Помнить, что капитализм хорош и плох настолько, насколько хо­роши и плохи строящие его люди

Даже ограниченный отход от истинного пути — пути капитализ­ма, основанного на свободном предпринимательстве, — имеет от­рицательные последствия, которые будут только усугубляться, пока побеждают левоцентристские партии и их программы.

Консерваторы во всем мире должны бороться за то, чтобы сокра­щение расходов, понижение налогов и ограничение регулирова­ния стали главнейшими принципами — это необходимо также и с политической точки зрения.

Левые — даже постсоциалистические левые — принимают этот тезис не полностью: они не видят в налогообложении и регули­ровании ограничения свободы.

Капитализм может работать должным образом, только если об­ременение частных лиц и бизнеса налогами и государственным регулированием незначительно.

МОРАЛЬНАЯ ОСНОВА И ЕЕ КРИТИКИ

Меня всегда поражало, с какой ловкостью левые — как старые, так и новые, — ухитряются напускать на себя вид непревзойденного и совер­шенно невыносимого морального превосходства. Ладно бы социалис­ты просто периодически объявляли, что более компетентны в управ­лении государственными делами — мы как раз переживаем один из таких периодов, — так они еще каждый раз претендуют на более высо­кие моральные стандарты по сравнению с консерваторами. Это ясно проявляется в тех критических высказываниях, которые они отпуска­ют в адрес капитализма.

Первое обвинение против капитализма я на самом деле уже упоми­нала, когда касалась взглядов и представлений Адама Смита. Суть его в том, что капитализм — это зло, поскольку в основе его лежит свое­корыстие, или эгоизм. Как показывает Смит, стремление к собствен­ной выгоде — единственная реальная основа функционирования ры-

ночной экономики, или того, что Хайек называет «расширенным по­рядком». Эту мысль можно продолжить.

Накопление богатства — процесс сам по себе морально нейтраль­ный. Правда, как утверждается в христианском вероучении, богатство несет с собой соблазны. Так это же самое делает и бедность. В любом случае вряд ли беспокойство за совесть богатых является причиной критики обогащения при капитализме. Как мы распоряжаемся этим богатством — вот что должно волновать и критиков, и нас, — во бла­го или во зло. Джон Уэсли сказал: «Не приписывайте деньгам людские пороки». А я бы к «деньгам» добавила еще: «и капитализму».

Тем не менее больше всего критиков раздражает сам процесс накоп­ления денег, а не то, на какие цели мы их пускаем. Этот процесс, на их взгляд, принципиально несправедлив на двух уровнях. Прежде всего, они усматривают несправедливость в том, что не все находятся в равных стар-говых условиях. Ну, а вторая несправедливость видится в том, что неко-горые на финише получают больше, чем им нужно, а другие — меньше. Подобный взгляд несет в себе ошибку, на которую консерваторы, к сожа­лению, в силу своей тактичности (или слабости) зачастую не считают нуж­ным указывать. Суть ее состоит в отождествлении понятий «справедли­вый» и «равный» как в рассуждениях о равенстве возможностей (первый:лучай), так и в рассуждениях о равенстве результатов (второй случай).

Чтобы понять, в чем заключается ложность этого уравнения, нужно лишь немного подумать. При всем уважении к авторам американской декларации независимости не могу согласиться с тем, что все мужчины (и женщины) созданы равными, хотя бы с точки зрения их характеров,:пособностей и одаренности*. Даже если бы они были таковыми, семей­ная и культурная среда, не говоря уже о случайных факторах, очень бы-:тро изменила бы ситуацию. Согласитесь, по характеру и воспитанию мы зсе разные. Если это несправедливо, тогда справедливости нет и в самой юизни. Хотя это и говорят (обычно облекая мысль в форму жалобы:

жизнь несправедлива»), реально фраза ничего не значит. Когда кто-то:казал Вольтеру, что «жизнь тяжела», тот спросил: «По сравнению с чем?»

Это не значит, что государство не должно делать ничего для устра­нения неблагоприятных факторов, от которых страдают определенные группы людей и отдельные граждане. Так и должно быть в развитой

стране, которая может позволить себе такую роскошь, как хорошее ба­зовое образование и медицинское обслуживание для всех независимо от платежеспособности. Я поддерживаю также программы, помогаю­щие людям составить начальный капитал и обзавестись некоторой соб­ственностью. Именно эти цели находились в центре программы, осу­ществлявшейся консервативным правительством Великобритании в 80-х и 90-х годах. Но программы и политику следует формировать так, чтобы они не деформировали рынок и не разрушали стимулы.

Там, где это возможно, деятельность правительства в сфере социаль­ного обеспечения должна оставлять индивидууму максимальный выбор:

например, лучше использовать образовательные ваучеры или кредиты, а не централизованное финансирование; снижение налоговых ставок, а не всеобъемлющие субсидии. Тот же самый принцип следует соблюдать, принимая меры по обеспечению расовой и культурной гармонии в об­ществе. Дискриминация людей по цвету кожи, расе, полу или убежде­ниям — моральное зло; она, кроме того, вносит нестабильность, да к тому же противоречит экономическим интересам государства в целом. Одна­ко использование системы квот при назначении или продвижении по службе людей из определенных слоев есть не что иное, как недопусти­мое покушение на свободу, даже если и делается из лучших побуждений. Это не помогает и тем, кого система должна поддерживать. Представи­тели целевых групп могут страдать от опеки; их профессиональная ре­путация при назначении на должности, которые они заняли бы и без того в силу собственных заслуг, принижается, поскольку в них видят приви­легированных; на них могут обижаться, к ним могут плохо относиться*.

На самом деле нам нужно очень четко представлять свои цели. Су­ществует много доводов в поддержку попыток улучшить положение неимущих. Но это не имеет ничего общего с попыткой создать рай на земле. Правительства должны крайне осторожно подходить к увязы­ванию социальной политики с тем, что обычно называют «социальная справедливость». Как однажды заметил Хайек, «[социальный] — сколь­зкое прилагательное, [которое] имеет свойство лишать смысла опре­деляемые им существительные»**.

«Социальная справедливость» может завести свободное общество в еще более мутные воды, если под ней понимать не только равные воз­можности, но и равные результаты. Неравенство — неизбежная цена свободы. Если людям дают возможность самим принимать решения, то один поступает более расчетливо и творчески, чем другой. Помимо про­чего, некоторым еще и везет. В любом случае в природе не существует утвержденного набора критериев, позволяющих распределять богатство и прочие выгоды по заслугам. Впрочем, если бы он и существовал, пра­вительство или какой-либо иной орган не в состоянии получить всей необходимой для принятия решения информации. Наконец, поскольку в правительстве тоже работают грешные люди, а о политиках в этом смысле даже и говорить не стоит, налицо все возможности для разных сделок, использования влияния и старомодной коррупции.

Все эти недостатки очень ярко проявлялись в странах с коммунис­тическим режимом. Об этом написано столько книг, что, я думаю, они могли бы заполнить целый зал библиотеки Британского музея. При этом забывают одно: те же недостатки в той или иной мере присущи всем социалистическим системам, какими бы мягкими они ни были. Правительство, в число целей которого попадает достижение равенства (не путайте с равенством перед законом), становится опасным для сво­боды*.

Именно поэтому те, кто ставит свободу превыше всех прочих по­литических целей, как это делаю я, стремятся к справедливости без вся­ких прилагательных и полагаются на законы, а не на методы социаль­ной инженерии. Пока все мужчины и женщины действительно равны перед законом, пока закон эффективно исполняется и честно отстаи­вается в суде, у них, независимо от того, каким богатством они облада­ют, нет оснований жаловаться на «несправедливость» отношения. Они сами определяют, как им распорядиться своей жизнью и собственнос­тью. Они несут полную ответственность за успехи и неудачи, а в жиз­ни любого человека предостаточно и того, и другого. Действующее же правительство, если оно действительно предано свободе, избегает вве­дения перераспределительного налогообложения и прочего вмешатель­ства, направленного на социальное планирование, поскольку знает, что

это, несмотря на сопутствующую болтовню насчет социальной спра ведливости, принципиально несправедливо.

Ничуть не меньше, чем от политиков, капитализму традиционш достается от священнослужителей, которые клеймят его за чрезмернув суровость и несправедливость и призывают к противодействию. У ни:

на это есть полное право — точно так же, как у меня есть право не со глашаться. Вместе с тем мне очень хочется, чтобы они в полной мер* представляли последствия того, к чему призывают.

Поскольку я не католичка, то без смущения могу сказать, что ны нешний папа Римский в этом отношении (как и во многих других мудрее некоторых своих предшественников*. Его взгляды имеют глу бокий смысл для людей всех верований, да и для неверующих. Возмож но, своими экономическими и философскими пристрастиями он обя зан реалиям социализма, которые он своими глазами видел в родной Польше. По крайней мере, на мой взгляд, об этом свидетельствует великая энциклика Сепtеsimus Аппus папы Иоанна Павла II. Размышляя о падении коммунизма и несостоятельности социализма, папа спраши вает:

Можно ли утверждать, что после крушения коммунизма именно капи­тализм стал победившей социальной системой и что именно капитализм должен быть целью стран, пытающихся перестроить свои экономику и общество? Действительно ли это та самая модель, которую нужно пред­лагать странам третьего мира, которые ищут путь к реальному экономи­ческому и общественному прогрессу? Совершенно ясно, что ответ не может быть простым. Если под капитализмом понимается экономичес­кая система, признающая основополагающую и позитивную роль биз­неса, рынка, частной собственности и вытекающей из этого ответствен­ности за средства производства, а также свободное творчество людей в экономической сфере, тогда ответ определенно будет положительным, хотя лучше было бы говорить о бизнес-экономике, рыночной или про­сто свободной экономике. Но если капитализм воспринимается как сис­тема, где свобода в экономической сфере не ограничена жесткими пра­вовыми рамками, которые ставят ее на службу свободе в целом и превра-

щают ее в конкретную грань этой свободы, имеющей этическую и рели­гиозную сущность, то ответ будет определенно отрицательным*.

Не буду зачислять Иоанна Павла II в ряды безоговорочных сторон­ников свободного рынка — он таковым не является. Но я полностью разделяю его взгляд. На самом деле я не знаю ни одного проповедника капитализма, который бы считал, что он не должен идти в паре с тор­жеством закона. Что касается меня, то я полагаю, что свобода (и жизнь) не ограничивается экономикой. Лично я не считаю, что капитализм, просто из-за того, что он отражает порочную человеческую природу, не может породить добропорядочное общество и цельную культуру. Эвинг Кристол четко выразил эту мысль еще двадцать лет назад, когда написал: «Враг либерального капитализма сегодня не столько социа­лизм, сколько нигилизм. К сожалению, либеральный капитализм вос­принимает нигилизм не как врага, а как еще один великолепный биз­нес-шанс»**.

Дальнейшее развитие этой темы выходит за рамки не только дан­ной главы, но книги в целом.

Тому, кто считает, что прочная моральная база капитализма, осно­ванного на свободном предпринимательстве, существует, следует так и говорить об этом, опираясь на моральные доводы, а не только на ути­литарные.

Мы должны:

• всеми способами подчеркивать, что деньги морально нейтраль­ны: значение имеет лишь то, как они используются;

• проводить четкое различие между равенством перед законом, что является неотъемлемой частью свободы, и другими видами ра­венства, которые, как правило, ограничивают свободу;

• формировать программы групповой и индивидуальной помо­щи неимущим так, чтобы они не деформировали рынки и не уничтожали стимулы; предпочтительным следует считать рас­ширение возможности выбора и приобретения собственности;

• принципиально отвергать понятие «социальной» справедливо­сти, которая уничтожает справедливость подлинную;

ЧУВСТВО ВИНЫ, БЕДНОСТЬ И ТРЕТИЙ МИР

В приведенной выше выдержке из Сепtesimus Annus папа упомянул про­блемы третьего мира. Он, как и многие другие, полагает, что если ка­питализм, основанный на свободном предпринимательстве, не рабо­тает на пользу бедняков в бедных странах, то с ним принципиально что-то не так. Это серьезное обвинение, но я уверена, что на него можно ответить. Опыт третьего мира подтверждает, хотя и отрицательными примерами, опыт развитого мира; и тот, и другой ясно показывают, что нам нужно больше экономической свободы, а не меньше.

Отправной точкой для любого анализа, несомненно, должны быть факты, собранные за возможно больший период времени. Так вот, они свидетельствуют о том, что существует сильная корреляция между эко­номической свободой и процветанием. Практически всегда действует следующее правило: чем свободнее экономика страны, тем выше до­ход на душу населения, и наоборот, чем менее свободна ее экономика, тем ниже душевой доход. Приведенная ниже таблица наглядно демон­стрирует это.

Конечно, это не позволяет однозначно утверждать, что лишь эконо­мическая свобода делает страны богатыми, а ее отсутствие — бедными. Существует множество других факторов. Но взаимосвязь между сво­бодным предпринимательством и процветанием достаточно очевидна, чтобы заставить тех, кто винит капитализм в бедности стран третьего мира, остановиться и задуматься*.

Боюсь, однако, что ненадолго. Подобно династии Бурбонов в свое время, лобби защитников бедных стран третьего мира ничему не учится и ничего не забывает. Несмотря на очевидность того, что коллективизм ведет к экономическому упадку, а капитализм — к экономическому процветанию, эти лоббисты отстаивают на международной арене та-

Свобода и процветание
Страны с наиболее		Страны с наименее
свободной экономикой	свободной экономикой
и их ВВП на душу населения*	и их ВВП на душу	населения*
Страна**	ВВП	Страна***	ВВП
	на душу		на душу
	населения		населения
1 Гонконг	$25 257	1 Северная Корея	$1000
2 Сингапур	$28 460	2 Ирак	$2700
3 Новая Зеландия	$17210	3 Ливия	$7900
4 Бахрейн	$16 140	4 Сомали	$600
4 Люксембург	$30 140	5 Куба	$1700
4 США	$29010	6 Конго	$710
7 Ирландия	$20 710	7 Лаос	$1300
8 Австралия	$20210	8 Иран	$5300
8 Швейцария	$25 240	9 Ангола	$1030
8 Соединенное		10 Узбекистан	$2500
Королевство	$20 273	10 Босния	$1770
11 Канада	$22 480	12 Вьетнам	$1850
11 Чили	$12730	12 Туркменистан	$1800
11 Сальвадор	$2880	12 Гвинея-Бисау	$900
11 Тайвань	$11 989	15 Азербайджан	$1770
15 Австрия	$22 070	16 Бирма	$1200
15 Нидерланды	$21 110	16 Белоруссия	$5300
17 Аргентина	$10300	18 Экваториальная
17 Бельгия	$22 750	Гвинея	$2000
19 Исландия	$21 970	19 Сирия	$2500
19 Япония	$24 070	19 Руанда	$720
19 Объединенные		19 Гаити	$1340
Арабские Эмираты $18 110	19 Бурунди	$730
Данные приводятся в	долларах США	Данные приводятся в долларах США

кую политику, которую ни один здравомыслящий национальный по­литик (даже левоцентристского толка) никогда бы не поддержал в сво­ей стране. Мы все сегодня рассуждаем о вреде политики перераспреде­ления для экономики и социального иждивенчества — для общества, тем не менее разговоры о новом международном экономическом по­рядке, который предполагает поддержку бедных за счет богатых, навер­ное, никогда не уступят здравому смыслу.

В конце 70-х — начале 80-х годов в докладе Брандта прозвучал при­зыв к установлению «нового международного порядка» и интервенцио­нистским мерам, направленным на массированное перераспределение ресурсов между «Севером» и «Югом»*¹. Доклад, который получил ши­рокое одобрение в то время, представлял перераспределение как необхо­димый элемент безопасности богатых стран, что было скрытым наме­ком на давнее желание левых поднять массы в международном масшта­бе на борьбу против их угнетателей. Подзаголовок доклада «Программа выживания» привносит ту трагическую нотку, без которой любое подоб­ное лоббирование не может считаться достаточно полным. В 1981 году на саммите в Канкуне Рональду Рейгану и мне удалось спустить на тор­мозах самые ужасные предложения доклада*². Увы, похоже, в междуна­родных делах действует некий аналог закона Грешема*³ — «плохие деньги вытесняют хорошие», — и здравые идеи регулярно приносятся в жерт­ву плохим. Достойным наследником Брандта стала Комиссия по глобаль­ному управлению. Этот достойнейший орган отметил наступление но­вого тысячелетия докладом, полным сетований по поводу «несправед­ливости» эффектов глобализации и «маргинализации бедных». Он настаивал на создании «более сильной и представительной структуры глобального экономического управления»*⁴.

Стоит только присмотреться к доводам, которыми подкрепляются все эти грандиозные схемы, как опять видишь нашего старого знако­мого, считавшегося погибшим, но все еще не оплаканного, — социа­лизм. На самом же деле социализм на международном уровне, замас-

кированный и облаченный в новую упаковку, значительно опаснее для свободы и процветания, чем многие думают. Причину, по которой скомпрометировавшие себя доводы продолжают выдвигаться и уважи­тельно выслушиваться, можно выразить очень коротко: чувство вины. Представители Запада чувствуют, что они в какой-то мере виноваты в несчастьях и неудачах жителей бедных стран. Однако на самом деле это не так. Выдающийся убийца священных коров экономики (лорд) Пи­тер Бауэр говорил:

Причиной бедности в странах третьего мира является вовсе не Запад, связи с ним были принципиальным источником материального про­гресса. Более материально развитыми оказываются как раз те общества и регионы третьего мира, у которых взаимосвязи с Западом более мно­гочисленны, разнообразны и глубоки: земледельческие районы и тран­зитные порты на юго-востоке Азии, западе Африки и в Латинской Аме­рике; регионы Африки и Ближнего Востока, занимающиеся добычей полезных ископаемых; города и порты Азии, Африки, Карибского ре­гиона и Латинской Америки. Уровень материального развития обыч­но снижается по мере удаления от центров, в которых сконцентриро­вано влияние Запада. У беднейших и наиболее отсталых народов внеш­ние связи либо вообще отсутствуют, либо немногочисленны;

свидетельство — аборигены Австралии, пигмеи и бедуины*.

Действительно, в то время как в XX веке большинство стран мира добилось значительных экономических успехов, некоторые отстали. Спрашивается: почему? В ряде случаев фактически наблюдался значи­тельный откат назад — заметнее всего в африканских странах, которые, отбросив традиционные западные ценности, позаимствовали у Запада социалистические идеи и объединили их с доморощенной межплемен­ной враждой и массовой коррупцией. Уж если Запад в чем и виноват, так это в том, что породил Маркса и его последователей, многие из ко­торых стали советниками лидеров стран третьего мира в послевоенные годы. Заявление получившего западное образование и очень почитае­мого покойного президента Танзании Джулиуса Ньерере — бесспорно обаятельного человека, который нанес огромный вред экономике стра­ны, и не только ей, — наглядно иллюстрирует проблему.

Я заявляю, что это несправедливо — ставить подавляющую часть на­селения мира в положение нищих, не имеющих достоинства. В едином мире, как и в едином государстве, если я богат потому, что вы бедны, или я беден потому, что вы богаты, перераспределение богатства в пользу бедных должно осуществляться по праву, а не из благотвори­тельности*¹.

Нужно ясно представлять, что может и должно быть сделано для помощи тем, кто пытается вырваться из тисков бедности. Мой давний друг Кит Джозеф рассказывал нам о том, как великий еврейский настав­ник Маймонид ранжировал уровни благотворительности, которых он насчитывал восемь*². Высший уровень — изменение положения полу­чателя помощи таким образом, что он становится независимым, — это благотворительность, которая устраняет потребность в дальнейшей благотворительности. За исключением помощи, предоставляемой в случаях стихийных бедствий, которую приходится периодически ока­зывать то здесь, то там, программы международной помощи должны неизменно ориентироваться именно на этот восьмой уровень благотво­рительности.

Осознание этого имеет очень большое значейие. Понятно, что та­кой подход полностью исключает необъятные глобальные стратегии, нацеленные на достижение равенства — или даже на преодоление не­равенства — между государствами или религиями. С течением време­ни неравенство в мире, по всей видимости, лишь углубляется. Это дол­госрочная тенденция. В 1870 году средний доход на душу населения в 17 наиболее богатых странах мира в 2,4 раза превышал средний доход во всех остальных странах; в 1990 году различие для тех же групп стран составляло уже 4,5 раза*³. Очевидно, что с ускорением развития гло­бальной экономики разрыв углубился еще больше.*⁴ Само по себе это меня не беспокоит, как не должно беспокоить и всех остальных. Нера-

венство благосостояния — неотъемлемый атрибут экономического раз­вития — как национального, так и международного. Есть основания полагать, что оно даже способствует развитию. Единственно возмож­ный путь прямого устранения неравенства — перераспределение, а оно, как бы тщательно его ни планировали, замедляет экономическое раз­витие — как национальное, так и международное. Нас должно заботить совершенно другое, а именно, реализуют ли страны свой потенциал и, следовательно, создают ли они новые возможности для своих граждан.

В рамках системы свободной торговли и свободных рынков бедные страны, как и бедные люди, бедны вовсе не потому, что другие богаты. Более того, если эти другие станут менее богатыми, то бедные, вероят­нее всего, очень быстро станут еще беднее.

Некоторые страны бедны из-за неблагоприятных природных условий, например сурового климата, недостатка воды. Такие условия можно смяг­чить, но не изменить коренным образом. Наилучшим решением при этом нередко бывает то, что местное население делает всегда, а именно посылает наиболее трудоспособных представителей за границу на зара­ботки, а заработанные средства возвращает на родину и, таким образом, обеспечивает приемлемый уровень жизни для тех, кто остался.

Однако многие, очень многие страны обязаны своей бедностью пло­хому управлению. Оно может выражаться в неправильной политике, которая не позволяет зародиться жизнеспособному капитализму, осно­ванному на свободном предпринимательстве. Обычно оно сопровож­дается повсеместной, если не тотальной, коррупцией. Нередко оно при­нимает форму репрессивной или агрессивной политики в отношении определенных групп населения внутри страны или соседних госу­дарств — в такой ситуации целью власти является разбой, а высшая форма разбоя — война. В общем и целом такая картина характерна, например, для Зимбабве под началом президента Роберта Мугабе. Воз­никает серьезнейший вопрос: почему такое положение дел, не имею­щее никакого оправдания, продолжает сохраняться?

По крайней мере часть ответа — но, надо заметить, важнейшая часть, поскольку она фактически допускает существование решения, — за­ключается в том, что западные страны сами способствовали сохране­нию проблемы. Это результат вовсе не жадности международного ка­питализма и не давления со стороны такого привычного пугала, как международные корпорации, а многолетнего поощрения дурного прав­ления вместо применения карательных мер.

Видную роль здесь сыграл Всемирный банк. Он был учрежден в 1944 году с целью кредитования пострадавших от войны стран Евро­пы и к концу 50-х годов фактически стал ненужным. Как сказал Алан Уолтере: «В отличие от старых солдат, международные институты со временем не угасают, они становятся еще больше, еще сильнее»*. Имен­но это и произошло с Всемирным банком (и с МВФ тоже, как я покажу далее).

В 60-х годах Банк под руководством бывшего министра обороны США Роберта Макнамары превратился из кредитора последней инстан­ции в международное агентство социального обеспечения, которым он и продолжает оставаться. Помимо прочего Банк стал главным провод­ником доктрины, в соответствии с которой менее развитые страны мо­гут добиться прогресса только в том случае, если развитые государства будут предоставлять им достаточные экономические ресурсы. Из-за того что эта доктрина получила широкое, если не всеобщее, признание, а так­же в силу своей принципиальной порочности, она невероятно вредна в трех отношениях. Во-первых, финансирование потребностей некомпе­тентных правительств помогает им удержаться у власти. Во-вторых, спа­сение от банкротства стран третьего мира, проводящих ошибочную по­литику, лишь увеличивает наносимый ущерб. И, наконец, укрепление убеждения третьего мира в целом в том, что его проблемы обусловлены действиями развитых стран, препятствует проведению таких экономи­ческих реформ, которые позволяют поднять эффективность хозяйства и уровень жизни. Независимое исследование, проведенное несколько лет назад, показало, что 66 слаборазвитых стран получают средства от Все­мирного банка уже более 25 лет, в 37 странах положение совершенно не улучшилось по сравнению с тем, что было до получения займов. Более того, в 20 из этих 37 стран положение даже ухудшилось, причем в вось­ми случаях с момента получения первого займа объем производства со­кратился по меньшей мере на 20%**. Ни одно демократическое прави­тельство не может рассчитывать на переизбрание при таких результатах. Но хотя такие международные институты, как Банк, и могут походить на правительства, они имеют очень мало общего с демократией.

Не хочу, однако, быть несправедливой по отношению к служащим Всемирного банка. Они не заставляют развитые и развивающиеся стра­ны проводить безрассудную политику. Всегда имеется достаточно на­циональных политиков, которые полагают, что перераспределение ре­сурсов, увеличение международной помощи, предоставление займов, протекционизм в торговле и замещение импорта внутренним произ­водством, «экономическая замкнутость» и прочее дают решение про­блемы международной бедности.

Сама я никогда так не считала; тем не менее во времена моего пре­бывания на посту премьер-министра у Великобритании была скром­ная программа помощи, и мы старались сделать ее максимально це­левой. В определенных размерах помощь, несомненно, дает резуль­таты. Было бы странным, если бы она их не приносила. Во многих случаях помощь сопровождается политическими и экономическими условиями и, таким образом, может рассматриваться как форма стра­тегического воздействия, хотя ее практические выгоды для донора, пожалуй, преувеличиваются. (Одна из оценок полезности американ­ских программ помощи выглядит следующим образом: «Американ­ская помощь иностранным государствам не дает Соединенным Шта­там ни экономической, ни коммерческой выгоды»*.) Общий вывод таков: последствия перераспределения, осуществляемого как на меж­дународном, так и на национальном уровне, являются пагубными и другими быть не могут.

Спрашивается: а возможен ли другой подход? Да. Обратитесь к Май-мониду. Ограниченная помощь, строго ориентированная на создание правильной основы для свободного предпринимательства и капитализ­ма, вполне может дать результат. Странам третьего мира необходимо добиться торжества ясного и честного закона, сформировать ограни­ченное, но эффективное правительство, обеспечить право собственно­сти и создать благоприятный инвестиционный климат. Долговое бре­мя, большую часть которого составляют непогашенные займы, полу­ченные в результате неразумной кредитной политики Запада, может быть при соответствующих условиях уменьшено. При этом нет ника­кого резона предоставлять помощь глубоко коррумпированным или явно деспотическим правительствам. Когда же нет уверенности, нуж­

но положиться на рынок, который покажет, обоснованны ли проекты и можно ли доверять режиму.

Главное, что развитые страны могут сделать для развивающегося мира, — это поддержать капитализм в целом, открыть свои рынки и, самое важное, прекратить субсидирование своего экспорта. В этих об­ластях предстоит сделать еще очень многое. Европейский союз мог бы перестать банкротить и разорять фермеров третьего мира с помощью своей Единой сельскохозяйственной политики: третья часть от того, во что она обходится мировой экономике, ложится на страны, не входя­щие в Союз. Америка могла бы отказаться от возведения барьеров пе­ред текстилем из стран третьего мира: такой протекционизм обходит­ся другим странам, главным образом развивающимся, в миллиарды долларов ежегодно*.

Размышляя над опытом решения проблем развивающегося мира после Второй мировой войны, можно сделать следующие выводы: