2018-03-08
671
И потому опротивела жизнь при насилии вечном.
Лукреции Кар
Древний Рим не создал новых философских систем. После подчинения Греции Риму на древнеримскую почву переходят учения, которые появились в Древней Греции в эпоху крушения афинского государства – эпикурейство, стоицизм, скептицизм.
Страницы, посвященные Древнему Риму, оправданы не только тем, что необходимо знать философию великой империи, но также потому, что древнеримские авторы подробно разъяснили и развили на протяжении пяти веков концепции, зачастую сохранившиеся от древнегреческого периода лишь в отрывках, придали им художественную завершенность и практичность римской души.
Римляне в отличие от греков были очень деятельны, и им претил созерцательный характер греческой философии. «Ведь вся заслуга доблести состоит в деятельности», – как само собой разумеющуюся роняет эту фразу Цицерон, а в примечании говорится, что это «важное положение, господствовавшее в нравственной философии Рима»1.
Практическая направленность римской души привела к тому, что в Древнем Риме интересовались не диалектикой и метафизикой, а преимущественно этикой. Ближайший греческий философ – Эпикур. Существовал «сад Эпикура». Поэтому Эпикур приобрел известность в Древнем Риме, и у него нашлись последователи. Его взгляды очень подошли к политической обстановке Древнего Рима периода распада республики.
|
|
|
ЛУКРЕЦИЙ
Популярности Эпикура способствовала поэма «О природе вещей» Лукреция Кара (Лукреций – имя, Кар – прозвище), уроженца Рима, жившего в эпоху гражданской войны между сторонниками Суллы и Мария и восстания Спартака (ок. 99 – ок. 55 гг. до н.э.).
1 Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974, с. 63, 211.
150
Лукреций был не теоретиком (мы не знаем тех, кто бы теоретически развил учение Эпикура), а поэтом; скорее эпикурейцем, чем поэтом, потому что сам объяснял, что взялся изложить взгляды Эпикура в поэтической форме для облегчения их восприятия, следуя принципу, что главное – наслаждение, как, скажем, больному дают горькое лекарство вместе с медом, чтобы не было неприятно пить. Лукреций разъяснил многое из взглядов Эпикура, произведения которого сохранились лишь в отрывках. Он писал об атомах, которые должны иметь другую природу, чем видимые вещи, и не разрушаться, чтобы из них постоянно возникало что-то новое.
«Ведь если б могли изменяться
Первоначала вещей, подчиняясь каким-то причинам,
Было б неясно для нас и то совершенно, что может,
Происходить, что не может, какая конечная сила
Каждой вещи дана и какой ей предел установлен.
И не могли б столько раз повторяться в отдельных породах
|
|
|
Свойства природные, нрав и быт, и движения предков»1.
Неизменность атомов выводится из наличия закономерностей в природе и вечности ее существования.
«Первоначалам должно быть присуще бессмертное тело, Чтобы все вещи могли, при кончине, на них разлагаться»2.
Атомы невидимы, как ветер и мельчайшие пылинки, но из них образуются (как из букв слова) вещи, люди и даже боги.
«Даже и в наших стихах постоянно, как можешь заметить, Множество слов состоит из множества букв однородных, Но и стихи, и слова, как ты непременно признаешь, Разнятся между собой и по смыслу, и также по звуку. Видишь, как буквы сильны лишь одним измененьем порядка. Что же до первоначал, то они еще больше имеют Свойств для того, чтоб из них возникали различные вещи»3.
Ничто не может возникнуть из ничего по воле богов. Все происходит из чего-то и превращается во что-то в силу естественных причин.
«И оттого только страх всех смертных объемлет, что много Видят явлений они на земле и на небе нередко, Коих причин никак усмотреть и понять не умеют, И полагают, что все это божьим веленьем творится»4.
1 Лукреций Кар. О природе вещей. I, 592.
2 Там же, I, 545.
3 Лукреции Кар. О природе вешей. I, 824. 4 Там же, I, 150.
151
На самом же деле, все изменения происходят в мире от движения атомов, имеющего случайный, механический характер и незаметного для людей.
«...того, что и дни придают и природа Мало-помалу к вещам, заставляя расти постепенно, Нам не увидеть никак и при всей изощренности зренья... Так при посредстве невидимых тел управляет природа»1.
Лукреций рисует грандиозную картину эволюции мира как процесса, который протекает без участия каких-либо сверхъестественных сил. Жизнь, по его мнению, возникла путем самозарождения из неживой природы.
«Так что опять повторю: очевидно, заслуженно носит Матери имя земля, потому что сама сотворила Весь человеческий род и в урочное время извергла Всякого рода зверей, по нагорным резвящимся высям, И одновременно птиц всевозможных, летающих в небе. Но потому, что рожать без конца никому не возможно, Стала неплодной она, утомившись, как жены с годами»2.
Свойства всех вещей зависят от особенностей атомов, из которых они состоят, и они же определяют наши ощущения, с помощью которых человек познает окружающий мир.
«Так что легко заключить, что из гладких и круглых частичек То состоит, что давать ощущенье приятное может; Наоборот, то, что нам представляется горьким и терпким, Из крючковатых частиц образуется, тесно сплетенных, А потому и пути к нашим чувствам оно раздирает»3.
Душа и дух также материальны и смертны.
«Дух и душа по природе
Из исключительно мелких семян состоят несомненно,
Ибо они, уходя, ничего не уносят из веса»4.
Общественная жизнь людей – результат их первоначального свободного договора между собой.
«Правда, достигнуть нельзя было всюду согласья, но все же Добрая часть людей договоры блюла нерушимо. Иначе весь человеческий род уж тогда бы пресекся»5.
Боги не вмешиваются в жизнь людей, о чем свидетельствует су-
1 Лукреций Кар. О природе вещей. I, 320. 2 Там же, V, 822.
3 Там же, 11, 402.
4 Там же, 111, 228.
5 Там же,V, 1027.
152
шествование зла и то, что наказание может постигнуть невиновного, а виновный останется цел.
«Если Юпитер и с ним остальные всевышние боги Грохотом грозным с небес потрясают блестящие своды И низвергают огонь, руководствуясь собственной волей, То почему же у них не боящийся гнусных поступков Не поражается так, чтобы грудью пронзенною пламя Молнии он выдыхал в назиданье суровое смертным? И почему за собой злодеяний не знающий грязных Пламенем часто объят и, невинный, бывает подхвачен Вихрем внезапным с небес и огнем пожирается тут же?»1
|
|
|
Проблема «бог и зло» остается одной из самых сложных в этике. Христианство отвечает на нее утверждением, что Бог дал людям свободу воли. Индийская философия – концепцией кармы. Некоторые мыслители, споткнувшись об нее, становились атеистами. Эпикурейцы дают свой ответ, считая, что боги не вмешиваются в жизнь людей, потому что в противном случае, по Эпикуру, пришлось бы признать, что допускающие зло боги или не всемогущи или не всеблаги.
И интересное дело: сам Эпикур, по Лукрецию, оказывается выше богов, потому что боги не вмешиваются, а Эпикур своим учением спас человечество от страхов. Еще раз убеждаемся: чем ниже ставятся боги, тем выше оказывается человек. «О богах ничего не знаю», – говорит Будда и... обожествляется. Боги не вмешиваются, утверждает Эпикур и также обожествляется. Недавний пример – обожествление правителей атеистического государства.
«Неужели не видно,
Что об одном лишь природа вопит и что требует только,
Чтобы не ведало тедо страданий, а мысль наслаждалась
Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?
Мы, таким образом, видим, что нужно телесной природе
Только немногое: то, что страдания все удаляет»2.
«Те же, кто в жизни себе кормилом взял истинный разум,
Тот обладает всегда богатством умеренной жизни;
Дух безмятежен его и живет он, довольствуясь малым»3 – в таких очень точных словах передает Лукреций суть учения Эпикура. Но общий его вывод пессимистичен.
1 Лукреций Кар. О природе вещей. VI, 387.
2 Там же, П, 16.
3 Там же, V, 1117.
153
«Так человеческий род понапрасну и вечно хлопочет, Вечно в заботах пустых проводя свою жизнь бесполезно Лишь от того, что не ведает он ни границ обладанья, Ни предела, доколь наслаждение истое длится»‘.
Оканчивается поэма описанием массовой смерти от эпидемии. Так оптимистическое учение Эпикура неожиданно оборачивается пессимистическим выводом римского поэта, относительно возможности его реализации в жизни. В дальнейшем, со становлением империи, места для оптимистических учений вообще не осталось, и мы увидим уже только стоиков и скептиков.
|
|
|
Эпикуреизм больше подходит для свободных людей, могущих забраться в башню из слоновой кости. А раб? Как он может жить незаметно и без страхов наслаждаться жизнью? Каждый человек в эпоху империи был под пятой тирана. В этих условиях учение Эпикура теряет жизненную силу, уже не подходит социальным обстоятельствам Римской империи, когда человек вынуждается на противостояние с властью.
Ни один из многочисленных последователей Эпикура ничего не изменил в его учении. Или оно настолько целостно, что ни прибавишь, ни убавишь, или эпикурейцами становились не творческие люди. Напротив, метафизика стоиков сделала сильный крен в сторону платоновского идеализма, тогда как этика (а для стоиков, тем более римских, именно она была главной) изменилась мало.
СТОИКИ
Взгляды римских стоиков отличались от греческих по тональности – силой своего чувства и выразительностью поэзии, – и это объяснялось изменением социальных условий. Постепенно подтачивалось достоинство людей и, вместе с тем, их уверенность. Иссякал психологический запас прочности, и начинали преобладать мотивы обреченности.
Б. Рассел писал, что в плохие времена философы придумывают утешения. «Мы не можем быть счастливыми, но мы можем быть хорошими; давайте же представим себе, что пока мы добры, неважно, что мы несчастливы. Эта доктрина героическая и в плохом мире полезная»2.
1 Лукреций Кар. О природе вещей. V, 1430.
2 Рассел Б. История западной философии. M., 1959, с. 286.
154
У римских стоиков ведущими чертами становятся не гордость, достоинство, уверенность в себе и внутренняя непоколебимость, а скорее слабость, ощущение ничтожности, растерянность, надломленность. Нет у них и оптимизма греков. Понятия зла и смерти выходят на первый план. Римские стоики демонстрируют стойкость отчаяния и терпения, сквозь которую прорывается мотив духовной свободы.
Известным римским пропагандистом стоицизма был Цицерон. Им разъяснены основные стоические понятия. «Но первая задача справедливости – в том, чтобы никому не наносить вреда, если только тебя на это не вызвали противозаконием»1. Жить в согласии с природой означает «быть всегда в согласии с добродетелью, а все остальное, что соответствует природе, избирать только в том случае, если оно не противоречит добродетели»2 (т.е. богатство, здоровье и т.п.). Больше, впрочем, Цицерон известен как оратор.
СЕНЕКА
Цицерон стоял у одра республики. Будучи сенатором, он говорил как государственный муж с подданными, избравшими его. Следующий известный стоик Сенека пришел, когда республика погибла. Он не мечтает о ее реставрации, смирился с этим, и своей проповедью, не назидательной, как у Цицерона, а дружественной, обращается не к жителям государства, а к отдельному человеку, другу. «В пространных же рассуждениях, написанных заранее и прочитанных при народе, шуму много, а доверительности нет. Философия – это добрый совет, а давать советы во всеуслышанье никто не станет»3. Голос Сенеки трагичней и безнадежней, в нем нет иллюзий.
Испанец Сенека (ок. 5 г. до н.э. – 65 г. н.э.) родился в Риме. С 48 г. н.э. он воспитатель будущего императора Нерона, от которого и принял смерть. Произведения Сенеки так же трудно разбирать, как художественный роман. Пересказывание как будто не открывает ничего нового, но если начать читать, попадаешь под обаяние стиля. Это автор для всех времен и народов, и если есть несколько книг, которые в своей жизни должен прочитать каждый, в этот список входят и «Нравственные письма к Луци-
1 Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях. М., 1974, с. 63.
2 Марк Аврелии. Размышления. М., 1985, с. 195.
3 Сенека ЛЛ. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977, с. 66.
155
лию». Чтение их полезно и доставляет неизъяснимое духовное наслаждение.
С эстетической и нравственной точки зрения произведения Сенеки безупречны. Даже у Платона высокохудожественные части текста перемежаются с вполне заурядными. У Сенеки все тщательно отделано и соединено в одно целое, хотя мы имеем дело с циклом писем, по-видимому, действительно написанных адресату в разное время. Единство произведению придает цельность мировоззрения автора. Нравственная проповедь Сенеки не грешит назидательностью, дешевыми лозунгами, а тонко ведет и убеждает. Мы видим в авторе сочетание гордости, доблести, благородства и милосердия, которого не встречаем ни в христианских миссионерах, отличающихся иным комплексом добродетелей, ни в философах Нового времени.
Вот тогдашняя историческая обстановка устами Сенеки: «При Тиберии Цезаре обвинительные доносы стали безумием, охватившем почти все общество и погубившим в мирное время больше граждан, чем любая гражданская война. Следили за болтовней пьяниц и за простодушными шутками; все грозило опасностью; любой повод для доноса был пригоден; о результатах обвинения уже не стоило и спрашивать, он всегда был один и тот же»1.
Неудивительно, что в творчестве Сенеки преобладает мотив страданий, а уверенность в возможности избавления от них гаснет, оставляя надежду только на себя. «Изменить... порядок вещей мы не в силах, – зато в силах обрести величие духа, достойное мужа добра, и стойко переносить все превратности случая, не споря с природой»2. Вне себя человек бессилен, но он может быть господином самого себя. Ищи опору в собственной душе, которая и есть бог в человеке, советует Сенека.
Внешнему давлению Сенека противопоставляет индивидуальное нравственное самосовершенствование и борьбу, прежде всего, с собственными пороками. «Ничего я не осудил, кроме самого себя. И не с чего тебе приходить ко мне в надежде на пользу. Кто рассчитывает найти здесь помощь, ошибается. Не врач, а больной живет здесь»3. В отличие от киников периода расцвета философии, Сенека считает больным самого себя.
1 История римской литературы. Т. 2, с. 77.
2 Сенека Л.А. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977, с. 270.
3 Там же, с. 124.
156
Для обретения независимости от деспотических сил, во власти которых находится человек, Сенека предлагает стать равнодушным к судьбе, не следовать, подобно скоту, за вожаками стада и воззрениями, которые находят много последователей; а жить, как требует разум и долг, т.е. по природе. «Жить счастливо и жить согласно с природой – одно и то же»1. «Ты спросишь, что такое свобода? Не быть рабом ни у обстоятельств, ни у неизбежности, ни у случая; низвести фортуну на одну ступень с собою; а она, едва я пойму, что могу больше нее, окажется бессильна надо мной»2.
По Сенеке, смерть нужна не потому, что страдание превышает удовольствие, как для Гегесия, а как способ освобождения от жизни, не соответствующей достоинству человека. Мотив самоубийства у Сенеки становится столь сильным, потому что в эпоху империи только так можно было стать свободным, и свобода впервые стала цениться теперь, когда исчезла из реальной жизни.
«Тому, кто попал в руки владыки, поражающего стрелами его друзей, тому, кого господин принуждает вырвать внутренности у родных детей, я скажу: что ты рыдаешь, безумец, чего ты ждешь? Чтобы враг уничтожил твой род, чтобы какой-нибудь чужой владыка напал на тебя? Куда бы ты ни обратил свой взор, всюду ты найдешь исход из своих бедствий! Взгляни на этот крутой обрыв – он ведет к свободе, взгляни на это море, этот поток, этот колодезь – на дне их таится свобода; взгляни на это дерево – невысокое, засохшее, жалкое – с него свешивается свобода. Твоя шея, твоя гортань, твое сердце -они помогут тебе избежать рабства. Но эти пути слишком трудны, они требуют большой мощи, душевной и телесной; ты спросишь, какой же путь к свободе открыт; он в любой кровеносной жиле твоего тела»3.
Смерть для Сенеки – критерий прожитой жизни. «Все наши прежние слова и дела – ничто... Смерть покажет, чего я достиг, ей я и поверю»4. «Смерть не есть зло. – Ты спросишь, что она такое? – Единственное, в чем весь род людской равноправен»5.
Но и в жизни люди также равноправны – и свободные, и рабы. Все люди – рабы по отношению к фортуне. «Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет,
1 Антология мировой философии. М., 1969, т. 1, с. 514.
2 СенекаЛ.Л. Нравственные письма кЛуцилию. М., 1977, с. 86.
3 История римской литературы. Т. 2, с. 81.
4 Сенека JI.A. Нравственные письма кЛуцилию. М, 1977, с. 50.
5 Там же, с. 320.
157
твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны»1. И каждый в рабстве у самого себя. «Покажи мне, кто не раб. Один в рабстве у похоти, другой – у скупости, третий – у честолюбия и все – у страха... Нет рабства позорнее добровольного»2.
Понимая рабство в самом широком смысле и борясь против него, отражая тем самым растущие антирабовладельческие настроения и приближая гибель рабовладельческого строя, Сенека верит в то, что каждый человек свободен потенциально, в душе, которая не может быть отдана в рабство.
Мораль Сенеки отличается милосердием, человеколюбием, состраданием, жалостью, благоговейным отношением к другим людям, благожелательностью, незлобивостью. Во всесильной империи жизнь философа небезопасна, и это в полной мере испытал Сенека, обвиненный своим бывшим учеником Нероном в заговоре против него. Хотя никаких улик не нашлось, Сенека, не дожидаясь ареста, вскрыл себе вены, сохранив верность своим взглядам. Не столь важно, участвовал ли Сенека в заговоре против Нерона или нет. Уже то, что он принимал участие в государственных делах, говорит о том, что он готовил себе гибель. В одном этом он виноват.
Сенека – вершина нравственно-философской мысли человечества. Ему удалось синтезировать все ценное, что было в античной этике, не исключая и оппонента стоиков Эпикура. Он мог согласиться, что абсолютная истина невозможна, но для него не этот вопрос важен, а вопрос: как жить? От него не спасешься парадоксами, его надо решать здесь и сейчас.
Много ценных жизненных советов можем мы почерпнуть у римского стоика. «Но чтобы добродетель была совершенной, нужно еще вот что: пусть будет твоя жизнь равна себе, пусть ничто в ней не противоречит одно другому, а это невозможно без знания и без искусства, позволяющего познать божеское и человеческое. Таково высшее благо. Достигни его – и станешь не просителем, а ровней богам»3. «Самое полезное – сторониться людей, на тебя не похожих и одержимых другими желаниями»4. «Но менять надо не небо, а душу!»5
1 Сенека Л.Л. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977, с. 77.
2 Там же, с. 79 .
-*Там же, с. 59.
4 Там же, с. 60.
5 Там же, с. 52.
158
«Если хочешь взять власть над всем, отдай власть над собою разуму! Многим будешь ты повелевать, если разум будет повелевать тобою»1. «Кто занят, у того нет времени на озорство; и вернее верного то, что дело искореняет пороки, порожденные бездельем»2. «Поэтому я сказал бы так: кому не пришлось над собою трудиться, тот счастливее, но больше заслуга перед самим собой у того, кто победил дурные свойства своей натуры и не пришел, но прорвался к мудрости»3. Это перекликается с христианством, которое больше любит раскаявшегося, чем непорочного.
«Но разумный всегда примешивает к надеждам долю отчаянья, к отчаянью – долю надежды»4. Это поправка к библейскому «во дни радости пользуйся благом, во дни несчастия – размышляй». Мудрый всегда размышляет, потому что понимает, что как только он перестанет размышлять, тут же кончится его непрочное благо.
«Так будем... помнить о том, что скоро сами отправимся туда, куда отправились оплаканные нами. И быть может, – если правдивы разговоры мудрецов и нас ждет некое общее для всех место, – те, кого мним мы исчезнувшими, только ушли вперед»5. «Жизнь – как пьеса: не то важно, длинна ли она, а то, хорошо ли сыграна. К делу не относится, тут ли ты оборвешь ее, или там. Где хочешь, там и оборви – только бы развязка была хороша!»6.
Сенека соединил в себе судьбу трех великих древнегреческих философов. Он был воспитателем будущего императора, как Аристотель (хотя в отличие от него считал, что добродетельный человек может быть счастлив и под пыткой); писал столь же художественно, как Платон, и умер, как Сократ, в убеждении, что по установлению природы «несчастнее приносящий зло, чем претерпевший».
ЭПИКТЕТ
Эпиктет (ок. 50 – ок.140 г. н.э.) – первый из знаменитых философов, который был рабом. Но для стоиков, признающих всех людей равными, это не удивительно. Издевавшийся над ним хозяин сломал ему ногу, а затем отпустил калеку. Вместе с другими фило-
1 СенекаЛ.Л. Нравственные письма кЛуцилию. М., 1977, с. 66.
2 Там же, с. 95.
3 Там же, с. 87 - 88.
4 Там же, с. 263.
5 Там же, с. 108.
6 Там же, с. 153.
159
софами он был впоследствии выслан из Рима и открыл свою школу в Никополисе (Эпир). Его учениками были и аристократы, и бедняки, и рабы. В своей школе нравственного совершенствования Эпиктет учил только этике, которую называл душой философии.
Первое, что требовалось ученику, – осознать собственную слабость и бессилие, которые Эпиктет называл началом философии. Стоики вслед за киниками считали, что философия есть лекарство для души, но чтобы человек захотел принять лекарство, он должен понять, что болен. «Если хочешь быть хорошим, сперва проникнись убеждением, что ты плохой»1.
Первая стадия философского обучения – отбрасывание ложного знания. Начав учиться философии, человек испытывает состояние шока, когда под воздействием истинного знания он как бы сходит с ума, отказываясь от привычных представлений. После этого новое знание становится чувством и волей человека.
Три вещи необходимы, по Эпиктету, чтобы стать добродетельным: теоретические знания, внутреннее самоусовершенствование, практические упражнения («нравственная гимнастика»). Требуется ежедневное самоиспытание, постоянное обращение внимания на себя, свои мысли, чувства и поступки; зоркое слежение за собой, как за злейшим врагом. Освобождаться от страстей надо постепенно, но последовательно. Ты привык сердиться ежедневно, постарайся сердиться через день и т.д.
Два основных принципа Эпиктета: «быдерживай и воздерживайся». Стойко выдерживай все внешние трудности, которые обрушиваются на тебя, и ко всему, что бы ни случилось, относись спокойно. «К свободе же ведет лишь одна дорога: презрение к тому, что не зависит от нас»2. Воздерживайся от любых проявлений собственных страстей, памятуя, что твое – только разум и душа, а не тело. «Возьми мое тело, мое имущество, мою честь, мою семью, – но мысли моей и воли никто не может у меня отнять, ничто не в силах их подавить»3. «И ты, хотя ты еще не Сократ, должен, однако, жить как человек, желающий стать Сократом»4.
Пессимизм поздних античных стоиков свойственен и Эпиктету. «Покажите мне хоть одного стоика... Покажите мне человека, счаст-
1 Маковельскии А. Мораль Эпиктета. Казань, 1912, с. 6.
2 Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980, с. 206 .
3 Там же.
4 Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980, с. 207.
160
ливого в болезни, и в опасности, и при смерти, и в изгнании, и в бесчестии. Покажите!»1.
Киники в период расцвета греческой демократии брались за то, чтобы переделать всех людей, хотя и стеснялись называть себя мудрецами. Эпиктет против того, чтобы его называли философом. «Никогда не называй себя философом и не позволяй, чтобы другие тебя так называли»2.
По Эпиктету, все люди – пленники на земле и одинаково дети бога. К богу Эпиктет взывал так страстно, что назван предтечей христианства. «Ты хочешь, чтобы я еще существовал? Я буду существовать как человек свободный, как человек благородный, как захотел ты. Ты ведь создал меня неподвластным помехам во всем моем. Но больше я тебе не нужен? Да будет тебе во благо»3.
Обнаруживаем мы у Эпиктета и «золотое правило этики». «То положение, которое ты не терпишь, не создавай для других. Не желаешь быть рабом – не терпи рабства около себя»4.
МАРК АВРЕЛИЙ
Необычно для философа, но полностью противоположно, чем у Эпиктета, общественное положение Марка Аврелия (121-180 гг. н.э.) – император. Тем не менее его пессимизм и мужество отчаяния столь же выразительны. «Теперь обратись к нравам окружающих – самого утонченного едва можно вынести; что себя самого еле выносишь, я уж не говорю. И вот в этой тьме, мути и потоке естества, и времени, и движения, и того, что движется, есть ли, не придумаю, что-нибудь, что можно ценить, о чем хлопотать. Напротив, утешать себя нужно ожиданием естественного распада и не клясть здешнее пребывание, а искать отдохновения единственно вот в чем: во-первых, ничего не случится со мной иначе как в согласии с природой целого; во-вторых, дано мне не делать ничего против моего бога и гения»5, который «как кусочек себя, Зевс дал каждому защитником и водителем. Дух и разум каждого – это он»6.
Шатко стало не только положение личности, тем более раба, но и империи. Наступал период ее заката. Это не пессимизм раба или
1 Маковельский А. Мораль Эпиктета. Казань, 1912, с. 10.
2 Там же, с. 26.
3 Вестник древней истории. 1976, № 1, с. 244.
4 Иванов В.Г. История этики Древнего мира. Л., 1980, с. 206.
5 Марк Аврелий. Размышления. V, 10.
6 Там же, с. 27.
161
придворного, а пессимизм императора и, стало быть, империи. У Марка Аврелия была вся власть, все «хлеба и зрелища», но они не радовали его. Как ни покажется странным, именно в период максимального могущества империи человек внутри нее чувствует себя в наибольшей степени незащищенным и ничтожным, раздавленным и беспомощным. Чем сильнее государство, тем слабее человек. И не только раб или придворный, а сам неограниченный правитель.
Как все стоики, Марк Аврелий ищет смысла. «Что мне и жить в мире, где нет божества, где промысла нет»1 Попытка избавиться от зависимостей, предпринятая эпикурейцами, делает жизнь бессмысленной. Все телесное и связанное с ним наслаждение – мимолетно. В исполнении разумного промысла – долг человека. «Я исполняю свой долг. Ничто другое не отвлекает моего внимания».
Исполнению долга способствуют добродетели, точнее одна добродетель как единство, в различных ситуациях проявляющееся как благоразумие – знание того, что есть добро, что – зло, что следует делать, а что нет; здравомыслие – знание того, что следует избирать, чего избегать; справедливость – знание о воздаянии каждому по заслугам; мужество – знание о страшном и нестрашном; праведность – справедливость в отношении богов. Действие в соответствии с единой, не имеющей степеней, добродетелью называется прямодеянием, а разум, поступающий так – прямым. Тогда воздержанностью, противостоящей наслаждениям, будет душевный склад, не преступающий того, что соответствует прямому разуму. В согласии с Сократом, Марк Аврелий отождествляет прямой разум со справедливостью.
Говорит он и о таких чертах характера, как простота, добропорядочность, неиспорченность, серьезность, скромность, благочестие, благожелательность, любвеобилие, твердость в исполнении надлежащего дела. «Вот и являй себя в том, что всецело зависит от тебя: неподдельность, строгость нрава, выносливость, суровость к себе, несетование, неприхотливость, благожелательность, благородство, самоограничение, немногоречие, величавость»2. «Совершенство характера – это то, чтобы всякий день проводить как последний»3.
Марк Аврелий подошел совсем близко к евангельскому «Возлюбите врагов ваших», хотя был противником христианства. Он дает
1 Марк Аврелий. Размышления. V, 27.
2 Там же, II, 11.
3 Там же,. V, 5.
162
три оправдания того, почему не стоит гневаться на обидевших тебя: во-первых, на этом проверяется собственное доброжелательство; во-вторых, людей невозможно исправить, а стало быть, нет смысла обличать их; в-третьих, «лучший способ отомстить недобрым состоит в том, чтобы им не уподобляться»1.
Всеобщий разум распространен повсюду, как воздух, и его надо благодарить за все, даже за несчастья. Судьба назначает человеку нечто, как врач прописывает лекарство. Здесь судьба – врач, а не философия, как у киников. Лекарство же бывает горьким. Так и зло в мире – горькое лекарство, которым нас лечит природа. Это близко к христианскому представлению о том, что болезнь дается в наказание за грехи и человек не может и не должен разбираться, за что наказан. Болезни не дала бы природа, если бы это не принесло пользы целому. В другом месте Марк Аврелий говорит, что зла вообще нет.
Не только пассивно воспринимать все неподвластное человеческой воле, в том числе бедствия (не говоря о сопротивлении), а активно участвовать в этом призывает Марк Аврелий. «Итак, есть два основания, почему должно принимать с нежностью все то, что с тобой случается. Одно: с тобой случилось, тебе назначено и находилось в некотором отношении к тебе то, что увязано наверху со старшими из причин. Другое: что относится к каждому в отдельности, также является причиной благоденствия, свершения и, Зевсом клянусь, самого существования того, что управляет целым»2.
Сами препятствия, как и зло, помогают нам. «И продвигает в деле самая помеха делу и ведет по пути трудность пути»3. Боль же и наслаждение не имеют к этике никакого отношения, так как они не делают человека ни лучше, ни хуже и не являются поэтому ни благом, ни злом. Марку Аврелию принадлежит небезызвестное выражение «жизнь – борьба», хотя он не склонен был восхищаться этим.
Главное в жизни – быть достойным бога, гения, добродетели и сохранить свой собственный цвет как изумруд. «Свернись в самого себя», живи настоящим днем, но не привязываясь к нему, и ни на кого не обижайся.
Важное место в философии Марка Аврелия занимает требование быть всегда одинаковым в ответ на действия внешних обстоятельств, что означает постоянную соразмерность, внутреннюю со-
1 Марк Аврелий. Размышления. VI, 6.
2 Там же, V, 8.
3 Там же, V, 20.
163
гласованность душевного склада и всей жизни. «Быть похожим на утес, о который неустанно бьется волна; он стоит, и разгоряченная волна затихает вокруг него»1.
Сходные мысли встречались и у Сенеки. «Поверь мне, великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики»2. Отсутствие целостности и цельности – причина того, что люди, запутываясь в перемене масок, оказываются расщепленными. А целостность нужна, потому что сам человек – часть мирового целого, без которого он не может существовать, как рука или нога отдельно от остального тела. Представление о единстве всего во вселенной постоянно повторяется Марком Аврелием.
То был единственный случай в мировой истории, когда государством правил философ и достигнута была видимая социальная вершина торжества философии. Казалось бы, именно Марку Аврелию и попытаться создать государство на тех философских принципах, которые разрабатывались в философии, начиная с Сократа и Платона. Но Марк Аврелий не только не начал кардинальных преобразований (хотя как у императора у него были все возможности для этого – не то, что у Платона), но даже не обращался к людям со ставшими модными в то время философскими проповедями, а лишь вел дневник – для себя, не для печати. Это крайняя степень разочарованности в возможности улучшить положение. Осуществилось одно из желаний Платона о философе, управляющем государством, но Марк Аврелий понимал, насколько трудное, если не безнадежное дело пытаться исправить людей и общественные отношения в его время. В самоумалении Сократа была ирония, в самоумалении Сенеки и Марка Аврелия – неподдельная скорбь.
Учащий людей, как жить, бывший раб Эпиктет, философ на престоле Марк Аврелий, государственный деятель и писатель Сенека, сравнимый по художественному мастерству только с Платоном, а по пронзительности своих сочинений более близкий нам, чем Платон, – наиболее значительные имена римского стоицизма.
Всех троих объединяло убеждение, что существует разумная необходимость подчинения всеобщему высшему началу, а своим следует считать только разум, а не тело. Различие же в том, что по Се-
1 Марк Аврелий. Размышления. IV, 49.
2 Сенека Л.А. Нравственные письма кЛуцилию. М., 1977, с. 310.
164
неке, во внешнем мире все подчинено судьбе; по Эпиктету – воле богов; по Марку Аврелию – мировому разуму.
Сходство между римскими стоиками и эпикурейцами, как и между греческими, заключалось в ориентации на жизнь по природе, замкнутость и автаркию, безмятежность и апатию, в представлении о материальности богов и души, смертности человека и его возвращении в мировое целое. Но осталось понимание эпикурейцами природы как материальной Вселенной, а стоиками – как разума; справедливости как общественного договора – эпикурейцами, и как долга перед мировым целым – стоиками; признание свободы воли эпикурейцами и высшего порядка и предопределенности стоиками; представление о линейности развития мира у эпикурейцев и цикличности развития у стоиков; ориентация на личную дружбу у эпикурейцев и участие в общественных делах у стоиков. Для стоиков источник счастья – разум, а основное понятие – добродетель; для эпикурейцев, соответственно – чувство и удовольствие. Противопоставляя взгляды стоиков и эпикурейцев на мироздание, Марк Аврелий писал: «Либо мешанина, и сплетение, и рассеянье, либо единение, и порядок, и промысел»1.
ЭТИКА
Можно сделать вывод: античная этика занималась исследованием мотивов индивидуального поведения и пыталась определить, в чем счастье конкретного человека. Один из основных постулатов античной этики, сформулированный Аристотелем, заключается в том, что «эвдемония», т.е. личное счастье – цель человеческих устремлений. Отличаются же античные системы друг от друга отношением, в котором они ставят личное счастье к внешним условиям и событиям жизни, и по этому признаку они разбиваются на два противоположных направления: ригоризм стоиков и киников и гедонизм киренаиков и эпикурейцев. Первый видит сущность добродетели в самоудовлетворении личности и в независимости ее от внешних условий, второй – в пользовании внешними благами и в таком отношении к ним, которое гарантировало бы самое продолжительное наслаждение ими.
Античная этика не противопоставляла благо человека и государства. Это пришло в Новое время. Не возникало и проблемы
1 Марк Аврелии. Размышления. VI, 10.
165
обеспечения гармонии различных интересов людей. Над нею также будут ломать голову в Новое время. Платон создал первую социальную утопию на базе всеобщей нормативной этики. Подобные попытки достигнут расцвета в XIX и XX веках.
Второй основной постулат античной этики заключается в представлении о мудрости как главной добродетели. В диалоге Платона «Протагор» Прометей дарует людям не только огонь, но и мудрость (огонь и разум отождествлялись в виде огненного Слова, Огня-Логоса еще у Гераклита). Меньшее влияние киренаиков и эпикурейцев в Древней Греции подтверждает этот вывод, хотя и у Эпикура мудрости отводится первостепенная роль. Интеллектуализм – явление общеантичное. Поэтому античной этике была присуща тесная связь, в противоположность христианству, между добродетелью и знанием. Мудрость, разумность и мужество – главные добродетели античной этики, тогда как для этики христианства – вера, смирение, чистое сердце. Важная мысль для античной философии – та, что разумное объединяет людей. «Один человек любит устриц, а другой – ананасы; это составляет различие между ними. Но когда они думают о таблице умножения – при условии, что они думают правильно, – между ними нет различия. Иррациональное разделяет нас, разумное – объединяет»1. Но христиан объединила вера. Стоики начали отходить от главной линии античности. И мотивы милосердия и покорности приближали их к христианской этике, как стремление к подавлению всех желаний – к буддизму. Поздним стоикам, однако, не хватало уверенности в своих силах, их разъедал скептицизм, и здесь они уступали религии.
СЕКСТ ЭМПИРИК
Скептики противостояли стоикам и эпикурейцам в Риме, как и в Греции, и значение их возрастало по мере ослабления творческих потенций философии. Скептицизм является неизбежным спутником рациональной мудрости, как атеизм – спутником религиозной веры, и он только ждет момента ее ослабления, как атеизм – момента ослабления веры.
От древнегреческих скептиков остались обрывки работ. Секст Эмпирик (конец II – начало III века н.э.) дал законченное учение
1 Рассел Б. История западной философии. М., 1959, с. 192.
166
с развернутой критикой представителей других направлений. Он проделал такую же обобщающую работу, как Лукреций по отношению к Эпикуру.
«Ищущим какую-нибудь вещь приходится или найти ее, или дойти до отрицания нахождения и признания ее невоспринимаемости, или упорствовать в отыскивании. Поэтому, может быть, и в отношении вещей, искомых в философии, одни говорили, что они нашли истину, другие высказались, что воспринять ее невозможно, третьи еще ищут. Те, что воображают себя нашедшими, называются особым именем догматиков, как например, последователи Аристотеля, Эпикура, стоиков и некоторые другие; об истине как о невосприемлемом высказались последователи Клитомаха, Кар-неада и другие академики, ищут же скептики. Отсюда правильно понимать, что существуют три главнейших рода философии: догматическая, академическая и скептическая»1.
Отрицая представление о всеобщем благе. Секст подвергает сомнению все достижения философии, начиная с Сократа. «Итак, если существует какое-либо благо по природе и существует какое-либо зло по природе, оно должно быть общим для всех и для всех быть благом или злом. Ведь как огонь, будучи по природе согревающим, согревает всех, а не то, что одних согревает, а других охлаждает, и как снег, будучи охлаждающим, не охлаждает одних, а других согревает, но всех равно охлаждает, – так и благо по природе должно быть благом для всех, а не то что для одних благом, а для других неблагом»2. Так же рассуждал и Платон, но Секст делает отсюда скептический вывод: «...поскольку каждый из всех, сообразующихся с разными школами, имеет собственное рассуждение (например, одно имеет Зенон, по которому он считал благом добродетель, другое – Эпикур, по которому он считал благом наслаждение, не одинаковое с ним – Аристотель, считавший благом здоровье), каждый выскажется за свое благо, которое не есть благо по природе и не является общим для всех»3.
Против Эпикура Секст выдвигает такое возражение: «...страдание вовсе не есть то, что следует избегать. Ведь страданием облегчается страдание; через страдание достигается здоровье, крепость и воспитание тела, основательное познание в искусствах и науках
1 Секст Эмпирик. Соч. в 2 -х т. М., т. 2, с. 207.
2 Там же, с. 18 - 19.
3 Там же, с. 20.
167
получают люди также не без страдания. Поэтому страдание вовсе не есть то, чего по природе надлежит всячески избегать. Также и то, что кажется нам приятным по природе, еще вовсе недостойно выбора. Ведь часто то, что при первом соприкосновении дает нам приятное настроение, при вторичном, оставаясь тем же, считается неприятным, как если бы приятное было таковым не по природе, но в зависимости от разных обстоятельств, волновало нас то так, то эдак»1. Конечно, если признать относительность понятий «страдание» и «наслаждение», тогда ничего не останется, как каждому самому определять это для себя. Ведь даже отказ от всех мирских благ можно рассматривать как приятное для души. Человек получает удовольствие от осуществления желаемого, а цели у всех разные.
Против стоиков Секст говорит: «Итак, по различным причинам некоторые желают славной смерти, а не потому, что считают многожеланным то прекрасное, о котором идет болтовня у некоторых догматиков»2.
В представлении об относительности добра и зла Секст находит свои преимущества. «Если же кто-либо скажет, что нет по природе достойного более выбора, чем избегания, и более избегания, чем выбора, то, ввиду того, что каждое из них относительно и в различное время при разных обстоятельствах то достойно выбора, то избегаемо, он будет жить счастливо и безмятежно, не возносясь при благе как благе, и не унижаясь при зле как зле, бодро встречая неизбежно встречающееся, свободный от беспокойства насчет мнения, по которому что-либо считается злом или благом»3. Отказ от представления о всеобщем благе делает человека более устойчивым к общественному мнению, но в отсутствие главной индивидуальной цели, подчиняющей себе все прочие, человек в суете обстоятельств теряет уверенность в себе и устает от выполнения мелких целей, зачастую противоречащих друг другу и лишающих жизнь смысла. Сам скептик как философ должен считать мудрость благом.
Секст дает исчерпывающую сводку скептических выводов и учений. Мы находим у него логические парадоксы, типа «я лжец», свидетельствующие о том, что мышление в принципе не может быть строго логическим и избежать противоречий. «Я лжец», – заявляет человек. Если это так, то его утверждение не может быть ис-
1 Секст Эмпирик. Соч. в 2 -х т. М., 1976, т. 2, с. 23.
2 Там же, с. 25 .
3 Там же, с. 26 - 27.
168
тинным, т.е. он не лжец. Если же он не лжет, то его слова справедливы и, стало быть, он лжец.
Встречаем мы у Секста парадоксы, связанные с качественными изменениями вещей, например, «зерно и куча», приписываемый философу мегарской школы Эвбулиду из Милета (IV в. до н.э.): «если одно зерно не составит кучи, и два не составят кучи, и три и т.д., то никогда не будет кучи»1. Здесь можно сказать о непонимании того, что для современной науки очевидно – наличия эмерджент-ных свойств у вещей. Отрицая их, Секст доказывает, что если часть не обладает каким-либо свойством (буква не обозначает вещь), то не обладает этим свойством и целое (слово). Секста можно подправить в соответствии с современной наукой, но краеугольные камни скептицизма остаются.
При абсолютной жесткости определений и выводах «или-или» познание также невозможно, как и при признании абсолютной текучести бытия. «Если Сократ умер, то он умер или когда жил, или когда скончался. Но во время жизни он не умер, потому что он тогда, конечно, жил и не был мертв во время жизни. Но он не умер и тогда, когда умер, потому что это значило бы, что он дважды умер. Следовательно, Сократ не умер [вообще]»2.
Своими рассуждениями о невозможности рационально объяснить изменение Секст завершает то, что начато апориями Зенона. В каждый данный момент тело может быть или не быть в данной точке. Если в следующий момент оно находится в данной точке, то оно покоилось в ней; если в другой точке, то мы можем сказать, что оно покоится в этой точке.
Отличие Секста от элеатов в том, что те выдвигали апории для доказательства, что истина разума отлична от чувственных данных и единственно верна. Секст использует апории для дискредитации как показаний чувств, так и разумных доводов. Зенон утверждал, что движения нет, а Секст на основании той же апории делает вывод, что ничего не существует: если есть вещь, то она движется или не движется, но разум свидетельствует, что она не может двигаться, а чувства показывают, что она не может покоиться, значит вещь не движется и не покоится, а, следовательно, ее нет вообще. Для Секста нет ни возникновения, ни уничтожения, ни пространства, ни времени.
1 Секст Эмпирик. Соч. в 2 -х т. М., 1975, т. 1, с. 387.
2 Там же, с. 375 - 376.
169
Выводом о необоснованности претензий на истинное познание Секст подвел свой итог античной мысли. Выявив противоречия во взглядах академиков, перипатетиков, эпикурейцев, стоиков, Секст пишет, что «скептик живет не согласно философскому рассуждению (ибо он в этом смысле бездеятелен)»1.
На практике скептицизм ведет к следованию обычаям, существующим в данном обществе, если не к убеждению, что жить вообще незачем. Некоторые исторические легенды, например, о словах Пиррона на борту идущего ко дну судна, свидетельствуют о том, что выдающиеся скептики были вполне последовательны. А.Ф. Лосев подчеркивает, что скептики были на практике не такими уж чудаками и следовали обычаям и верованиям народа, среди которого жили. Но значит между теорией и практикой у них существовал разрыв (наподобие разрыва между теоретическим и практическим разумом, который в философии Нового времени присущ Канту). Не лучше ли иметь собственные убеждения, даже если ты не уверен в их истинности, и следовать им? Проблема переходит в другую плоскость: как заставить себя поверить в свои предпочтения.
Диоген Лаэртский считал скептицизм направлением, пронизывающим всю античную философию. Древние греки уделяли большое внимание логическим затруднениям, потому что для них наибольшее значение имели рациональные аргументы, и парадоксы привлекали в желании их разрешить, что оказывалось порой безуспешным.
Однако если все отрицать, то ни о чем невозможно говорить. Это заставляет все же делать положительные утверждения. Если я не знаю, знаю ли я что-либо, то, может быть, я все же что-то знаю? Последовательный скептицизм открывает путь вере.
Заслуга скептиков – в попытке определить пределы рационального мышления с тем, чтобы узнать, что можно ждать от философии, а чего нельзя. Недовольные рамками, в которых функционирует разум, обращались к религии. Подрывая выводы разума, скептики тем самым подготовили наступление христианства, для которого вера выше разума. Несмотря на усилия Эпикура и стоиков, оказалось, что страх смерти не победить разумными доводами. Распространение христианства подготовлено логикой развития античной культуры. Людям хочется не только счастья здесь, но и после смерти. Ни Эпикур, ни стоики, ни скептики не обещали этого. Встав перед дилеммой: разум или вера – люди отвергли разум и
1 Секст Эмпирик. Соч. в 2-х т. М., 1975, т. 1, с. 34.
170
предпочли веру, в данном случае христианскую. Отвернувшись от рациональной мудрости, более молодое и уверенное в своих силах христианство победило античную философию. Последняя почила, как мудрый старик, уступающий место новому поколению.
С конца II века христианство завладевает умами масс. Можно сказать, что христианство победило самую могущественную в истории человечества империю, а единственный в истории император-философ Марк Аврелий потерпел сокрушительное духовное поражение. Почему это произошло? Ослабление творческих потенций античной философии, изменение духовного климата и социальных условий жизни тогдашнего общества привели к триумфу христианства. Философия была сначала низвергнута, а затем использована для нужд религии, превратившись на 1,5 тыс. лет в служанку богословия.
ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ 7
/. Каковы основные идеи поэмы «О природе вещей»?
