Политическая направленность и публицистическая заостренность в романе новь тургенева

Как всегда, вопросы социально-политические связывались в сознании и творчестве Тургенева с вопросами морально-философскими. Неверие в революцию, боязнь революционных потрясений всегда находили у Тургенева выражение в пессимистической философии, в мыслях о недостижимости счастья, о фатальной зависимости человека от таинственных сил природы. Успехи естественных наук в 60-х годах подсказывают Тургеневу мысль найти опору для своих философских построений в данных

современного ему естествознания. К чему привела эта попытка, об этом будет сказано ниже. Пока отметим только, что, как прежде, Тургенев вновь связывает свои излюбленные философские идеи с новым циклом своих социально-политических размышлений.

Всё это с полной ясностью сказалось в последнем романе Тургенева «Новь». Но и в период, предшествующий «Нови», все эти темы — и отвлеченно-философские, и конкретно-социальные — всплывали то вместе, то порознь в повестях и рассказах Тургенева 60—70-х годов, в которых накапливались разнородные материалы для большого художественного обобщения в масштабе романа.

Последний роман Тургенева «Новь» возник на первый взгляд неожиданно. От предшествующего романа он отделен десятилетним промежутком, — срок небывалый в практике Тургенева как романиста. Казалось, что после «Дыма» Тургенев решительно отошел от злободневного, общественно-политического романа и больше никогда к нему не вернется.

Самую возможность появления нового романа как будто ничто не предвещало: после «Дыма» в творчестве Тургенева начинается полоса рассказов и повестей, построенных на изображении «внеисторической» стороны человеческой жизни. Героем Тургенева становится человек неинтеллигентной, часто мещанской и даже пошлой среды, меньше всего пригодный для выражения идей целесообразной деятельности и исторического прогресса. Жизнь предстает в этих рассказах и повестях в ее вещной конкретности и показывается нередко в гоголевской «натуралистической» манере. При этом самые бытовые формы жизни воспринимаются автором, как ряд обособленных и замкнутых в себе эпизодов, эскизов, портретов. Характерно, что произведения, написанные между «Дымом» и «Новью», либо отнесены к прошлому, к 30-м и 40-м годам, к началу века («Часы»), либо воспроизводят как бы куски минувших исторических эпох, сохранившихся в виде курьезов и раритетов в современности («Бригадир»).

В основе всех повестей лежат подлинные факты из прошлой жизни автора, его семьи, его близких, его окружения. Так, «Вешние воды» восходят по сюжету к эпизоду из жизни Тургенева 40-х годов (его увлечение молодой девушкой во Франкфурте); «Несчастная» относится к преданиям кружка Станкевича; «Пунин и Бабурин», «Бригадир», «Степной король Лир», «Странная история» воспроизводят эпизоды детства и юности Тургенева и семейные предания рода Лутовиновых.

Писатель уходит в старину, погружается в воспоминания, как бы демонстративно отдаляется от современности, от злободневных вопросов и любит даже подчеркивать это. Когда его упрекнули в несовременности рассказа «Странная история», он ответил: «еще бы! — да я, пожалуй, еще дальше назад хвачу». ¹

Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что в своих воспоминаниях Тургенев «хватал назад» вовсе не для того, чтобы отдалиться от современности. Его «Литературные и житейские воспоминания» свидетельствуют об этом с полной очевидностью. И современники, и позднейшие критики обратили внимание на то, что в этих воспоминаниях Тургенев, воскрешая образы прошлого, в частности великий образ Белинского, был очень далек от бесстрастного летописания. В прошлом он ищет истоки современности, временами он освещает фигуры людей 40-х годов так, что они выглядят, как укор революционным демократам 60-х годов. Полемизируя с ними, Тургенев стремится представить Белинского мыслителем более глубоким и в то же время более осторожным, чем исторические преемники его дела — Чернышевский и Добролюбов. А близость самого Тургенева к Белинскому служит при этом как бы аргументом, доказывающим право Тургенева с полной авторитетностью произносить приговоры над явлениями текущей литературной и общественной жизни.

Точно так же и рассказы Тургенева из русской жизни, отнесенные в прошлое, тесными нитями сплетались с современностью — иногда явно, иногда более скрыто, но сплетались всегда.

Итак, Тургенев настаивает на современном значении своей «студии» русского самоубийства. Действительно, тема эта далеко не отвлеченная, не абстрактная. В конце 60-х годов, а также на протяжении 70-х и 80-х годов вопрос о самоубийстве широко разрабатывался и в публицистике, и в беллетристике; он связывался с политическими и социальными вопросами: самые факты самоубийства в среде молодежи рассматривались то как признак морально-психологической неустойчивости, то как свидетельство общественного неблагополучия, а иногда как акт социального протеста.