Почему Кунцево? Вместо введения

Современным москвичам, проживающим в пре­стижном районе российской столицы Кунцево, трудно себе представить, что еще полвека назад на этом месте располагался тихий провинциальный городок с тем же названием. Он отличался от сотен своих собратьев разве что узловой железнодорожной станцией да со­сновыми рощицами, разбросанными в необъятных дворах довоенной поры. Согласно 35-му тому Боль­шой советской энциклопедии, вышедшему в свет в 1937 г., статус города Кунцево получило лишь в 1925 г., и на двадцатом году советской власти в нем проживало 40 637 жителей.

Местность, лежавшая на крутом правом берегу Москвы-реки к юго-западу от столицы, издавна была связана с большой историей. Вотчиной, давшей на­звание городу, владели вначале бояре Милославские, затем — Нарышкины. Сохранившийся до сего дня дворец (хотя и сильно перестроенный) видел и Екате­рину II, и прусского короля Фридриха Вильгельма III. В XIX в. на живописных склонах речушек и оврагов стали возникать дачные поселки, не раз становившие­ся местом действия романов классической русской литературы. Позже тургеневских барышень и их пла­менных воздыхателей сменили преуспевающие пред­приниматели и банкиры. Вместе с ними в Кунцево появились первые автомобили, теннисные корты и благотворительные концерты. Владения Нарышкиных перешли в собственность крупного книгоиздателя Солдатенкова.

В 1871 г. через Кунцево прошла Западная желез­ная дорога, связавшая Москву с Минском и Варша­вой. Это дало толчок развитию легкой промышленно­сти, появились суконная и клеенчатая фабрики, обра­зы праздных дачников на пристанционных улицах до­полнили мастеровые. Тем не менее к началу XX в. старое Кунцево оставалось неприметным поселком, насчитывавшим 74 двора и 496 жителей. Постепенно менялся облик древних русских деревень, окружавших когда-то земли Нарышкиных. Ориентируясь на спрос москвичей, смекалистые крестьяне стали возить в сто­лицу молочные продукты, освоили производство теп­личных овощей.

Революция 1917 г. принесла с собой запустение в райский уголок ближайшего Подмосковья. Господа исчезли, людям попроще было в те годы не до отдыха на природе. Некоторые из шикарных дач, национали­зированных и разделенных на коммунальные кварти­ры, стали последним пристанищем для своих бывших владельцев, не успевших или не пожелавших выехать за границу. Неподалеку селился рабочий люд, привле­ченный возможностью подзаработать в столице или согнанный с насиженных мест в ходе раскулачивания. На склоне оврага неподалеку от Можайского шоссе в 1930-е гг. возник целый городок из землянок, который жители окрестных деревень метко называли «Шанхаем».

А по шоссе, пересекавшему район с востока на запад и ставшему правительственной трассой, точно так же, как и ныне, проносились лимузины очередных хозяев жизни. В пойме реки Сетуни находилась ближ­няя дача Сталина, и старшее поколение москвичей до сих пор утверждает, что к ней была проложена сек­ретная линия метро. Простые дачники старались по­дальше обходить территорию за зеленым дощатым за­бором, которая тщательно охранялась. Их повседнев­ную жизнь определяли иные, обыденные заботы.

Весьма непримечательным был и двухэтажный дере­вянный дом под номером 5 по улице Загорского, вы­крашенный в стандартный салатный цвет. Ему-то и предстоит стать местом, где развернутся события, описанные в этой книге. Здесь располагался Кунцев­ский райотдел Управления НКВД СССР по Москов­ской области¹, ставший в 1937—1938 гг. одной из ты­сяч шестеренок колоссальной машины государствен­ного террора, запущенной на полные обороты.

При упоминании событий тех лет сразу же прихо­дят на ум показательные процессы в Доме союзов, «расстрельные списки» с именами представителей ста­рой партийной гвардии, подписанные лично Стали­ным и другими членами Политбюро, мрачное здание Лубянки и фигура «железного наркома» Ежова. Все эти образы отражают устоявшееся восприятие собы­тий тех лет сквозь призму столичной жизни, с пози­ции «верхов». В таком же ключе выдержаны научные работы, посвященные деятельности репрессивных ор-

¹ Областные структуры НКВД копировали структуру Наркомата внутренних дел СССР. Наряду с Главным управ­лением государственной безопасности (ГУГБ) в них имелись Управление рабоче-крестьянской милиции (УРКМ), Управ­ление внутренней охраны (УВО), Инспекция противопо­жарной охраны, Административно-хозяйственный отдел (АХО) и другие подразделения. Поскольку ГУГБ, наследо­вавшее после создания в 1934 г. союзного наркомата регио­нальные органы политической полиции (ОГПУ), являлось ключевой структурой НКВД в рассматриваемый период, а его деятельность непосредственно курировал начальник об­ластного управления НКВД, мы в дальнейшем для обозна­чения органов государственной безопасности Московской области в 1937—1938 гг. будем использовать сокращение «УНКВД МО» (подробнее о структуре органов госбезопас­ности см.: Лубянка. ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ-МВД—КГБ. 1917—1960. Справочник. Составители А.И. Ко-курин и Н.В. Петров. М., 1997).

ганов сталинского режима². Это является необходимым, но не достаточным условием реконструкции хода и масштабов репрессий 1937—1938 гг., которые прокати­лись «от Москвы до самых до окраин». Появившиеся в последние годы исследования деятельности республи­канских и областных органов НКВД³ практически не затрагивают его низового и самого массового — рай­онного звена⁴.

Однако именно это звено оказалось ключевым, когда речь зашла о «вытягивании» контрольных цифр массовых репрессий, одобренных в Политбюро ЦК ВКП(б)⁵ и оформленных оперативными приказами наркома внутренних дел. Не имея ни оперативных кадров, ни материальной базы (следственных изолято-

² Conquest R. Inside Stalin's Secret Police. NKVD Politics
1936-1939. Houndmills, London, 1985; Getty J.Arch, Nau-
mov O.W. The Road to Terror. Stalin and the Self-destruction of
the Bolsheviks, 1932-1939. New Haven and London, 1999. Та­
кой подход в полной мере сохраняют и работы отечествен­
ных исследователей (см.: Кудрявцев В., Трусов А. Полити­
ческая юстиция в СССР. М., 2000).

³ См. например: Тепляков А. Г. Персонал и повседнев­
ность Новосибирского УНКВД в 1936—1946 гг. // Минув­
шее. Исторический альманах. Вып. 21. М. — СПб., 1997.

⁴ Исключением является книга Роберты Маннинг о
«большом терроре» в одном из районов Смоленской облас­
ти, недавно переведенная на русский язык (Маннинг Р.
Вельский район, 1937 год. Смоленск, 1998). В соответствии
со своей концепцией и архивной базой автор сосредоточи­
вает свое внимание на районной организации ВКП(б) как
движущей силе репрессий, признавая одновременно, что
«архивы милиции и НКВД, дела судебных органов все еще
недоступны для исследователей. Поэтому картина террора
конца тридцатых остается неполной. Она больше касается
членов партии, а данные о людях вне партии спорадические
и разрозненные» (с. 8).

⁵ См.: Хлевнюк О.В. Политбюро. Механизмы политиче­
ской власти в 30-е годы. М., 1996. С. 188-190.

ров, транспорта), руководители райотделов НКВД должны были регулярно поставлять «наверх» агентур­ные данные, списки потенциальных врагов народа, проводить аресты во вверенном им районе и вести следствие по делам, не вызывавшим интереса у обла­стного или московского начальства. От них требовали одного: «дать цифру», обещая безнаказанность и по­вышение по службе в случае выполнения планов по арестам и признаниям.

Именно здесь абсурдность сталинских репрессий достигала своего абсолюта, торжествовали анкетный принцип и произвол слепого случая. При этом следует помнить, что большинству советских граждан при­шлось почувствовать на себе всесилие тоталитарного государства именно через террор районного масштаба. О нем практически не бьшо речи ни в докладе Хруще­ва на XX съезде партии, ни в литературных воспоми­наниях тех, кто вернулся живым из сталинских лаге­рей. Но люди хранили память о произволе преступной власти, настигшем не абстрактных врагов народа в да­лекой или близкой Москве, а их собственных родных, друзей, близких.

Только в Московской области после выделения в конце сентября 1937 г. из ее состава Тульской и Рязан­ской областей оставалось 52 административных района. В свою очередь сама столица делилась на два десятка внутригородских районов. Население столичного ре­гиона составляло в предвоенные годы около 3,8 млн. человек (без Москвы). Таким образом, по грубым оценкам, каждая из низовых структур НКВД, не считая его подразделений на транспорте, военных объектах и в местах заключения, приходилась на 60—70 тыс. совет­ских граждан. Столь плотный охват населения «чекист­ским обслуживанием» стал главной причиной, обеспе­чившей внезапность и размах репрессий.

Книга, посвященная государственному террору «районного масштаба», выросла из работы, проведен­ной автором в составе общественной группы по уве­ковечению памяти жертв политических репрессий при правительстве Москвы, которая занимается подготов­кой мартиролога погребенных в Бутово⁶. В этом под­московном местечке с августа 1937-го по октябрь 1938 г. расстреляли более 20 тыс. человек. Большая часть дел по «антигосударственным преступлениям», которые привели их жертв на Бутовский полигон, бы­ла сфабрикована сельскими и городскими райотдела­ми УНКВД МО. Можно быть уверенным в том, что столичный регион в этом плане являлся правилом, а не исключением. Это подтверждают данные регио­нальных книг памяти жертв политических репрессий советского периода, появившихся в последние годы. Зачастую их составители придерживаются порайонно­го принципа, хотя, к сожалению, не объясняют при­чин такого подхода⁷.

В условиях, когда архивные фонды низовых структур Наркомата внутренних дел за предвоенный период не сохранились⁸, следственные дела жертв

⁶ Бутовский полигон. 1937—1938. Книга Памяти жертв
политических репрессий. Вып. 1—6. М., 1997—2002.

⁷ См. например: Книга памяти жертв политических ре­
прессий Ульяновской области. Т. 1, 2. Ульяновск, 1996,
2000. Составитель книги памяти расстрелянных в карель­
ском урочище Сандармох Юрий Дмитриев, обращаясь к чи­
тателям, указывает, что «списки намеренно сгруппированы
по месту проживания на момент ареста. Отыскивая дорогие
для Вас имена, Вы вынужденно будете искать зачастую не­
существующие сельсоветы и навсегда утраченные деревни и
деревеньки» (Место расстрела Сандармох. Петрозаводск,
1999. С. 3).

⁸ Срок хранения служебной документации районных от­
делов внутренних дел был определен в 20 лет, кроме того, ее
значительная часть уничтожена осенью 1941 г. при подго­
товке эвакуации Москвы.

террора районного масштаба, которые полагалось «хранить вечно», остаются практически единственным источником для реконструкции его истории. В ходе реабилитации 1950-х гг. они были дополнены выпис­ками из показаний осужденных сотрудников местных органов НКВД. Последним была отведена роль «стре­лочников» в клановой борьбе руководителей наркома­та, развернувшейся после смены Ежова Берией. На допросах они давали развернутые показания об атмо­сфере, царившей в органах госбезопасности в тот пе­риод, о давлении начальства и методах выполнения спущенных сверху «контрольных цифр».

Впрочем, и к этим признаниям следует относить­ся осторожно — методы их выбивания практически не изменились по сравнению с 1937—1938 гг. В отличие от верхушки аппарата госбезопасности⁹ мы не знаем ни биографий его сержантов и лейтенантов, ни того, как они жили и что они чувствовали, выполняя и пе­ревыполняя чудовищные приказы о «массовых опера­циях». Лишь те из них, кто выжил и впоследствии до­служился до высоких постов, стали объектом интереса мемуаристов¹⁰. Материалы одного района не дают достаточного материала для обобщений, но рисуют достаточно яркие образы сотрудников госбезопасно­сти низового звена.

В отличие от остальных регионов Московская об­ласть не делилась на оперативные сектора, которые координировали проведение «массовых операций». Каждый райотдел НКВД напрямую докладывал обла-

⁹ Петров Н.В., Скоркин К.В. Кто руководил НКВД,
1934-1941. Справочник. М., 1999.

¹⁰ См. например, биографию начальника Лужского рай­
отдела НКВД Ленинградской области, а впоследствии за­
местителя министра внутренних дел Н.К. Богданова,
написанную его сыном (Богданов Ю.Н. Строго секретно.
30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД. М., 2002).

стному управлению об их ходе. Выбор в качестве объ­екта исследования Кунцевского района определен прежде всего тем, что здесь беспредел местных со­трудников госбезопасности достиг особого размаха и стал предметом специального разбирательства. Сохра­нились рапорты и выдержки из показаний оператив­ных сотрудников райотдела, протоколы допросов его руководителей — Александра Васильевича Кузнецова и Виктора Петровича Каретникова. Оба были аресто­ваны уже летом 1938 г., и их показания планировалось использовать для фальсификации масштабного троц­кистского заговора в Московском управлении НКВД. Материалы следствия по их делам, завершившегося смертным приговором, весьма информативны. Они позволяют не только реконструировать механизм тер­рора на районном уровне, но и выявить его зависи­мость от указаний вышестоящих инстанций, оценить роль «неформальных» связей в кадровой политике наркомата, определить степень свободы его отдельных сотрудников в проведении репрессий.

Кунцевский район с населением около 200 тыс. человек, в состав которого входил один город и 38 сельских советов, можно назвать типичным для Центрального региона России в межвоенный пери­од¹¹. Это позволит использовать полученные данные по репрессиям для исследований более широкой про­блематики, хотя их сопоставление с другими, более «спокойными» районами оказалось бы совсем не лишним.

Наконец, выбор Кунцево связан с относительной изученностью архивно-следственных дел, ставших ре­зультатом деятельности местного райотдела НКВД в 1937—1938 гг. Использование компьютерной базы

¹¹ См.: СССР. Административно-территориальное деле­ние союзных республик. М., 1938. С. 62.

данных жертв политических репрессий столичного ре­гиона¹² позволило выявить около 300 жителей Кун­цевского района, расстрелянных в 1937—1938 гг. Их имена дали толчок для поиска остальных жертв рай­отдела НКВД, т.к. в большинстве своем сфабрикован­ные его сотрудниками дела о политических преступ­лениях были групповыми, и лишь «верхушка» мифи­ческих шпионских или террористических организаций получала высшую меру наказания.

Фонд архивно-следственных дел по политиче­ским преступлениям был в середине 1990-х гг. пере­дан из Управления ФСБ по Москве и Московской области в Государственный архив Российской Феде­рации (ГАРФ)¹³. Изучение подлинных документов, в которых соседствовали подписи жертв и палачей, где за стандартным обвинительным заключением и неза­метной ленточкой справки о расстреле следовали де­сятки документов, посвященных реабилитации, стало настоящей школой работы с историческими источни­ками. Без этого трудно почувствовать дух эпохи, ка­ким бы тяжелым он ни был, да и вообще решиться на исследование, посвященное «большому террору», пусть даже в масштабе отдельно взятого района. Большинство архивных папок при просмотре находи­лось в еще необработанном состоянии и не имело сплошной нумерации листов, поэтому в сносках к тексту автор был вынужден ограничиться только ука­занием номера самого дела.

¹² Компьютерная база данных «Жертвы политических
репрессий, расстрелянные и захороненные в Москве и Мос­
ковской области в период с 1918 по 1953 год» составлена
Музеем и Общественным центром «Мир, прогресс, права
человека» им. Андрея Сахарова.

¹³ ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1-2.

Список жертв Кунцевского райотдела НКВД за период с лета 1937-го по весну 1938 г., опубликован­ный в приложении, включает в себя более 560 имен. И тем не менее его нельзя назвать полным даже при­менительно к расстрелянным¹⁴. Это связано с рядом обстоятельств. Нередко при допросах арестованные, работавшие на оборонных заводах, называли только их номер без указания местонахождения. Некоторые из них, прежде всего начальство и инженеры, приез­жали на работу в Кунцево из Москвы и таким обра­зом не попали в выборку по месту жительства. Кроме того, в практике райотдела имелись факты преследо­вания по политическим преступлениям лиц, не имев­ших отношения к району, будь то простые бродяги или пассажиры на железнодорожной станции. Однако это единичные случаи, которые не изменят общей картины жертв «первой категории» в Кунцевском районе.

Значительно сложнее поиск имен тех, кто полу­чил приговор к заключению в лагерь или был освобо­жден после прекращения «массовых операций». К со­жалению, не сохранилась служебная документация, «привязывающая» то или иное следственное дело к соответствующему подразделению НКВД. Для выяв­ления всех жертв террора в этом районе необходимо обращение к справочным картотекам, находящимся в ФСБ и МВД, сплошной просмотр архивно-след­ственных дел, переданных на государственное хране­ние. Согласно показаниям начальника райотдела Куз­нецова, всего по политическим обвинениям им было арестовано около 1000 человек. Эта цифра не пред­ставляется слишком преувеличенной.

¹⁴ Их краткие биографии имеются в выпусках книги па­мяти «Бутовский полигон» и в базе данных музея Сахарова, размещенной в Интернете по адресу: http//:memory/sak-harov-center.ru.

При проведении «массовых операций» число рас­стрелянных составляло примерно треть от числа осуж­денных, как и предписывалось лимитами, спущенны­ми «сверху». Даже если сделать поправку на «ударни­чество» кунцевских сотрудников госбезопасности, верхняя граница количества репрессированных в ты­сячу человек вряд ли будет достигнута. В любом слу­чае исследователям предстоит еще большая работа для того, чтобы «всех поименно назвать». Только после этого можно будет говорить о полной картине репрес­сий 1937—1938 гг. в Кунцевском районе, о понимании их движущих сил и исполнительного механизма.

Но даже приведенный список позволяет сделать важные выводы: прежде всего бросается в глаза пик арестов в марте 1938 г. (около трети всех репрессиро­ванных) и их внезапное прекращение в начале апреля. В списке можно выделить около 40 родственных групп — это не только муж и жена, но и братья, пле­мянники, родители и дети. Как правило, их объединя­ли в одну шпионскую или контрреволюционную сеть и арестовывали вместе, но иногда репрессии проводи­лись по разным категориям. В Кунцевском районе го­раздо больше, чем в целом по московскому региону, оказался процент репрессированных женщин¹⁵. Это только первые замечания, но они дополняют выводы, которые будут сделаны ниже.

Книга не появилась бы на свет без поддержки кол­лег и друзей, делившихся со мной своими архивными

¹⁵ Женщины составляют около 8% от общего числа жертв, отправленных на расстрел Кунцевским райотделом НКВД, в то время как по выборке из Бутовского мартиролога эта цифра составляет 3,6% (McLoughlin В. Vernichtung des Fremden: «Der grosse Terror» in der UdSSR 1937/1938. Neue russische Publikationen // Jahrbuch fur historische Kommunismusforschung, 2000/2001. Berlin, 2001. S. 78).

находками, помогавших ценными советами и просто убеждавших в необходимости изучения столь «непре­стижной» ныне темы. В наших спорах рождалась если не сама истина, то, по меньшей мере, направление движе­ния к ней. Невозможно упомянуть всех, но хотелось бы выразить мою признательность Н.С. Мусиенко, Л.А. Го-ловковой, Н.С. Грищенко, Л.К. Карловой, А.И. Михай­ловой, Д.Ч. Нодия, Н.В. Петрову, А.Б. Роганскому, Ю.Т. Туточкину, Ф. Маклафлину, Р. Мюллеру, В. Хе-делеру, М. Юнге. Ряд исторических фотографий Кун­цевского района предоставлен для публикации книги краеведом М.П. Простовым.

Часть 1. Исполнители

Питомник чекистских кадров

Примыкавший к столице Кунцевский район, где располагались дачи Сталина и партийных руководите­лей рангом поменьше, находился на особом счету в центральном аппарате НКВД, и все происходившее в нем было погружено в атмосферу тотального контро­ля. Было и еще одно обстоятельство, способствовав­шее превращению Кунцевского райотдела в питомник чекистских кадров. Сюда частенько наведывалось «развеяться» областное начальство, и на должность радушного хозяина требовался человек, посвященный в негосударственные тайны. Работавшие на этом по­сту офицеры рассматривали его как трамплин для дальнейшей карьеры, предпочитая ездить на работу в скромный особнячок на улице Загорского из своих московских квартир.

Накануне и в ходе «большого террора» кунцев­ский трамплин не давал осечек. До мая 1936 г. райот­делом заведовал Яков Дмитриевич Багликов, ставший позже и.о. начальника второго отдела ГУГБ УНКВД МО. Его сменил Иван Григорьевич Сорокин, который уже через полгода перебрался из Кунцево на Лубянку, в аппарат областного управления госбезопасности. Еще один бывший сотрудник Кунцевского райотдела, оперуполномоченный Исай Давыдович Берг летом 1937 г. получил завидный пост начальника админист­ративно-хозяйственного отдела (АХО) УНКВД МО.

Что, кроме места службы в Кунцево, объединяло всех этих людей? Тот факт, что каждое повышение по

службе было следствием серьезных упущений на прежнем месте работы. Так, Багликов покинул Кун­цево после того, как пытался помешать следственным действиям районной прокуратуры в отношении кун­цевского нотариуса, являвшегося его близкой знако­мой. Работавшая в райотделе комиссия УНКВД МО не нашла в его действиях очевидного криминала, од­нако сочли за лучшее перевести Багликова в дальний, Егорьевский райотдел внутренних дел¹. Наверное, бо­лее важным аргументом в пользу такого решения стал развал оперативной работы, которую Багликов пере­поручил своему заместителю по вопросам госбезопас­ности, а заодно и неформальному порученцу Бергу.

Сменивший Багликова Сорокин в свою очередь был переведен в Кунцево из Дзержинского райотдела НКВД Москвы в связи со случившимся там пожаром. Первым делом он уволил Берга, заявив кунцевским сотрудникам, что с его уходом «воздух станет чище». Однако Берг, как и его окружение, оказался непотоп­ляемым и стал начальником райотдела внутренних дел в Верейском районе Подмосковья. Его дальнейший взлет в аппарат УНКВД МО был связан с сигналами о применении неправомерных методов ведения следст­вия, которые тоже предпочли не предавать огласке².

Очевидный кадровый застой первой половины 1930-х гг., который историки ревизионистского на­правления считают одним из мотивов «большой чист­ки», в полной мере затронул и органы госбезопасно­сти. Нежелание начальства жертвовать пусть даже проштрафившимися, но «своими» сотрудниками по­рождало у последних не только личную преданность «верхам», но и высокомерное отношение к «низам», чувство безнаказанности по отношению к тому, что

¹ ГАРФ. Ф. 10035. Оп. 1. Д. п-7698. Далее используется
следующее сокращение: 10035/1/П-7698.

² ГАРФ. 10035/1/П-67528.

творилось в пределах их собственной компетенции. Без учета этого фактора трудно понять готовность со­трудников НКВД к соучастию в репрессиях против своих сограждан, достигших пика к 1937 г.

Выходцев из Кунцевского райотдела НКВД объ­единяло не только участие в кадровой карусели и на­личие компромата в личном деле (как правило, его портило непролетарское социальное происхождение). Решающее значение имела их близость команде Алек­сандра Павловича Радзивиловского, занимавшего с марта 1935-го по июль 1937 г. пост заместителя на­чальника УНКВД Московской области. Складывается впечатление, что кадры с червоточинкой ценились особенно высоко, ибо готовы были беспрекословно выполнять любые указания начальства, осведомленно­го об их темном прошлом. Арестованный в 1938 г. на­чальник отдела кадров управления Иван Петрович Фаворов показывал на допросе: «Радзивиловский предложил мне составить ему подробные списки по личным делам на сотрудников УНКВД МО, на коих имеется компрометирующий материал....Дней через 15—20 мною были составлены списки на 150—180 че­ловек (точно не помню) и я передал их Радзивилов-скому в январе 1937 г. Тогда же Радзивиловский дал мне установку, чтобы в работе отдела кадров прово­дить линию, направленную на сохранение оперработ­ников, на которых имелись серьезные компромети­рующие материалы»³.

Даже с поправкой на корректировку допросов в выгодном для следствия свете этот эпизод показывает, что в кадровую политику руководителей НКВД Мос­ковской области фактически переносились методы вербовки секретных сотрудников. Информация о «темных пятнах» в биографии того или иного подчи-

³ Из допроса Фаворова от 20 января 1939 г.

ненного гарантировала его абсолютную преданность, позволяла поручать ему выполнение заданий, выхо­дивших за рамки служебных. Она же выступала благо­датной почвой для складывания неформальных групп взаимной поддержки.

Данные из других сфер партийно-государственной жизни 1930-х гг. свидетельствуют о том, что формиро­вание своего рода профессиональных кланов было ха­рактерно не только для органов госбезопасности. Вы­сокая динамика социальной жизни превращала карь­ерный рост в «советскую рулетку»: один неверный шаг мог перечеркнуть все прошлые заслуги. Партийный или государственный чиновник был окружен сонмом проверяющих инстанций, каждая их которых без тру­да могла найти в его работе и компромат, и криминал. В этих условиях отбор «своих людей» и их круговая порука выступали защитной реакцией номенклатур­ных кадров на неблагоприятные условия окружающей среды.

Вопреки партийным чисткам и репрессиям груп­пы «своих людей», противостоящих внешнему миру и знающих друг о друге достаточно, для того чтобы внушать взаимный страх и уважение, постоянно раз­растались. Их общие интересы не ограничивались де­лами службы — профессиональные кланы объединяло и совместное проведение досуга, как правило, не впи­сывавшееся в представления о большевистской мора­ли. Кутежи, пьянки являлись не просто показателем низкого культурного уровня новых кадров, они сни­мали психологическое напряжение постоянной штур­мовщины, которая сопровождала каждый поворот ге­неральной линии ВКП(б).

Правой рукой Радзивиловского являлся Григорий Матвеевич Якубович, который под его руководством совершил головокружительную карьеру от помощника

начальника отдела до заместителя главы УНКВД МО. Он активно устанавливал «неформальные связи» с Кунцевским райотделом внутренних дел: в одном из его зданий, предназначенном для проживания сотруд­ников, поселилась родственница Якубовича. Комнату в ее квартире занимал, в свою очередь, сам Багликов. Подобные факты вызывали глухие протесты простых оперативников — этот эпизод фигурировал в ряде за­явлений, отправленных ими в УНКВД. «Для сестры Якубовича Багликов отдал отдельную квартиру, тогда как мы, сотрудники НКВД по Кунцевскому отделу, валялись по 7 месяцев у себя в кабинетах на дива­нах»⁴. Разбирательство закончилось в 1936 г. увольне­нием автора вышеприведенных строк из органов НКВД.

Высокие гости из Москвы частенько наведыва­лись в Кунцево, их жен и знакомых районные чеки­сты устраивали в местные дома отдыха. Отметим, что на территории района, неподалеку от Одинцово, нахо­дилась дача самого Радзивиловского, за «чекистское обслуживание» которой отвечал Берг. «Семействен­ность, бытовое и моральное разложение», которое позже признавал он сам и другие арестованные со­трудники органов госбезопасности⁵, не ограничива­лись одним районом или наркоматом. Скорее это бы­ло своеобразное отражение процесса складывания но­вой политической элиты, который не поддавался кон­тролю верховной власти.

В резолюции февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. отмечалось, что на руководящие должности в аппарате НКВД «во многих случаях люди выдвигались не по признакам их преданности партии,

⁴ ГАРФ. 10035/1/П-7698.

⁵ Из показаний Берга от 16 декабря 1938 г. (ГАРФ.
10035/1/П-67528).

способностям и знанию дела, а по признакам угодни­чества и подхалимства. В результате этого в отдельные звенья органов государственной безопасности про­никли чуждые и преступные элементы»⁶. Однако борьба с ними, как показывала ситуация в Кунцев­ском районе, и до, и после грозных решений партий­ного руководства сводилась к простой перетасовке кадров.

Еще одним фактором, способствовавшим расцве­ту устойчивых групп, связанных как служебными, так и неформальными отношениями, была невиданная служебная мобильность руководящих кадров, связан­ная с постоянными бросаниями в «прорыв» и прочей штурмовщиной. Достаточно посмотреть на послужной список любого из руководителей НКВД в 1930-е гг., чтобы увидеть, что он недолго задерживался на одном месте⁷. Чтобы справиться с очередным заданием пар­тии и правительства, каждый начальник высокого ранга таскал за собой со стройки на стройку, из учре­ждения в учреждение свиту верных людей, на которых мог положиться. Это позволяло максимально быстро наладить нормальную работу на новом месте и отго­родиться от враждебного отношения к «чужаку»⁸.

Так, после перевода в Иваново летом 1937 г. Рад-зивиловский пытался увести за собой проверенные кадры из Московского Управления НКВД. Согласно показаниям того же Берга, это выглядело следующим

⁶ Цит. по: Вопросы истории. 1995. № 2. С. 22—25.

⁷ См.: Петров Н.В., Скоркин К.В. Указ. соч.

⁸ О десанте сибирских чекистов в Москву после того, как
Леонид Михайлович Заковский стал начальником УНКВД
МО, см.: Тепляков А.Г. Указ. соч. С. 68—113. О клановости
в руководстве органов внутренних дел Украины см.: Бело-
конь С. Массовый террор как метод государственного
управления в СССР (1917—1941). Киев, 1999 (на укр.
языке).

образом: «Радзивиловский меня хорошо знал как "сво­его" человека и работая уже в Ивановской области на­чальником УНКВД, он, будучи в командировке в Моск­ве при встрече с Реденсом (новый начальник УНКВД МО. — А.В.) на стадионе «Динамо» в присутствии меня просил у последнего отпустить меня работать к нему в Иваново, а потом, когда Реденс ему в этом отказал, Рад­зивиловский порекомендовал устроить меня на долж­ность начальника АХО УНКВД МО»⁹. Берг, за которым тянулся шлейф административных взысканий, разом превратился из «мелкой сошки» — помощника секрета­ря начальника областного управления наркомата — в человека с солидной должностью. Именно он будет обу­страивать Бутовский полигон для массовых расстрелов жителей Москвы и Подмосковья, а также обеспечивать его бесперебойное функционирование.

Клановость в «верхах» процветала вопреки офи­циальной установке на то, что у большевиков «перед партией не может быть секретов». С этим, вероятно, была связана патологическая ненависть Сталина к «героям ведомственности», которые за спиной у пар­тии и ее вождя проводят свою собственную линию. Оказалось, что кадры действительно решают все — именно они, а не Сталин. Правда, в его трактовке ос­новой такого поведения выступали разного рода внут­рипартийные уклоны, «меньшевистские шатания» и т.п. Такой подход дал идеологическое обоснование первой фазе репрессий (1936—1937 гг.), обращенных прежде всего против представителей партийно-государственного аппарата.

Номенклатурные кланы на производстве и в госу­дарственном управлении СССР трансформировались в контрреволюционные группы и шпионские сети, об-

⁹ Из показаний Берга от 29 декабря 1938 г. (ГАРФ. 10035/1/П-67528).

легчая работу оперативным сотрудникам НКВД всех уровней. Вскоре, после смены Ежова Берией, пришел и их черед. Не миновала чаша сия и команду, сло­жившуюся еще в начале 1930-х гг. в секретно-политическом отделе Московского представительства ОГПУ. Впрочем, с некоторыми соратниками Радзиви-ловский был знаком гораздо раньше. Уже упоминав­шийся Сорокин начал работать с ним еще в 1925 г. в Крыму¹⁰. Тот факт, что Сорокин на некоторое время оказался начальником Кунцевского райотдела НКВД, предопределил складывание там своего рода филиала клана Радзивиловского—Якубовича за пределами сто­лицы. Благодаря трансформации в «контрреволюци­онный троцкистский заговор», детально зафиксиро­ванный в материалах следственных дел 1938—1939 гг., мы сможем проследить некоторые линии недолгой жизни этого неформального объединения.

Продолжим цитировать Фаворова: «В марте 1937 г. в отдел кадров поступил компромат на Кузне­цова, что он сын кулака и участвовал в восстании. Я его вызвал, он очень нервничал, заявил, что "мне ос­тается только застрелиться". Через 15 мин. после его ухода позвонил Радзивиловский и попросил зайти с делом Кузнецова. Посмотрев его, заявил: "Ничего особенного в деле нет, Кузнецов наш человек, его нужно перевести в более крупный район"». После этого Кузнецова перевели из Раменского райотдела в Кунцево, что открывало блестящие перспективы дальнейшей карьеры. Радзивиловский специально предупредил нового начальника, что при приеме дел от Сорокина не следует обращать внимания на недо­четы в документации.

Александр Васильевич Кузнецов происходил из зажиточной крестьянской семьи и действительно в

¹⁰ См.: Петров Н.В., Скоркин К.В. Указ. соч. С. 352, 390. 22

1918 г. вместе с односельчанами, недовольными прод­разверсткой, ходил громить волостной исполком, что позже было квалифицировано как бандитизм. Но уже в следующем году, будучи призванным в Красную ар­мию, он вступил в партию большевиков. В деревню больше не вернулся, пошел служить в ОГПУ. Темная строка в биографии преследовала его, в 1931 г. он вновь находился под следствием из-за «участия в ан­тисоветском восстании». Назначение в Кунцево, каза­лось, ставило на прошлом жирную точку. Новому члену неформального коллектива («завербованному в контрреволюционную организацию», по версии след­ствия) еще предстояло доказать свою полезность для руководства НКВД Московской области.

«Великий блатмейстер»

Уезжая на Лубянку, Сорокин рекомендовал Куз­нецову в качестве правой руки сержанта госбезопас­ности Виктора Каретникова, с которым сам уже был знаком несколько лет. Карьера последнего заслужива­ет пристального внимания, ибо является вопиющим нарушением правил и предписаний сталинской сис­темы, а сам Каретников — прямой противоположно­стью пропагандируемому властями образу чекиста как человека с «холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками». Мелкобуржуазное происхождение сводило к минимуму его шансы на быстрый служеб­ный рост в органах госбезопасности. И тем не менее Каретников начал трудиться именно там. Шустрый молодой человек, ставший сотрудником для поруче­ний в секретно-политическом отделе представительст­ва ОГПУ по Московской области, быстро стал неза­менимым и оброс необходимыми связями. Коллеги называли его «великим блатмейстеромж Сам Карет­ников позже говорил на допросе, что «моя работа бы-

ла сведена исключительно на устройство личных и семейных дел Радзивиловского, Якубовича и Солома-тина (секретарь отдела. — А.В.). Мои взаимоотноше­ния с Радзивиловским, Якубовичем и Соломатиным были настолько близки, что дома у всех них я считал­ся за своего близкого человека, а мать моя для всех семей их шила белье»¹¹.

В марте 1933 г. карьера незаменимого порученца надломилась: он был уволен из органов госбезопасно­сти за «дебош в пьяном виде со стрельбой», учинен­ный в центре Москвы. При этом Каретников избил милиционера, пытавшегося его утихомирить, но до суда дело не дошло — спасла неприкасаемость вывес­ки ОГПУ и личное заступничество Радзивиловского. Выведенный за штат, Каретников стал платным рези­дентом Дзержинского райотдела НКВД, начальником которого являлся Сорокин. Перейдя в Кунцево, тот не просто взял с собой Каретникова, но и сделал его оперуполномоченным. Каретников сохранил нефор­мальные отношения со своими бывшими покровите­лями, продолжал бывать у них в гостях, оказывать разного рода полезные услуги.

Кузнецов сразу понял, что в лице Каретникова он имеет дело с лицом, стоявшим в неформальной ие­рархии гораздо выше него самого, и смирился с тем, что тот незамедлительно начал играть роль серого кардинала. Такое положение дел пришлось признать и остальным сотрудникам райотдела¹². Свеже-испечен-

¹¹ Из допроса Каретникова от 5 февраля 1939 г. Копии
допросов Каретникова и Кузнецова включались в архивно-
следственные дела их жертв при пересмотре и реабилитации
последних.

¹² «Кузнецов был у него на поводу и Каретников как хо­
тел, так и вертел Кузнецовым» — сообщал в своем рапорте
оперуполномоченный Кунцевского райотдела А.А. Цыганов
(ГАРФ. 10035/1/П-23556).

ный сержант госбезопасности, уверенный в силе сво­их заступников, метил гораздо выше. Берг, встретив однажды Каретникова в здании на Лубянке, спросил у него, почему тот не стал начальником Кунцевского райотдела, после того как оттуда ушел Сорокин. «На это Каретников мне ответил: для того, чтобы работать начальником РО, нужно быть членом ВКП(б), а я еще кандидат в члены ВКП(б). Вот в ближайшее время мне Якубович поможет вступить в партию, а летом назначит меня начальником Кунцевского РО»¹³. И последний факт из биографии «великого комбинато­ра»: к началу массовых репрессий, в ходе которых развернется его криминальный талант, Каретникову было только двадцать пять лет.

Штурмовщина без энтузиазма —