Тематический план 37 страница

Влияние византийской публично-правовой традиции сказалось на том, что относительно подробно были изложены права и полномочия монарха. Оговаривалось исключительное право царя строить крепости в государстве. Государь имел право на особый сбор со своих вассалов на свадьбу сына. Жители государства обязывались содержать царских посланцев и слуг при исполнении ими государевых поручений. Царь считался своего рода гарантом правосудия и установителем общественного спокойствия; наруше­ния этого рассматривались как посягательства на царские полномо­чия.

Весьма заметное место в нормах «Законника» (практически пол­ностью лишенных уже казусной формы, а представлявших позитив­ное законодательство) заняли гарантии законности. Едино­жды изданные законы или предоставленные имущественные права полагались как неприкосновенные и неизменные даже по отноше­нию к царской власти. Весьма необычными были прямые запреты царю посягать насильственно, без законной судебной процедуры на предоставленные в собственность имения, вмешиваться в собствен­нические права. Законы гарантировали всем, даже несвободным лю­дям, «воздаяние правды» на царском дворе. Особого значения зако­ны (хрисовулы) объявлялись ненарушимыми и навечно охраняющи­ми вольности городов — «Да не вольны того нарушить в них ни гос­подин царь, ни кто-либо другой».

Идея неукоснительной законности была взаимосвязана с га­рантиями сословных прав и привилегий. В наи­большей степени были закреплены привилегии сербской церкви. В качестве государственного закона провозглашалась обязанность подчинения духовным властям: «И в духовном деле каждый чело­век да имеет повиновение и послушание своему архиерею». Ослу­шание церковных правил могло повлечь отлучение от церкви, а с тем и изгнание из общества. Нарушение церковной юрисдикции также влекло огромный по размеру денежный штраф. Кроме пат­риарха, власть над церковью принадлежала только царю. За шля­хетством (властелями и властеличами) закреплялись практически неограниченные права собственности на бащины (вотчины), включая наследственные права рода и свободу «от всех тягостей и податей моего царства». Оговаривались особые судебные привилегии великих властителей. Купцам предоставлялась (и гарантирова­лась большими штрафами за нарушение) свобода торговли по все­му царству. Законом устанавливались пределы натуральных и де­нежных повинностей зависимых крестьян — меропхов («д иного сверх закона ничего у него да не отымется»). Но и укрыва­тельство чужих людей, бегство зависимых людей было поставлено наравне с государственной изменой.

В уголовном праве доминировала идея преодолеть излишне мяг­кие традиции обычного права и в особенности ужесточить ответст­венность за нарушение «царского порядка» и «народного мира». Ед­ва ли не самым тяжким преступлением считалось «воровство и раз­бой» (видимо, профессиональный). Таких преступников ждали по­вешение «вниз ногами» и ослепление. Укрывшее их село подверга­лось разграблению, а господин села должен был возместить все ук­раденное и быть наказан «как вор и разбойник». Очиститься от об­винений в воровстве и разбое можно было только путем ордалий железом (хотя вообще они выходили из обыкновения). Захват с поличным был бесспорным доказательством вины. Судьи также не­сли ответственность за беспричинное ненаказание явных разбойни­ков. Это безусловно открывало на деле дорогу неприкрытому судей­скому террору.

Самым тяжким наказанием была смертная казнь. Она назначалась за такие преступления, в которых усматривалась вы­сшая мера греховности и нарушения церковной заповеди (за убий­ство священника полагалось повесить, за убийство родителей, де­тей, родных — сжечь). Распространенным было применение чле­новредительных наказаний (это была одна из самых своеобразных черт «Законника», воспринятая из византийского права): отсечение руки или обеих рук, ушей, носа, урезание язы­ка, ослепление или вырывание глаза. Эти наказания налагались, если в преступлении усматривалась злостность, предумышленность. Предумышленное убийство каралось отсечением рук, ненарочное — значительным, но штрафом, тем же наказывалось совраще­ние христианина в другую веру, изнасилование, нарушение своего сословного статуса (собирание «собора себров» — свободных, но не феодалов). Большинство остальных преступлений каралось штрафами — максимальный достигал 1 тыс. перперов (сереб­ряных монет), наиболее распространенными были в 300 и 100 пер­перов. Высшие штрафы полагались за преступления, нарушавшие основные устои правопорядка: убийство привилегированным феода­лом свободного, лжесвидетельство в суде. Повышали денежные штрафы также преступления, совершенные в отношении лиц более высокого сословного положения; дерзостные преступления в отно­шении высших по статусу могли повлечь и более строгое наказание вообще (так, за изнасилование «равной себе» отрубали руки и нос, высшей по положению — вешали). За «измену и за всякое преступление» подлежали наказанию и жившие вместе с преступни­ком родственники; свою непричастность к преступлению близкого надо было доказывать.

Своеобразной, в расхождение со славянскими древними обычая­ми, была ответственность за преступления в пьяном виде. Это зна­чительно отягчало ответственность и само по себе было нарушением порядка. За незначительные оскорбления и т. п. в пьяном виде по­лагалось вырвать глаз и отсечь руку, за простое «задирание» — дать 100 палок (хотя вообще болезненные наказания — порка — приме­нялись в «Законнике» крайне редко).

«Законник» устанавливал строго территориальную подсудность (исключая церковь), только для городов давалась привилегия на собственный суд. Судьям предписывалось «судить по Законнику, справедливо и не судить по страху моего царского вели­чества», а также специально — «надзирать и защищать убогих и нищих».

Одна из статей «Законника» оговаривала его верховную силу да­же по отношению к новым царским грамотам. Руководствоваться указами и грамотами, отменяющими правила «Законника», судьям не полагалось. Такой приоритет сводного закона, кодекса также был в значительной степени новым не только для Сербии, но и для всего славянского права той эпохи.

Развитое правовое и законодательное регулирование сложилось у западных и южных славянских народов уже на стадии со­словной монархии. Это относительное запаздывание обусловило тесную взаимосвязь в праве между защитой сословных приви­легий и принципом законности. Общегосударственные кодифика­ции права в этих условиях приобретали особое политическое и правовое значение, а дело «законоустановления» становилось чуть ли не священной обязанностью власти и ее главным го­сударственным долгом.

§ 39. Городское право средневековой Европы

Становление городского права

Время Высокого средневековья —XII — XIII вв. — стало началом пери­ода расцвета городского строя в Европе. Явление это было всеоб­щим, и различия касались только степени распространения город­ского уклада, количества и величины новых городов в государстве, их социально-политических взаимоотношений с королевской вла­стью. На протяжении двух-трех столетий города стали не только политическими и культурными, но и экономическими и социальны­ми центрами государств, до известной степени противостоя фео­дальному укладу. Городское население составляло особую сослов­ную категорию, которая только поначалу полностью вписывалась в феодальную иерархию. Средневековой город был совершенно особым социальным организмом, самостоятельность кото­рого росла тем более, чем значительнее были богатство и социаль­ный вес городской общины жителей.

Особенность статуса средневекового города была продолжением условий его образования в системе феодальных связей. Первона­чальное городское поселение представляло собой общину, находив­шуюся под феодальной властью сеньора — духовного лица или вла­детельного герцога. Заинтересованный в укреплении города на его земле, сеньор предоставлял общине некоторые привилегии в специ­альной грамоте, или хартии. С издания таких и началась собст­венно история городов как самостоятельных социальных единиц. Первые хартии предоставляются городам с конца XI в. во Франции (Камбре — 1076 г., Амьен — 1084 г. и т. д.), в Германии — на ру­беже XI — XII вв. Такие акты обыкновенно были двух разновидно­стей. В одних даровались освобождение города от феодальных по­винностей (воинской, права «мертвой руки») и свободы (выбора ме­стожительства и занятий, право жениться без разрешения сеньора), но устанавливались некие общие феодальные обязанности горо­да как целого. В других к освобождению от феодальных по­винностей прибавлялось право, по сути, правовой автоно­мии (включая собственную уголовную и гражданскую юрисдик­цию). Правовое обособление города было неразрывно со становлением городского самоуправления (см. § 33).

Такая правовая отгороженность городов стала основанием для развития собственного городского права, по которому жили члены городской общины и которому подчинялась вся организация город­ской жизни. В силу особенностей феодальной эпохи и городское право было строго сословным, именно через него форми­ровалось сословие горожан. Однако богатство экономиче­ской и социально-культурной жизни города делало городское право более сложной и «открытой» для новых отношений системой, чем земское феодальное право.

Раннее городское право (например, относящееся к концу XII в. право города Страсбурга) сложилось из сеньориальных предписаний и разрешений. И по содержанию оно было посвя­щено главным образом регламентированию статуса сеньориальных официалов в городе, взаимных отношений между официалами и горожанами, а также твердому установлению тех конкретных повинностей, которые обязывались исполнять в пользу своего бывшего сеньора (епископа) горожане: кузнецы — ковать стрелы для войны, но только 300 штук, трактирщики — чистить по понедельникам отхожее место епископа и т. д. Городу даровалось право укрытия бежавших в него преступников. И каждый че­ловек — «как чужой, так и местный уроженец дабы имел в нем мир во всякое время и от всех».

Позднее городское право стало принимать все более самостоятельный характер. Городские органы самоуправления, обосновав свою независимость, стали сами вырабатывать правила и уставы го­родской юстиции и всей жизни города. Наибольшую известность в Европе в период позднего средневековья получили системы Любекского и Магдебургского права. Любекское право было наиболее чистым в принципах город­ским правом. Начало его формирования совпадает с обособлением Любека (на побережье Балтийского моря) как вольного имперского города (1226). Высший орган городского управления стал регистри­ровать для нужд городской юстиции правовые постановления, а за­тем и систематизировать их. Первая такая систематизация (в 90 ст.) относится к 1263 г. На протяжении следующих столетий свод любекского права разросся: собрание 1586 г. включало уже 418 ст. (в том числе заимствования из права Гамбурга). Неотъемлемой частью любекского права стал Ганзейский устав, посвященный морскому праву и торговле. Печатное собрание (1608) систематизировало го­родское право по шести разделам: общие правила, наследственное, договорное и обязательственное, уголовное, судебное право, регули­рование корабельных дел.

Любекское право получило огромное распространение в Север­ной Европе. Свыше 100 городов балтийского побережья, особенно члены торгово-политического Ганзейского союза, приня­ли от г. Любека привилегию на использование его норм и правил: Росток, Висмар, Кенигсберг, Ревель, Рига и др. С этим принятием признавалась и высшая юрисдикция любекского суда для этих горо­дов. Только в конце XV в. голштинский герцог (в землях которого был Любек) передал апелляционную юрисдикцию другим земским судам[49].

Магдебургское право получило большее распространение в Цен­тральной и Восточной Германии, Чехии, Австрии, Польше, Запад­ной России. Свое начало оно вело от епископской конституции 1188 г., признавшей самостоятельность г. Магдебурга. Происхождение его отличалось от любекского. Магдебургское право было приспособ­лением к нуждам городского суда земского германского права — главным образом «Саксонского Зерцала». Формировалось оно не пу­тем уставов или систематизации, а записью решений городского шеффенского суда. Частные кодификации этих записей появились в XIII в. К XIV в. Магдебургское право приобрело почти завершенный вид, охватив типичными решениями основные области уголовного, вещного, обязательственного, торгового, наследственного и семейно­го права. Тогда же началась массовая рецепция магдебургского пра­ва другими городами Центральной Европы. Собственно городской систематизации права не сохранилось (в начале XVII в. магистратский и судебный архивы Магдебурга уничтожены пожаром). Основ­ным сводом его остался сделанный в одном из дочерних городов Герлицкий кодекс (1304).

Городской строй и статус граждан

Городское право - и это составляло начальное и отличительное его свойство — устанавливало совершенно особые отношения между городом и горожанами, населявшими его. Город в городском праве фигурировал как особый политический и юридический организм, а горожане — как особая корпорация, наде­ленная отличающими их от остальных жителей (и города, и негорода) правами и обязанностями. В этом смысле городское право было ответвлением именно феодального по своим принци­пам права.

В публично-правовом отношении городское право[50] исходило из принципа господства и верховенства городского Совета. Граждане города в целом не располагали правосубъект­ностью. Это еще раз показывало феодальные основы городского пра­вового строя. Любекский городской совет избирался в составе 24 со­ветников пожизненно; каждые 2 года половина мест по жребию вы­свобождалась и как бы переизбиралась. Правом избирать пользова­лись городские собственники и цеховые мастера, гильдии и т. п. Пассивным избирательным правом, т. е. правом быть избранным, располагал еще более узкий круг горожан: так, лавочники и ремес­ленники не могли быть членами Совета. С XVI в. при магистрате сформировался профессиональный секретариат — главным образом, из юристов.

В магистрат могли быть избраны только вполне самостоятельные горожане. Оговаривалось, что никто не может быть избранным, если «держит лен или несет службу от города», живя в нем. Запреты каса­лись родственных связей: одновременно не могли быть городскими советниками отец и сын, братья. К своей должности советника следо­вало относиться внимательно, нельзя было самовольно передавать свои полномочия, даже право говорить от своего имени в магистрате.

Магистрат считался высшей и принудительной властью по отно­шению к горожанам, а особенно к городским служащим. Неподчи­нение распоряжениям магистрата считалось должностным проступ­ком и штрафовалось. Дополнительным наказанием могло быть пол­ное отстранение от службы городу.

Исполнением решений Совета занимались двое бургомист­ров, которые за свою службу получали жалованье и, кроме того, обладали некоторыми привилегиями. Магистрат образовывал и вы­сший городской суд (какие-то дела традиционно могли решаться на уровне гильдейского или цехового самоуправления) в составе двух советников. Большинство дел разбиралось судьей единолично. Ре­шение высшего городского суда считалось окончательным и пере­смотру не подлежало. С XIV в. стало возможным апеллировать к го­родскому магистрату, который тем самым как бы стал и высшей су­дебной инстанцией. Магистрат «материнского» города (Любек или Магдебург, в других землях — Кельн и т. д.) был высшей судебной инстанцией для городов «своего права», даже если они на деле нахо­дились почти в других государствах.

Городским правом были установлены и особые судебно-нотариальные полномочия магистрата. Все сделки с недвижимостью (дого­воры, иные передачи, наследование и т. п.) должны были регистри­роваться в магистрате. Там хранили и вели различные город­ские книги, которые были свидетельствами прав на имущест­во и удостоверения самых разных юридических фактов: наследст­венные, долговые, гражданских записей. В кельнском городском праве существовали специальные регистрационные книги хране­ния — сундучные.

Статус горожанина был особо урегулирован в праве. Он отли­чался от жителя города вообще, тем более от приезжего. Только горожанин мог пользоваться городским правом, при наличии соответствующих цензов — иметь право избирать и быть избранным в городские органы управления. Согласно Любекскому праву, посе­ление в городе было свободным. Но также неограниченным и сво­бодным было право полноправных горожан возражать против посе­ления чужака. Чужаку давался как бы испытательный срок — 3 ме­сяца. После этого он считался уже признанным горожанином, поль­зовался покровительством городского права. Феодальное право не только Германии, но и Франции, Италии и других европейских стран признавало укоренение в городе как основание для разрыва феодально-ленных отношений и даже прекращения феодально-кре­постной зависимости: «Городской воздух делает человека свобод­ным».

Свободный статус горожанина вовсе не подразумевал неограни­ченной правовой свободы. Город контролировал своего сочлена и пользовался в его отношении принудительными правами, в изве­стной степени сходными с сеньориальными. Горожанин обязан был защищать свой город, в том числе безвозмездно предоставлять мате­риальные средства для его защиты. Гражданину запрещалось идти в поход куда-либо вне города без разрешения магистрата. На гражданина налагались и некоторые имущественные ограничения: нельзя было передавать по наследству чужаку (негорожанину) семейную Родовую собственность. Эти нормы в свое время были направлены против наследственных прав бывших феодальных сеньоров город­ских жителей. А позднее превратили самый город в подобие «кол­лективного сеньора» в отношении горожан, наделив правом наследовать выморочное имущество.

На горожан налагались обязанности соблюдать внутригородской общественный и, до известной степени, строительный и экологиче­ский порядок. Так, запрещалось застраивать улицы и проезды, вы­брасывать прямо перед домом отбросы, если не имелось в виду тот­час их вывезти. Строительство частных домов было подчинено пра­вилам в отношении «красной линии» фасадов и даже общего их ви­да. В некоторых городах налагались ограничения в этажности (обычно в связи с каким-либо особым ориентиром: ратушей, город­ским собором и т. д.).

Город располагал общегородским имуществом, которое не счита­лось совместной собственностью горожан. Отдельный горожанин не имел даже идеальной долевой собственности в этом имуществе. Рас­поряжался им магистрат, давая периодические отчеты в использова­нии доходов.

Имущественные отношения и коммерческое право

Городской уклад жизни, преимущественные занятия в сферах торговли, финансов, ремесленного производства только частично повлияли на особенности регулирования имущест­венных отношений в городском праве. В своих основах это право было традиционно феодально-сословным. Институтов, гарантиро­вавших бы индивидуальную правовую свободу в сфере предприни­мательства или коммерции, в нем практически не было.

В вещном праве принципиально важным было разделение имуществ на родовые (семейные, полученные по наследству) и благоприобретенные. К благоприобретенным в любом случае относились и деньги. Деньгами и благоприобретенным имуществом мог распоряжаться каждый полноправный собственник неограниченно (обычно таковым считался глава семьи). Семейно-родовое имущество, в том числе городской дом, считалось, должно переходить строго по наследству — к детям. Дети горожанина были наиболее законными и полноправными его наследниками во всех от­ношениях. При наличии детей в семье ограничивались взаимные да­рения супругов. Вообще распоряжение родовым имуществом и при­даным, принесенным в дом женой, было обставлено значительными ограничениями. Хотя таких родовых прав, как выкуп и т. п., подо­бных чисто феодальным имущественным отношениям, в городском праве не предусматривалось.

Городское право сформировало собственную, до известной степе­ни отличную от правил канонического права, господствовавших в этом отношении в средневековье, традицию завещательных прав. Завещание могло делаться при соблюдении еще более не­формальных процедур, чем то признавалось церковными обновле­ниями (в отход от жестких канонов римского права). Завещательное распоряжение считалось действительным, если было сделано устно и в присутствии всего двух свидетелей. Требовалось только «быть в полном сознании» и «в здравом состоянии». Признавались наследственные отказы какой-то вещи или части имущества (легаты). Таким путем могло быть обеспечено выполнение особых, не вписы­вавшихся в общую традицию завещательных распоряжений умер­шего горожанина.

Договорное право оставалось в основном на уровне рецепированной традиции римского права, хотя присущих классическому римскому праву жестких ограничений на содержание того или иного контракта не было. Видоизменился договор ссуды — теперь под ним понимался и чисто денежный заем (т. е. исчезли древние различия между займом и ссудой). Более детализированным стал договор найма. Городское право включило точные правила о дополнительных обязанностях нанимателя недвижимости. При этом различались условия найма жилого помещения и, условно, произ­водственного: за первое следовало платить за полгода вперед, за на­нятый «погребок» — только за четверть года. Различным, более вы­годным для продавца было положение сторон при договоре купли-продажи. Объектом продажи признавались самые разнообразные вещи: можно было продавать и наследство, и предпо­лагаемую ренту, даже основанную на феодальных правах.

Суровыми были требования городского права в отношении долж­ников. Обязательства денежного характера должны были истребоваться абсолютно: не могущий отдать долг подвергался штра­фу, аресту и конфискации имущества. Удовлетворение нескольких кредиторов осуществлялось путем особого конкурсного про­цесса распоряжения имуществом банкрота (беглого должника и т. п.), детально отрегламентированного городским правом. Кредитор сохранял право, подобно древней римской процедуре, посадить дол­жника в «яму», на хлеб и воду, физически принуждая его отдать долг. Однако в отношении обременения наследства долгами и охра­няя права полноправных горожан, было выработано своеобразное правило о том, что сын не отвечает по долгам отца при приеме наследства, если его «не поставили в известность об этом долге, как то требуется по закону».

Широкое распространение получил залог как способ обеспе­чения обязательств и, специфически, как гарантия взятых торговых ссуд. Причем в этих целях (что характерно для позднесредневекового права) можно было использовать и приданое жены.

Городское право полностью признавало существование коммер­ческих корпораций как самостоятельных субъектов правовых отношений. Однако создавать общества могли лишь привилегиро­ванные лица: по Любекскому праву — члены Ганзейского союза. Торговые корпорации внутри семьи (между братьями и сестрами и т. п.) не должны были нарушать наследственных и других имущест­венных прав родственников.

В отношении возможной ответственности за причинение ущерба, городское право сохраняло древние римские правила (даже соответствующий раздел кодекса назывался «Закон Аквилия»). Было толь­ко прямо отмечено, что личные оскорбления, нанесенные на площа­ди или в подобном месте, дают право на взыскание максимально возможного штрафа.

Уголовное право

Уголовные постановления отличались, пожалуй, даже несколько большей же­сткостью, чем то было в средневековом земском германском праве. Практически не признавались различия между умышленно и неу­мышленно совершенным. Оценка преступления производилась в главном по тому, что сделано и какова степень общественной опас­ности — безразлично, в прямом смысле или в переносном (т.е. па­губном для ценностей морали и городского общежития). По-видимо­му, теснота городской жизни, большая взаимозависимость горожан, жизненная необходимость строже придерживаться некоего миниму­ма взаимоотношений и коммерческой честности стали предпосылка­ми своеобразия уголовных санкций в городском праве. От ответст­венности однозначно освобождались только дети в возрасте до 12 лет — их надлежало наказывать родителям.

Уголовный закон сохранял возможность даже обществен­ной саморасправы с преступником в случае явных и злост­ных преступлений: поджога, открытого убийства (подобно обыкно­вению, принятому в городах Северной Италии). Смертная казнь также применялась широко и в самых разнообразных ви­дах: сожжение, повешение, самым распространенным было отсече­ние головы мечом. Она назначалась за колдовство, убийство, напа­дение на дом, повлекшее смертельный исход у хозяев, изнасилова­ние. Наравне с объективно опасными преступлениями высшей ме­рой наказания охранялся установленный нравственный порядок: за двоеженство также полагалось отсечение головы. Применялись членовредительские наказания — главным образом за тяжкие телесные повреждения. Причем здесь как бы возрождался принцип символического талиона древности: за нанесение ран, увечий полагалось отсечь руку. В менее тяжких преступлениях на­казание налагалось по привычному древнегерманскому праву пра­вилу композиции — штрафа, который выплачивался строго самому потерпевшему.

Особому преследованию подвергалась кража. Охрана любого — как движимого, так и недвижимого — имущества, составлял: очевидную необходимость всего строя городской жизни. В отличие от феодального земского уклада и правовой культуры, городско) житель в большей степени был связан со своим движимым добром, с богатством в реальном воплощении. Борьба с любыми посягательствами на имущество стала поэтому особой чертой городско! права. В праве различались мелкая (на сумму менее 5 золоть гульденов) кража и значительная. За любую значительную края полагалось повесить вора. За мелкую — судья мог назначить наказание по своему усмотрению, в зависимости от личности или иных обстоятельств. Безусловно отягчающим обстоятельством считалась кража на пожаре. Борьба с ворами представлялась делом обще­ственного интереса: в законах Любека специально пре­дусматривалось вознаграждение — до 1/3 от стоимости украденно­го — тому, кто схватит вора или грабителя.

К тяжелым последствиям и, соответственно, наказаниям вели разного рода нарушения правил торгового оборота и коммерции. Регулирование этой правовой сферы составля­ло еще одну отличительную черту всего городского права. Продажа фальшивых товаров влекла безусловную их конфискацию и сожже­ние. Преследовались нарушения таможенных правил, рыночной торговли, установленных порядков пользования весами, мерами. Применявшиеся в торговле весы и меры должны были быть зареги­стрированы в магистрате и, соответственно, помечены клеймом. Каждый торговец обязан был иметь строго собственные меру и вес и отвечал за них персонально. Даже временная передача другому сво­их торговых принадлежностей считалась проступком. Еще более строгим правилам подчинялось монетное дело в городах. Города, как правило, чеканили собственную монету или в качестве приви­легии от сеньора, или как знак собственной самостоятельности. В обоих случаях городские законы содержали строгий перечень обя­занностей денежных мастеров и даже правила о порядке обращения монеты в городах.

При всем сходстве с современным ему феодальным правом го­родское отличалось целым рядом важных особенностей. Оставаясь вполне сословным, городское было почти полностью светским правом, свободным от влияния канонического. Это в наибольшей степени проявилось в германском городском праве позднего средне­вековья, когда в одном городе зачастую сосуществовали протестант­ские и католические городские общины. Городское право с самого своего возникновения было исключительно писаным правом, зафиксированным в записях судебных решений или даже особо сис­тематизированных кодексах. При этом эти кодификации складыва­лись по собственной системе, создавая особую, отличную от рим­ской кодификационную традицию. Взаимосвязь правил городского права с учреждениями городского самоуправления и общим стату­сом города и горожан (причем применительно к каждому отдельно­му городу) придавала этому праву своего рода конституцион­ный характер — не только охраняя правопорядок и его стабиль­ность, но и формируя в праве главные черты городского юридиче­ского быта.

§ 40. Каноническое право римской католической церкви

Формирование церковной организации

Церковь в эпоху Средневековья представляла практически независимую, автономно управляющуюся поли­тическую и духовную организацию. В своей деятельности она руко­водствовалась собственными, для себя выработанными на базе биб­лейских преданий и христианской традиции правилами, которые сложились в особую систему канонического права. В силу значимости христианских правил для средневекового религиозного общества каноническое право обязывало своими требованиями не только свя­щеннослужителей и людей церкви, но и всех верующих, включая государственные и политические установления «христианских госу­дарств». Такое особое значение церковных правил опиралось на доктрину исключительной, «единоспасающей роли церкви». Ее раз­работал крупнейший политический и духовный мыслитель, один из отцов церкви св. Августин (IV в.). Согласно этой доктрине, ставшей официальным учением католической западной церкви, «земному граду» — миру (порождению дьявола и зла) противостоит «град Бо­жий», или небесное государство (Civitas Dei). Увязший в земной жизни и грехах человек не может преодолеть соблазнов и цепей «земного государства» по пути ко «граду Божьему» без посредствую­щей роли Церкви. Для выполнения этой великой миссии Церковь изначально наделена не только правами духовного научения, но и принуждения, обязанностью «искоренять греховность дел и помыс­лов» в верующих.

В первые века христианства, даже когда оно стало официальной религией Римской империи (равно Западной и Восточной), вся орга­низация церкви сводилась к самоуправлению духовных общин. С III в. руководители духовных общин и объединений этих общин (епископы) стали постоянными, профессиональными церковнослужителями. Так начал формироваться клир — совокуп­ность наделенных особыми религиозными и священными правами служителей церкви. Права эти приобретались в результате священ­ных обрядов, признанных таинством. В свою очередь, они да­вали основание самим совершать богослужения и исполнять обряды и таинства по отношению к мирянам. Позднее, исходя из доктрины о самоопределении Церкви как совершеннейшего и вполне свобод­ного общества, сложилось представление о неравенстве в рамках ее: клир первенствует над мирянами и принуждает их в ве­ре.