Книга третья

Два вида словесности: истинный и ложный. Роль мифов в

Использование государственного опыта для познания частной

справедливости]

— Так в том, что больше, вероятно, и справедливость принимает большие размеры и ее

легче там изучать. Поэтому, если хотите, мы сперва исследуем, что такое справедливость

в государствах, а затем точно так же рассмотрим ее и в отдельном человеке, то есть

подметим в идее меньшего подобие большего.

— По-моему, это хорошее предложение.

— Если мы мысленно представим себе возникающее государство, мы, не правда ли,

увидим там зачатки справедливости и несправедливости?

— Пожалуй, что так.

— Есть надежда, что в этих условиях легче будет заметить то, что мы ищем.

— Конечно.

— Так надо, по-моему, попытаться этого достичь. Думаю, что дела у нас тут будет более чем достаточно. Решайте сами.

[Роль сословия стражей в идеальном государстве]

— Значит, чем более важно дело стражей, тем более оно несовместимо с другими

занятиями, — ведь оно требует мастерства и величайшего старания.

— Думаю, что это так.

— Для этого занятия требуется иметь соответствующие природные задатки.

— Конечно.

— Пожалуй, если только мы в состоянии, нашим делом было бы отобрать тех, кто по

своим природным свойствам годен для охраны государства.

— Конечно, это наше дело.

— Клянусь Зевсом, нелегкий предмет мы себе облюбовали! Все же, насколько хватит сил,

не надо поддаваться робости.

— Разумеется, не надо.

— Как, по-твоему, в деле охраны есть ли разница между природными свойствами

породистого щенка и юноши хорошего происхождения?

— О каких свойствах ты говоришь?

— И тот и другой должны остро воспринимать, живо преследовать то, что заметят, и, если

настигнут, с силой сражаться.

— Все это действительно нужно.

— И чтобы хорошо сражаться, надо быть мужественным.

— Как же иначе?

— А захочет ли быть мужественным тот, в ком нет яростного духа?

— Итак, ясно, какими должны быть телесные свойства такого стража.

— Да.

— Тоже и душевные свойства, то есть яростный дух.

— И это ясно.

— Однако, Главкон, если стражи таковы по своей природе, не будут ли они свирепыми и

друг с другом, и с остальными согражданами?

— Клянусь Зевсом, на это нелегко ответить.

— А между тем они должны быть кроткими к своим людям и грозными для неприятеля

воспитании стражей]

— В словесности же есть два вида: один — истинный, а другой — ложный?

— Да.

— И воспитывать надо в обоих видах, но сперва — в ложном?

Разве ты не знаешь, что во всяком деле самое главное — это начало, в особенности

если это касается чего-то юного и нежного. Тогда всего более образуются и укореняются

те черты, которые кто-либо желает там запечатлеть.

— Совершенно верно.

— Разве можем мы так легко допустить, чтобы дети слушали и воспринимали душой

какие попало мифы, выдуманные кем попало и большей частью противоречащие тем

мнениям, которые, как мы считаем, должны быть у них, когда они повзрослеют?

— Мы этого ни в коем случае не допустим.

— Прежде всего нам, вероятно, надо смотреть за творцами мифов: если их произведение

хорошо, мы допустим его, если же нет — отвергнем. Мы уговорим воспитательниц и

матерей рассказывать детям лишь признанные мифы, чтобы с их помощью формировать

души детей скорее, чем их тела — руками. А большинство мифов, которые они теперь рассказывают, надо отбросить.

[Отбор правителей и стражей]

— Так вот, как я только что и говорил, надо искать

людей, которые всех доблестнее стоят на страже своих взглядов и считают, что для

государства следует делать все, по их мнению, наилучшее. Даже в их детские годы,

предлагая им занятия, надо наблюдать, в чем кто из них бывает особенно забывчив и

поддается обману. Памятливых и не поддающихся обману надо отбирать, а кто не таков,

тех отвергнуть. Не так ли?

— Да.

— Надо также возлагать на них труды, тяготы и состязания и там подмечать то же самое.

— Правильно.

— Надо, стало быть, устроить для них испытание и третьего вида, то есть проверку при

помощи обольщения, и при этом надо их наблюдать143. Подобно тому как жеребят гоняют

под шум и крик, чтобы подметить, пугливы ли они, так и юношей надо подвергать

сначала чему-нибудь страшному, а затем, для перемены, приятному, испытывая их

гораздо сильнее, чем золото и огне: так выяснится, поддается ли юноша обольщению.

Кто прошел это испытание и во всех возрастах — детском, юношеском и

зрелом — выказал себя человеком цельным

— Мне тоже кажется, что это должно быть так.

— Разве не с полным поистине правом можно назвать таких стражей совершенными? Они

охраняли бы государство от внешних врагов, а внутри него оберегали бы дружественных

граждан, чтобы у этих не было желания, а у тех — сил творить зло. А юноши, которых мы

только что называли стражами, были бы помощниками правителей и проводниками их

взглядов.

[Быт стражей]

— В дополнение к их воспитанию, скажет всякий здравомыслящий человек, надо

устроить их жилища и прочее их имущество так, чтобы это не мешало им быть

наилучшими стражами и не заставляло бы их причинять зло остальным гражданам.

— Да, здравомыслящий человек скажет именно так.

— Смотри же, — продолжал я, — если им предстоит быть такими, не следует ли устроить

их жизнь и жилища примерно вот каким образом: прежде всего никто не должен обладать

никакой частной собственностью, если в том нет крайней необходимости. Затем ни у кого

не должно быть такого жилища или кладовой, куда не имел бы доступа всякий желающий.

Припасы, необходимые для рассудительных и мужественных знатоков военного дела, они

должны получать от остальных граждан в уплату за то, что их охраняют. Количества

припасов должно хватать стражам на год, но без излишка. А насчет золота и серебра надо

сказать им, что божественное золото — то, что от богов — они всегда имеют в своей

душе, так что ничуть не нуждаются в золоте человеческом.Им одним не

дозволено в нашем государстве пользоваться золотом и серебром, даже прикасаться к

ним, быть с ними под одной крышей, украшаться ими или пить из золотых и серебряных

сосудов. Только так могли бы стражи остаться невредимыми и сохранить государство.