double arrow

Цветаева: революция и судьба поэта

Октябрь 17, как бы ни называли его потом противоборствующие лагери, - ненавистным «большевистским переворотом» или же «Великой социалистической революцией» - явился по своим масштабам несомненно самым значительным для всего мира ХХ века а уже тем более для России, его породившей и двинувшей его резонанс - «Мировую революцию» (в той или иной ее форме) дальше, чуть ли не по всей планете. (Во всяком случае даже сейчас, после краха СССР - этого апофеоза Мировой революции - остаются еще другие страны, более чем миллиардный Китай, по-прежнему пребывающие в лоне той идеологии). Поэтому вполне закономерно, что, по точному определению Цветаевой, «ни одного крупного русского поэта современности, у которого после Революции не дрогнул и не вырос голос - НЕТ» (подчеркнуто мною - М.К.). Правда, у каждого из них он «дрогнул» по-разному.Для одних, как например для Маяковского, предрекавшего сие еще раньше («Грядет шестнадцатый год!») казалось, что сбылись пылкие ожидания футуристов, как будто совпавшие с социалистами: «...днесь небывалой сбывается былью социалистов великая ересь» (В. Маяковский, т. I, с. 140).Для «будетлянина» Велемира Хлебникова, еще в апреле 17 г. объявившего для земли «Правительство Земного Шара», не оставалось ничего, кроме как «вихрем бессмертным, вихрем единым, все за свободой - туда» («воля всем», 1918).Даже для Александра Блока «произошло чудо и, следовательно, будут еще чудеса» (т. 8, с. 480). И пока не начались нежданные «чудеса» кровавой и чудовищной братоубийственной Гражданской войны, он будет призывать «всем сердцем слушать музыку Революции».

25-ти - летняя Марина Цветаева, говоря о коммунистах, наседавших на дома «буржуазно» обеспеченных людей, в отличие от всех своих современников увидела не только правду о происходящем, но и истину: «Не их я ненавижу, а коммунизм... Вот уже два года, как со всех сторон слышу: «Коммунизм прекрасен, коммунисты - ужасны» (М. Цветаева. Избр. Проза в 2-х тт., т. I, Нью-Йорк, 1979, с. 69) оценивая эту позицию, обстоятельный и проникновенный биограф В. Щвейцер комментирует: снова, как и всегда, Цветаева противостоит большинству, но это и не бравада и не эпатаж - та же мысль в различных модификациях встречается у нее многократно (притом, что она принципиально аполитична). «Она не принимала коммунизм как идею. Людей, в том числе и коммунистов - она оценивала каждого в отдельности. В годы гражданской войны главным ее чувством по отношению к людям была жалость» (В. Швейцер, Цит. Соч. С. 239).В октябре Цветаева находилась в Крыму, в гостях у Волошина, и тут же рванулась в Москву, где шли уличные бои, где, в частности, 56-й полк, в коем служил ее муж, офицер Временного правительства С.Я. Эфрон, - защищал Кремль. По дороге в вагоне, не чая застать его в живых, она пишет в тетрадку письмо к нему - живому или мертвому (и это навсегда станет для нее высшей формой человеческого - почти ангельского - общения): «Вы не можете, чтобы убивали других».Сразу же, в ноябре, офицер Эфрон уедет на Юг, в Добровольческую армию на три страшных года (не без идейного влияния жены, которая всегда будет для него авторитетом).

Марина Ивановна, в отличие от многих интеллигентов, купившихся на лозунги свободы и демократии, - сразу, без колебаний, с присущей ей определенностью и твердостью и навсегда! - не приняла Революцию как стихию неотвратимого и перманентного насилия над личностью - этой важнейшей для нее ценностью. Ее старший друг (старше на 11 лет) М. Волошин писал: «С Россией кончено... И родину народ сам выволок на гноище, как падаль» (там же, т. I, с. 226); его пророчества Марина сочувственно записала себе в тетрадку. Одновременно со своим сверстником О. Мандельштамом, печально славившим «сумерки свободы» 18 года, молодой поэт Цветаева, певшая любовь и презиравшая политику, вдруг предскажет духовную гибель и лишь отдаленно грядущее значение России: «Таинственная книга бытия Российского \\ где судьбы мира скрыты \\ дочитана и наглухо закрыта».

Она пережила в России всем своим за все болящим сердцем и вечно обнаженными нервами Первую мировую войну, две революции, Гражданскую войну, военный коммунизм и дожила до нэпа, который ей показался чуть ли не еще более отвратительным. Она пишет в Крым голодающему там Волошину:«Общий закон - беспощадность. Никому ни до кого нет дела. Милый Макс, верь, я не из зависти, будь у меня миллионы, я бы все же не покупала окороков. Все это слишком пахнет кровью. Голодных много, но они где-то по норам и трущобам, видимость блистательна» (цит. По Швейцер, с. 279. (Не правда ли, читая это сегодня, невольно думаешь, что наша нынешняя «Реформа» выглядит как своего рода нео - нэп?).Здесь ей больше нечем и незачем жить. Поэтому как только И. Эренбург, вырвавшийся в загранпоездку, отыскал Эфрона на Западе, ее судьба сразу же определилась: однозначно - ТУДА!


Понравилась статья? Добавь ее в закладку (CTRL+D) и не забудь поделиться с друзьями:  



Сейчас читают про: