2013-12-28
664
Когда мы построили глиняную хижину и открыли нашу Церковь в Помнетколе, мои проповеди приходило послушать всего три человека. Но я проповедовал так, словно передо мной были не только эти трое. Я говорил себе: «Хоть я их и не вижу, но я читаю проповедь для тысяч и даже десятков тысяч человек». Я представлял себе, что мою проповедь слушает все человечество. Эти три человека сидели и слушали, как я проповедовал громким голосом и чуть ли не кричал.
Напротив нашей избушки был колодец, и вскоре среди тех, кто приходил туда за водой, разлетелся слух о том, что в глиняной избушке рядом с колодцем живет сумасшедший молодой человек. И люди стали приходить, набирать воды и пристально вглядываться в обветшалую лачугу, пытаясь разглядеть там мужчину в лохмотьях, который разглагольствует так, словно командует миром. Вполне естественно, что среди людей поползли слухи и домыслы. Я проповедовал о том, что небеса и земля перевернутся с ног на голову и что Корея объединит весь мир. Вскоре слухи обо мне стали разлетаться по всей округе и дошли до подножия горы. Скорее всего, именно слухи разжигали любопытство людей и приводили их посмотреть на чокнутого парня, живущего рядом с колодцем. Среди любопытствующих были и студенты расположенной неподалеку семинарии, и группа профессоров престижного женского университета Ихва. Эти слухи, сильно приукрашенные, гласили обо мне как о красивом и хорошо сложенном мужчине, и это побуждало женщин залезать на гору, чтобы полюбоваться на меня и тем самым убить время.
|
|
|
В тот день, когда я дописал Уолли Уонбон, я положил карандаш на стол и помолился: «Пришло время рассказать о своей вере. Пожалуйста, направь меня к святым, чтобы я мог свидетельствовать им!» Затем я вышел и направился к колодцу. На дворе была поздняя весна – 10 мая. На мне были традиционные корейские штаны на хлопчатобумажной подкладке и старый пиджак, в котором я потел в жару. Внезапно я поймал взгляд молодой девушки, которая утирала пот со лба, едва вскарабкавшись на гору за водой.
И я заговорил с ней: «Бог подарил тебе столько любви за последние семь лет!» От изумления она аж отскочила от меня, ведь именно семь лет назад она приняла решение посвятить свою жизнь Богу...
«Меня зовут Кан Хён Щиль, – сказала она, – и я – миссионер церкви Помчхон, которая находится рядом, у подножия горы. Я слышала, что здесь живет человек со странностями, и я пришла свидетельствовать ему!»
Вот как она приветствовала меня. И я пригласил ее в дом. Она оглядела убогую комнатушку, и по ее лицу было заметно, каким странным ей кажется все это. Потом ее взгляд задержался на моем столике, и она спросила: «Зачем вам столько карандашей?»
|
|
|
«Вплоть до сегодняшнего утра, – ответил я, – я писал книгу о принципах устройства Вселенной. И я думаю, что Бог послал тебя сюда, чтобы ты услышала об этих принципах от меня».
«Что?! – воскликнула она. – Я здесь потому, что я услышала о сумасшедшем, который здесь живет и которому я хочу свидетельствовать!»
Я протянул ей подушку для сидения и затем сел сам. Под нами текла и звонко переливалась струйка воды в ручье.
«В будущем Корея будет играть ведущую роль на мировой сцене, и люди пожалеют о том, что не родились корейцами», – сказал я.
Она явно решила, что я несу полную чушь.
«Так же, как пророк Илия пришел к людям в облике Иоанна Крестителя, – продолжал я, – Иисус вернется во плоти в Корею».
Эти слова заставили ее вскипеть от негодования.
«Я уверена, что Иисус найдет для своего прихода более подходящее место, чем наша жалкая и несчастная Корея!»
Затем она выпалила: «Вы вообще открывали когда-нибудь Книгу Откровения? Я...», но я прервал ее на полуслове:
«Вы хотите сказать, что учились в теологической семинарии Корё?»
«Как вы догадались об этом?» – потребовала она ответа.
«А вы думаете, что я ждал бы вас здесь, если бы ничего не знал о вас? Говорите, что пришли сюда свидетельствовать мне? Так свидетельствуйте же! Учите меня!»
Несомненно, Кан Хён Щиль хорошо разбиралась в теологии. Она один за другим цитировала мне отрывки из Библии, пытаясь дать отпор моей точке зрения, и продолжала бросать мне вызовы, а я неизменно отвечал на все ее требовательные вопросы ясным и уверенным голосом. Наша дискуссия продолжалась до тех пор, пока не начало темнеть, и тогда я встал и приготовил ужин. Кроме риса у меня был только переквашенный кимчхи, но мы с ней сели и покушали, слушая журчание ручья под полом и готовясь возобновить дебаты. Она пришла и на следующий день, а потом еще и еще, и мы продолжили наш разговор. И, в конце концов, она приняла решение посвятить свою жизнь тем принципам, о которых я учил.
В тот же год, в ноябре, когда над Кореей бушевали ветра, на пороге нашей маленькой хижины в Помнетколь появилась моя жена. Рядом с ней стоял семилетний мальчик – мой сын, который родился в год, когда я покинул свой дом. В тот день я вышел из дома за рисом и вместо этого отправился в Пхеньян. Прошли годы, мой сын вырос, и теперь этот мальчик стоял передо мной... Я не смел даже взглянуть ему в глаза, не говоря уж о том, чтобы потрепать за щеку или обнять, прижав к себе. И я стоял там, словно окаменевший, примерзнув к месту и не в силах вымолвить ни слова...
Моей жене не нужно было ничего говорить. Я всем сердцем ощутил боль и страдания бедной матери с ребенком, которым пришлось выживать в самый разгар войны. Еще до того, как они пришли ко мне, я уже знал о том, где и в каких условиях они живут, но в то время у меня еще не было возможности позаботиться о семье. Я предвидел это и поэтому несколько раз просил ее – даже перед тем, как жениться на ней – чтобы она доверяла мне и могла подождать еще чуть-чуть. Когда придет время, я собирался сам прийти и забрать их. Однако в тот момент, когда они пришли ко мне домой, время забирать их еще не пришло. Наша лачуга, называемая церковью, была крохотной и убогой, к тому же в ней вместе со мной ели и спали еще несколько членов Церкви, изучавших Слово Бога. Мне просто некуда было поселить свою семью...
Моя жена оглядела нашу хижину, вздохнула с горьким разочарованием и собралась уходить. Вместе с сыном они спустились с отвесного склона горы и исчезли из виду...
