2013-12-28
937
Роман Чернышевского - одно из самых особенных произведений рус-ской литературы, как по стилю, так и по условиям создания. Этот роман вышел в 1863 году, а написан был Чернышевским в Петропавловской крепости. Понятно, какую цензуру должен был пройти роман, написанный осуж-денным революционером. Этим и определяется столь сложный стиль произве-дения. Автор был вынужден тщательно завуалировать свои мысли, многое не договаривать, о многом говорить только намеками. И Чернышевский решил эту задачу. Роман был пропущен цензурой, не усмотревшей его социалистической направленности. Но то, что не было понято цензурой, поняла передовая часть русского общества, и роман стал настольной книгой молодежи. По своим художественным особенностям произведение отличается от всего, что было создано до него и после него. Прежде всего, следует отметить, что роман революционен как по форме, так и по содержанию. Тема борьбы, те-ма освобождения проходит красной нитью через весь роман, находя заключение в последней главе: торжестве революции. В этом произведении мы находим удивительное сочетание критическо-го реализма и революционного романтизма. Никто ни до Чернышевского, ни после него не развивали этот жанр. Насколько же гениальным должен был быть Чернышевский, чтобы в годы страшного господства реакции, угадать великое и светлое будущее своего народа, предсказать революцию. Революционность романа прежде всего сказывается в образах героев. Его герои – люди созидающие, перешедшие от слов к делу. Они строят первую мастерскую, где доходы идут в пользу самих работниц, среди них вырос и ок-реп профессиональный революционер Рахметов, всю свою жизнь отдавший де-лу служения народу. Герои Чернышевского – живые люди, но в то же время в них показаны все лучшие качества передовой молодежи, которые следовало развивать и со-вершенствовать. Биография Рахметова помогает нам еще лучше понять основную мысль автора, что представители дворянства стали переходить на сторону народа, а значит и век угнетения не долог. Портрет играет очень малую роль. Например, портрет Лопухова не-большой, но и он подчеркивает смелость и самобытность характера героя. Это был человек 2с красивыми чертами лица, с гордым и смелым видом. Но, наряду с этими обычными приемами обрисовки героев, большого значения достигают диалоги, споры, теоретические рассуждения, письма геро-ев. В пример можно поставить беседы Лопухова с Верой Павловной о религии, о действиях людей. Многочисленные диалоги о «разумном эгоизме» Лопухова и Кирсанова. Можно привести еще много примеров, так как в большинстве слу-чаях во всех разговорах чувствуются глубокие мысли автора. Такую же роль играли письма героев. Переписка Лопухова и Веры Павловны помогает лучше понять отношения между ними. Письмо Кати Полозовой дает яркое представ-ление о мастерской Веры Павловны. Но не только образы героев составляют особенность пьесы. Своеобраз-на также композиция. Роман разбит на шесть крупных глав, в свою очередь де-лящихся на мелкие подглавки. Каждая глава имеет название, которое представ-ляет собой тему главы. Особенной главой является последняя страница романа, названная «Перемена декораций». Это сделано потому, что Чернышевский при-давал ей очень большое значение, так как показано торжество революционных идей, победа революции. Очень характерными для романа являются также отступления, к кото-рым прибегает автор. Самыми важными из них являются беседы с «проница-тельным читателем». В его облике Чернышевский высмеивает обывательскую и тупую публику, для которой важны только острые сцены, а не сущность книги. Он показывает эту хвастливую толпу, которая «самодовольно толкует о литера-турных или ученых вещах, в которых ни бельмеса не смыслит». В то же время автор призывает изучать литературу, внимательно и вдумчиво разбирать роман. Композиции соответствует язык романа. В основном это язык сложный, с большим числом всевозможных оборотов, придаточных предложений. При-мером может служить такая фраза о Лопухове и Кирсанове: «Но они рассужда-ют иначе: видите ли, медицина находится теперь в таком младенчествующем состоянии, что нужно еще не лечить, а только подготовлять будущим врачам материалы для умения лечить». Употребление таких слов, как «… видите ли», подчеркивает отношения автора к высказывающему. А употребление таких, по-хожих на старорусские, слов, как «младенчествующем», «не набивши» и прида-ет языку тяжеловесность и народность. Но героям романа свойственны и меткие короткие афоризмы: «Дайте людям хлеб, читать они выучатся и сами», «Жерт-ва- сапоги всмятку», «Нам некогда скучать: у нас слишком много дела», «Я не-навижу… родину, потому что люблю ее». «Что делать» отличается от других романов своим политическим харак-тером, своей публицистической направленностью. Роман является противопо-ложностью по отношению к «Отцам и детям» Тургенева. Это противопоставле-ние видно во всем. Так, если Базаров – человек сумрачный, злобный, то герои Чернышевского – люди веселые, уверенные в своих действиях. Если в романе Тургенева показана несостоятельность взглядов Базарова и его гибель, то в про-изведении «Что делать» революционные идеи восторжествовали, и кончается роман картиной революции. Роман Чернышевского сыграл огромную роль в русской литературе и общественной жизни. Роман стал учебником жизни всей передовой молодежи. Он был воспринят как программа деятельности в общественной и личной жиз-ни. Как ни старались реакционеры уменьшить значение произведения, все же и они были вынуждены признать, что роман стал самым популярным произведе-нием русской литературы.
21. Сатирический роман-обозрение Салтыкова-Щедрина «История одного города»
Жизненный и литературный путь М. Е. Салтыкова-Щедрина закономерно привел его к “Истории одного города”. Эту смелую, честную книгу, полную живого смеха и глубокой скорби, ненависти и надежд, великий писатель буквально выстрадал. Рожденный в богатой помещичьей семье, он провел детство и юность в усадьбе родителей, являясь невольным свидетелем крепостного быта. “Я вырос на лоне крепостного права, — вспоминал позднее сатирик, — все ужасы вековой кабалы я видел в их наготе”. Выпускник Царскосельского лицея 1844 года, член революционного кружка Петрашевского, ревностный поклонник Белинского, Михаил Евграфович Щедрин сразу примкнул к демократическому лагерю российской интеллигенции. Первые же антиправительственные повести решили дело: в 1848 году Салтыков, по личному распоряжению Николая I, был отправлен в Вятку. После ссылки началась активная литературная деятельность, в том числе в журналах “Современник” и “Отечественные записки”. К моменту написания “Истории одного города” для правящего режима России не было более грозного и ненавистного имени, чем “Щедрин” (псевдоним писателя — Н. Щедрин).
Сама “История” выстроена создателем намеренно нелогично, непоследовательно. Великий сатирик предпослал основному содержанию обращение издателя (в роли которого он выступает сам) и обращение к читателям якобы последнего глуповского архивариуса. Опись градоначальников, придающая книге якобы историографичность и особый смысл, состоит из 21 фамилии (от макаронника-изменника Клементия до майора Перехват-Залихватского, сжегшего гимназия и упразднившего науки). В самой “Истории” внимание к начальствующим особам явно неравнозначно: одним (Беневоленский, Брудастый, Бородавкин, Угрюм-Бур-чеев) посвящено много литературных страниц, другим (Ми-келадзе, Дю-Шарио) повезло меньше. Это видно и по структуре “Истории”; три вступительных раздела, одно заключительное Приложение (Оправдательные документы, содержащие градоначальствующие мыслительные и законопроектные упражнения) и всего 5 основных разделов для повествования о подвигах 21 управителя.
Никогда не было в Российской империи города под названием “Глупов”, никто не встречал таких диковинных, неправдоподобных начальников (с фаршированной головой, как у Ивана Пантелеевича Прыща).
М. Е. Салтыков-Щедрин показал себя блестящим знатоком эзопова языка, облек его в якобы летописную форму (летопись градоначальственных успехов охватывает около века, причем указываются, хотя и приблизительно года правления). Эта пародийность изложения позволяла писателю говорить о современности, обличать официальных лиц, не вызывая цензурного вмешательства и гнева вышестоящих. Не зря Щедрин сам называл себя “воспитанником цензурного ведомства”. Конечно, понятливый читатель угадывал за уродливыми картинами Глупова окружающую жизнь. Сила сатирического обличения Щедриным реакционных устоев, на которых держалась русская монархическая власть, была настолько мощной, что гротескно-фантастические образы книги воспринимались как самое правдивое изображение жизни.
Чего стоит, например, описание причин смерти градоначальников: Ферапонтов растерзан собаками; Ламврокакис заеден клопами; Баклан переломлен пополам бурей; Фердыщенко кончил жизнь от объедения; Иванов — от натуги постичь сенатский Указ; Микеладзе — от истощения сил и пр.
В “Истории” Щедрин искусно пользуется сатирической гиперболой: факты подлинной действительности приобретают у него фантастические очертания, что позволяет сатирику наиболее ярко раскрыть ту или иную сторону образа. Но писатель не избегает и реалистических зарисовок. Так, очень натуралистически описан пожар в Пушкарской слободе “соломенного города”: “видно было, как вдали копошатся люди, и казалось, что они бессознательно толкутся на одном месте, а не мечутся в тоске и отчаянии. Видно было, как кружатся в воздухе оторванные вихрем от крыш клочки зажженной соломы. Постепенно одно за другим занимались деревянные строения и словно таяли”.
Хроника городского управления написана красочным, но и сложным по составу языком. В нем широко использован и тупой чиновничий слог: “всякий да печет по праздникам пироги, не возбраняя себе таковое печение и в будни” (Устав о добропорядочном пирогов печении — в исполнении Беневоленского). Есть и старинная славянская речь: “хочу ущекотать прелюбезных мне глуповцев, показав миру их славные дела и предобрый тот корень, от которого знаменитое сие древо произросло и ветвями своими всю землю покрало”. Нашлось место и время и для народных присловий: “только вот я какое слово тебе молвлю: лучше... с правдой дома сидеть, чем беду на себя накликать” (Фердыщенко).
Портретная галерея щедринских “любимцев” — глупов-ских градоначальников запоминается сразу и сильно. Один за другим проходят они перед читателем, нелепые и отвратительные в своих жестокости, тупоумии, злобной ненависти к народу. Тут и бригадир Фердыщенко, моривший глуповцев голодом, и его преемник Бородавкин, спаливший тридцать три деревни, чтобы “с помощью сих мер” взыскать недоимок на два рубля с полтиною, и майор Перехват-Залихватский, упразднивший в городе науки, и Феофилакт Беневоленский, одержимый страстью к писанию законов (уже на скамьях семинарии начертал он несколько замечательных законов, среди которых наиболее известны следующие: “всякий человек да имеет сердце сокрушенно”, “всяка душа да трепещет”, “всякий сверчок да познает соответствующий его званию шесток”).
Именно в описании главных героев М. Е. Салтыков-Щедрин использует самые разнообразные художественные средства. Так, предельная жестокость Угрюм-Бурчеева зафиксирована “в деревянном лице, очевидно, никогда не освещавшемся улыбкой”, с “узким и покатым лбом”, впавшими глазами и развитыми челюстями, готовыми “раздробить или перекусить пополам”. Напротив, либерально настроенный Прыщ, градоначальник с фаршированной го-ловог, “был румян, имел алые и сочные губы, из-за которых ниднелся ряд белых зубов; походка у него была деятельная и бодрая, жест быстрый”. Внешние характеристики сходны с их психологическими образами: свирепый Бруддетый, он же Органчик, не похож на выходца из Франции, аристократа Дю-Шарио, весело проводящего время б удовс льствиях и развлечениях, а “друг Карамзина” Грус-тилов, отличавшийся “нежностью и чувствительностью сердьа”, не менее далек от “фантастического путешественника бригадира Фердыщенко...
Горожане, народ в “Истории” вызывают двойственное чувство. С одной стороны, им свойственны, по оценке самого автора, две вещи: “обычная глуповская восторженность и обыкновенное глуповское легкомыслие”. Страшно жить в городе Глупове. Книга вызывает смех, но не веселый, а горький и мрачный. Писатель сам говорил, что рассчитывал “на возбуждение в читателе горького чувства, а отнюдь не веселонравия”. Страшно за Глупов не только потому, что в нем властвуют ограниченные чиновники, “от российского правительства поставленные”. Страшно, что народ безропотно и терпеливо переносит свои бедствия.
Однако этот молчаливый тягостный укор писателя вовсе не означал глумления над народом. Щедрин любил своих современников: “Все мои сочинения, — писал он позднее, — полны сочувствием”. Глубокий смысл “Истории одного города” заключается не только в гениальных по своей обличительной силе образах градоначальников, но и в той обобщающей характеристике глуповцев, которая неизбежно наводила на мысль о будущем пробуждении задавленного властью народа. Великий сатирик призывает к тому, чтобы внутренняя жизнь российских городов, подобных Глупову, когда-то вырвалась наружу, стала светлой, достойной человека. Не случайно “историческая” хроника заканчивается бегством последнего градоначальника; Уг-рюм-Бурчеев исчез, “словно растаяв в воздухе”. Могучее движение подлинной истории человечества власть оказалась не в состоянии сдерживать еще одно столетие: “река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась...”.
Выходит, что Щедрин смотрел далеко вперед. Он верил в крушение глуповского строя жизни, в победу идеалов разума, достоинства человека, демократии, прогресса, цивилизации. Его произведениям, включая и “Историю одного города”, предрекали великое будущее. Тургенев сравнивал Салтыкова-Щедрина со Свифтом, Горький признавался, что именно за данное произведение он “очень полюбил” писателя. Так и случилось. Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин стал одним из самых читаемых писателей в нашей стране и зарубежье.
