Работа в земских больницах 15 страница

Вслед несутся очереди, слышны крики ярости, боли, вопли раненых, но не

можешь уже вернуться, чтобы помочь. Паника, только паника и страх. Страх

размазывает тебя по асфальту, он заставляет тебя бежать только по прямой с

бешеной скоростью. А тебе же кажется, что стоишь на месте. Ты несешься в

темноте по площади, которую несколько часов назад брал, сражаясь за каждый

сантиметр. Она усеяна еще не убранными телами как наших бойцов, так и духов.

Ты спотыкаешься об них, падаешь, вскакиваешь и снова вперед. Трупы твоих

друзей у тебя уже не вызывают больше никаких эмоций, никакого желания или

жажды мести. Чувствуешь только одно - раздражение. Раздражение от того, что

они мешают тебе бежать. Сил и так немного, а тут еще они лежат.

Чувствую, что силы уже на исходе. Сбавляю темп. Вокруг много наших

бежит. Такие же, как и у меня, вытаращенные глаза, в которых человеческого

уже мало осталось. Распахнутые рты в безмолвном крике. Никто не кричит.

Никто не матерится. Все берегут силы для бега. Духи близко не приближаются к

нам. Видимо, боятся в темноте нарваться на отпор. Не надо загонять мышь в

угол, она тогда становится агрессивнее и страшнее кошки.

В темноте мы сбились с ориентира. Теперь бежим уже не назад, к мосту, а

в сторону Дворца Дудаева. В небо над нашими головами поднялись ракеты и

осветили несущееся стадо. Это мы. Нет ничего человеческого в этих лицах,

глазах, дыхании, взгляде.

Ударили автоматы и пулеметы. Первые ряды были выкошены, остальные на

бегу, стараясь не останавливаться, попытались развернуться. Задние налетали

на передних, сшибали их на землю, падали сами. Поднимались. И вновь бег. Бег

в темноте. В глазах от усталости пляшут искорки. Никто никому не помогает.

Раненые стреляются, кто-то пытается уползти в темноту. Подальше от света

вездесущих ракет. Луна-предательница, сука, тварь гребаная, светит уже не

хуже ракет, пробиваясь сквозь завесу дыма от пожарища. Силы уже почти

оставили меня. Господи! Только не плен! Лучше смерть, только не плен!

Помоги, Боже! Помоги! Спаси и сохрани меня!

Перешел на быстрый шаг. Воздуха не хватает. Хочется сорвать с себя

бронежилет и бушлат и открытой грудью упасть на мокрый от крови асфальт. И

лежать, лежать, тяжело дыша, восстанавливая дыхание. Нет! Нельзя. Подойдут

духи и тогда - плен. Нет, только не плен! Я попытался вновь бежать.

Кровь бьется в черепной коробке, как сибирская река на пороге. Она

бурлит, пенится, пытается своротить мешающие ей камни. Переворачивает их,

шевелит. Кажется, что от перенапряжения и давления череп сейчас взорвется.

Нет сил бежать. От перенапряжения я почти ничего не слышу, кроме шума

собственной крови в ушах. Перехожу на шаг. Автомат вешаю себе на шею и

складываю на него руки. Все тело налито кровью. Не то что бежать, просто

переставлять ноги тяжело. Справа подбегает боец, без слов подхватывает меня

и тащит за собой. Пробежав несколько метров, я понимаю, что сил нет и я могу

только затруднить солдатский бег. Голос, продирающийся сквозь рваные бронхи

и никотиновые пробки, чуть слышен:

- Иди. Иди. Я тебе не помощник.

- А как же вы?! - мне в ухо почти кричит солдат.

- Иди. Я сам... - мне трудно говорить, не то что бежать.

- Я не брошу вас! - в голосе солдата слышно отчаяние.

- Пошел на хрен. Выбирайся сам. Я пойду следом, - из последних сил

двумя руками отталкиваю солдата. Мы разлетаемся в разные стороны.

Солдат удаляется прочь. Последний толчок отнял у меня последние силы. Я

сажусь на землю. Тяжело дышу. Сплевываю на асфальт тягучую слюну. Сердце

бешено колотится. По учебе в военном училище знаю, что после бега нельзя

сидеть, клапаны у сердца могут захлопнуться и не открыться. Но ходить нет

сил. Когда из глаз ушли пляшущие искорки, обвел тяжелым, затуманенным взором

вокруг себя. Автомат так и продолжал болтаться на шее. Не было сил снять

его. Не было сил просто шевелиться.

Поодаль сидели, лежали, полулежали фигуры. В основном это были офицеры.

Понятно, возраст уже не тот, и, конечно, физическая подготовка тоже. А

гражданские возмущаются, что военные так рано на пенсию уходят. Если среди

нас и были те, кому за сорок пять, то среди живых их потом не обнаружили,

это я гарантирую. Некоторые сидели на трупах. Может, и удобно, но я еще не

дошел до такого состояния, до той черты, когда в полнейшем отупении ты

ничего не соображаешь. Все просто сидели и смотрели в сторону противника.

Кто-то был готов, отдохнув, продолжить прерванный бег. Но большинство, и я в

том числе, готовы были принять последний бой. Не было сил бегать. И

просыпался разум, страх отступал. Начинала говорить злость. Когда

просыпается злость - это хорошо. Значит, ты еще не совсем скотина, не совсем

животное. Остатки человеческого разума у тебя присутствуют. Но разум - это

хорошо, однако пора было подумать, как сматываться из этого пекла, как

спасти собственную шкуру, задницу. О душе как-то не вспоминалось в этот

момент. А о Боге вспоминалось, как о некоем могущественном покровителе, на

которого возлагались надежды по спасению бренного тела.

Закашлялся. Долго, мучительно больно выходил комок никотиновой слизи.

Бля, надо бросать курить, а то однажды сигареты не дадут мне добежать до

спасительного камня, бугорка, ямки. Выплюнул комок мокроты. На языке

чувствовался вкус крови, значит, и часть родных бронхов тоже выскочила

наружу. Я глубоко вздохнул, и в груди вновь закололо, снова начался

удушливый приступ кашля. С большим трудом откашлялся. В груди болело, и

хотелось ее разодрать, пустить туда свежий воздух. Устал я от беготни на

длинные дистанции. Мне бы что-нибудь попроще, покороче, поспокойней.

Говорила мне мама: "Учи английский".

Глава 10

Тем временем отдыхающие, отдышавшись, начали подтягиваться друг к

другу. По приблизительным подсчетам выходило, что тут находилось около

пятидесяти человек. В основном офицеры, но было и немало солдат и

прапорщиков. Многие уже сбросили с себя бронежилеты, чтобы было легче

бежать. Лица были растерянные. Все активно вполголоса начали обсуждать

происшедшее. После сильнейшего потрясения, после унижения, стресса всем

хотелось выговориться. Обвиняли в основном руководство группировкой. Все

считали, что бригада сделала все от нее зависящее.

- Всыпали нам по первое число.

- Ублюдки, потеряли всю бригаду!

- Какой хрен, потеряли. Многие вышли из зоны обстрела.

- Хрен! Не вышли! Видел, как танки горели?

- Видели. Все видели. Танков семь-восемь точно подбили!

- А наши почему не стреляли?

- Как почему? Нас бы там и похоронили!

- Да лучше бы похоронили свои, чем как трусы бежать.

- Так чего ты бежал? Остался бы там. Героя бы посмертно дали.

- Ага, догнали и еще бы поддали!

- От этих ублюдков из Москвы и Ханкалы дождешься благодарности.

- Если бы не эти придурки с их чмошным планом атаки в лоб гребанной

площади, так не драпали бы сейчас, как шведы под Полтавой!

- Чмыри!

- Пидорасы хреновы!

- Ролин, наверное, специально другие войска не вводил в действие, чтобы

нашу бригаду духи в капусту покрошили!

- Точно, он наш бунт на "Северном" простить не может!

- Где этот хмырь?

- Сюда бы его. Я бы посмотрел на него!

- Один х... нас обвинят в том, что штурм не удался.

- Да пошел ты...

- Вот увидите. Скажут, что план был великолепен, но мы с самого начала

были против него и поэтому отказались его выполнять.

- Может, и в теплых чувствах к Дудаеву обвинят.

- Пошел на хрен со своим Дудаевым.

- Он такой же мой, как и твой.

- В гробу в белых тапках я его видел!

- Пока он нас с тобой пытается в гроб загнать.

- Хрен загонит.

- Уже полбригады загнал.

- Точно, может и до нас добраться.

- Надо сматываться отсюда!

- Куда?

- На свой берег. Туда техника бригадная ушла?

- А может, там духи засаду устроили?

- Все может быть, но не вечно же здесь торчать.

- Правильно! Надо уходить.

- И чем быстрее, тем лучше.

- А нас не арестуют?

- За что?

- За то, что приказ не выполнили!

- Всю бригаду не арестуют.

- Сейчас не тридцать седьмой год!

- Да и не сорок первый, когда в тылу заградительные отряды выставляли.

- Правильно!

- Приказа как у Сталина, "ни шагу назад", не было!

- Был только один приказ!

- Какой?

- Нефтеперегонный завод не трогать!

- Ублюдки, недоноски, скоты уребищные, подлецы, подонки, чмыри,

гондоны, пидорасы, предатели! Подставили!

- Не ори! Духи услышат.

- Да хрен на них. Пусть слушают.

- Хочешь быть "двухсотым"? Пожалуйста! Но без нас. Иди. Там духи ждут.

- Хватит звиздеть. Надо уходить.

- Правильно.

- Быстро уходить.

- А если засада?

- Будем биться, а что делать?

- Радиостанция у кого есть?

- У меня, - из темноты выступил боец с большой радиостанцией за

плечами. Почему он ее не скинул во время "кросса" - неизвестно.

- Вызывай наших, - по голосу похоже, что говорил комбат первого

батальона.

Радист забубнил в телефонную гарнитуру. Через минут пять ответили.

Радист протянул кому-то гарнитуру, и уже тот заговорил. Все оживились.

- "Сопка-25", я - " Уран-5"! Как меня слышите? Я вас тоже хорошо. Где

мы? - и из темноты он спросил у нас:

- А где мы, мужики?

- На юго-восточном конце площади. Метров триста до моста. Спроси,

готовы ли они нас поддержать огнем, если при прорыве духи обстреляют.

- Алло, "Сопка"! Мы на юго-востоке площади, примерно до моста метров

триста! Если будем форсировать - поддержите нас огнем! Как вас там нет? А

где вы? А мы как же? Понял. Пробиваться к старому КП бригады. И это все?

Что? Кого ранило? А где он? А Сан Саныч? - комбат нарушал все мыслимые

правила радиообмена, но всем было глубоко наплевать на это. Кому не нравится

- приходи арестовывай. Все внимательно следили за переговорами.

- Так что делать? Это я сам тебе могу посоветовать. Куда вы едете? Вас

преследуют? Много наших "коробочек" пожгли? Сколько? Ни хрена себе! А что

делать-то будем? Да, я понял, что к старому КП подтягиваться. А мудаку

Ролину доложили? Ну и что он сказал по поводу подкрепления? Ничего? Скотина!

Все. Отбой. Конец связи.

- Ну, что там?

- Да говори, не тяни кота за хвост.

- Тихо. Не мешайте. Пусть говорит.

- Так вот, мужики, - было слышно, что тяжело говорить ему, - первое -

Бахеля ранило...

- Как ранило?

- Он жив?

- Куда ранило?

- Где он? - послышались встревоженные возгласы.

- Не перебивайте, дайте я расскажу, а потом уже и спрашивайте!

- Не томи, рассказывай!

- Бахеля ранило в ногу, в бедро. Ранение тяжелое.

- Жить-то будет?

- Да заткнись ты, мудак! - послышался раздраженный окрик.

- Не ори. Сам мудак.

- Сейчас подойду и башку твою тупую вскрою. Заткнись, скотина!

- Сам скотина! - в темноте не было видно спорщиков. Луна и взлетающие в

отдалении осветительные ракеты отбрасывали только неясные, неверные, ломкие

тени.

- Бля, да вы уйметесь или нет?

- Сейчас встану и обоих успокою! - послышался голос командира первой

роты второго батальона. Жив, значит, курилка!

- Еще раз для особых тупых повторяю: командира бригады ранило в ногу. В

бедро. Ранение тяжелое. Без сознания его отвезли на "Северный". Все. Это

первое.

- Что еще слышно о командире?

- Бля, вы что такие тупые?

- Дайте человеку рассказать, а потом свои глупые вопросы задавайте!

- Рассказывай.

- О командире больше ничего не известно. Знают лишь, что его повезли на

"Северный", но там не пробились - духи заслон поставили. Пробились на

Ханкалу, а оттуда "вертушкой", после первой операции, оттащат на "Северный".

- Ну, слава те, Господи...

- Ты заткнешься, урод, или нет?

- А дальше?

- Бригадой временно командует Билич.

- Сан Саныч?

- Ну а кто еще? У нас что, много Биличей?

- Бригадой командует Билич, - вновь повторил комбат, - они ушли,

пробились на юг. Часть техники ушла через мост, но ее там сейчас нет...

- Звиздец бригаде!

- Точно. Растащили, разбили... - в голосе говорящего послышались

истерические нотки.

- Заткнись, истерик!

- Дальше что?

- Подожгли, уничтожили у нас пять танков, три БМП...

- Пять танков?

- Точно, звиздец бригаде!

- Да замолчите вы или нет?

- Предложено самостоятельно пробиваться на место дислокации старого КП

и там ждать, когда подтянутся остальные. Вот теперь у меня все!

- А они куда поехали?

- У них на хвосте духи. Пару раз напоролись на засаду. Потеряли еще

человек пять и теперь, разбившись на мелкие группы, будут собираться на

старом командном пункте.

- Весело!

- Разбили нас, как немцев в Великую Отечественную под Курском.

- Да заткнись ты, урод несчастный!

- А что вы из себя героев корчите!

- Надо идти к духам и сдаваться. Они же первую колонну танковую в

ноябре прошлого года, кого в живых оставили, отдали же назад!

- Хрен они тебя отдадут!

- Забыл, что они с нашими пленными делали?

- И мы тоже сами хороши...

- Да, руки у нас по самую шею в крови.

- Пощады не будет.

- Это факт.

- Так что делать будем?

- Как что? Пробиваться к своим.

- Сначала до любой части добраться, а затем уже до старого КП.

- А как туда добраться?

- А хрен его знает.

- Давайте по карте посмотрим.

- Карта сорок седьмого года выпуска, это все равно что по пачке

"Беломора" смотреть.

- М-да. Надо пробираться к своим.

- Давайте для начала с этой долбаной площади уберемся.

- "Давай". Легко сказать "давай". А куда идти? В какую сторону? Через

мост?

- Попробуем через мост, ведь часть бойцов ушли через мост. Вроде

большой перестрелки не было.

- А вы на месте духов, когда нас отбили, оставили бы мост без

прикрытия?

- Не-е-е-т, наверное.

- Вот то-то и оно. Мы же с ними одни военные училища заканчивали. Так

что и думаем мы одинаково.

- Не думают они. Они же "чурки"!

- Если бы они были "чурками", то мы бы здесь не сидели и не тряслись от

страха!

- Это точно!

- Надо уходить, как мы шли - на юго-восток, а там, может, как-нибудь и

переберемся на тот берег.

- Ублюдки гребаные!

- Это ты про кого?

- Да про всех! И про москвичей и умников из Генерального штаба, и

мудаков из Ханкалы и Моздока. И про Гаранта нашей Конституции и министра

обороны, и про духов сраных! На кой ляд мне сдалась эта дыра - Чечня?

- Не ной!

- Я ною? Я жить хочу! Понимаете? Я хочу жить!

- Ну и живи, мы-то тебе не мешаем.

- Вы не мешаете, а вот московские недоноски мешают.

- Они всей России мешают. Ну и что?

- Как что? Пошли на Москву!

- Прямо отсюда?

- Ты сначала с этой площади выберись, а затем уже собирай войска в

поход на Москву!

- Эх, нет у нас лидера, вождя!

- Вожди только у индейцев и племен.

- Хватит звиздеть! Уходим.

- Куда?

- На юго-восток, другой дороги нет.

- А может, через мост рискнем?

- Иди рискни.

- Добровольцы есть, чтобы мост проверить?

Тишина, разрываемая очередями возле Госбанка и визгливыми криками

чеченцев.

- Нет никого. Значит, пойдем через юго-восток. Днем оглядимся,

отсидимся, с нашими свяжемся. Пошли.

- Пошли.

- А может, все-таки через мост?

- Иди. Тебя никто не держит. Иди.

Мы пошли. Растянувшись метров на тридцать как в длину, так и в ширину.

Шли неспешно. Старательно всматриваясь под ноги, прислушиваясь к каждому

шороху. Луна находилась в самом зените, освещала нам путь и нас тоже.

Духам не пришло в голову нас преследовать. Либо боялись, либо не хотели

утруждать себя преследованием. Во времена морских сражений, при Екатерине

Второй, отступающего противника не преследовали. Это называлось "строить

золотой мост". Благородная затея. Ушаков, впоследствии ставший адмиралом,

первым нарушил эту традицию и всыпал тогдашним туркам и в хвост и в гриву.

Нельзя мышь загонять в угол и лишать ее надежды на спасение. Мы были

подобны этим мышам. Пусть испуганные, затравленные, но если нас загнать в

мышеловку, то будем драться как обреченные. Никто не спешил нам помощь.

Никто не организовывал спасательных операций. Не удивлюсь, что если удастся

вырваться из этого "мешка", то окажется, что нашей бригады уже нет. Под

видом сокращения расформировали.

М-да, это не Америка. Там для спасения какого-то сбитого летчика над

Югославией отправили целый флот. И ведь спасли! В непроходимых лесах нашли и

эвакуировали. А нас? Как сказал классик: "Прокляты и забыты!"

Эх, Родина, Родина, не мать ты нам, а тетка чужая! Не хочу, чтобы мой

сын служил в твоих Вооруженных силах. Чтобы как я стрелял в собственный

народ по бездарной прихоти и политической импотенции кремлевских

алкоголиков, впавших в маразм.

Когда ты по уши в дерьме, из которого неизвестно, удастся ли выплыть,

то проклинаешь всех и вся. Весь белый свет во всем виноват, кроме тебя

одного. Но при анализе сложившейся ситуации выходило, что и нет моей вины в

этом. Нет вины и людей, идущих рядом. Есть только неуемные политические

амбиции. Если говорят пушки, то дипломатам следует замолчать.

Такие мысли роем путались в голове, пока мы осторожно, стараясь не

поднимать шума, выходили с площади. Старательно обходили, переступали через

трупы. Вперемешку лежали наши бойцы и офицеры и чеченские боевики. Все

отдавали себе отчет в том, что наших ребят уже никто не похоронит, никто не

отправит их тела на Родину. Министерство обороны здорово сэкономит на

похоронах собственных солдат. Пять лет можно не выплачивать пособие,

медицинскую страховку за гибель, не оформлять пенсию. Почему? Просто он

пропал без вести. Пропал без вести и все. Да, мы ищем, но понимаете, нет

средств, были тяжелые бои, братские могилы и прочая хренотень. Не дай Бог

вот так валяться. Я не добрый христианин. Нет! Просто не хочу свою семью

оставить без средств к существованию даже после моей гибели. Вот и

получается, что в нашей стране необходимо погибнуть так, чтобы твои бренные

останки опознали, отвезли к родственникам и закопали под оружейный залп.

Дурдом, прямо-таки дурдом. А пацанов, через которых я переступаю, не

чувствуя обычных приступов тошноты, уже не вернешь. Не вернешь и не

отправишь домой. Ни живых, ни мертвых. Не помогут здесь яростные призывы в

острой полемике депутатов-острословов. Не помогут также и проповеди в

церквях. Интересно, а почему Православная Церковь не препятствует такому

безумию, как эта война? Чертовски интересно. Не видел я здесь священников.

Один только, говорят, есть, настоятель местного храма. А в войсках или рядом

с ними никого я в рясе не видел. А сейчас местным русским, которых сначала

чеченцы вырезали как баранов, а затем мы долбили авиабомбами, артиллерией,

минами, расстреливали их дома, не ведая, что там наши, необходимо наравне с

медицинской и психологической помощью слово Божье. Где эти слуги Господни,

черт их побери?

Нет никого. Продолжается многовековая война правительства с собственным

народом. Церковь, как всегда, в стороне. А еще того хуже - поддерживает

преступную войну. История повторяется, но на новом, более качественном витке

спирали. За что, за что, Господи, мне выпало родиться в этой Тобой же

проклятой стране?!

Парадокс заключается в том, что я ее люблю и ненавижу одинаково сильно.

Могу отдать жизнь за свою любимо-ненавидимую Родину. Но только за Родину, но

не за ее правителей.

Сейчас снова стало популярным словечко "соборность". Долго я узнавал

его смысл. А смысл такой, что это извечная мечта, вера русского народа в

доброго, хорошего царя. Вот приедет барин, барин нас рассудит. Тьфу! Никто

из царей, правителей России, включая нынешних, никогда не заботился о

народе. Народ для правителей - это враг пострашнее всех вражеских агентов и

прочей заграничной нечисти. Никто не думал о благоденствии народа НИКОГДА!

Мертвый народ - это хороший народ. Очень удобно стравить два племени своей

страны. Пока они дерутся, никто никогда не вспомнит о том, а почему они так

плохо живут. Почему не платят заработанные деньги? Где пенсии? Где пособия?

Где стипендии? Как где? Во всем виноваты злые чеченцы. Все ушло на войну с

супостатом. Вот как только мы его победим, как только восстановим то, что

разрушили в Чечне, так немедленно и получите свое честно заработанное. А

инфляция? При чем здесь инфляция? Война, как вы не можете понять, что из-за

войны мы немножечко подняли цены, немножечко подпечатали денег. Ничего

страшного. Мы же не говорим, что вы их никогда не получите. Получите,

получите! Вот только потерпите. Ведь в Великую Отечественную вообще,

говорят, денег не давали. Все для фронта, все для победы! А сейчас какая

разница? Ну и что, что это мы напали на Чечню, а не они на нас? Заткнитесь и

сопите в две дырки. А то у нас много республик, будете возмущаться - и с

ними начнем войну, вот тогда точно ни денег, ни своих детей вы наверняка не

увидите!

Не видел я ни сегодня в бою, ни раньше ни соколов Жирковского, ни

чернорубашечников, выбрасывающих руку в фашистском приветствии. А именно они

больше всех визжали в девяносто третьем о патриотизме, державности,

православии, христианстве и прочей ерунде.

"Русский народ - Богом избранный!" Тьфу! Бред собачий. Паранойя! Еще

сто лет назад один православный мог другого православного без колебаний

обменять на породистого щенка, запороть по собственной прихоти до смерти,

расстрелять. Пытка на дыбе, говорят, наше родное изобретение. У других

народов, правда, были вещи подобные, но быстро вышли из моды. Например,

"испанский сапог". А пытки и тюрьмы у нас прижились с древних времен. Вот и

получается, что треть населения сидит в тюрьме, треть работает на

производстве, где условия мало отличаются от зоновских, а еще треть охраняет

и стережет в зоне и ищет кандидатов для зоны на производстве.

Строй вроде как поменялся, а привычки, система, характеры остались

прежние. Как номенклатура управляла нами, так и управляет. Правда, многие

подумали, что можно обсуждать решения Клана, Семьи, вот последние и решили

отвлечь внимание на негодный объект. А попутно еще пограбить чего-нибудь,

население подсократить. Не надо кормить, обучать. А так - пропали без вести,

да и хрен с ними. Это не Рио-де-Жанейро, это гораздо хуже. И в белых штанах

здесь ходят только в армии солдаты перед отбоем. На всех не хватает...

Все дальше и дальше мы уходили от трескотни автоматных очередей и

разрывов, от победных гортанных воплей местных аборигенов, устроивших нам

классическую танковую засаду. Хорошо ребята в училищах тактику изучали.

Малыми силами уничтожили превосходящего противника, да еще, считай, почти в

походной колонне. Ну ничего, уроды, мы вернемся, мы обязательно вернемся. И

за те позор и панику, которые мы испытали пару часов назад, мы с вас, сук,

сполна, с процентами спросим. Только разберемся с козлами с Ханкалы по

поводу обещанного подкрепления и вернемся. Вернемся, быть может, подталкивая

толстомясых полковников из Ханкалы и "Северного" впереди себя штыками. А еще

лучше - будем закрываться их телами. Жаль только, что ребята, настоящие

мужики, что лежат у нас под ногами и которых от усталости мы уже не обходим,

а просто переступаем через них, не увидят этого. Будет победа, обязательно

будет. Пусть даже это будет пиррова победа. Но она будет. Большой кровью. Не

уйдем мы отсюда. Не потому что мы не хотим, а потому что мы опасны. Будет

еще много штурмов, и чем больше нас останется здесь, на грязном, захарканном

кровью асфальте, тем лучше московским старым алкоголикам из бывшего ЦК КПСС.

Может, у лежащих здесь солдат кто-нибудь из родителей работал на

оборонном заводе, производящем патроны, снаряды, мины. И как знать, может,

именно эта пуля, осколок, снаряд, мина и убила их сына. А родителям еще не

выплатили заработную плату за произведенную продукцию. Кошмар! Нет, Слава, у

тебя действительно едет крыша, крепко едет. Такие фантазии и ассоциации не

могут прийти в нормальные мозги.

Я пошарил рукой на поясе. Во фляжке что-то булькало. Наверное,

полглотка коньяка, а хочется пить, просто хочется выпить воды. Я прибавил

шагу и дотронулся до впереди идущего. В потемках не разберешь, офицер или

солдат. "Все смешалось в доме Облонских..."

- Мужик, у тебя вода есть?

Он обернулся. Это был солдат из второго батальона. Когда перебегали

мост, он был рядом со мной. Видимо, он тоже меня узнал, и улыбнулся и

показал на уши. В лунном свете я не сразу заметил, что вокруг ушей его

толстой коркой запеклась кровь. Контузия. Очень сильная контузия. Разрыв

барабанных перепонок. Моя контузия по сравнению с его - детский лепет на

лужайке. Я жестом показал, что хочу пить. Боец согласно покивал головой и,

не останавливаясь, отстегнул с ремня фляжку. Я сделал пару глотков. Затем

протянул ему. Тот, приняв ее, допил. Пустую пристегнул к ремню.

Я достал свою и, щелкнув себя по горлу, показал, что во фляге алкоголь,

и дал ему. Тот сделал глоток и протянул мне. Жестом я показал, что можно

пить до дна. Тот с благодарностью это и проделал. Мне было не жаль коньяка.

Ему нужнее. При контузии, вопреки всем увещеваниям врачей, военные усиленно

пьют, тем самым притупляют болевые ощущения и быстрее приходят в себя.

Страшно, жутко хотелось курить. Но никто не рисковал зажигать огня. Все

тянулись в тихом безмолвии. Только треснет у кого-то под каблуком щебенка, и

все. Говорить не хотелось, и бессмысленно это. Все были раздавлены

происшедшим.

Во-первых, позорным своим бегством, потерей людей. Вон сколько их

осталось, никому не нужных, у нас за спинами. И не убрать их, не похоронить.

Во-вторых, бригада рассеяна, разбита, фактически уже потерялась.

В-третьих, командир ранен и уже не вернется к нам. Сан Саныч, конечно,

хороший начальник штаба, а вот какой он командир? Могут вообще прислать

какого-нибудь "левого" варяга. Которому наша бригада, что зайцу стоп-сигнал.

Он приедет за повышением, за орденами, а к нам будет относиться ничуть не

лучше, чем наш Президент к своему народу. Поживем - поглядим. Если выживем,

конечно.

Ну, а в-четвертых - полнейшая личная неопределенность. Что в этой

мясорубке будет со мной лично, с теми, кто бредет рядом? Никто не мог не

только что-то сказать, а просто помыслить об этом.

Сейчас из двух задач, которые ранее стояли передо мной, а именно

выполнить задачу и выжить, осталась только одна - выжить, выкарабкаться! А

потом мы уже разберемся, кто виноват в нашем триумфальном позоре. До

Президента далеко, а вот духи рядом. Сейчас мы драпаем от них, но не все

скоту масленица.

А все-таки жаль, искренне жаль, что нельзя добраться до товарища

Гаранта Конституции. Искренне жаль. Ну ничего, скоро выборы. Проголосуем

по-другому. Не за проституток-коммунистов и не за истеричного Жирковского,

нет! Будем надеяться, что, может, какая-нибудь найдется светлая голова,

которая не будет вести войну с собственным народом такими примитивными,

варварскими методами.

Эх, мечты, мечты. Мечты русского идиота, что удастся поставить хорошего

царя. Царя, который не будет грабить народ, не будет вывозить "за бугор"

народное достояние, а денежки не будет оставлять на своих зарубежных счетах,