдоль по Рейну до Диссельдорфа стояло 30,000 человек. Вся сия армия с 21 апреля называлась Дунайскою.

Австрийская армия на границах Гельвеции от Базеля до Боденского озера, под непосредственным главным начальством Эрц-герцога Карла состояла из 65,000; корпус фельдмаршала-лейтенанта Гоце из 20,000; корпус фельдмаршала-лейтенанта [137] Белгарда на Тирольской границе из такого же числа; корпус фельдмаршала-лейтенанта Старрая, который на правом крыле Эрц-герцога от Шварц-Вальда до Мейна простирался из 40,000.

Тогдашнее намерение Эрц-герцога было начать нападение свое на Швейцарию завладением Граубиндена. Между тем, как Белгард вступит в Енгадин, долженствовал Гоце пробраться через Луциен-Штейг, и потом с восточной стороны вступить в Швейцарию. Сам же Эрц-герцог хотел с главною своею силою у Шафгаузена и Штейна перейти Рейн и вместе с Гоцом двинуться к Цюриху.

В таком положении были дела в Швейцарии в апреле месяце.

Между сим временем Российские Императорские вспомогательные войска, под начальством Генерала от инфантерии Розенберга, выступили из города Смоленска и других мест до Бреста Литовского, где назначено было соединение целого корпуса, из 24,000 состоявшего, который и расположился в окрестностях сего города. Выступив из пределов России в восьми [138] отделениях в Галицию, продолжал оный поход свой на Австрийском продовольствии и по маршруту от Венского Гоф-кригсрата, военного верховного суда, полученного, весьма медленно. Разные недоразумения, встретившиеся по предмету продовольствия, и осеннее время, не позволявшее располагаться лагерями, а по отдаленным иногда деревням, были также тому причиною. Так дошел оный до города Брюна, куда из Вены выехал сему корпусу на встречу Император Римский Франц II с Императрицею. Во время Их Величеств там пребывания были разные маневры к совершенному удовольствию, изъявленному подарками начальнику и всему Генералитету.

Отсюда пошли Российские войска на зимние квартиры в Сент-Пелтен, где имели пребывание свое до весны. Там объявлен был войску столь радостный Высочайший Рескрипт ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА, ПАВЛА Первого, о назначении главного начальства над обеими Императорскими союзными армиями и над корпусом Генерала Лейтгермана, Генерал-фельдмаршала Графа Суворова Рымникского, [139] и с сим восторгом в восьми отделениях выступила из Сент-Пелтена 4го марта первая колонна под начальством Генерал-лейтенанта Повало-Швейковского по большой дороге к Вене; ей последовали и прочие. 8го Марта первая колонна проходила Шенбрун, великолепный загородный дом близ Вены, из которой многолюднейшей столицы выехали на встречу Римский Император и Императрица при бесчисленном стечении народа. Восклицания: Vivant Россияне! заглушали воздух. Вена не помнила подобного торжества. — Во всех беседах Вены повторялись лишь имена: Суворов и Россияне, и народ благословлял сих своих избавителей. Где покажется лишь Россиянин в сей столице, тотчас окружала толпа народа и провождала его с плеском.

Отсюда маршировали войска до Леобена, города известного по заключенным между Австриею и Франциею предварительным мирным постановлениям, откуда Массена угрожал 40,000ми войска стены Вены. Здесь корпус сформирован был в четыре отделения. Отсюда началась уже [140] быстрота Суворова; войска пустились без отдыха до Виллаха, и сим уже ознаменовалось его прибытие. Здесь для любопытства помещу я краткий маршрут с моими замечаниями, тогда сделанными.

22 марта из Леобена до Кнительфельда шла армия под подошвою гор, покрытых густым лесом через великой дефиле. Переход сей был 4 мили.

23 От Кнительфельда до Юденбурга дорога мощеная. Город лежит на вышине великих гор. Переход 2 мили.

24 От Юденбурга до Унценмаркта великие горы составляли дефилеи. Переход 3 мили.

25 Переход от Унценмаркта чрез Неймаркт до Фризаха был весьма затруднительный по весьма узким дефилеям через границу, отделяющую Стирию от Коринфии, и продолжался 5 миль.

26 марта от Фризаха до Сент-Вейта по весьма узкой дороге, где едва одна повозка проехать могла; 2 мили.

27 От Сент-Вейта до Фельдкирхена была дорога еще опаснейшая, тесная на краю пропасти; 3 мили. [141]

28 марта от Фельдкирхена до Виллаха встречались везде хребты гор и дефилеи при озере. Переход 5 мили. В сих переходах претерпевали мы все неприятности от весьма дурной погоды, и прошли в 7 дней с артиллерией и с обозом по опасным сим путям 22 Немецкие мили, или 154 версты. Сего числа прибыл в Виллах Генерал-фельдмаршал, Граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский, и принял главное начальство от Генерала от инфантерии Розенберга. Теперь пресекаю я сей маршрут. Все сделанные им тотчас новые распоряжения будут описаны на своем месте. Не скрою я, как самовидец, что такие изнурительные походы без роздыху возбуждали начально в войске ропот; но спасительность оных познали мы в последовавших победах. Слово форсированный марш приказано было фельдмаршалом выкинуть из лексикона армейского. На представление о роздыхе последовала резолюция: марш!!!

Обозрев в картине сей бурю политического океана, рассмотрев механизм французского воинского состава, галерею [142] Мужей, поборствовавших Суворову на поле славы, узрев в нем возрожденных Принца Евгения и Ганнибала, опровергнув нелепые суждения о победителе и покорителе Италии и Швейцарии, остается нам теперь еще воззреть на сего чрезвычайного и единственного человека, а потом обратиться к славе России, устроительнице жребия Европы и вселенной.

Свыше всякой награды почту я себе, если сей мой подвиг увенчается успехом. Министр в кабинете своем, Генерал, предводительствующий войсками, действуют только на свой мир, на то пространство времени, в пределах которого все двигается, теснится, сталкивается, где ежемгновенно явления изменяются. Судилище бытописателя есть потомство; пред оным онемевают боязнь, чаяние и пристрастие; оно независимо от уважения времени; назначает Государствам, человекам и делам истинные их места.

Когда вся Европа так обуревалась, Российский Цинциннат жил в уединенной своей деревне, под строгим присмотром своего пристава, и удивлял всегда твердостью [143] своего духа малое число отважившихся его посещать. Тако мудрый Марцелл занимался некогда всеми родами наук в безвинном своем изгнании в Митилене. Вид его, говорит Брут, посетивший его, расстрогал меня до того, что, расставаясь с ним, не знал я, кого почитать изгнанником, его ли, или себя». — Характер стоика нашего достоин блистательнейших дней древности». Не верится нам, мог ли оный существовать в нашем столетии. Кажется, как будто находишь в нем потерянную жизнь какого-то из великих Мужей, которых столь достойно славословил Плутарх, или же начинаешь верить преселению душ, и чаешь видеть в
нем душу одного из тех знаменитых в древности.

Суворов принадлежит к числу тех чрезвычайных редких людей, которые являются на поприще мира с характером величия. Неведомая вышняя причина посылает их устраивать на развалинах колыбель государств. Тщетно такой предназначенный человек скрывается в толпе; десница Судьбы возводит его от [144] одного бедствия к другому, от одного торжества к другому торжеству, на самую горнюю вершину могущества и славы. Некое сверхъестественное вдохновение одушевляет все его мысли; непреоборимый порыв дан всем его предприятиям. Толпа ищет его посреди себя, и уже не находит; обращает взоры свои; вдруг в озаренной славою сфере зрит того, который в очах невежества и зависти казался ничтожным. Так ошибается нередко мнение! Оно подлежит произволу народов и времен; оно, слабейшая и переменяющаяся часть нашей природы, исчезает с нами во гробе. Но слава и добродетель пребывают вечно. Потому-то великие люди всех времен и всех земель соделываются нашими современниками и единоземцами.

Во время всеобщего взволнования страстей является тот, который единым перевесом славы своей обуздывает буйство и в недрах смятения водворяет порядок. Он уподобляется тому богу басни, тому властелину Бореев и морей, [145] который, вознеся лишь главу свою, усмиряет возмутившиеся 6ури.

Вскоре увидим мы, как из уединенной хижины своей спешит он в столицу, и у ног своего Государя приемлет орден Св. Иоанна Иерусалимского. «Да спасет Бог Царя!» было излияние верноподданнических его чувствий. «Да спасет Бог тебя для спасения Царей!» был ответ истинно Царский. Приезд его в Вену и путешествие оттуда до Вероны можно по справедливости назвать торжественными. Появление Героя, которого судьба, как будто чудесным образом, вызвала из заточения для спасения Австрии и всей Европы, возбуждало повсюду восторг беспримерный. Опасности, сопровождавшие жизнь его, воспоминания о пришедшей его славе, утешительные упования на могущество его средств, — все возвеличивало сие восхищение. — Мы увидим, как он все сии чаяния оправдает и устелет Италию и Гельвецию неистлеваемыми трофеями. Неподвижность покорится подвижности; руки уступят преимущество ногам. Тщетно будем мы искать в Истории [146] примеры кампании, предпринятой с таковою отважностью, преследуемой с жаром и благоразумием, утвержденной занятием столь многих крепостей и довершенной решительными сражениями. История сия покажет, что успех в войне зависит от мудрости плана, от храбрости и опытности войск, от таланта начальника, от доверенности, каковую он вдыхать умеет, и от деятельности, с каковою выполняет свои предприятия. Но она также подтвердит, что только Суворову можно было так действовать; а потому и прощаем мы многие неосновательные о нем суждения. Другой Генерал утомился 6ы наконец от самых побед. — И самое знаменитейшее Новское сражение (Примеч. Когда сражение сие кончилось, то Князь Александр Васильевич хотел непременно, чтобы я назвал в реляции оное единственным. «Тактики будут меня ругать: я напал на неприятеля, на которого, по выгодному положению, нападать не долженствовало. Но чтобы с нами было, если бы Магдональд и Шампионет с Жубертом соединились? Помилуй Бог! Беда!!!» В угодность приказанию его, поместил я в реляции сии слова: «Таким образом чрез шестнадцать часов продолжалось сражение упорнейшее, кровопролитнейшее и в летописях мира, по выгоднейшему положению неприятеля, единственное. Мрак ночи покрыл позор врага; но слава победы, дарованная Всевышним оружию Твоему, Великий Государь, озарится навеки лучезарным, немерцающим светом».) доказывает воспаление Гения; [147] История оное прославляет; но наука не осмеливается преподавать в урок. Что я говорю? Суворов иногда, не разбивая, побеждал своею быстротою; ему сдавались там, где можно бы было защищаться. Вот удел одному Гению принадлежащий! Примеры таковые изумляют; — но не служат к подражанию. —

Сей муж был Россиянин. — Обратим взоры наши на Отечество наше. Оно распространит всю лучезарность на сию картину.

На краю Европы, в колыбели младенчествующая в начале осьмого-надесять столетия Россия, является внезапно уже в грозном виде. Все степени естественного и нравственного созревания перешагнув под мощною Десницею творческого гения Петра, является теперь сие огромное [148] владычество, объемлющее в недрах своих Балтийское, Каспийское и Черное моря, и теряющееся с бесчисленными народами своими во льдах неизмеримого океана, пред огнедышущим и все пожирающим вулканом Европы, чтобы в исходе увековечить и запечатлеть блистательную знаменитость целого столетия. Самодержцу Павлу Первому предназначена 6ыла слава сия довершить начатое на защищение и восстановление всеобщего благосостояния Европы. От ледовитых берегов Архангельска до южной вершины лежащих у Черного моря областей, с ревностного деятельностью готовились ополчения на суше и на морях. Четыре армии долженствовали образоваться. Сверх сего собирался большой корпус в Крыму, дабы от пристани Севастопольской поплыть к Дарданеллам, а оттуда с Турецким вооружением к берегам Италии, дабы ее исторгнуть из рук французов и защитить Короля Неаполитанского.

С соразмерным напряжением назначено было Адмиралу Крузу с флотом его в Англии продолжать предприятия свои на Северное [149] море; на Средиземное Адмиралу Ушакову в соединении с Турецким, а третья эскадра, под начальством Контр-адмирала Баратынского, вооружалась еще в Архангельске; 9 линейных кораблей, в том числе один о 130ти пушках и 2 фрегата были вновь выстроены и частью исправлены. Так вся Россия, от моря Ледовитого и Балтийского до Каспийского и Черного, представляла зрелище страшных и в бытоописаниях неизвестных колоссальных ополчений! Так двинулись все сухопутные силы ее в Италию; а соединенная Российско-Турецкая обратилась теперь к островам Италиянским: поелику она имела в тылу завоеванный Адмиралом Ушаковым остров Корфу, который после подписанной
1 марта капитуляции учинился сборным местом, и сим прекратилось недолговременное в Леванте господствование французов.

К сим войскам присоединился корпус Принца Конде, в Российской службе находившийся, и другой под начальством Генерал-Лейтенанта Римского-Корсакова, из 35,517 человек состоявший, и назначенный [150] на Рейн. Со всех стран летели северные ратники на поля славы, во все концы вселенной, в Адриатическое, Средиземное моря, в Английский канал, к берегам Неаполя, в Церковные Области, до пределов Персии, Каспийского моря, Крыма и Татарии. Россия была страшна вне России! Двуглавый Орел ее прикрывает одним крылом Державу свою, другим же разит хищных птиц Европы.

Но какая отличительная черта в величии характера северного Владыки! Доселе предпринимаемы были войны для распространения завоеваниями новых приобретений. Он предпоставляет себе единою благотворною целью спокойствие и устройство потерянной Европы. Где в летописях мира примеры подобного великодушия, подобного бескорыстия? По сей единой черте ознаменовывается уже война сия беспримерною.

Для сей единой бескорыстной цели заключены были оборонительные и наступательные с Австриею, Англиею, Турциею, Швециею, Неаполем и со всеми, против Франции ополчившимися, Державами- союзные [151] трактаты, статьи которых со стороны России выполняемы были свято и ненарушимо. Во всех дипломатических бумагах Петербургского Кабинета повторялись чистые желания Императора Всероссийского восстановить Королевство французское без всякого раздробления, и прежнее правление соединенных Областей и Кантонов Швейцарских, предоставив себе единою наградою благо и спокойствие Европы. Но если он принужден был вложить в ножны меч, извлеченный на поражение чудовища, угрожавшего сокрушить все законные власти, то виною сему те, которым долженствовало 6ы ему споспешествовать и участвовать наиболее в торжестве сем.

Российское, через целое столетие при Полтаве, Кагуле и Чесме, Рымнике, Очакове, Измаиле, Праге и столь многими другими победами прославившееся воинство, приобрело в Европе достойно наименование непобедимого. Офицеры и воины, сии дети побед, под знаменитейшим своим Полководцем соединяются с союзною, невзирая на непрерывные неудачи, наилучшим образом устроенною армиею, в которой [152] теперь возрождается дух твердости и надеяния, усугубленный еще и блистательными, новыми успехами при Вероне. Все обстоятельства благоприятствуют тому, который умеет ими пользоваться, умеет ими господствовать.

Если столь огромные ополчения, столь знаменитые победы и завоевания не имели впоследствии ожиданных великих успехов; если превратный ход тогдашней политики, в противность собственных выгод, ниспроверг все столь лестные для Европы чаяния, то каждый ум наблюдателя, при созерцании сих феномен, потеряется в лабиринте заключений, и должен будет сознаться наконец, что так вела по непостижимым путям Десница Владычествующего над Царствами и над судьбами вселенными, к предназначенному своему концу. Здесь, остановясь при бренности дел человеческих, вопрошу паки: (Смотри Письма о последней войне Французов с Пруссаками) «что осталось нам от Афин, Спарты, Карфагена и Рима? Одни печальные [153] развалины. — Что получил Фемистокл в награду за спасение своего отечества? — Изгнание, Какую пользу стяжал Александр от завоевания древнего мира? Смерть его все разрушила. Счастливо и блистательно началось военное поприще Помпея. Как злодей, преследуемый законами, должен он был после фарсальского сражения скитаться по пустыням, пока меч врага не пресек его мучений. Кесарь поработил Сенат и гордых Римлян; вознесенный на высшую степень своего величия, приемлет он насильственную смерть от руки своего друга. Марий побеждает опаснейших врагов Римской Империи Тевтонцев с успехом, каковому еще и примера не бывало; он погибает от честолюбия соперника своего Силлы, а сей делается жертвою поносного и порочного житья своего. И ты, бессмертный Суворов! благодетель мой! — и тебя уязвило жало зависти! — Но ты пребудешь велик во всех веках грядущих»! —

Для пополнения и пояснения картины сей, почитаю я нужным присоединить здесь некоторые мои отрывки уже изданные, как-то: [154] Письмо мое к господам издателям Вестника Европы на столь для меня лестное объявление, ими помещенное, и письмо мое о переходе Альпийских гор.

Я давно с пламенным желанием стремился, а теперь и сугубо стремиться 6уду к тому, чтобы оправдать доверенность и ожидания почтеннейшей Публики; и для сего не пощажу ни трудов, ни ревности к скорейшему окончанию моего сочинения. По напечатании оного надеюсь, что она простит мне медленность, происшедшую от неполучения еще некоторых бумаг и гравируемые планов; зато, вместо обещанных трех частей, будет она иметь четыре: так распространились, в продолжение десяти лет, пределы моего повествования. Деяния великого Полководца должны быть преданы потомству с возможною историческою точностью, со всеми оттенками его характера, со всеми подробностями; ибо существование Государства, которому посвящает он свое служение, зависит некоторым образом от его подвигов; [155] предмет его деятельности есть тот, чтобы явить человеческие силы во всем величественном их могуществе; он должен сам созидать, образовать, одушевлять и действовать в пространной своей сфере; могущественный разрушитель и сам подверженный разрушению, представляется он, как некое существо вышнего рода; сила его в самой борьбе с увеличивающимися сопротивлениями и несчастиями возрастает; а потому и жизнеописание его занимательнее всех других. Счастливым я себя почту, если мне удастся представить Отечеству сего Гения во всем его блеске и величии. Гений не есть подражатель — он не приобретается наукою — многочисленные успехи доказывают его полет. Воспламенять душу всего воинства, давать ей быстроту, которой не останавливают препятствия и самой враждующей природы — вот отличительные черты, которыми изумлял он свое столетие! Подвиги его были феномены, непостижимые, даже странные; следственно и суждения о цели должны быть различны. Он знал слабость [156] своего века; дабы победить, надлежало ему только новостью мер привести неприятеля в замешательство; а многочисленности его противопоставлял он непреоборимое превосходство свое в средствах и пособиях. Сколь часто выигрывал он, по изречению Маршала де Сакса, сражения солдатскими шагами! Так соделывал он себя превосходнейшим в числе, умей быть превыше времени! Российский воин, видя такой пример в обожаемом своем Полководце, который умел делать все — лишая себя всего — переходил горы, спускался в пропасти, переносил на руках пушки, возил их на своих плечах, переплывал реки, делал переходы нечеловеческие, сражался без пищи, словом: производил невозможное. Кто здесь не вспомнит с трепетом об ужаснейшем переходе Альпийских гор нашего Ганнибала?

Повествование о моем Герое-благодетеле начнется с самого вступления его с службу, и будет заключать в себе все прежние знаменитые победы его в Турции и Польше, и все достопамятные происшествия [157] военной и частной его жизни. Я буду руководствоваться собственными его примечаниями и исправлениями ошибок, которые приказывал он мне записывать, при чтении Истории его, изданной Антингом. Вообще будет он (сие должен я заметить) говорить почти везде в моем сочинении сам со свойственным ему неподражаемым лаконизмом. Но на полях Италии и на Альпийских горах имел я уже счастье, преисполняющее меру всякого любочестия, быть очевидцем его славы. Там, в первый еще раз, явился он Главноначальствующим двух Императорских армий. До того времени должен он был повиноваться Начальнику, разделять с ним триумфы и права на признательность Отечества. В Италии созидал они один свое счастье; здесь показал он те воинские таланты, ту храбрость и тот строгий порядок, которые обратили на него вновь удивление Европы: здесь возложил Италийский сам на военную славу свою венец. В сию блистательную эпоху жизни своей, удивлялся я с непрерывным восторгом, как сей искуснейший нашего времени Полководец [158] умел истинную тактику свою, долговременною опытностью приобретенную, приноравливать к каждому оружию, к каждой нации и к войску, которым начальствовал. Он имел всегда пред собою примеры знаменитых Военачальников, памятники великих их подвигов и гибельные следы их погрешностей; но общего своего плана никогда не основывал на оных, повторяя непрестанно: «Военной науке должно учиться на войне. Каждый театр войны есть театр новый». Вот заметка, которую диктовал он мне при вступлении из Италии в Швейцарию: «Я видел ужасы Кавказа; они ничто пред Альпийскими (Смотри приложенный при письме отрывок). Тем больше славы. Плодов я не вижу. — Русскому и пытать должно все. Нет земли в свете, которая бы так усеяна была крепостями, как Италия; и нет опять земли, которая бы по Истории была так часто завоевана. Театр войны в Италии есть первейшее училище для посвятившего себя военному искусству. Здесь сражались знаменитейшие [159] полководцы, подвиги коих лучшие уроки! — Сражения, баталии, взятия крепостей являли разные перемены в действиях армий. Здесь машина и моей тактики была с малейшими ее пружинами в движении. — И я разбил при Тидоне и Требии французов, где и Ганнибал древних Римлян! … На Альпах все не то. Там должно будет взлезать или вскарабкиваться на горы в виду неприятеля, имея его то впереди, то во флангах, то в тылу. Должно будет осаждать громады, природою укрепленные, нередко штурмом! Армия идет гусем. — Артиллерийские и фортификационные правила не нужны, ранжиры невозможны; о регулярных сражениях и баталиях нечего и думать. Это война стрелков. — Неутомимость солдата, отважная решимость Офицера! там 6удут сражаться все и дипломатике (Это относится ко мне), которому сообразить все сие для реляции. В числе всех диспозиций, помещенных в моей Истории, та, которая заключает [160] в себе правила, как действовать войску на горах, обратит без сомнения на себя внимание каждого знатока военного искусства. Когда Герой наш, сей, смею назвать, великий Учитель и Наставник мой, готовил меня к написанию прокламации своей к Швейцарам, то велел мне написать следующую заметку: «Тактика и Дипломатика без светильника Истории ничто. Нам должно вторгнуться в недра Швейцарии. История союза Гельветического повествует нам чудеса храбрости и побед. Блеск славы древних Греков давно померк. Марафонское сражение ничто! При Моргартене тысяча триста Швейцар остановили двадцать тысяч Австрийцев, положили шесть сот на месте и прогнали остаток. Знаменитая победа шести-сотного их корпуса при Сембахе возвышает их над Героями Платеи. Баталия при Везене, в Кантоне, Гларисе не равняется с древнею при Термопилах. Там триста Спартанцев противостояли переходу многочисленной армии Персидской. Предприятие отважное, сражение неравное. Они все погибли, остановив [161] только на короткое время неприятеля. Здесь триста пятьдесят Швейцар нападают первые на Австрийскую восьмитысячную армию. Десять раз были они отбиты, в одиннадцатый расстроили неприятельские батальоны, и обратили их в постыдное бегство. Такими победами утвердила Гельвеция свою независимость и свою славу. Нам надобно выигрывать сердца таких Героев!»

В городе Александрии за обедом, говоря о Юлие Кесаре, сказал он, что превзошел его в быстроте, и советовал всем, для удостоверения в том, прочитать его записки. После, обратясь ко мне, велел записать следующее: «Ошибки великих Полководцев поучительны. Я бы не пошел, как Принц Евгений к Кремоне, зная наперед, что не удержу ее. Он должен был
все оставить. Нет славы! может быть, он не виноват… Гофкригсрат в Вене был и тогда… Но он приобрел бессмертие походом своим в Турин, оставив за собою в тылу французов и разбив Герцога Фельяда в его шанцах! Один удар очистит Италию!!!» Равное [162] уважение питал он в сердце своем и к современным своим на ратном поприще противникам. Потрясения великих Государств порождали всегда великих Мужей, которые блеском подвигов своих обращали на себя удивление. Французская революция изобилует такими примерами, и можно ее назвать плодородною матерью знаменитых людей. Она произвела Моро, Магдональда, Серрюрье, Жуберта, Массену и прочих. Краткие биографии сих Генералов в Истории моей послужат к возвеличению славы нашего Героя., и покажут ту степень справедливости, которую отдавал он достоинствам каждого из них. Первого называл он Генералом славных ретирад. «Он меня седого старика несколько понимает; но я его больше. Горжусь, что имею дело со славным человеком». — Кто здесь не вспомнит знаменитое отступление Моро за Рейн в 1796 году, которым прославил он себя столько же, как другие победами, по справедливому замечанию Сегюра. По разбитии Эрц-герцогом Журдана, Моро, беспрестанно преследуемый неприятельским, [163] гораздо многочисленнейшим войском, отступал целые двадцать семь дней, одерживая над неприятелем разные победы, а особливо при Бибербахе, где отступающее войско, после решительной победы, взяло в полон пять тысяч Австрийцев и восемнадцать пушек. Все сии выгоды не обеспечили однако еще французской армии; надлежало отважиться еще на несколько сражений, овладеть дефилеями Шварцвальда, и дабы ускользнуть от Австрийцев, отрезавших дорогу к Келю, и пробраться к Фрейбургу, завладеть штурмом так называемую чертову долину: через сию-то долину, или лучше сказать, через сей горный, крайне тесный проход, провел Моро всю армию и показал совершенство военного искусства. В оную никак не мог отважиться в 1702 году смелый, или дерзкий Виллар. «Через сию чертову долину, ответствовал он Курфирсту Баварскому, не могу я пройти; ибо, простите мне, Ваша Светлость сие выражение, я не чорт!»

Обращаясь опять к редким знаниям и к характеру дивного нашего Мужа, скажу, [164] относительно к последнему, смело и беспристрастно, что Князь Александр Васильевич всегда возвышался над теми мелкими страстями, которые порабощают обыкновенных людей. В своем несчастии забывал он неблагодарность за оказанные им услуги, и охотно жертвовал своею чувствительностью Отечеству. Никто не слыхал его роптаний; он даже старался скрывать неправосудие, ему оказанное. — Добро делать спешить должно! была всегдашняя аксиома его жизни. Пусть скажут мне, сделал ли он кого несчастным? С блистательной степени своей славы снизошел он в простую сельскую свою хижину; но никогда не забывал своего Отечества и войска, которому был примером доблести. Там-то, в уединенной своей обители; обогащал и совершенствовал он свои великие познания. Обложась картами и соображая тогдашние военные происшествия со многочисленными своими опытами, острил наш Цинциннат копие свое и подтверждал сказанное стихотворением Костровым, что и самый покой его еще опаснее для его врагов. — С благородною, необыкновенным [165] душам свойственною, ревностию взирал он в деятельном своем бездействии на развитие талантов на поле славы юного Вождя Бонапарте. Он следовал за ним с самого того времени, как вверен был ему Республикою жребий Италиянской армии; как он, после многих военных действий, при Мондови разбил совершенно Пиемонтцев, принудил Короля Сардинского просить перемирия и отдать в руки французов крепости Тортону и Кони; как он после преследовал Австрийского Генерала Болие до города Лоди, и при упорнейшем сопротивлении, под ужасным градом картечных выстрелов, выгнал Австрийцев из сего города, перешел мост, ими самими сооруженный. С подобною быстротою перешел он Адду, и обращал Австрийцев повсюду в бегство. Павия покоряется победителю; Пиччи-кетоне и Кремона сдаются; Миланская цитадель отворяет ворота; Король Сардинский подписывает мир; Герцоги Пармский и Моденский следуют его примеру, а Болие запирается в Мантуе. Оттуда ведет Бонапарте войско свое через Минчио и разбивает [166] 25-тысячный корпус Австрийский под начальством Вурмсера при Кастилионе, Лонадо, Сало и Говандо. Вурмсер также уходит в Мантую, и спасается там в ожидании пятидесяти тысяч войска под начальством Генералов Алвинция и Давидовича. Французский Полководец поспешает им навстречу и, при деревне Арколе, дает сражение упорнейшее, где судьба оружия, долго колебавшаяся, решилась наконец в пользу французов. Последствиями достопамятного дня сего были пять тысяч пленных, восемнадцать пушек, четыре тысячи убитых и столько же раненых. Также при Риволи, Ангиави, положил Австрийский Генерал Провера с шеститысячным корпусом оружие. Мантуя сдалась на капитуляцию; Венеция отворила свои ворота, все владения ее достались французам; Тирольские горы заняты были ими же, и древний блеск Австрийской Монархии начал уже меркнуть при заключении мирных прелиминарных пунктов в Лебене.

Австрия уступила Бельгию, признала Цизальпинскую республику и отреклась от всех прав своих на Миланские владения. [167]

Наконец заключен был в Кампоформио тот известный и для Австрийской Державы только уничтожительным мир. Таковое обозрение приводило дух старого Воина в уныние. «Ах! пора унять сего юного воина! как он шагает!» кричал он непрестанно в деревенской своей избе. — Бонапарте писал из Египта в Директорию, чтобы она приняла деятельнейшие меры противу Россиянина, пожирающего все его победы. Так, под отдаленнейшими поясами небесными, постигали они друг друга! — — Его желание сразиться с Наполеоном было непомерно.

Таким образом, отягченный лаврами, никогда непобежденный Герой Рымника, где, по признанию самого Принца Кобургского, был он его учителем и спасителем всей Австрийской армии, победитель Измаила, покоритель Польского Королевства, оставался уже недовольным многочисленными своими победами: он обращает взор на поля Италии, дабы там славою новых подвигов доказать, что называемое простолюдином счастье его есть мудрая расчетливость, знание; гений и [168] отважность; что тактика его есть: быстрота, глазомер, натиск.

Желания его, желания Отечества и всей армии совершаются. Он принимает главное начальство над двумя Императорскими армиями. В Истории моей представлена будет вся политическая картина Европы того времени, заимствованная из вернейших источников, из депешей, из переписки со всеми союзными Дворами. Вся политика тогдашняя колебалась; унылость в Австрийском войске возросла до высшей степени; победоносной Франции покорствовали уже Швейцария, Турин, Милан, Рим, Неаполь; от подошвы Альпийских гор до Мессинского залива не оставалось уже ни одного законного Государя; одно лишь Герцогство Пармское стояло посреди сих вновь установленных республик. Великому духу Российского Героя надлежало обнять все сие пространство и действовать всеми своими силами — и через три месяца вся Италия повергается пред новым Победителем! — [169]

Будущие веки почтут сие баснословным; но такими событиями ознаменованы последние годы протекшего ХVIII столетия.

-----


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: