Сидеть под вечер на берегу и смотреть на поплавок

Нина. Но, я думаю, кто испытал наслаждение творчества, для того уже

все другие наслаждения не существуют.

Аркадина (смеясь). Не говорите так. Когда ему говорят хорошие слова,

то он проваливается.

Шамраев. Помню, в Москве в оперном театре однажды знаменитый Сильва

взял нижнее до. А в это время, как нарочно, сидел на галерее бас из наших

синодальных певчих, и вдруг, можете себе представить наше крайнее

изумление, мы слышим с галереи: "Браво, Сильва!" - целою октавой ниже...

Вот этак (низким баском): браво, Сильва... Театр так и замер.

Пауза.

Дорн. Тихий ангел пролетел.

Нина. А мне пора. Прощайте.

Аркадина. Куда? Куда так рано? Мы вас не пустим.

Нина. Меня ждет папа.

Аркадина. Какой он, право... (Целуются) Ну, что делать. Жаль, жаль

вас отпускать.

Нина. Если бы вы знали, как мне тяжело уезжать!

Аркадина. Вас бы проводил кто-нибудь, моя крошка.

Нина (испуганно). О, нет, нет!

Сорин (ей, умоляюще). Останьтесь!

Нина. Не могу, Петр Николаевич.

Сорин. Останьтесь на один час и всё. Ну что, право...

Нина (подумав, сквозь слезы). Нельзя! (Пожимает руку и быстро

уходит.)

Аркадина. Несчастная девушка в сущности. Говорят, ее покойная мать

завещала мужу всё свое громадное состояние, всё до копейки, и теперь эта

девочка осталась ни с чем, так как отец ее уже завещал всё своей второй

жене. Это возмутительно.

Дорн. Да, ее папенька порядочная-таки скотина, надо отдать ему полную

справедливость.

Сорин (потирая озябшие руки). Пойдемте-ка, господа, и мы, а то

становится сыро. У меня ноги болят.

Аркадина. Они у тебя как деревянные, едва ходят. Ну, пойдем, старик

злосчастный. (Берет его под руку)

Шамраев (подавая руку жене). Мадам?

Сорин. Я слышу, опять воет собака. (Шамраеву) Будьте добры, Илья

Афанасьевич, прикажите отвязать ее.

Шамраев. Нельзя, Петр Николаевич, боюсь, как бы воры в амбар не

забрались. Там у меня просо. (Идущему рядом Медведенку) Да, на целую

октаву ниже: "Браво, Сильва!" А ведь не певец, простой синодальный певчий.

Медведенко. А сколько жалованья получает синодальный певчий?

Все уходят, кроме Дорна.

Дорн (один). Не знаю, быть может, я ничего не понимаю или сошел с

ума, но пьеса мне понравилась. В ней что-то есть. Когда эта девочка

говорила об одиночестве и потом, когда показались красные глаза дьявола, у

меня от волнения дрожали руки. Свежо, наивно... Вот, кажется, он идет. Мне

хочется наговорить ему побольше приятного.

Треплев (входит). Уже нет никого.

Дорн. Я здесь.

Треплев. Меня по всему парку ищет Машенька. Несносное создание.

Дорн. Константин Гаврилович, мне ваша пьеса чрезвычайно понравилась.

Странная она какая-то, и конца я не слышал, и все-таки впечатление

сильное. Вы талантливый человек, вам надо продолжать.

Треплев крепко жмет ему руку и обнимает порывисто.

Фуй, какой нервный. Слезы на глазах... Я что хочу сказать? Вы взяли сюжет

из области отвлеченных идей. Так и следовало, потому что художественное

произведение непременно должно выражать какую-нибудь большую мысль. Только

то прекрасно, что серьезно. Как вы бледны!

Треплев. Так вы говорите - продолжать?

Дорн. Да... Но изображайте только важное и вечное. Вы знаете, я

прожил свою жизнь разнообразно и со вкусом, я доволен, но если бы мне

пришлось испытать подъем духа, какой бывает у художников во время

творчества, то, мне кажется, я презирал бы свою материальную оболочку и

все, что этой оболочке свойственно, и уносился бы от земли подальше в

высоту.

Треплев. Виноват, где Заречная?

Дорн. И вот еще что. В произведении должна быть ясная, определенная

мысль. Вы должны знать, для чего пишете, иначе, если пойдете по этой

живописной дороге без определенной цели, то вы заблудитесь и ваш талант

погубит вас.

Треплев (нетерпеливо). Где Заречная?

Дорн. Она уехала домой.

Треплев (в отчаянии). Что же мне делать? Я хочу ее видеть... Мне

необходимо ее видеть... Я поеду...

Маша входит.

Дорн (Треплеву). Успокойтесь, мой друг.

Треплев. Но все-таки я поеду. Я должен поехать.

Маша. Идите, Константин Гаврилович, в дом. Вас ждет ваша мама. Она

непокойна.

Треплев. Скажите ей, что я уехал. И прошу вас всех, оставьте меня в

покое! Оставьте! Не ходите за мной!

Дорн. Но, но, но, милый... нельзя так... Нехорошо.

Треплев (сквозь слезы). Прощайте, доктор. Благодарю... (Уходит)

Дорн (вздохнув). Молодость, молодость!

Маша. Когда нечего больше сказать, то говорят: молодость,

молодость... (Нюхает табак)

Дорн (берет у нее табакерку и швыряет в кусты). Это гадко!

Пауза.

В доме, кажется, играют. Надо идти.

Маша. Погодите.

Дорн. Что?

Маша. Я еще раз хочу вам сказать. Мне хочется поговорить...

(Волнуясь) Я не люблю своего отца... но к вам лежит мое сердце. Почему-то

я всею душой чувствую, что вы мне близки... Помогите же мне. Помогите, а

то я сделаю глупость, я насмеюсь над своею жизнью, испорчу ее... Не могу

дольше...

Дорн. Что? В чем помочь?

Маша. Я страдаю. Никто, никто не знает моих страданий! (Кладет ему

голову на грудь, тихо) Я люблю Константина.

Дорн. Как все нервны! Как все нервны! И сколько любви... О,

колдовское озеро! (Нежно) Но что же я могу сделать, дитя мое? Что? Что?