Явление шестое. Царевна. Как твое истолковать смущенье

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

Тесей, Арикия.

ТЕСЕЙ

Царевна! Как твое истолковать смущенье?

Что привести могло царевича сюда?

АРИКИЯ

Он, государь, со мной простился навсегда.

ТЕСЕЙ

Во взгляде этом есть неведомая сила:

Его надменную строптивость ты смирила.

АРИКИЯ

Ну что же, истины я, царь, не утаю:

Не унаследовал он ненависть твою.

Царевич притеснять не станет невиновных.

ТЕСЕЙ

Не расточал ли он тебе речей любовных?

Его слова – обман, обеты – звук пустой.

Знай: о любви твердил он не тебе одной.

АРИКИЯ

Он, государь?

ТЕСЕЙ

А ты поверила? Напрасно.

Иль ты его любовь делить с другой согласна?

АРИКИЯ

И ты позволил, царь, чтоб злая клевета

Чернила эту жизнь, что так ясна, чиста?

Ужель, в тенетах лжи запутавшись жестоко,

Не отличаешь ты невинность от порока?

Ведь чистота его, как солнце, всем видна,

И скрыта тучами лишь от тебя она.

Не перестану, царь, рыдать и заклинать я:

Не верь клеветникам! Сними с него проклятье!

Страшись, чтоб небеса, враждебные тебе,

Не вняли тотчас же безжалостной мольбе,

Чтоб жертвой ты не стал своей же злобы ярой:

Нередко дар богов бывает божьей карой.

ТЕСЕЙ

Я убеждаюсь в том, как ловок Ипполит.

Ты мнишь спасти лжеца? Любовь тебя слепит,

Не различаешь ты порок и добродетель.

Есть доказательства, есть не один свидетель.

Я видел – видел сам! – потоки горьких слез.

АРИКИЯ

Ах!… Многим тварям злым, царь, головы ты снес,

Но все ж судьба спасла от грозного Тесея

Одно чудовище… Сказать тебе яснее

Я не вольна: твой сын решил щадить отца,

Я предала б его, сказав все до конца.

Напрасны были бы твои все настоянья:

Беря с него пример, я сохраню молчанье.

Тесей.

ТЕСЕЙ

Что б это значило? Загадочная речь!

Задумала меня на ложный след увлечь?

Ужель они меня обманывают оба?…

Но гаснет гнев во мне, и остывает злоба,

И жалость робкая свой голос подает.

Да!… Все ли я узнал? И все ли взял в расчет?

Сомнения меня волнуют непривычно…

Энону надобно мне допросить вторично,

Узнать в подробностях, что совершилось тут,

Эй, стража!… Пусть ко мне Энону приведут.

Тесей, Панопа

ПАНОПА

О царь! Не знаю, что задумала царица,

Но будь настороже: боюсь, беда случится.

В неописуемом отчаянье она.

Черты искажены, как смерть она бледна.

Энону прогнала. Та вне себя от горя

Погибель обрела в несытой бездне моря,

Быть может, поплатясь за некую вину.

Но тайна канула в морскую глубину.

ТЕСЕЙ

Что слышу?

ПАНОПА

Эта смерть не принесла царице

Успокоения. Ее душа томится.

То прижимает вдруг она к груди своей,

Слезами исходя, малюток сыновей,

То в исступлении, с безмерною тоскою

Отталкивает их дрожащею рукою.

Не ведает, куда свой направляет шаг.

В невидящих ее глазах – могильный мрак.

Три раза написать послание пыталась,

Но лишь начав, рвала… О царь! Яви к ней жалость!

Иди к ней! Гибельный уж недалек исход!

ТЕСЕЙ

Энона умерла, и Федра смерти ждет.

Что думать должен я теперь об Ипполите?

Эй!… Сына моего скорее позовите!

Пусть оправдается. Я выслушать готов.

ТЕСЕЙ

(один)

О Посейдон! Молю, на мой откликнись зов!

Свое жестокое свершить благодеянье

Не торопись! Забудь о злом моем желанье!…

Я легковерен был, спешил… И в страхе жду…

Не сам ли на себя накликал я беду?

Тесей, Терамен.

ТЕСЕЙ

А, Терамен! Но где мой сын? Ты, верно, прячешь

Питомца своего? Но что это, – ты плачешь?

Где сын?…

ТЕРАМЕН

Любовь к нему слышна в словах твоих.

Но слишком поздно, царь. Знай, – нет его в живых!

ТЕСЕЙ

О боги!…

ТЕРАМЕН

Пред тобой свидетель безутешный.

Погиб прекраснейший! Окончил жизнь безгрешный!

ТЕСЕЙ

Погиб… Уже к нему объятья я простер.

Но суд небесный был безжалостен и скор…

Скажи, какой удар обрушили стихии?

ТЕРАМЕН

Оставив позади ворота городские,

Он колесницею в молчанье управлял,

И те немногие, кого с собой он взял,

Беря с него пример, безмолвствовали строго.

Была им избрана микенская дорога.

Он вожжи выпустил. Лихие скакуны,

Что были вскормлены, что были вспоены

Царевичем, его без слова понимали, –

Брели понурые, деля его печали.

Вдруг вопль чудовищный средь мрачной тишины

Раздался – из морской возник он глубины.

И только этот вопль потряс морское лоно,

Послышалось из недр земли подобье стона.

От страха в жилах кровь застыла у людей,

И грива вздыбилась на шеях у коней.

А море между тем пузырилось, вскипая,

И вдруг на нем гора возникла водяная.

На берег ринувшись, разбился пенный вал,

И перед нами зверь невиданный предстал:

Зверь с мордою быка, лобастой и рогатой,

И с телом, чешуей покрытым желтоватой.

Неукротимый бык! Неистовый дракон!

Сверкая чешуей, свивался в кольца он

И берег огласил свирепым долгим ревом.

Застыли небеса в презрении суровом,

Твердь вздрогнула, вокруг распространился смрад,

И, ужаснувшись, вновь отпрянула назад

Волна, что вынесла чудовище из моря.

С неодолимою опасностью не споря,

Ко храму ближнему все кинулись толпой.

Но он, героя сын, сам истинный герой,

Остановил коней и твердою рукою

Метнул свое копье, да с силою такою,

Что не могла спасти дракона чешуя.

Из раны хлынула кровавая струя,

Зверь с воплем ярости, для слуха нестерпимым,

Пал под ноги коням, дохнув огнем и дымом.

Страх сверхъестественный тут обуял коней.

Они, не слушаясь ни слова, ни вожжей,

Рвались из упряжи. Царевич своевластно

Пытался их смирить, но все было напрасно, –

Лишь пена падала кровавая с удил

(Есть слух, что некий бог копьем их горячил).

И, удивляя всех галопом небывалым,

Помчались скакуны по рытвинам и скалам…

Держался Ипполит, но вдруг – сломалась ось!…

О, горе! О, зачем узреть мне довелось

Тот ужас, что теперь мне вечно будет сниться!

Разбилась вдребезги о камни колесница.

Запутался в вожжах несчастный Ипполит.

Упряжка мчится вдаль и за собой влачит

Возничего. Коней сдержать он хочет криком,

Они еще быстрей несутся в страхе диком.

И скоро юноша стал раною сплошной.

Наш вопль потряс холмы!… И бег свой роковой

Смиряют скакуны, теряющие силы,

У храма древнего, где царские могилы.

Бегу, хотя нет сил, хотя дыханья нет…

За мною – свита. Нас ведет кровавый след:

Кровь пятна яркие оставила на скалах,

Колючие кусты – в соцветьях капель алых.

Бегу к нему, зову – и слышу слабый стон.

Открыв на миг глаза, мне руку подал он.

«Богами, – он шепнул, – наказан без вины я.

Друг, пусть в тебе найдет опору Арикия.

Когда опомнится разгневанный отец,

Когда с раскаяньем увидит наконец,

Что на меня возвел напрасно обвиненье,

То пусть, дабы мой дух нашел успокоенье,

Вернет он пленнице…» Смолк. С помертвелых губ

Слетел последний вздох: в моих руках был труп,

Труп, столь истерзанный, – ужасная картина! –

Что в нем и сам отец не распознал бы сына!

ТЕСЕЙ

Мой сын! Преемник мой! Он сгублен мной самим!

Как страшен гнев богов, как неисповедим!…

Увы, какая скорбь, терзания какие

Мне суждены!…

ТЕРАМЕН

И тут явилась Арикия.

Бежала от тебя она за ним вослед,

Их должен был связать супружеский обет.

Она спешит к нему, гонимая любовью,

И вдруг – на залитой дымящеюся кровью

Траве (о, зрелище!) – простертый Ипполит!

Несчастная на труп испуганно глядит…

Возлюбленного в нем не распознав, не веря,

Что невозвратная понесена потеря,

Она его зовет… Увы, напрасен зов!

И, побелев как мел и упрекнув богов

Исполненным тоски невыразимой взглядом,

Царевна падает без чувств с любимым рядом…

Исмена, вся в слезах, осталась с нею там,

Чтоб к жизни возвратить ее, – верней, к скорбям.

А я, проклявший жизнь и солнце золотое,

Пришел оповестить о гибели героя

И рассказать тебе, могучий властелин,

О чем в последний миг тебя просил твой сын…

А вот и враг его безжалостный – царица!