Великобритании не следует допускать даже возможность отказа от фунта

Великобритания несет значительно более ощутимые экономические потери от введения евро, чем любое другое европейское государство.

Предполагаемые экономические выгоды от введения евро либо не существуют, либо незначительны, либо могут быть получены другими средствами.

Отказ от фунта в пользу евро приведет к существенному ущемлению права Великобритании управлять собственными делами и, таким образом, нанесет недопустимый удар по демократии.

' И тиШ Ле Еиго Соз! иКВштез Ноизе оГ Соттопз ТгаВе апВ ЫВизиу ЗеЬс! СотппПее КероП, 7 МоуетЬег 2000. Количественные оценки основаны на исследованиях, осуществленных компаниями КРМС СопзиШп и СЬапгеу УеПасой ИРК.

В мае 2001 г. опрос, проведенный агентством МОШ по заказу газеты Зип, например, показал, что 70% респондентов высказываются против единой европейскои валюты и лишь 24% — в ее поддержку. В ходе опроса, проведенного центром ЮМ для газеты СиагсИап в том же месяце, 67% респондентов заявили, что скажут «нет» на референдуме по евро.

⁶ Такой подход наглядно иллюстрируют высказывания тогдашнего министра иностранных дел Робина Кука, который, когда ему напомнили, что опросы свидетельствуют о негативном отношении большинства к евро, заявил: «Меня радует, что те же самые опросы, в которых большинство высказывается против введения евро, показывают и то, что три четверти опрошенных уверены в неизбежности его введения» (ТНе Пте 7 Ту 2000).

ЧЛЕНСТВО В ЕС:

ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ

Нередко говорят, что даже мысль о выходе Великобритании из Европейского союза недопустима. Однако отбрасывание мысли об этом, как, впрочем, и о чемибо другом, — плохая замена обоснованному суждению. Только беспристрастно взвесив плюсы и минусы, можно решить, какой путь правилен.

Немало сил было затрачено, чтобы не допустить (возможно, с самыми лучшими намерениями) возникновения этого вопроса, по крайней мере до референдума о переходе Великобритании на евро. Я хорошо понимаю, почему многие противники Экономического и валютного союза думают, что это было правильным. Им, как и сторонникам евро, известно, о чем говорят результаты опросов общественного мнения, а говорят они о том, что, в то время как против отказа от фунта явное большинство, за выход из ЕС высказывается хоть и ощутимое, но все же меньшинство*. Евроэнтузиасты сознают, что единственный их шанс победить на референдуме по евро — это представить все так, словно речь идет о членстве в ЕС. По всей видимости, они собираются прибегнуть к старой тактике нагнетания паники, которая с успехом была использована в 1975 году, когда подавляющее большинство проголосовало за сохранение членства в ЕЭС.

Это, конечно, бессовестный обман. Что бы там ни говорили европейские комиссары и проевропейские политики, совершенно ясно, что решение вводить или не вводить единую валюту не влияет на права Великобритании как члена ЕС, закрепленные различными европейскими договорами. Существует один момент, к которому евроэнтузиастам следовало бы отнестись со всей серьезностью. Спекуляция на том, что отказ от евро будет означать отказ от ЕС, может поставить их в очень неловкое положение, если они не наберут нужного количества голосов. В этом случае результаты вполне справедливо будут восприняты как

* Опрос, выполненный центром ЮМ в январе 2001 г. по заказу программы Бииси удэй дал следующие результаты: 53% респондентов полагают, что Великобритания должна оставаться в ЕС, 30% голосуют за выход, а 16% не определили своего отношения. В ходе опроса, проводившегося агентством МОК! в апрелеае 2001 г. для газеты Зип, был задан вопрос: ак бы вы ответили, если бы сейчас проводился референдум о том, должна ли Великрбритания остаться в ЕС или выйти из него?)). За сохранение членства высказались 48% опрошенных, 43% поддержали выход, а 9% не определили своего отношения.

мандат на пересмотр отношения Великобритании к ЕС, в том числе и на односторонний выход. Меня вполе устроил бы такой вариант. А вот устроит ли он их? Пустые предостережения о неизбежной катастрофе могут неожиданно стать самоосуществляющимися. Я уверена, что историю о маленьком мальчике, который в шутку кричал: олкЬ), — а потом действительно был съеден, следует перевести на все европейские языки.

O том, к чему нас толкают паникеры, можно сказать и еще което, хотя сомневаюсь, что они согласятся с этим. Концепция евро яснее всего остального показывает направление, в котором те, кто стоит у власти в Европе, намерены двигаться: это федеративное сверхгосударство. Единая европейская валюта — очередной элемент сверхгосударства наряду с европейской правовой системой, европейской внешней политикой, европейской армией, европейским парламентом и европейским правительством. В этом смысле дебаты вокруг евро есть не что иное, как часть расширяющихся, необходимых и давно назревших дебатов об отношении Великобритании к Европейскому союзу, который быстро превращается в нечто большее, чем просто союз.

Поэтому я возвращаюсь к тому, с чего начала. Давайте же, наконец, и в самом деле подумаем о том, чего мы хотим от Европы в том виде, как она есть, определим на основе трезвого расчета, сможем ли мы добиться этого, и, если окажется, что нет, зададимся вопросом: может быть, вообще лучше создать новое торговое соглашение?

Был уже целый ряд попыток составить своего рода алано прибылей и убытков от членства Великобритании в ЕС. Однако результаты разнятся, поскольку ЕС приобретает новые полномочия, да и условия за пределами Европы не остаются неизменными. Помимо прочего, намного легче нарисовать финансовую картину, чем представить экономическую ситуацию в целом.

Даже после возврата переплаченных взносов, которого я добилась в середине ВО годов, Великобритания остается крупным неттсплательщиком в бюджет ЕС. В 2000 году мы внесли 2,4 миллиарда фунтов стерлингов. С момента вступления в ЕЭС наш чистый вклад достиг 54,7 миллиарда. Вместе с тем чистый вклад, т. е. наши выплаты за вычетом того, что мы получили, не дает полного представления о ситуации. Бруттсвзнос, составивший в 2000 году 5,9 миллиарда фунтов стерлингов, также имеет значение, поскольку именно он является статьей государственных расходов, направляемых в значительной мере совсем не на те цели, которые предпочли бы британское правительство

и избиратели*. Между прочим, этот показатель неизменно удивительным образом теряется в потоке лукавых цифр, указывающих на то, как много различные регионы и районы Соединенного Королевства олучают)) от Европы. Я вполне согласна с бывшим министром финансов Норманом Ламонтом (ныне лордом), который заметил, что это апоминает предвыборный лозунг мэра СаПаулу в Бразилии: ворую, но часть украденного возвращаю**.

Причиной, по которой Великобритания несет убытки от участия в Европе, как всегда является единая сельскохозяйственная политика. ЕСХП ведет к бюрократизации и нерациональному использованию природных ресурсов. Но наиболее серьезный урон экономике она наносит в результате взвинчивания цен на продовольствие, что особенно тяжело сказывается на таких развитых урбанизированных странах, как Великобритания.

Как и другие последствия членства в ЕС, эффект ЕСХП трудно поддается количественной оценке. Например, нельзя, сравнив цены на продовольствие в ЕС и на мировом рынке, сказать, что разница и есть то, что мы переплачиваем. Причина проста: иза того, что ЕС занимается демпингом при поставках излишков своей продукции на мировые рынки, мировые цены находятся на более низком уровне, чем могли бы быть в ином случае. Тем не менее Патрик Минфорд считает, что ЕСХП в обычный год обходится примерно в 6,5 миллиарда фунтов стерлингов. При расчете из стоимости продовольствия, приобретенного по более высоким ценам, вычитались выплаты британским фермерам, а затем прибавлялись потери реального дохода от сокращения потребления продуктов питания. Эта сумма возрастает до 15 миллиардов фунтов стерлингов (около 1,5% ВВП), если учесть чистый взнос Великобритании в ЕЭС на покрытие дефицита и текущих расходов по ЕСХП***.

ОГПсе оГ Маюпа! аизПсз апс! игореап Ршапсе: ЗШетеп!: оп Ле 2000 ЕС Висе!:

апс! теазш 1:0 соипег Ггаис! апс! Гтага! пштапаетепЬ, Стпс!. 4771. Данные приведены в ценах 1998 г.

гтап Ьатопг, Зоуегеп ВпШт (Впзо!: ОисоПЬ, 1995), р. 86.

Рапс МтГогс!, ВпШт апс! Еигоре: ТНе ВаШпсе ЗНее Сетге Гог Еигореап §(1108 апс! Еигореап Визтезз Кеу!, МСВ итуегзу Ргезз, 1996, р. 3. Профессор Минфорд любезно предоставил мне последние данные. Исследование Рут Ли из Института директоров дало аналогичный результат. По ее оценке, ЕСХП обходится британской экономике в 910 млрд. фунтов стерлингов. Она отмечает, что в 1999 г. британские налогоплательщики фактически выплатили фермерам других стран ЕС субсидии в размере 2 млрд. фунтов стерлингов (Ки!:!! Ееа, САР: А СаШие ()/ РаПиге, ТНе еейог КасИса! Кегт, 100 КезеагсЬ Рарег, МоуетЬег 2000, р. 6).

Суммарные прибыли и убытки Великобритании от членства в ЕС оценить еще труднее. Например, действительно ли свободная торговля со странами, входящими в ЕС, — это неотъемлемый атрибут членства в ЕС? Или всеаки можно договориться о благоприятных условиях доступа на эти рынки в обход ЕС? (Я рассмотрю такую возможность ниже.) Далее, хотя для неэкономиста это может быть неочевидным, но за нахождение внутри европейского тарифного барьера Великобритания должна чемо расплачиватъся. Как и при старой системе имперских преференций, доступ к защищенным рынкам, несмотря на первоначальную привлекательность, может на деле пойти во вред глобальной конкурентоспособности промышленности*. Но европейский тарифный барьер в настоящее время не так уж и высок, так что достоинства и недостатки членства в ЕС с точки зрения торговли практически равнозначны.

Так что же остается в балансе? С одной стороны, имеется то, что с моей точки зрения является «самым неблагоприятным» сценарием, а именно анализ Национального института экономических и социальных исследований (НИЭСИ), в соответствии с которым одовой уровень производства в Соединенном Королевстве вне ЕС будет примерно на 2% ниже». При этом может произойти некоторое сокращение числа рабочих мест, хотя «нет никаких оснований ожидать, что за пределами ЕС Великобритания столкнется с массовой безработицей». Исследователи допускают, что не ЕС Соединенное Королевство сможет закупать продовольствие по более низким ценам, а также сократить статьи расхода в результате прекращения выплаты взносов в европейский бюджет». Вместе с тем они убеждены, что коти выгоды не покроют убытков от более высоких тарифов и административных расходов при экспорте, а также от сокращения числа инвесторов»**.

Хотя исследование и подчеркивает невыгодность выхода из ЕС, оно полностью опровергает безграмотные в экономическом и социальном плане утверждения паникеров, в частности Кита Ваза, тогдашнего министра по европейским делам, о том, что выход из Европейского союза

* Этому и другим взаимосвязанным вопросам посвятил свою статью Мартин Вулф (МаПш (ЯГ, ЫпИп оГ ипЙипЫэЬ), Ртапсш! Ттез, 18 пе 1996). Имперские преференции — система льготных ввозных пошлин, действовавшая в торговле между Великобританией и ее колониями с 1932 г. до распада империи в бО гг.

** Ме! Раш апВ Саггу Уоип, СопйпеШ Сш ОД? ТНе Масгоесопотк Ттрасг оВШгзН УпМгаа! гот Ле £[7, МаНопа! Ызшге оГ Есопопис апс! Зсша! КезеагсЬ, ЕеЬгиагу 2000.

повлечет за собой потерю 3,5 миллиона рабочих мест*. Я сомневаюсь в обоснованности других выводов НИЭСИ, поскольку не верю в невозможность установления особых торговых отношений с ЕС. Я также не думаю, что выход из ЕС может неблагоприятно отразиться на инвестиционной привлекательности Великобритании, мнение НИЭСИ по этому вопросу далеко не беспристрастно**. Иностранных инвесторов, как показывают реальные факты, значительно больше волнуют наши затраты, а не доступ к европейскому рынку сам по себе. Поскольку вне ЕС у нас появляется больше возможностей по снижению издержек, я полагаю, что приток инвестиций не уменьшится. На мой взгляд, в случае отказа от ЕСХП мы, скорее всего, снизили бы и объемы субсидирования сельского хозяйства. Снижение же цен на импортное продовольствие, которое НИЭСИ оценивает в 20%, вполне может оказаться еще более существенным.

Мнение Патрика Минфорда, высказанное в 1996 году, т. е. до того, как лейбористское правительство подписало социальный раздел Маастрихтского договора и пообещало сделать все, чтобы присоединить Великобританию к Экономическому и валютному союзу, мне кажется более здравым: «не стоит рассуждать о том, какие доводы перевешивают — за участие в Европейском союзе или против него. Имеет смысл попытаться сделать это участие успешным, хотя бы иза того, что в него вложено так много. Но если, несмотря на все наши усилия, наши партнеры не позволят создать условия для успеха, то мы сможем покинуть союз с уверенностью в том, что поступаем правильно»***.

Есть, однако, и такие, которые считают, что доводы в поддержку британского членства в ЕС не стоит воспринимать как нечто реальное. Возможно, изза того, что я родилась в семье лавочника, а может быть потому, что на посту премьеринистра привыкла отдавать предпочтение реальной действительности, я не могу согласиться с этим. Если мы сталкиваемся с неудовлетворительным отношением к себе, но не

* Кит Ваз, интервью: ОаНу ТегарН, 19 РеЬшагу 2000.

Я очень признательна ду Брайану Хайндли за то, что он позволил мне воспользоваться проектом введения к пересмотренному и исправленному изданию брошюры, написанной им совместно с Мартином Хау (Впап НшсЦеу апс! МаПш Ное, ВеПег ОУОШ?: ТНе Вепез ог Созгз оЕУ МетЪегзШр, ТЕА, 1996). Д? Хайндли подчеркивает, что неблагоприятное влияние на приток инвестиций чрезмерно преувеличивается, и указывает, что в отчете за 2000 г. Комиссия по международной торговле США оценивает его как езначительноо).

*** МшГоп!, ВпШт апй Еигоре: ТНе ВаШпсе ЗНее р. 33.

имеем реальной возможности изменить его, и если при этом постоянно урезают наше право на самоуправление, это, на мой взгляд, достаточное основание для отказа от дальнейшей интеграции с Европой.

С моей точки зрения, например, утверждения о том, что вхождение в состав более крупного образования, т. е. Европы, повышает авторитет Великобритании, совершенно неубедительны. Такое представление неверно потому, что опирается на три ошибочные посылки.

Вопервых, оно исходит из того, что лияние или, вернее, власть является самоцелью. Это не так. Расширение способности повелевать другими странами через объединение с многонациональным колоссом — крайне непривлекательный и абсолютно не соответствующий либеральным ценностям довод в пользу интеграции с Европой. Свобода всегда лучше несвободы. Политик, который утверждает обратное, должен вызывать подозрение.

Всвторых, сторонники этого взгляда предполагают, что интересы Великобритании неизбежно и полностью совпадают с интересами других стран Европы. И вновь нет никаких оснований считать, что это так. Как я уже показывала, Великобритания действительно «другая». На самом деле я уверена: если бы политики европейских стран захотели разобраться в этом вопросе беспристрастно и с пониманием дела, они обнаружили бы, что интересы их стран также «различны» и существенным образом противоречат друг другу. Увы, на территории евро это не что иное, как ересь, и евроинквизиция очень быстро разожгла бы политические погребальные костры. В любом случае, как это понял еще де Голль, британская экономика и геополитические интересы уникальны и уникальным образом отличаются от европейских. Не видеть этого и заниматься поисками наименьшего общего европейского знаменателя — глубокое заблуждение.

И, вретьих, крайне сомнительно, чтобы Европу, когда она ысказывает единое мнение» (в чем нас частенько пытаются убедить), ктонибудь реально слушал. Репутация Европы как игрока на международной арене незавидна. Это колосс на глиняных ногах, чьи отчаянные попытки добиться серьезного отношения вызывают смех. У нее слабая валюта и инертная, негибкая экономика, в значительной мере опирающаяся на скрытый протекционизм. У нее сокращающееся, стареющее население и, за исключением Великобритании, вооруженные силы, которые нельзя назвать впечатляющими. Ну и, наконец, опять же за исключением Великобритании, — не имеющая системы дипломатия. Суще

ствуют намного более эффективные способы укрепления международного положения страны, чем участие в общей европейской внешней политике, не говоря уже об общей европейской системе обороны.

ВОЗМОЖНЫЕ ВЫХОДЫ

Что же нам следует делать? Очевидный путь — попытаться в максимальной мере сохранить существующий порядок вещей и, одновременно, отказаться от нынешних и будущих механизмов, которые наносят ущерб нашим интересам и ограничивают свободу действий. Такой подход должен дать результат с точки зрения любого здравомыслящего человека, особенно здравомыслящего члена Консервативной партии:

в конце концов, стремление избегать ненужных изменений — это традиционный атрибут консерватизма. Я высказала эту точку зрения, в частности, во время выступления в Гааге в 1992 году:

Обязательно ли участие всех без исключения членов Сообщества в каждой новой европейской инициативе? Вполне может случиться так, что, особенно после расширения, лишь часть из них пожелает перейти к следующему этапу интеграции...

Мы должны стремиться к многовариантной Европе, в которой группы стран, такие как шенгенская группа, могут находиться на различных уровнях кооперации и интеграции. Конечно, подобная структура будет лишена а»уратности миллиметровой бумаги. Однако она сможет вобрать в себя все многообразие посткоммунистической Европы*.

К тому времени, когда я добралась до детального анализа ситуации в Европе, примерно три года назад, меня очень сильно стало беспокоить направление развития событий. Я видела в попытке создать вухуровневук Европу (в которой Франция, Германия и некоторые другие страны могли бы быстрее других осуществлять интеграцию), уже прочно занявшей место в повестке дня, возможность для Великобритании пересмотреть некоторые условия ее участия в ЕС. Вместе с тем нужно было зорко следить за тем, чтобы попытки сформировать «ящ)о» не ущемляли наших основных интересов. Так, этим странам нельзя было позволять навязывать другим членам ЕС свои приоритеты, в ча

Выступление на лобальной коллегию), Гаага, 15 мая 1992 г. СоНес ЗреесНез, по. 51.

стности в области регулирования единого рынка. Я настаивала на том, чтобы ценой согласия Великобритании на изменение Маастрихтского договора было индивидуальное изменение условий ряда положений, например размера нашего взноса по ЕСХП, которые в тот момент наносили нам ущерб*.

Было ли это предложение реальным в тот момент, когда я его выдвигала? На этот вопрос трудно ответить. Маастрихт к тому времени уже приобрел статус закона, и было совершенно ясно, что разговоры о децентрализации в значительной мере не более чем сотрясение воздуха. Маастрихт, кроме того, заложил основу единой валюты, хотя Великобритания и отказалась от нее. С введением единой валюты будет сделан новый скачок в направлении европейского федерализма. Однако у власти в Великобритании пока еще консервативное правительство, и, несмотря на мои сомнения по поводу его здравомыслия в сфере европейских дел, я уверена, что партия приложит все силы, чтобы удержать его от движения к федерализму.

Так или иначе, я начала выдвигать альтернативные предложения, предусматривавшие еще более радикальные изменения в наших взаимоотношениях с ЕС и направленные на сохранение или (если вам так больше нравится) восстановление законного суверенитета Великобритании. Я, например, предложила нести поправку в Закон о европейских сообществах, которая устанавливает примат решений парламента над всеми законами Сообщества, с четкой оговоркой о том, что он может прямым постановлением не признавать законодательство Сообщества». В числе прочих предложений был и «перечень защищенных вопросов, по которым может принимать решение только парламент, включая вопросы конституционного устройства и обороны»**.

Уверена, эти предложения, найди они поддержку, вполне могли составить основу полномасштабного пересмотра условий нашего участия в ЕС. Однако правительство Мейджора смотрело на вещи иначе, да и в парламенте не было необходимого большинства, чтобы одобрить хотя бы одно из них.

Положение изменилось, когда после всеобщих выборов 1997 года во главе Консервативной партии встал Уильям Хейг. Он сознавал необходимость переосмысления наших подходов и, в границах благоразумия,

* ТНе РсИН Ю Роег, р. 502. ** ТНе РаЛ Ю Роег, рр. 504505.

пытался сделать это. Увы, к тому времени Консервативная партия сдала свои позиции. Лейбористское правительство Тони Блэра пришло на Даунинстрит с твердым намерением идти по пути федерализма. В результате Великобритания приняла Социальный раздел Маастрихтского договора, от которого Джон Мейджор в свое время отказался. Г-на Блэр заявил о своем принципиальном согласии отказаться от фунта и перейти на евро, хотя и оставил дату этого события открытой. Опаснее всего то, что Великобритания, долгое время являвшаяся противницей европейской военной интеграции, теперь стала ее сторонницей. Договоры, подписанные в Амстердаме и Ницце, облегчают реализацию проекта федерализации. На ближайшее будущее Великобритания получила правительство, которое готово жертвовать суверенитетом в еще большей степени и резко возражает против любых попыток восстановить его.

В такой ситуации, принимая во внимание быстроту, с которой идет процесс федерализации в Брюсселе и других европейских столицах, у будущего консервативного правительства вряд ли будет возможность пересмотреть условия участия и одновременно сохранить членство Великобритании в ЕС. Даже сейчас создание альянса, способного остановить или хотя бы замедлить процесс (я уж не говорю о том, чтобы повернуть его вспять), требует полной трансформации взглядов Франции и Германии, а также беспрецедентного успеха британской дипломатии. Предполагать же, что это станет возможным лет, скажем, через пять, совершенно нет оснований. Именно поэтому я считаю, что на разговоры об зменяемой геометрии «уровняx», «многовариантности», ибких условияx» и т. п. не стоит более тратить времени. Переубедить никого не удастся. А впрочем, этого и не нужно делать.

Итак, какие же у нас имеются возможности улучшения условий взаимоотношения с другими странами, входящими в ЕС? На самом деле наше положение довольнстаки выигрышное. Дело в том, что Европейский союз нуждается в нас больше, чем мы нуждаемся в нем. Просто мы поставили себя в Европе так, что это не позволяет нам в настоящее время эффективно использовать собственные преимущества.

Возьмем, например, следующие три выигрышные позиции. Вопервых, мы являемся неттсимпортером продукции из остальных стран ЕС: в 1998 году объем нашего импорта составил 16 миллиардов фунтов стерлингов*. Как сторонник свободной торговли я прекрасно по

* ик Тгайе Зшшисз 1998, ОГПсе оГ Маюпа! Ззсз.

нимаю, что это вовсе не игра с нулевой суммой. Торговля приносит выгоду всем участникам. Но факт остается фактом: импорт Великобританией европейских товаров имеет огромное значение для европейских компаний и их работников. Тысячи рабочих мест обязаны своим существованием британскому импорту. Если мы попробуем пересмотреть наши торговые отношения с ЕС, как бы резко на это ни реагировали европейские политики, рабочие ЕС заставят их держать наши рынки открытыми. А это, в свою очередь, будет означать открытость и европейских рынков*. Европа не смогла бы позволить себе торговую войну с Великобританией, даже если бы ВТО и разрешила такое.

Всвторых, Европа очень нуждается в доступе к нашим территориальным водам и рыбным запасам. Мы, как я уже отмечала, и так очень много вкладываем в ЕСХП, поэтому перспектива прекращения подобных подарков вполне может поставить ЕС на дыбы. Однако помимо этого Союз и, прежде всего, Испания получает еще одно чрезвычайно важное экономическое преимущество, а именно — доступ к нашим рыбным запасам.

Пожалуй, больше всего при вступлении в ЕЭС Великобритания потеряла в сфере рыболовства. С тем, чтобы получить контроль над рыбными запасами четырех вступающих стран — Великобритании, Норвегии, Ирландии и Дании, — европейцы признали рыбные запасы «общим ресурсом», к которому все страньчлены получали равный доступ. (Норвежцы, возмутившись этим, отказались вступать в ЕЭС сначала в 1972, а потом и в 1994 году и живут с тех пор вполне благополучно: ВВП на душу населения в стране — третий по величине в Европе.) Несколько лет спустя, в соответствии с международным законодательством национальная зона рыболовства была расширена с 12 до 200 миль. После истечения десятилетнего переходного периода с момента вступления Испании с ее огромным рыболовецким флотом в ЕЭС Великобритания в полной мере ощутила неприятные последствия этого. Рыбные запасы стали истощаться, попытки же Ев

* Не буду делать вид, что официальные соглашения о свободной торговле с Европой могут обеспечить действительно всеобъемлющий свободный доступ к рынкам. Европейские нетарифные барьеры, например антидемпинговые пошлины или угрозы их применения, которые защищают, в частности, рынки компьютеров и товаров длительного пользования, всегда будут работать против нас. Но абсолютно свободная торговля, как и все прочие абсолютные вещи, крайне редко встречается в жизни. Я очень признательна Патрику Минфорду за то, что он напомнил мне об этом ограничении.

ропы не допустить этого ни к чему не привели. На деле они принесли больше вреда, чем пользы. Абсурдная система квот заставила выбросить значительную часть выловленной рыбы в море, что нанесло ущерб окружающей среде. Британский рыболовецкий флот был резко сокращен — число судов для глубоководного промысла упало с нескольких сотен до 14, а набеги испанских рыбаков были узаконены судом против воли британского парламента*.

Так дальше продолжаться не может. Если Великобритания решит продемонстрировать свою независимость и вернет контроль над собственными водами в двухсотмильной зоне, в Брюсселе, конечно, поднимется шум, но мы тогда будем вправе сами регулировать доступ в них на основе двусторонних договоров с другими странами. Это не только будет эффективным средством защиты ресурсов — как гласит старая истина, заботится только хозяин, — но и сделает те страны, которые желают ловить рыбу в британских водах (а в них вылавливается 80% вропейско рыбы), очень сговорчивыми как по этому, так и по другим вопросам.

В-третьих, несмотря на то что европейцы горячо отстаивают идею общей внешней политики, общей политики безопасности и обороны, им прекрасно известно, что Великобритания как европейская держава всегда стоит особняком. Наш язык, наши связи, обусловленные торговыми отношениями и политическим влиянием, наше мировоззрение, наша близость к Америке, наши средства ядерного сдерживания придают нам глобальный статус, хотя и не статус сверхдержавы. Даже Франция, которая стоит к нам ближе других, не является более глобальной силой в том же смысле, что и Великобритания. Для того чтобы Европейский союз превратился в глобальную державу (как он рассчитывает), он должен сотрудничать с Великобританией. Возможно, даже для того, чтобы вытащить его силы ыстрого реагирования» из сложного положения, обусловленного избытком высокомерия и недостатком современного вооружения.

* По делу компании РасЮПате в феврале 2001 года 97 испанским рыбакам была выплачена компенсация в размере 55 млн. фунтов стерлингов, поскольку Европейский суд признал британское правительство виновным в необоснованной дискриминации иностранных рыбаков на основании Закона о коммерческом судоходстве 1988 г. Дело против Великобритании было возбуждено консорциумом испанских владельцев рыболовецких судов во главе с испанской компанией РасоПате ЬЫ., который заявил, что не может добиться регистрации своих судов для ведения промысла в британских водах.

Итак, отталкиваясь от этих предпосылок, мы должны сформировать реалистичную основу, которая позволила бы отстаивать наши интересы и, одновременно, продолжать сотрудничество с европейскими странами. Что для этого нужно делать?

В качестве предварительного шага, на мой взгляд, будущему консервативному правительству следует публично объявить о том, что оно будет добиваться фундаментального пересмотра условий участия Великобритании в ЕС. Ясно сформулированные задачи необходимо изложить в елой книге Этих задач пять.

Вспервых, с точки зрения Великобритании отношения с Европейским союзом не могут считаться удовлетворительными до тех пор, пока Европа не перестанет рассматривать нас в качестве субъекта ЕСХП. Выход из этой системы должен привести к разрешению проблемы с выплатой излишних взносов и получению доступа к рынкам более дешевого продовольствия — и то, и другое крайне желательно и чрезвычайно популярно среди избирателей. Одновременно может быть создана система поддержки сельскохозяйственного сектора, которая ориентирована на рациональное природопользование и учитывает наши конкретные условия.

Всвторых, мы должны, как я уже отмечала, прекратить наше участие в Общей рыбопромысловой политике. Необходимо установить такую систему использования рыбных запасов, которая давала бы приоритет нашим рыбакам и создавала условия для эффективной защиты ресурсов. Это опять же чрезвычайно популярные аспекты, по крайней мере в Великобритании.

Вретьих, нам необходимо отказаться от всего, во что нас втянуло проведение общей внешней политики, общей политики безопасности и обороны. Очень вероятно, что к моменту переговоров о пересмотре условий крупные британские воинские подразделения будут, если тну Блэру удастся осуществить свои намерения, переданы под европейское командование, имеющее собственный штаб оперативного планирования, военную доктрину и приоритеты. Хотя мы должны придерживаться политики нанесения наименьшего ущерба выполнению текущих задач и обязательств, Великобритании необходимо вернуть свои вооруженные силы под собственный контроль либо под контроль НАТО.

Вчетвертых, мы должны добиваться, насколько это возможно, реализации основных разумных целей Единого европейского рынка —

признания общих стандартов и создания открытых рынков, лишенных субсидий, перекосов и нетарифных барьеров, — но без зарегулированности, злоупотреблений властью со стороны Комиссии и нежелательного вмешательства Европейского суда. Я говорю асколько возмож но» по той простой причине, что, как отмечалось выше, совершенно неясно, остались ли у нас еще шансы на это. Может случиться так, что придется договариваться о новых условиях, которые закрепляют неполный набор выгод единого рынка, но зато позволяют избавиться от существующих в настоящее время недостатков.

Это подводит нас к пятой и последней задаче: Великобритания должна восстановить контроль над своей торговой политикой. В настоящее время это за нас делает ЕС в рамках Общей коммерческой политики. Однако то, что подходит ЕС в целом, с его раздутым аграрным сектором, не устраивает нас. Наши интересы находятся, прежде всего, на глобальных рынках. Они не ограничиваются европейскими рынками, где у нас в настоящее время нет какихибо особых условий доступа, за исключением тех, что гарантированы правилами ВТО. Глобальные рынки к тому же на протяжении многих лет развиваются значительно быстрее европейских и, по всей видимости, сохранят эту тенденцию и в будущем.

Мы живем в мире, где расстояния перестали играть роль непреодолимого препятствия для коммерции. Это ясно видно по размаху нашей торговли со странами, находящимися за пределами Европы. Объемы британской торговли с неевропейскими странами значительно превышают суммарный объем торговли любого члена ЕС. Наиболее важной ее частью являются услуги — самый динамичный сектор нашего экспорта. В 1999 году Великобритания являлась крупнейшим инвестором в мире, а наиболее привлекательным объектом наших инвестиций были Соединенные Штаты*. Америка также — самый значительный источник иностранных инвестиций в британскую экономику; этот факт нередко упускается из виду на фоне превознесения японских инвестиций и хорошо известной склонности некоторых японских бизнесменов видеть Великобританию в зоне евро.

Получив свободу действий, мы сможем переориентировать нашу торговую политику на использование в своих интересах национальных и глобальных тенденций.

Процесс пересмотра условий нашего участия в ЕС, построенный на основе перечисленных задач, не должен быть слишком длительным. Надо показать нашим партнерам, что нас не удовлетворят косметические коррективы или обещания решить проблемы в будущем.

Иностранные инвестиции
Прямые британские инвестиции	Прямые иностранные инвестиции
за рубежом по состоянию	в Великобританию по состоянию
на конец 1999	года		на конец 1999 года
Страна,	млрд. фунтов	%	Страна, млрд. фунтов %
регион	стерлингов		регион стерлингов
Германия	10,9	2,6	Германия	38,4	15,3
Франция	12,9	3,0	Франция	19,1	8,4
Италия	3,0	0,7	Италия	1,1	0,5
Голландия	69,0	16,3	Голландия	37,3	15,7
Ирландия	27,2	6,4	Ирландия	2,6	1,1
(ЕС)	(150,2)	(35,5)	(ЕС)	(103,7)	(45,6)
Швейцария	5,7	1,3	Швейцария	8,0	3,5
США	185,4	43,8	США	90,2	39,7
(Американский (207,2)	(48,9)	(Американский	(100,8)	(44,3)
континент)			континент)
Япония	3,7	0,9	Япония	3,1	1,4
(Азия)	(25,3)	(6,0)	(Азия)	(4,9)	(2,2)
Австралия	9,4	2,2	Австралия	5,0	2,2
Африка	9,9	2,3	Африка	1,1	0,5
Источник: ОГПсе оГ Маюпа! ЗаНзсз,	Источник: ОГПсе оГ	ЫаЬопа! §131181105,
13 ОесетЬег 2000.	13 ОесетЬег 2000.
Чистые активы	всего:		Чистые активы, всего:
423,3 млрд. фунтов стерлингов	227,4 млрд. фунтов стерлингов

С самого начала должно быть ясно, что для достижения целей мы готовы сделать все вплоть до одностороннего выхода из ЕС. На первый взгляд такая тактика может показаться провокационной, но на деле в ней есть глубокий смысл. Нас просто не воспримут всерьез, если мы дадим шанс заподозрить, что согласимся в конце концов со всем, что бы нам ни предложили.

Конечно, нам нужно быть готовыми к осуществлению своих угроз. По причинам, которые были рассмотрены выше, вряд ли стоит сильно рассчитывать на то, что ЕС пойдет на серьезные преобразования ради Великобритании. Скорее всего, следует готовиться к выходу из ЕС в том виде, который он приобретет к моменту переговоров о пересмотре условий, и установлению новых связей с европейскими и неевропейскими странами на совершенно другой основе. Хотелось бы сделать процесс расставания предельно мирным, однако дружба — улица с двусторонним движением, и перед лицом континентальной истерики может потребоваться изрядная толика твердости. Здравый смысл в конечном итоге возьмет верх, как это нередко случается в жизни, в результате обычного эгоизма. Как только партнеры почувствуют серьезность наших намерений, они сразу начнут серьезно думать о том, как установить новые и более стабильные отношения, удовлетворяющие интересам и той, и другой стороны.

Перед нами открыт целый ряд возможностей. Прежде всего, можно проводить политику односторонней свободной торговли. Такое решение на самом деле намного более логично и привлекательно, чем может показаться на первый взгляд. И практика, и экономическая теория показывают, что свободная торговля — самый лучший путь использования естественных преимуществ страны. Наглядный пример этого — крошечный Гонконг. Гонконг приобрел свое богатство, будучи беспошлинным портом практически с нулевыми импортными тарифами. Из страны, довольствующейся скромным уровнем жизни 40 лет назад, он превратился в государство, ВВП которого на душу населения выше, чем в Великобритании. Тому, кто хочет найти хорошее применение своим способностям и ресурсам, на открытом международном рынке нечего бояться, кроме самого себя.

Могут, конечно, возразить, что односторонняя свободная торговля для Великобритании политически нереальна. И это вполне может оказаться правдой. Интересы потребителей никогда не смогут полностью возобладать над интересами производителей. Тем не менее такая возможность заслуживает рассмотрения уже потому, что развеивает заблуждение по поводу диночества золяцию) и згнания)), в котором окажется Великобритания, покинув ЕС. Страны торгуют друг с другом, или, вернее, их население покупает и продает товары через границу, лишь потому, что это выгодно. Нам вовсе не нужно уговаривать людей торговать с нами, если у нас есть то, что им нуж

но, того качества, которое им требуется, по цене, которую они готовы заплатить*.

Другой возможностью является присоединение к Североамериканскому соглашению о свободной торговле (ЫАРТА). Я активно отстаиваю этот вариант вот уже нескольких лет подряд не только по экономическим, но и по стратегическим соображениям — как путь укрепления трансатлантических связей НАТО. Первоначально мне виделось даже некое Североатлантическое соглашение о свободной торговле, в которое помимо нынешних членов МАРТА (Соединенных Штатов, Канады и Мексики) входил бы и ЕС. Такой вариант теоретически все еще возможен, однако сейчас я не уверена, что он реален. Европейский союз не проявляет подлинной заинтересованности в осуществлении реформ, необходимых для получения права на вступление. Более того, европейское стремление к централизации стало основным пунктом повестки дня и, по всей видимости, останется таковым в обозримом будущем. В результате с течением времени у ЕС и МАРТА остается все меньше общего.

Таким образом, Великобритании, скорее всего, придется устанавливать взаимоотношения с МАРТА на основе отдельного соглашения, в чем серьезно заинтересованы и некоторые круги в США. Так, сенатор Фил Грамм, до недавнего времени занимавший пост председателя сенатского комитета по банкам, жилищному строительству и городскому развитию, активно призывал к принятию Великобритании в МАРТА**.

Преимущества ЫАРТА перед ЕС многообразны и существенны. Прежде всего, там ощутимо больше состоятельных потребителей, чем в зоне евро. Экономика входящих в него стран развивается быстрее. Рынки более открыты и сильнее связаны с глобальной экономикой. В странах ЫАРТА значительно меньше пользуются субсидиями. Они более привлекательны для внешних инвесторов. И, наконец, там намного успешнее создаются новые рабочие места: с 1992 года число рабочих мест выросло на 38% в Мексике и на 13% — в Канаде и США против 3% в странах зоны евро***.

* Подробнее вопросы, касающиеся рынков и торговли, рассмотрены на стр. 490—497.

** игоЬшс! апВ МАРТА: ТЬе У! Ггот Асгсз Ле Аапис зреесЬ Ьу ЗепаЮг РЫ!

Сгатт 1:0 Ле СепПе Гог РоПиса! ЗисЦез, 4 ТЫу 2000.

*** КеЬ Магзеп, Тоуагз Тгау о/Соттесе»: ЕигоШгк! апс! ЫаШ Сотрагес! (Сепге Гог РоИсу ЗикНез, у 2000), р. 19.

Наибольшее значение имеет, пожалуй, не превосходство потенциала МАРТА по сравнению с ЕС, а тот факт, что МАРТА — это не таможенный союз и не политиксадминистративная структура с грандиозными устремлениями. Это именно то, за что она себя выдает, — ассоциация свободной торговли. Участие в МАРТА, следовательно, не лишает страну права устанавливать торговые отношения с другими странами по своему усмотрению и в любой момент. А это подводит нас к третьей возможности — глобальной зоне свободной торговли (РТА).

Идею РТА выдвинул Джон Халсман, исследователь из фонда Непе РоипДайоп, в качестве овой торговой стратегии эпохи глобализации))*. Д? Халсман высказывается за участие в РТА Великобритании (причем нам с Соединенными Штатами отводится роль уставных членов), а также Сингапура, Бахрейна, Чешской Республики и Чили и прочих. Организация должна строиться на основе добровольного объединения стран, экономику которых можно считать наиболее свободной с точки зрения обеспечения свободы торговли и инвестиций, защиты прав собственности. Подобная организация могла бы не только способствовать процветанию ее участников, но и служить всем остальным образцом для подражания. Кроме того, точно так же, как и МАРТА, она ни в коей мере не должна мешать участникам самостоятельно решать свои собственные дела.

ЫАРТА или глобальная РТА, а может быть, и некая иная организация свободной торговли должны оставлять Великобритании полную свободу завязывания новых торговых отношений со странами — участницами Европейского союза. В идеале, конечно, вступить в них было бы лучше до официального прекращения полного членства Великобритании в ЕС — излишние потрясения никому не нужны. Несмотря ни на какие обстоятельства, было вполне резонно попытаться сохранить в определенной мере наши нынешние торговые отношения. По причинам, упомянутым выше, ЕС, несомненно, пожелает сохранить эти отношения. Чем болъше будет его желание сделать это (не выходя за рамки ВТО), тем более благоприятным для нас будет окончательное соглашение.

Прецеденты уже существуют. В 1992 году Норвегия, Исландия и Лихтенштейн, то есть страны, ранее входившие в ЕАСТ, за исключением Швейцарии, заключили с ЕС соглашение о создании Европейской

* Ьп С. НиЬтап, ТНе УогШ Тигпей ШЫзе ир: А Ые ТгскИп Аепа ог Ле Ае (?/ СЪЪаИзаНоп, Ь соттегапез Ьу Рапс МтГогс!, МагПп Нслуе, ОауЫ а5 апс! ВШ ате5оп, Ызгие оГ Есопотк АГГаз, 2001.

экономической зоны (ЕЕА). С тех пор они ведут свободную торговлю с Европейским союзом, иными словами получили право на свободное перемещение товаров, услуг, людей и капитала. Они пользуются беспрепятственным доступом к Европейскому единому рынку, но при этом остаются вне таможенного союза, единой сельскохозяйственной, финансовой и внешней политики, а также прочих юридическсбюрократических европейских штучек.

Главная проблема этих стран заключается в том, что от них фактически требуют выполнения всех директив по единому рынку, не спрашивая их мнения о форме, которую эти директивы принимают. Существует также механизм, с помощью которого их эффективно подталкивают, если не заставляют, принимать решения Европейского суда, интерпретирующие нормы директив. Подобное положение нельзя считать удовлетворительным, поскольку во взаимоотношениях преимущество получает ЕС.

Великобритания, однако, существенно отличается от таких стран, как Норвегия (население 4,4 миллиона человек) и Исландия (население 270 тысяч человек), не говоря уже о Лихтенштейне (население 32 тысячи человек). Их вес при ведении переговоров вряд ли можно сравнивать с весом Великобритании, чье население составляет 59,5 миллиона человек, а ВВП — второй по величине в Европе. Мы смогли настоять на участии Великобритании в разработке законодательства, касающегося единого рынка, чего, правда, нельзя сказать о других программах ЕС, например ЕСХП.

Европейская экономическая зона — не единственно возможная модель для нас. Вот еще один недавний и более близкий нам прецедент, который создала Мексика, являющаяся участницей МАРТА. В ноябре 1999 года она и европейцы заключили соглашение о свободной торговле — пожалуй, самое полное за все время существования ЕС. Оно касается свободного перемещения товаров (в том числе и сельскохозяйственных) и услуг, прав на интеллектуальную собственность, инвестиций, государственных закупок и конкуренции. В то же время (подобно МАРТА, но в отличие от ЕЕА) соглашение не предусматривает свободного перемещения людей*. Положения, относящиеся к директивам по единому

* «Свобода)) в этой сфере, как ни крути, всегда была проблематичной ввиду необходимости ареста террористов и других преступников, борьбы с нелегальной иммиграцией и необоснованным предоставлением убежища. В этом смысле МАРТА, пожалуй, предлагает лучшее решение, чем ЕЕА.

рынку и их интерпретации, сформулированы здесь в более приемлемом виде. Решения Европейского суда не распространяются на Мексику. Торговые споры между ЕС и Мексикой разрешаются путем переговоров между официальными представителями каждой из сторон, а если они не могут договориться, то вопрос передается для решения в ВТО.

Торговые блоки
Ассоциации свободной торговли: ЕС, ЕЕА, ЕАСТ, МАРТА
ЕС	ЕЕА ЕАСТ	АРТА
Австрия	Австрия Исландия	Канада
Бельгия	Бельгия Лихтенштейн	Мексика
Великобритания	Великобритания Норвегия	США
Дания	Дания Швейцария
Финляндия	Финляндия
Франция	Франция
Германия	Германия
Греция	Греция
Нидерланды	Нидерланды
Ирландия	Ирландия
Италия	Италия
Люксембург	Люксембург
Португалия	Португалия
Испания	Испания
Швеция	Швеция
	Исландия
	Лихтенштейн
	Норвегия

Мексика — крупное государство с населением 95 миллионов человек и большими возможностями роста, однако ее экономический потенциал меньше трети британского. Мексика добилась заключения справедливого договора в результате воздействия на ЕС извне; Великобритания же, принимая во внимание ее способность создавать проблемы в случае неподобающего отношения к ней, может добиться значительно большего, действуя изнутри.

Мексика, помимо прочего, показывает, как участник особой зоны свободной торговли (ЫАРТА) может вести свободную торговлю с та

моженным союзом (ЕС). Теоретическая проблема, как сделать, чтобы импортированная продукция третьих стран не попадала от одного участника зоны свободной торговли к другому (поскольку это затрудняет выстраивание торговых отношений с третьими странами), оказывается разрешимой. Для этого, как в случае с ЕЕА, нужно лишь оговорить процедуры определения роисхождения Как правило, продукция, которая содержит материалы, происходящие не из ЕС или Мексики, должна пройти существенную переработку в пределах зоны свободной торговли, чтобы к ней мог быть применен пониженный или нулевой

тариф.

Подобная система, правда, имеет определенные недостатки, однако они обычно преувеличиваются. Хотя правила для Мексики на бумаге выглядят более строгими, чем для ЕЕА, на практике различий не так и много. Положение, предусматривающее существование полномоченных экспортеров)), сглаживает процесс торговли, а в последние годы число технических бюрократических препятствий значительно уменьшилось.

Тому, кто сомневается в возможности создания масштабной работоспособной зоны свободной торговли, следует познакомиться с результатами работы МАРТА. Огромное достоинство подобного подхода заключается в том, что он оставляет за Великобританией право управлять собственными делами и, как следствие, дает возможность по мере развития событий адаптировать политику в соответствии с национальными интересами*.

Ну и, наконец, необходимо упомянуть Швейцарию — единственную участницу ЕАСТ, которая не присоединилась к ЕЕА. Швейцария уникальна по многим причинам. Тем не менее все то, чего она добилась во взаимоотношениях с ЕС, без особого труда может получить и Великобритания. Швейцария ведет свободную торговлю с ЕС и имеет порядка 150 двусторонних соглашений. Одно из них, ожидающее ратификации в ЕС, касается свободного перемещения рабочей силы. Хотя модель ЕАСТ и не идеальна, она все же вполне приемлема. Помимо этого, рассматривая варианты Швейцарии, а также участников

* Детальный анализ этого соглашения приведен в работе Рональда Стьюартарауна: КопаЫ ЫеагВгоп, Ье МехксЕЦ Ргее Тгае АгеетепЬ), СЪЬа! ВггШп Вггещ Ыо 8, 2 пе 2000. Я признательна гу Стьюартурауну за его ценные пояснения, касающиеся различных аспектов мексикансксевропейского соглашения о свободной торговле.

ЕЕА, не следует забывать, что торговля с Европой намного важнее для нее, чем для нас. Великобритания — игрок в полном смысле слова глобальный.

Все затронутые вопросы по существу экономические, но это ни в коей мере не умаляет их значимости: тот, кто смотрит на роблему хлеба с маслом)) свысока, обычно имеет на своем столе чтснибудь более вкусное, чем просто хлеб и масло. Тем не менее в центре наших взаимоотношений с другими участниками и институтами ЕС лежит распределение властных полномочий. При любом исходе переговоров об изменении отношений с ЕС британский парламент должен возвратить себе полномочия, которые были утрачены по условиям Римского договора и последующих его изменений, а также в результате решений Европейского суда и действовавшего заодно с ним британского. Без восстановления парламентского суверенитета наши взаимоотношения с Европой не могут считаться удовлетворительными.

Иногда говорят, что даже если Великобритания и захочет выйти из ЕС по результатам референдума, она все равно не сможет сделать этого, поскольку у нее нет такого права. Именно это пытаются доказать, по крайней мере в Европе. Действительно, ни в Римском, ни в Маастрихтском, ни в других договорах нет положений, прямо предусматривающих выход или денонсацию. Справедливо и другое, с учетом стремления ЕС к приобретению все новых полномочий, свойственных государству: на определенной стадии превращения Европейского союза в сверхгосударство Великобритания вполне может потерять свой суверенитет. Подобная точка зрения может, судя по текущим тенденциям в юридической мысли, на этой последней стадии найти отражение и в решениях британских судов.

Однако мы пока еще не дошли до этой стадии. Не следует забывать один принципиальный момент, а именно то, что Соединенное Королевство, если пользоваться языком юристовеждународников, является уалистическим а не онистическим)) государством. Это означает, что международное законодательство рассматривается нашим внутренним правом как отдельная система. Таким образом, международные договоры не приводят (за исключением особых случаев, к которым наша ситуация не относится) к возникновению законных прав или обязательств, которые могут приниматься к исполнению в британских судах. Отсюда следует, что Великобритания вполне правомочна выйти из состава ЕС или изменить условия взаимоотношений с ним,

поскольку парламент может в любой момент по своему усмотрению прекратить исполнение законов Сообщества в британских судах*.

Есть и еще один момент, о котором следует помнить. Вряд ли сыщется человек, который относился бы к закону с большим уважением, чем я. Вместе с тем закон обретает реальную силу, только если он находит отклик в сердцах и умах людей. В конечном итоге наличие или отсутствие суверенитета зависит от власти конституционного правительства страны, обеспечивающей лояльность граждан или (в британской системе) повиновение подданных.

Конечно, четкого перехода здесь не существует, именно поэтому так опасно добиваться изменения устоявшихся политических институтов и разрушения связанных с ними привычек и отношений. И все же можно не сомневаться: население Великобритании уверено в том, что страна подвластна конституционно избранному правительству, а не руководству ЕС. Пока такое положение сохраняется, традиционная доктрина независимости парламента (или, точнее, монарха в парламенте) продолжает действовать. При этом сохраняется и абсолютное право парламента принимать или отвергать законы.

Иногда случается так, что тактика, которую до того считали совершенно неприемлемой, неожиданно оказывается единственно возможной. Такой поворот произошел, например, когда после нашей победы на выборах в 1979 году возглавляемое мною правительство отказалось от традиционной кейнсианской экономики и стало проводить монетаристскую политику, которая в послевоенные времена, по общему признанию, была немыслимой. Через это же прошел и Рональд Рейган во время своего президентского правления. Как он иронически заметил, размышляя об американском экономическом возрождении: учше всего работоспособность нашей экономической программы подтверждает то, что ее перестали называть рейганомикой)).

Уверена, рано или поздно то же самое произойдет и в Европе. Будущее со всей ясностью покажет, что такой ненужный и противоречащий здравому смыслу проект, как создание европейского сверхгосударства, не может быть ничем иным, кроме как величайшим безрассудством современной эпохи. И если Великобритания с ее традиционно прочными позициями и глобальным предназначением окажется вовлеченной

* Я признательна королевскому адвокату Мартину Хоу за консультацию по этим вопросам.

Глава 11

Капитализм и его критики

ТРАДИЦИОННЫЙ КАПИТАЛИЗМ

Как это ни странно, но существо капитализма, основанного на свобод­ном предпринимательстве, или просто капитализма, который шеству­ет победоносно практически по всему миру, понимают далеко не все. Никогда еще так много не говорили о рынках. Левоцентристские пра­вительства, даже, например, в Юго-Восточной Азии, и реформирован­ные коммунистические правительства правдами и неправдами стремят­ся к внедрению рыночных механизмов. Они сознают, что у них нет аль­тернативного пути создания богатства, которое им, как и всем левым, хотелось бы обложить максимально возможными налогами. При этом мало кого интересуют другие неотъемлемые атрибуты капитализма, не говоря уже о системе моральных и социальных ценностей, существо­вание которых он предполагает.

Подобное расчленение опасно. Системы, которые принимаются про­сто из-за того, что они «работают», не укореняются. Один из осново­полагающих принципов, на которых строится свободный рынок, как, впрочем, и все, что может называться свободным, заключается в непред­сказуемости результатов. Экономика, как и человек, может заболеть: в настоящее время симптомы заболевания, например, проявляются во всемогущей американской экономике. Как и у человека, в этот момент большое значение имеет наличие внутренних ресурсов, необходимых для выздоровления. Если единственной причиной, по которой свободное предпринимательство становится основой экономической политики, являются сиюминутные прагматические соображения, рано или поздно, как только сгустятся грозовые облака, такая политика собьется с курса.

Капитализм, основанный на свободном предпринимательстве, на определенном уровне представляется настолько простой системой, что как и подмывает не видеть в ней системы вообще. В действительности это самая естественная вещь в мире. Адам Смит выразил эту мысль предельно кратко:

"Разделение труда, дающее так много преимуществ, — это не плод че­ловеческой мудрости, которая предвидит, какое богатство оно несет с собой, и сознательно использует его для этой цели. Это неизбежное, хотя и очень медленно и постепенно проявляющееся последствие определен­ного стремления человека, не рассчитанного на столь отдаленную выго­ду: стремления платить натурой, заниматься натуральным обменом и менять одну вещь на другую (курсив автора)."

Стремление к повышению своего благосостояния путем торговли — общая черта людей, по крайней мере до определенной степени. И, как отмечает Адам Смит, эта черта не свойственна никому, кроме людей.

Это стремление есть проявление своекорыстия, или того, что Смит называл «эгоизмом». Именно оно лежит в основе экономической жизни, поскольку поддерживает обмен между людьми, которые не явля­йся родственниками, друзьями и даже знакомыми. Это просто здравый смысл. Нельзя рассчитывать на то, что совершенно незнакомые люди будут отдавать нечто нужное вам по доброте душевной. Нет, человек должен показать другим, «что в их интересах сделать для него то, что ему нужно». В наши дни ничто не изменилось, поскольку, как очень верно замечает Смит, «вовсе не от щедрот своих мясник, пивовар или булочник предлагают нам продукты к столу, а потому, что у них есть собственный интерес»

Такой подход и взгляд на вещи, который он несет в себе, испокон веку приводят некоторых в смущение. Хотя сам Адам Смит не разви­вает эту мысль, нетрудно прийти к заключению, что важнейшим сред­ством удовлетворения потребностей человечества является рынок, а его движущей силой — эгоизм.

На самом деле это не так. Смит, который был прежде всего филосо­фом-моралистом, а уже потом экономистом, не считал эгоизм ни един­ственным, ни тем более главнейшим принципом. «Человеколюбие» (ко­торое мы можем сегодня называть альтруизмом) было реальной осно­вой добродетели. Вот его собственные слова: «Через сочувствие другим... ограничение нашего эго и проявление нашей благосклонности идет со­вершенствование человеческой природы».

Понимание этого не теряет своей значимости и сегодня. Те из нас, кто верит, что только капитализм, основанный на свободном предпри­нимательстве, может быть надежной основой экономического прогрес­са, вовсе не утверждают, что в жизни нет места для благотворительно­сти, а значение имеют лишь материальные вещи. Нет, мы говорим о том, что использование стремления человека к собственному индиви­дуальному благу в подавляющем большинстве случаев лучше всего позволяет удовлетворить потребности всех людей. Это правило спра­ведливо всегда, за исключением тех случаев, когда имеются не вызыва­ющие сомнений основания думать иначе. Например, крепкая семья, где любовь, долг, готовность идти на жертвы и другие соображения дов­леют над эгоизмом индивидуума или, как минимум, смиряют и огра­ничивают его. Примерно то же самое можно сказать и о закрытых спе­циализированных организациях, например монастырях и других рели­гиозных общинах. Однако в более широких группах, члены которых не только не могут заботиться друг о друге, но и просто знать о чужих потребностях, реальнее и, пожалуй, продуктивнее всего исходить из преобладающей роли эгоизма.

Из сказанного следуют два вывода — негативный и позитивный. Негативный вывод заключается в том, что любой человек, претендую­щий на особые полномочия, права или привилегии, исходя из альтру­истических, а не эгоистических побуждений, должен вызывать сильное подозрение. Глубоко скептическое отношение к побудительным мотивам тех, кто добивается власти над другими, — одна из самых здравых и характерных черт британской демократии. К сожалению, для того чтобы этот скептицизм наряду с политической сферой пустил корни еще и в сфере экономической, нужно на деле пройти через социализм 70-х годов и реформы 80-х. Современный мир слишком охотно верит в благородство регулирующих органов и чиновничества — отсюда и столь высокая значимость теории общественного выбора, которая ис­ходит из того, что за каждым правительственным актом стоят заинте­ресованные круги.

Позитивный вывод, вытекающий из допущения, что эгоизм в це­лом преобладает в реальном мире, значит не меньше, а может быть даже и больше. Его смысл в том, что свободный рынок обладает колоссаль­ными преимуществами, которые можно получить, не прибегая к нере­альным домыслам о человеческой природе и попыткам насильственно придать ей форму или трансформировать. «Не из благотворительнос­ти» — большей свободы, чем заключено в этой фразе, пожалуй, невоз­можно себе представить.

Итак, краткий анализ формулировок Адама Смита показывает, что капитализм, основанный на свободном предпринимательстве, опира­ется на психологически присущее человеку «стремление платить нату­рой, заниматься натуральным обменом и менять». Это стремление, направляемое тем, что Смит называет «невидимой рукой», приобрета­ет форму экономического порядка, в результате которого индивид, стремящийся к своей собственной выгоде, создает материальные блага для общества в целом.

Капитализм, однако, имеет свои институты, а здесь уже нужно об­ращаться к современным мыслителям, прежде всего к Фридриху Хайеку. Его идею «самопроизвольного порядка» в обществе, который воз­никает без вмешательства всеведущей и всемогущей центральной власти и позволяет свободному обществу функционировать в рамках закона, пожалуй, следует считать самой выдающейся. Хайек приме­няет это понятие далеко за пределами экономической сферы — к пра­вилам и обычаям, которые обеспечивают само существование совре­менного общества. Он утверждает, например, «что наша цивилизация обязана не только своим происхождением, но также и жизнеспособно­стью тому, что нельзя определить иначе, как развернутое обществен­ное сотрудничество — порядок, который чаще, иногда не совсем вер­но, называют капитализмом».

На мой взгляд, можно выделить пять условий, необходимых для эффективной работы капитализма, основанного на свободном пред­принимательстве. При этом под эффективной работой я подразумеваю одинаково хорошее обслуживание индивидуальных и общественных интересов всех участников. Первым основным условием является на­личие частной собственности. Собственность имеет принципиальное значение, поскольку она приносит стабильность и уверенность. Обще­ство, в котором есть сомнения по поводу того, кому что принадлежит, не может рассчитывать на продолжительное и успешное развитие. Это настолько фундаментальное условие, что напоминание о нем может показаться банальным и даже излишним. Тем не менее оно далеко не всегда принимается полностью. Достаточно лишь взглянуть на труд­ности, с которыми в Китае сталкивается защита того, что называется интеллектуальной собственностью, чтобы понять, насколько жизнен­но важно понятие патента для распространения изобретения.

Одна из последних работ перуанского экономиста Эрнандо де Сото демонстрирует огромную значимость права собственности в современ­ном мире. Детальное исследование, проведенное в ряде стран третьего мира, позволило синьору де Сото сделать вывод о том, что их разви­тие сдерживается невозможностью превращения имущества в капитал. Он обнаружил, например, что в Египте богатство, накопленное бедня­ками, в 55 раз превышает объем всех прямых иностранных инвестиций.

Однако они держат эти ресурсы в юридически порочных формах: дома, построенные на земле без должного оформления права собственности;

бизнес без образования юридического лица и с неопределенной ответ-

ственностью; производство, расположенное там, где финансисты и ин­весторы не могут его видеть. Поскольку права на эту собственность не имеют должного документального оформления, ее невозможно быст­ро превратить в капитал, невозможно выставить на продажу за преде­лами узкого местного сооб