Введение. 14 страница

Иногда крестьяне предлагали как бы "компромиссные" условия. Так, в Травянской волости крестьяне отказывались исполнять молочную разверстку, "пока не удовлетворят продуктами все население". В сходных условиях жители с.Столбовское потребовали за один фунт молока выдавать по фунту хлеба. А в Шаламовской волости Челябинского уезда крестьяне на общем собрании вынесли постановление, чтобы разверстку не выполнять до тех пор, пока не дадут товаров. (18) Нам встретился только один случай, когда, по свидетельству источника, отказ не был обусловлен не продовольственными трудностями, а просто нежеланием повиноваться. В с.Кардаиловка Краснохолмского района крестьяне отказались выполнять разверстку, имея при этом на полях все еще необмолоченные скирды хлеба. Вооруженная сила в этом случае была привлечена для мобилизации всего населения для их обмолота. (19)

Лишь в отдельных случаях мы сталкиваемся с индивидуальными отказами. В ст.Дедуровская Краснохолмского района некий гражданин Цапков "публично" отказался сдать по приказу продагента нужное количество скота в разверстку. Чтобы избежать ареста, Цапков при помощи своих родственников, ударил в набат и собрал сход, надеясь, что последний не даст его арестовать. Собравшимся на сход была разъяснена причина ареста и люди постепенно разошлись. Цапков и его две родственницы были препровождены в Оренбург в ЧК. (20)

Конкретные формы, в которые выливался отказ, выцелить очень трудно. Попытки гражданского неповиновения, вроде имевшей место в мае 1921 г. в Богородинском поселке Троицкого уезда, когда крестьяне заключили, что "разверстку выполнять не надо, а силой они [т.е. власти] взять не могут"(21), пресекались достаточно быстро и решительно.

Достаточно часто источники сообщали о происходящем очень кратко. В Кипельской волости Челябинского уезда крестьяне выступили "решительно против выполнения разверстки". Об открытом недовольстве крестьян Петровского, Покровского, Илецкого и Краснохолмского районов продорганами предупреждали чекисты летом. В Орском уезде население пос.Кутанчи "категорически" отказалось исполнять ее. О "категорическом отказе" крестьян сообщалось и из ст.Дедуровской Краснохолмского района. (22) Кровопролитием завершилось возмущение крестьян Чулкады-Тамакской волости Белебеевского уезда. Комиссар продотряда объявил о закрытии местного базара в д.Казаклар-Кубово и потребовал от присутствующих сдать добровольно все товары, как нормированные продукты, в распоряжение продотряда. Спасаясь от недовольных крестьян, продотрядовцы укрылись в домах, отстреливаясь. При этом они потеряли комиссара и еще двух человек. Прибывшие следователи арестовали 21 чел. Результаты следствия были признаны "печальными" - все виновные оказались бедняками, вроде Альмухамета Шаймухаметова. Этот бедняк, "ничего не имеющий, кормивший себя и полдюжины своих детей плетением и продажей лаптей", принимал самое активное участие в случившемся и, "держа в одной руке лапти, а в другой дубину, избивал наших товарищей до последней возможности". В качестве искупления убийства с крестьян потребовали выполнить разверстку в три дня и установить на могиле погибших памятник. (23)

Своеобразной формой отказа повиноваться были действия, предпринятые населением с.Егорьевского Оренбургского уезда. Крестьяне просто уничтожили все лишнее имущество и продовольствие. Также поступили крестьяне с.Васильевка Курганского уезда. Обвиненные в нанесении ущерба Советской власти, 21 чел. были осуждены на 1 год и 6 мес. концлагеря. В Краснохолмском районе Оренбургского уезда жители, не желая исполнять разверстку, весь не помолоченный хлеб спешили скормить скотине. В Верхнеуральском уезде, не желая сдавать мало по разверстке, крестьяне перерезали весь гулевой скот. (24)

Ответные меры властей не заставляли себя ждать. В отношении отдельных лиц это были аресты и последующее предание суду. Только в ст.Краснохолмской Оренбургского уезда за невыполнение продналога были преданы суду 43 чел. Значительное число протоколов было составлено на крестьян с.Радовки Покровского района, отказывающихся сдавать хлеб. (25)

В случаях массового отказа меры были еще более жесткими. Так. в Исаево-Дедовском районе после получения подобных сведений было решено "дать урок всему населению" на примере одного "из самых реакционных кулацких селений". В качестве такового был избран х.Благодарный Екатериновской вол. В ночь на 29 декабря в хутор введен продотряд. После того, как собранные на сход крестьяне вновь категорически отказались сдавать хлеб, были арестованы все "кулацкие домохозяева", "кроме тружеников-бедняков, кои должны были работать в контакте с продработниками". Все найденные запасы были конфискованы без всякой оплаты. Забирали практически все - очень показательны слова отчета, что "количество хлеба взятого при реквизиции определить в пудах не было никакой возможности". (26)

Специальные реквизиционные отряды были посланы в Миасский район, после того, как власти сочли, что станицы Уйская, Кундравинская, Филимоновская и Кумлякская "слабо" исполняют разверстку. [128, С.393.] Только с помощью отряда удалось добиться выполнения норм в ряде поселков Оренбургского и Орского уездов. В Верхнеуральском уезде действия продотряда 4-го продполка едва не вызвали восстания. (27)

В отношении селений, где крестьяне "саботировали" исполнение разверстки, практиковалось взятие заложников "до окончания" ее, как это было, например, в Краснохолмской станице. Своеобразное заложничество было введено в Карасинской волости Челябинской губернии. Около 200 женщин-красноармеек устроили в волисполкоме собрание, где решили, что "ни фунта хлеба в разверстку не дадут". Были проведены аресты "возмутителей", 11 чел. арестованных были освобождены только после того, как все согласились вывезти хлеб. (28)

О том, как действовали воооруженные отряды, источники стараются умолчать о деталях. Например, упоминая о нежелании крестьян в Исаево-Дедовском районе "засыпать семена", сводка говорит лишь: "при подавлении убито 24 чел." (29) Отряд в "46 штыков" был направлен в с.Абзелилово Токчуранского района Башреспублики в марте 1921 г. Было арестовано 13 "зачинщиков", израсходовано 400 патронов. Остается только предполагать, что могло происходить, если против безоружных людей (а в отчете это отмечено) было истрачено такое количество боеприпасов. (30)

Как самостоятельную форму мы выделяем "сокрытие хлеба". В принципе, сам факт, что кто-то спрятал часть своего имущества, не является криминалом. То же самое можно сказать и о хлебе. Вполне естественно, что в условиях нестабильности власти, боевых действий, роста бандитизма и преступности, отсутствия товарообмена, а то и отсутствия централизованной власти как таковой, у крестьян было нормальное стремление сохранить свои запасы. Косвенно это признавали и коммунистические власти. Так, например, в отчете о поисках хлеба в Покровском районе в декабре 1920 г. было зафиксировано, что у многих крестьян был найден хлеб урожая 1919-го, а у некоторых даже 1918 г., когда о стабильной власти в регионе не было и речи. В Исаево-Дедовском районе операционный штаб отмечал у ряда крестьян качественно сделанные схороны в земле, типа - "24 аршину глубина", куда входило 104 мешка и т.п. (31) Формой крестьянского движения сокрытие хлеба стало после того, как коммунистические власти объявили весь существующий в наличии хлеб принадлежащим государству, и, следовательно, сокрытие его - преступлением. Вот так и вышло, что сокрытие хлеба становится пассивной формой сопротивления, фактом неповиновения власти и ее распоряжениям. Учесть все случаи просто невозможно, поскольку логично предположить, что скрывали все, кому было что скрывать. Для статистического же подсчета мы ориентируемся на следственные дела, которые с огромной долей вероятия можно полагать лишь верхушкой огромного айсберга. Не зря же существовала специальная типографски выполненная форма - "анкета неплательщиков налога". В 1920 г. эта форма протеста составила 3%, а в 1921 г. - 4% всех известных случаев (в целом картина по периоду 1919-1922 гг.: 5%-3%-4% -28%). Между тем, способов сокрытия было много. В частности, определенной страховкой, как оказалось, досточно условной, было создание трудовых артелей и тому подобных объединений, пользовавшихся, хотя бы номинально, льготами. В Корниловской волости обнаружилось, что большинство населения состоит в трудовых артелях с удостоверениями Губземотдела о недопустимости у них хлебной разверстки, даже обыска. Но если учесть, что продработники с легкостью перекладывали при необходимости нормативы на середняков, руководствуясь исключительно "классовым чутьем", а в артель крестьяне вступали со своими паями, т.е. совсем беднотой никак не могли быть, то становится предсказуемым дальнейшее. Так, в уже упомянутом случае, особоуполномоченный Руцкий вынес решение, что "состав этих артелей большинство кулачки", и потому обыски были проведены и найденный припрятанный хлеб - "пудов 40" - изъят. Председатель артели Корсун, пытавшийся защитить артель, был препровожден в трибунал. Теми же мотивами руководствовался уполномоченный райпродсовещания Дворянчиков в Илецком районе, рассудивший, что "почти все зажиточные граждане состоят в коллективе, которые вполне бы выполнили 50% не задевая бедняка и середняка". Потому разверстка была им распространена и на них и выполнена на 102%. (32)

В отношении крестьян, уклоняющихся от исполнения разверстки, применялись строгие меры - при этом главной задачей было найти и изъять спрятанный хлеб. Только в одной деревне Челябинского уезда - д.Коновалова - было осуждено 10 чел. за "сокрытие хлеба с целью уклонения от разверстки". (33) Мы не располагаем точными данными по всем случаям, но, судя по имеющимся сведениям, приговоры были достаточно суровыми. Жители д.Козиной того же уезда получили 5 и 10 лет концлагеря с конфискацией. (34) Жестокой была расправа с крестьянином д.Козиной Челябинского уезда Т.Осиповым. Сколько хлеба у него было изъято, дело не сообщает, но осужден он был на 10 лет концлагеря с конфискацией, детей было постановлено передать в приют, стариков родителей - в дом старости. (35) Как оказалось и это не было пределом - в Темирском уезде уполномоченный политбюро потребовал расстрела Г.Вяльшина, у которого были найдены в степи ямы с ячменем общим количеством в 1100 пудов. На строгость решения повлияло не только количество хлеба, но и "классовая принадлежность" - Вяльшин до Октября был скототорговцем. В итоге он был осужден "только" на 5 лет принудительных работ. (36)

Конфискация распространялась достаточно широко - в Исаево-Дедовском районе, например, у отдельных крестьян помимо найденного хлеба конфискованы были сани, хомут, вожжи, дуга, три лошади и т.п. На крестьянина К.Семенова, жителя с.Божий Промысел Покровского района, был подан донос, "честным гражданином" того же села, что у того есть хлеб. Первоначально его вызвали и взяли подписку, что никакого хлеба нет. Сразу после этого был проведен обыск - протокол зафиксировал изъятое: на хуторе на гумне 50 пудов, 50 пудов овса и 11 мешков ячменя. Дома еще 42 п. пшеницы, овса 9п. 30 ф., льняного семени 6 и 30 ф., конопляного семени 1 пуд, проса 7 п., баранины резаной 4 головы, поросенок битый, уток битых 3, кур 3... Все пошло под конфискацию. Отметим, что суд, состоявшийся 17 января 1921 г. начался, судя по протоколу, в 13.03, удалился для вынесения приговора в 13.16, и уже в 13.29 был вынесен обвинительный приговор - 5 лет принудительных работ (только из-за возраста -71 год - условно). Интересна судьба конфискованного - ведь кое-что просто не могло вынести длительного хранения. Крестьяне были кем угодно, но только не дураками - они прекрасно видели, что значительная часть отбираемого у них продовольствия "для дела революции" и для "нужд голодающих миллионов рабочих Советской России" и т.п., на деле уходило на пропитание тех же продотрядовцев, уполномоченных и иных представителей новой власти. В самом деле, ведь снабжение их шло за счет крестьян.

Крайне редко на подобное обращалось внимание. Нам известно только одно дело по случаю растранжиривания продработниками собранного, когда виновные были наказаны. В октябре 1920 г. в с.Япрынцево Абрамовской волости у крестьянина Соколова было обнаружено 15 пудов пшеницы, 20 фунтов масла, "кож коровьих выделанных" - 3. Сначала ему было предложено выбирать между арестом и внеочередной подводной повинностью, а затем велено перегнать отобранный хлеб в самогон, который и был потреблен членами ревкома и продработниками под те 20 фунтов масла.

В отдельных случаях в приговоре особо оговаривалась судьба конфискованного. Так, С.Олесов, житель пос.Разсыпная Нижне-Озерной станицы был осужден на 10 лет принудительных работ, с сокращением срока по амнистии до 3-х лет. Помимо хлеба у него было конфисковано 3 овцы, 1 телега "в распоряжение опертройки", а мука и соль переданы "товарищам продотрядовцам". (37)

Думается, риторическим можно считать вопрос об отношении крестьян к тем, кто с оружием в руках отбирает последнее продовольствие, прикрываясь громкими словами и лозунгами, и почти тут же потребляет его, едва ли не на глазах ограбленных.

В 1921 г. сокрытие хлеба, несмотря на показательные репрессии, несомненно, становится массовым явлением. В отношении скрывающих хлеб как наказание в основном применялась конфискация. Так, в Покровском районе Оренбургской губернии выездная сессия ревтрибунала, разъезжавшая по селам, конфисковывала в основном скот и лошадей. (38) Челябинский ревтрибунал действовал еще более решительно. В Курганском уезде был осужден крестьянин Т.Глухих (59 лет, семья 15 чел., найдено 38 возов пшеницы и овса) на 5 лет лишения свободы (условно), с конфискацией всего имущества и оставлением семье 1/4 имущества и 1/5 недвижимости. (39) За аналогичное "преступление" крестьянин д.Монастырки Челябинского у. В.Гладышев (семья 11 чел., обыск дал 200 пудов муки, 20 - муки, 60- овса) получил пять лет концентрационного лагеря, с формулировкой: "признан виновным в том, что во время величайшей разрухи народного хозяйства, в период голода и холода и вообще народного бедствия, Гладышев, утаивая излишки хлеба, тем самым лишил рабочих сил и возможностей к производству изделий для крестьян и тем самым, усугубляя страдания рабочих и крестьян, является врагом трудового народа". (40) Классовый принцип, о котором так много говорилось, конечно же соблюдался. Но в то же время каралась и беднота. Так, в том же Челябинском уезде к суду был привлечен крестьянин Ф.Мухаркин (56 лет), до 1921 г. вообще не имевший земли, бывший ранее в работниках и только-только получивший от Советской власти землю. Теперь же у него был обнаружен скрытый хлеб 350 пудов, и он был осужден на 3 года лишения свободы с конфискацией, дом его было решено передать совету, одежду - губотсобезу, жену и тещу направить в дом старости. (41) Судя по следственным делам, карательные меры применялись не только к саботирующим решения о сдаче хлеба в разверстку, но и вообще имеющим хлебные запасы. При этом материальное положение не играло особой роли. Иными словами, людей наказывали за то, что у них есть продовольствие - и это в условиях усиливающегося голода! В 1920 г. в Курганском уезде, например, были проведены повальные обыски домов крестьян-середняков, уже сдавших хлеб по разверстке. Причем это были люди, как следует из дела, неоднократно добровольно жертвовавшие хлеб в пользу Красной Армии. Конечно же, определенный запас продовольствия был найден. Одному из них в вину было поставлено даже "сокрытие хомутов". В итоге пять человек были осуждены с формулировкой - за "злостное намерение нанести тяжкий вред советской власти в период экономической разрухи". Крестьянин д.Феклина Челябинского уезда П.Зубков, также рассчитался с государством, тем не менее, обыск обнаружил у него "излишек" 100 пудов. Во внимание не был принят факт, что у него семья в 10 человек. Сам он по приказу сельсовета отвозить найденный хлеб отказался, а когда пришли красноармейцы, то оказал им сопротивление. В другой деревне этого уезда, Березовой, Л.Камышев после сдачи мясной разверстки, зарезал всех остальных свиней. Сельсовет постановил отобрать половину мяса в пользу бедных. Камышев, сопротивляясь, нанес членам совета удары пешней. Вилами защищался от продармейца середняк А.Ковалев, житель д.Воскресенской Курганского уезда, наотрез отказавшийся отдавать найденный у него запас. Тогда же в Покровском районе Оренбургской губернии для подобной акции был задействован продотряд. Всего к ответственности им было привлечено 9 чел., трое осуждены ревтрибуналом на срок 10 лет. (42) В 1921 г. мы сталкиваемся с открытым неповиновением изъятию. В д.Б.-Тавры Б.-Окинской вол. милиционеры, не без помощи "честных граждан", обнаружили за селом закопанными с 1920 г. 7 возов хлеба. Их владелец И.Альмекаев попытался помешать раскопкам, явившись на место с бомбой и четырьмя работниками, вооруженными топорами. Кроме того, помощь ему оказывал член сельсовета Микишин. (43)

Показательно стремление властей найти какую-либо вину, своеобразную "зацепку" для наказания. Так, в ноябре 1920 г. в с.Адамовка Покровского района у И.Маленького было обнаружено 10 пудов затхлой пшеницы с мякиной и соломой. Обвиненный в сокрытии и "сгнинении такового", он был осужден к лишению свободы и принудительным работам на 7 лет. (44) То же мы наблюдаем и в 1921 г. В сентябре в Долгодеревенской ст. был осужден крестьянин-бедняк А.Храмацких, у которого после сдачи разверстки был найден запас овса урожая 1918 г. Часть овса к тому времени уже попортилась. Примечательна формулировка приговора: за то, что "сгноил овес и нанес ущерб Советской республике". (45)

В 1922 г. форма "сокрытие хлеба" исчезает, на наш взгляд, по нескольким причинам. Многое из того, что можно было изъять, уже было изъято, а кроме того, изменилась политика, власть стала допускать свободную торговлю, и в условиях постоянного террора в отношении скрывающих, крестьянам стало просто выгодно избавиться от запасов, переведя их в иные ценности.

Однако тогда же в отчетах появляется новая, ранее не наблюдаемая форма - сокрытие пашни (10%). Изменились условия хозяйствования, введен продналог - и как следствие, продолжается поиск крестьянами новых способов уклонения от налогового бремени.

Во второй половине 1920 г. появляется новая форма - разбор хлеба. В 1921 году она становится одной из самых массовых форм протеста - если ранее такое случалось в 3% случаев (1920 г.), то в 1921 г. крестьяне разбирают со складов и ссыпных пунктов забронированный семенной материал в 22 % случаев. Это вполне объяснимо, если вспомнить об усиливающемся голоде. На наш взгляд, распространенность этой формы свидетельствовала о падении авторитета власти и нарастающем конфликте с ней. Не дождавшись от властей помощи, крестьяне вынуждены были пытаться спасать себя сами и потому они стали переходить к более решительным действиям.

Тонкость заключалась в том, что когда крестьянам предлагали сдать хлеб на ссыппункты, то речь велась всего лишь о сохранении их хлеба до нового урожая. На самом же деле производилось "отчуждение хлеба на государственные ссыппункты". (46) Идея хлебных магазинов была для крестьян вовсе не нова - еще до революции крестьяне сдавали свой хлеб на хранение, а потом, при необходимости, получали его обратно. В условиях голода таковая необходимость была очевидной, но власти заговорили о "покушении на самовольное разграбление государственных хлебных запасов". Крестьяне этого понять просто не могли. Потому-то, например, в Исаево-Дедовском районе Оренбургской губ. "чуть ли не ежедневно той в той, то в иной местности многолюдные сборища к хранилищам". И хотя чекисты сообщали, что "конфликты разрешаются мирно, зачинщики арестовываются" (47), ситуация тем самым все равно не разрешалась. Естественным следствием была эскалация насилия с обеих сторон. В 1920 г. конфликты такого рода имели место преимущественно в Оренбургской губ. - Шарлыкском, Орском, Покровском районах. В дальнейшем они стали повсеместны. Определенную роль в этом сыграло распространившееся мнение, что введение продналога есть ни что иное, как осуждение самой коммунистической властью продразверстки, "поэтому хлеб на ссыпных пунктах - считается крестьянским." (48) Сколько бы власти не именовали свершившееся "расхищением", "разграблением", это менее всего было стихийным явлением, близким по сути к уголовному. Напротив, крестьяне демонстрировали свою организованность. В Новоуральской вол. Оренбургского уезда разобранный хлеб был распределен между собравшимися по твердым ценам. [112, С.404.] Именно о "раздаче хлеба" говорит источник, касаясь событий в с.Васильевка Орского уезда. В ст.Нижне-Самарской Троицкого уезда протестующие крестьяне окружили амбар, где находился намеченный к вывозу хлеб, и всю ночь охраняли его. Одновременно амбар охранялся тремя патрулями, присланными военкомом. Наутро эти патрульные были просто оттеснены от дверей и хлеб был разобран. (49)

Важным фактором, стимулировавшим крестьян на активные действия, было прохождение повстанческих отрядов. Продвижение в район "банды" Охранюка в апреле "дало повод" крестьянам Дедовского района в Дмитриевской и Васильевской волостях разобрать часть хлеба с ссыппунктов - всего более 40 тыс. пудов. По данным чекистов, обратно "удалось собрать самое ничтожное количество". (50) В Александровской же волости волисполком, "под давлением толпы граждан" и слухов о продвижении Охранюка самостоятельно разрешил выдать с ссыппункта 7800 пудов (по другим сведениям 8504) зерна разных культур. Этот хлеб потом так и не был найден. Сходная ситуация сложилась в Орском уезде, где под воздействием слухов о приближении Охранюка крестьяне пяти сел разобрали ссыппункты. (51)

Именно эта форма (за исключением восстаний, конечно) вызывала наиболее жесткую реакцию властей. И понятно почему - зараз разносилось по 200 пудов, 400, 500, 700, 800 и даже 6 тыс. (52) Кроме этого это было действительно массовое выступление, фактически охватывавшее все селение и сплачивавшее односельчан перед общей бедой. В рапортах с мест присутствует естественное упоминание о руководящей роли в происходящем "кулаков". Однако и коммунистические власти были вынуждены признать активное участие деревенской бедноты. (53) Значительную роль в разборах сыграли женщины - они были и инициативной, и организующей силой.

Каждый подобный случай неизбежно завершался репрессиями со стороны властей. Обязательно были аресты и привлечение к ответственности "зачинщиков" (термин невольно перекликается с аналогичным из жандармского делопроизводства). Аресты были достаточно массовыми. Так, после разбора хлеба в ст.Кичигинской Троицкого уезда там было арестовано 19 человек. В села вводились вооруженные отряды: в некоторых источниках указывалось особо, что это были "рота коммунаров в 100 чел. при 2-х пулеметах" или просто "рота коммунистов". Использовались и т.н. "карательные отряды"(!) райпродкомов. (54) Задача подобного рода отрядов заключалась в сборе хлеба обратно, а также охраны пункта и "упреждения возникшего волнения". Обращает на себя внимание факт, что коммунистическая власть доверяла в этом только своим. Красноармейцы, иногда привлекаемые для поддержания порядка, в массе своей сочувствовали крестьянам, а кое-где и принимали их сторону, как это было в Заманиловской волости Куртамышского уезда, где красноармейцы, охранявшие ссыппункт, помогали крестьянам разносить оттуда зерно.

Разборы вызывали жесткие ответные меры - ревкомы требовали возврата хлеба обратно, угрожая при этом самыми строгими карами, вплоть до конфискации имущества. Но и это не всегда срабатывало. В Илецком районе крестьяне разнесли с мельницы около 200 пудов. И хотя были проведены аресты (19 чел.), возвращено было только 24 пуда. (55) В с.Сысоево Троицкого уезда крестьяне продолжали растаскивать хлеб, несмотря на предупредительные выстрелы вверх охраняющих хлеб красноармейцев.(56) Сельские власти по-разному реагировали на происходящее. Так, в Заманиловской волости Куртамышского уезда, местный совет, "боясь расправы рассвирепевших крестьян", бежал. А в Троицком уезде, напротив, все действия возглавили члены станисполкома, за что и были потом арестованы. (57) Мы считаем допустимым отнести к этой группе несколько случаев, когда крестьяне пытались разобрать хлеб, но власти успевали упредить это - "намерение было отбито". (58)

Особый вариант разбора хлеба заключался в разносе его уже не со склада, а в время вывоза с такового. Можно предположить, что с хранением хлеба на ссыппункте в родном селе, или хотя бы в волости, крестьяне еще как то мирились. В Курганском уезде власти столкнулись с необычной готовностью крестьян исполнять подводную повинность - возить хлеб на станцию. Позже выяснилось, что при этом они заезжали к себе домой, где сбрасывали 1-2 мешка. Отсутствие правильного учета на месте делало это практически безнаказанным. (59) А в Становской волости Куртамышского уезда крестьяне с ссыппункта выехали, но на станции не появились, развезя все 158 подвод с хлебом по домам. В Исаево-Дедовском районе при перевозке с Марьевского ссыппункта в Исаево-Дедовский райпродком хлеба толпой и самими возчиками было разнесено 240 пудов муки, возвращено было только 204. Из прочего крестьяне успели выпечь хлеб. В июне в Куртамышском уезде крестьяне д.Пески точно также остановили возчиков и разобрали 112 пудов. Показательно, что возчики вернулись с выданной им распиской, что "взято для голодного населения". Точно также - выдав расписку - поступили демобилизованные красноармейцы Усть-Уйской станицы, распределив при этом хлеб честно поровну - по 20 ф. на едока. (60) Подобные действия крестьян были явно не стихийными. Так, в с.Дмитриевке Исаево-Дедовского района Оренбургской губ. был устроен специальный сход, где решали - "как лучше похитить хлеб и все продукты продовольственные с пункта". И когда хлеб на 20 бричках под охраной отряда красноармейцев стали вывозить из села, то толпа окружила их, и крестьяне стали тащить мешки с возов. Предупреждения не подействовали, охраной было сделано несколько выстрелов в воздух. На это последовали выстрелы из толпы, и тогда охрана открыла огонь по толпе. За сельчан заступилась сельская милиция. Любопытно и показательно, что последующее расследование "конкретных виновных не выявило". (61) Такого же рода действия, но уже как бы "по затихающей", мы наблюдаем и в 1922 г., где они составили, тем не менее, 10% от общего числа.

Следующую форму протеста - воспрепятствование вывозу хлеба - можно было бы и не выделять особо, приплюсовав факты к прежней группе. (По 1920 г. - 2%, по 1921 - 8%). Но здесь мы имеем дело хотя и со схожим явлением, но все же несколько особым. Здесь речь идет о намерении сохранить хлеб на своем ссыпном пункте или просто в своем селе - т.е. не требуя возврата его, крестьяне, тем не менее, не соглашались с передачей его еще кому-либо - неважно, сдачей ли в разверстку, или же просто в перевозе в иное хранилище вне их контроля.

Чтобы перекрыть дорогу хлебному обозу, который, естественно, охранялся вооруженными людьми, нужна была определенная организация крестьянской массы. Решимость обеих сторон во что бы то ни стало добиться своего делала ситуацию крайне взрывоопасной. В с.Сенцовка Оренбургского уезда в октябре 1920 г. крестьяне не позволили даже въехать в село подводам, присланным за хлебом. На все уговоры агентов райпродкома, чекистов и красноармейцев крестьяне отвечали: "не дадим". Они буквально отбили у чекистов односельчанина, схваченного как "горлодера". Только залп в воздух подействовал на собравшихся. (62) На крестьян Половинской волости Челябинского уезда не подействовали и предупредительные выстрелы. Там крестьяне, преимущественно женщины, среди которых было много жен красноармейцев, неоднократно останавливали подводы, везущие хлеб на ссыпные пункты, сбрасывали мешки с хлебом, разгоняли подводчиков. К общественным амбарам ставили караулы, чтобы воспрепятствовать вывозу. Т.н. "подстрекатели" (еще один жандармский термин) были арестованы. 20 октября 1920 г. толпа до 500 чел., преимущественно женщины, собрались перед волиспокомом и стали требовать освободить арестованных. После стрельбы вверх толпа разбежалась, но вскоре вернулась. Теперь впереди шли женщины- красноармейки, заявившие, что "в нас стрелять не посмеют, а то вернуться со службы наши мужья, они тогда нас защитят". В итоге начальник милиции был вынужден освободить арестованных. Вновь аресты удалось провести только после прибытия красноармейского отряда. (63) В декабре 1920 г. несправедливые действия властей Куртамышского района подняли все население Столбовской волости. Волость сдала все полагающееся по разверстке, но затем райпродком потребовал сдать еще 9000 пудов хлеба "взамен других несданных волостью продуктов". Хлеб было решено взять из запасов семенного фонда на столбовском складе, где хранилось более 3000 пудов. К волисполкому собралось до 400 чел., преимущественно красноармеек. Крестьяне разогнали уже прибывшие подводы и вытребовали от волисполкома выдачи им ключей от амбаров. В течении несколько дней крестьяне сами охраняли склад. Попытка властей установить к складу свой караул не увенчалась успехом - он был обезоружен и разогнан. (64) В набат ударили в ст. Луговской, когда увидели, что со склада пытаются вывезти хлеб. Собравшаяся толпа человек в 250-300 не позволила этого сделать. Зерно было внесено обратно и амбар демонстративно заперт на два замка. (65) В пос.Лейпцигский крестьяне отказались грузить хлеб на подогнанный маршрутный поезд. Они утверждали, что этот поезд "везде совался" - в Омск, Курган, Кустанай, станцию Еманжелинскую, и что его повсюду гнали. Часть собравшихся стояла за то, чтобы поднять население на ноги, и идти на ссыпной пункт, что они хлеб возить не дадут, и что они не боятся пулеметов и штыков. В создавшемся положении по предложению райкома Р.К.П. было решено вывоз прекратить до прибытия из Троицка вооруженной силы. Собрать и вывезти зерно удалось только после прибытия отряда красноармейцев. (66)