Материя и форма. Аристотель

Платон мне друг, но истина дороже. Аристотель

Аристотель продолжил линию преемственности, которая началась с Сократа. В отличие от Сократа и Платона он родился не в Афинах, а на севере Греции, вблизи Македонии, в городе Стагиры в 384 году до н.э. Отец его был одно время придворным врачом македонского царя. В 17-летнем возрасте Аристотель приехал в Афины и вступил в платоновскую академию. Ему суждено было стать самым известным учеником Платона и достойным продолжателем его дела. Аристотель не только усвоил систему Платона, но постепенно стал создавать собственное учение, подвергнув взгляды предшественников серьезной критике. Слова Аристотеля «Платон мне друг, но истина дороже» стали расхожим афоризмом. Даже стиль Аристотеля существенно отличался от платоновского. Если Платон создавал свои произведения в форме диалогов, то Аристотель писал философские трактаты.

Платон и Аристотель отличались не столько взглядами, сколько характером и отношением к поиску истины. Платон – вдохновенный художник и писатель, которого фантазия уносит из реального мира. Аристотель – собранный вдумчивый исследователь, который ничего вокруг не склонен оставлять без внимания и определения. Хотя в античные времена не было науки в современном понимании, Аристотель подошел к ней ближе всех и был, можно сказать, типичным ученым.

После смерти Платона Аристотель в 347 году покинул Академию и вернулся в родные края. Он был в те годы уже известным философом и поэтому неудивительно, что македонский царь Филипп пригласил его в 342 году в качестве учителя к своему 13-летнему сыну Александру, будущему знаменитому завоевателю. Аристотель, как настоящий грек, никогда не пренебрегавший общественными делами (по его определению «человек – существо политическое»), согласился. На его решение повлияло то обстоятельство, что в отличие от Платона, считавшего, что в идеальном государстве должны править философы, Аристотель полагал, что правителю самому философствовать не нужно, а достаточно прислушиваться к советам мудрецов.

119

 

Аристотель хотел воспитать из Александра добродетельного государственного мужа. О том, чему Аристотель учил сына царя, можно судить по письмам, которые он посылал ему и его отцу. В одном из них он пишет: «...делание добра позволяет приобщиться к участи богов... Старайся же быть скор на добрые дела и медлителен на гнев: первое – царственно и милостиво, второе – отвратительно и свойственно варварам»¹, «...прекрасные советы учений и увещаний имеют своим зрителем вечность»² – уговаривал он Александра Македонского. «Надо, чтобы у разумных правителей не владениям дивились, а владения дивились им, а после перемены судьбы они были бы достойны той же похвалы»³, – это к отцу его Филиппу.

Аристотель написал для Александра Македонского книгу о том, как надо царствовать и как необходимо для царя быть добрым. И вот, кажется, Аристотель выполнил свою задачу. «Сегодня я не царствовал, – говорил иной раз Александр, – ведь я никому не делал добра»⁴. Участие Аристотеля в воспитании Александра Македонского помогло тому стать человеком, обладающим глубокими знаниями в различных областях, но в целом попытка философа оказалась столь же неудачной, как и стремление Платона создать идеальное государство в Сицилии. По мере того, как Александр Македонский завоевывал одну страну за другой, он становился все более коварным, невоздержанным и скорым на расправу с теми, кто смел ему возражать. Уроки Аристотеля забывались, а дурной нрав Александра брал верх. Вместо благородного царя из Александра Македонского получился кровавый завоеватель. Может быть, именно этот неудачный педагогический эксперимент и привел Аристотеля к убеждению, вопреки Сократу, что «знание же имеет малое значение или вовсе его не имеет по отношению к добродетели»⁵, и что большее значение имеют привычки, сформировавшиеся с первых лет жизни ребенка.

В 335 году Аристотель вновь возвращается в Афины и основывает свою собственную школу возле храма Аполлона Ликейского, по которому близлежащая местность называлась Ликеем (от греческого слова «волк», так как бог Аполлон почитался в виде волка). От аристотелева ликея получило имя учебное заведение – лицей.

¹           Лосев А.Ф., Тахо-ГодиА.А. Аристотель. М., 1982, с. 155.

²           Там же, с. 175.

³           Там же.
«Там же, с. 104.

⁵ Этика Аристотеля. М., 1908, с. 28.

120

 

Учил Аристотель во время прогулок в саду, отчего его последователей звали перипатетиками (греч. «peripateo» – гулять), тогда как учеников Платона – академиками.

Аристотелю, в отличие от Платона, который уезжал из Афин устраивать идеальное государство, приходилось бороться с реальной тиранией, угрожавшей Греции. Он писал Филиппу: «Выведи гарнизоны из городов, дай эллинам свободу управления: заблудшим дай раскаяние, благомыслящих немедленно надели дарами»¹. Как полагается древнему греку, Аристотель активно участвовал в политической жизни, смело проповедуя свои взгляды. Кончилось это тем, что в 323 году он был обвинен в нечестии за то, что «не поклоняется идолам, которых чтили в те времена»², обвинение, сходное выдвинутому против Сократа. Не дожидаясь суда, Аристотель уехал на остров Эвбею. Спросившему, почему он покинул Афины, Аристотель ответил, что не желает, чтобы сограждане вторично совершили преступление перед философией.

Аристотель поступил не как Сократ, и связано это возможно с тем, что он не был афинянином по рождению и не обязан был Афинам своим воспитанием. Да и следовало ли повторять то, что на века прославило Сократа? Так или иначе, Аристотель поступил, как считал нужным. В изгнании он и умер, а если верить Диогену Лаэртскому, покончил с собой.

МАТЕРИЯ И ФОРМА

Аристотель не отрицал существования идей, но, во многом отойдя от своего учителя Платона, считал, что находятся они внутри отдельных вещей как принцип и метод, закон их становления, энергия, фигура, цель. Понятая так «идея» была названа впоследствии латинским словом «форма». В противоположность Демокриту, Платон говорил о бесформенности вещества, а Аристотель, синтезировав оба эти представления, рассматривал идею как оформляющую пассивную материю. Материя – это то, из чего все рождается, и имеет тот же корень, что и слово «мать». Понятие «материи» имеет в русском языке и бытовой смысл: материя как ткань. Еще одно однокоренное слово, употребляемое в том же значении – материал. «Под материей же я разумею, на-

¹           Лосев А.Ф., Тахо-ГодиА.А. Аристотель. М., 1982, с. 176.

²           Там же, с. 195.

121

 

пример, медь; под формой – очертание-образ; под тем, что состоит из обоих – изваяние как целое»¹.

Форма и материя – простые сущности, из которых возникают все вещи. Один и тот же предмет чувственного мира может рассматриваться и как материя, и как форма. Медь – материя по отношению к шару, который из нее отливается, но она же форма по отношению к тем элементам, соединением которых является вещество медь. Форма есть действительность того, возможностью чего является материя. Аристотелево деление на форму и материю можно проиллюстрировать генетикой. Наследственный аппарат выступает в качестве формы, но формы материальной. Противоположность формы и материи тем самым преодолевается.

Определяя материю как возможность, Аристотель считает, что Анаксагор и другие древнегреческие философы близко подошли к этому выводу, утверждая, что «все вещи были вместе в возможности, в действительности же нет»².

Развивая взгляды своих предшественников на элементы, из которых состоит мир, Аристотель выделяет в качестве основы перво-материю. Она наделена двумя парами противоположных качеств: теплое и холодное, сухое и влажное. Комбинации этих свойств дают четыре стихии: огонь, воздух, воду и землю. Каждое тело образуется из этих стихий, которые могут трансформироваться одна в другую (вода в пар и т.д.). К четырем стихиям Аристотель добавляет квинтэссенцию – божественный эфир, из которого состоят вечные тела – звезды и небо.

Природа находится в вечном движении и изменении, она всегда существовала и будет существовать. Аристотель различал формы движения по сущности (возникновение и уничтожение), по качеству (превращение), по количеству (увеличение и уменьшение) и по положению (перемещение). Каждое явление природы содержит в себе, по Аристотелю, изначальную внутреннюю цель своего развития. В растении актуализируется возможность, заключенная в семени, так же как в скульптуре – возможность, заключенная в мраморе. Последовательное проведение телеодогического взгляда привело Аристотеля к утверждению, что форма предшествует материи, как план постройки предшествует зданию.

Понятия движения, развития, цели имели большое значение в

¹           Аристотель. Метафизика. -Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1, с. 189.

²           Там же, с. 301.

122

 

философии Аристотеля. Рассматривая вопрос об источнике движения и развития всех вещей, Аристотель предположил, что на них действует космический Ум, в который у него превратился потусторонний платоновский мир идей. Перводвигатель привел мир в движение, как, скажем, человек заводит часы. Однако аристотелевское понятие Ума лишено непосредственно эстетического значения, присущего платоновской идее блага. Наличие вечного перводвигателя Аристотель объясняет вечным движением светил. «Ибо природа светил вечна, будучи некоторой сущностью, и то, что движет их, должно быть вечным и предшествовать тому, что им приводится в движение»¹.

Если, по Платону, материя без идеи «не сущее», то, по Аристотелю, также не может существовать и форма без принадлежащей к ней материи. Отношение материи и формы Аристотель уподобляет отношению мрамора и статуи, и это сравнение не случайно, поскольку Аристотель весь мир рассматривал как произведение искусства (недаром космос для древних греков – лад, гармония, порядок и даже красота).

Аристотель подверг критике положение об отдельности идей от чувственно воспринимаемых вещей: «...особенно нелепо утверждать, с одной стороны, что существуют некие сущности... помимо имеющихся в [видимом] мире, а с другой – что эти сущности тождественны чувственно воспринимаемым вещам, разве лишь что первые вечны, а вторые преходящи. Действительно, утверждают, что есть сам-по-себе-человек, сама-по-себе-лошадь, само-по-себе-здоровье, и этим ограничиваются, поступая подобно тем, кто говорит, что есть боги, но что они человекоподобны. В самом деле, и эти придумывали не что иное, как вечных людей, и те признают эйдосы не чем иным, как наделенными вечностью чувственно воспринимаемыми вещами»².

Платон воспринял слова Сократа о значении, которое для познания бытия имеют понятия, и шел от «идей», как первообразов мира через явления чувственного мира, в которых эти «идеи», как истинные формы бытия, представлены в искаженном виде, к понятиям, схватывающим сущность явлений – их тождественную и неизменную основу. Считая, что познание направлено на неизменную сущность вещей, а основные свойства предметов раскры-

¹           Аристотель. Метафизика. -Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1 ,с. 312.

² Там же, с. 104 - 105.

123

 

ваются в понятиях о них, Платон сделал вывод, что понятия – не только наши мысли о бытии, но существуют сами по себе, самобытно и, безусловно, независимо от чувственного мира. Против этого и выступил Аристотель.

КРИТИКА ПЛАТОНА

Он указал, что предпосылкой «теории идей» было принятие Платоном гераклитовского учения и стремление найти вечно пребывающие предметы, которые были бы способны стать объектами знания, поскольку «о вещах текучих знания не бывает». Критика Аристотеля сводится к четырем основным пунктам:

1. В идеях не может быть ничего, чего не было бы в чувственных
вещах, поэтому они бесполезны с точки зрения знания.

2. Мир идей бесполезен и для чувственно существующих
вещей, поскольку полностью обособлен от них. Чтобы иметь
значение для чувственных вещей, мир идей должен существо
вать внутри области чувственных вещей. Объяснение, что вещи
«участвуют» в идеях – лишь метафора, не дающая никакого осно
вания для отношений между ними.

3. Логическое отношение между идеями есть отношение общих
идей к идеям частным. Тогда получается, что одна и та же идея мо
жет быть по отношению к подчиненной ей частной идее более об
щей, отображаясь в этой частной идее как ge субстанция и в то же
время более общая сравнительно с ней идея есть субстанция для
нее.

Так как чувственный мир – отображение мира идей, то между каждой отдельной вещью и ее «идеей» должно существовать нечто сходное и общее для них обоих. Если по отношению к миру чувственных вещей необходимо допустить отделенный от него и самобытный мир идей, то точно также по отношению к тому общему, что имеется между чувственным миром и миром идей должен быть допущен – в качестве вполне самостоятельного – еще один мир идей. И так далее до бесконечности.

4. Если идеи образуют отдельный замкнутый мир сущностей,
они не объясняют причину непрерывно происходящего в чувст
венном мире изменения и движения.

Аристотель отмечал, что основная причина трудностей, с которыми столкнулся Платон – в абсолютном обособлении общего от единичного и противопоставлении их друг другу. Согласно Арис-

124

 

тотелю, единичное – это чувственно воспринимаемая вещь, которая существует только «где-либо» и «теперь». Общее – это то, что существует в любом месте и в любое время («повсюду» и «всегда»), проявляясь при определенных условиях в единичном. Подобно Платону, Аристотель полагал предметом познания общее, но утверждал, что поскольку общее существует только в единичном, оно познается через чувственно воспринимаемое единичное, раскрываясь для мысли, направленной на единичные вещи чувственного мира.

Идея какой-либо вещи, скажем, дома, находится в самой этой вещи как общее, что присуще всем отдельным домам. Это общее и познает наука. Познание наиболее общего, что есть в вещах, первых причин существования вещей – задача философии. «Философия исследует самостоятельно существующее и неподвижное»¹. Данное определение закрепило за метафизикой, в отличие от диалектики, значение изучения бытия как выявление вечных и неизменных форм.

Главное для Аристотеля – определить причины движения, познать природу. «Идеи» Платона «ничего не дают ни для познания всех остальных вещей (они ведь и не сущности этих вещей, иначе они были бы в них), ни для их бытия (раз они не находятся в причастных им вещах)»². Для Аристотеля более важен реальный мир, чем мир идеалов.

Для объяснения развития Аристотель принимает 4 причины: формальную, в силу которой вещь такова, как она есть; материальную – то, из чего что-либо возникает; движущую и целевую «...одной такой причиной мы считаем сущность, или суть бытия вещи (ведь каждое «почему» сводится в конечном счете к определению вещи, а первое «почему» и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат...; третьей – то, откуда начало движения; четвертой – причину, противолежащую последней, а именно, «то, ради чего», или благо (ибо благо есть цель всякого возникновения и движения)»³, «...например, у дома то, откуда движение, – строительное искусство и строитель; «то, ради чего» – сооружение; материя – земля и камни; форма – замысел дома»⁴.

¹           Аристотель. Метафизика. – Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1 ,с. 181.

²           Там же, с. 87 - 88.

³           Там же, с. 70.

⁴           Там же, с. 102.

125

 

Обосновав важное значение причин и определив мудрость как «науку о первых причинах», Аристотель с полным правом может считаться родоначальником науки как таковой. Наука становится возможной тогда, когда идея и материя рассматриваются как соединенные вместе и идея познается через исследование материи как ее истина. Утверждая, что «знание о чем бы то ни было есть знание общего», Аристотель дает тем самым определение научного знания.

Аристотель систематизировал и приблизил к реальности учение Платона. Три величайших философа античности – Сократ, Платон и Аристотель – становятся в один ряд, олицетворяя торжество преемственности. Различия между Платоном и Аристотелем напоминают различия между индийской и китайской философией. Истина индийской философии, как и «мир идей» Платона, находятся по ту сторону чувственного мира, истина китайской философии – в этом мире, как в вещи Аристотеля неразрывно слиты идея и действительность. Философия Платона ориентирована на мир мысли, идеалов. Это нормативная философия, антитезис по отношению к материалистической философии Гераклита. Философия Аристотеля ориентирована на мир реальный, действительный. Это синтез материалистических и идеалистических представлений.

ЛОГИКА

Аристотеля, по праву, называют также основоположником логики и ее основных законов. «Началами доказательства я называю общепринятые положения, на основании которых все строят свои доказательства, например, положение, что относительно чего бы то ни было необходимо или утверждение, или отрицание и что невозможно в одно и то же время быть и не быть»¹. В качестве универсального принципа бытия, Аристотель формулирует закон непротиворечия как самое достоверное из всех начал: «...невозможно, чтобы одно и то же в одно и то же время было и не было присуще одному и тому же в одном и том же отношении... Конечно, не может кто бы то ни было считать одно и то же существующим и несуществующим, как это, по мнению некоторых, утверждает Гераклит»². Аристотель обвиняет противников закона непротиворечия

¹ Аристотель. Метафизика // Соч. в 4 -х т. М., т. 1, с. 103.

² Там же, с. 125.

126

 

в том, что они таким образом отрицают бытие, «...им приходится утверждать, что все есть привходящее и что нет бытия человеком или бытия живым существом в собственном смысле»¹. Законы формальной логики Аристотеля составляют логические основания науки, «...невозможно что-либо мыслить, если не мыслят что-то одно; а если мыслить что-то одно возможно, то для него можно будет подобрать одно имя»².

Аристотель отбросил предпосылку Платона о предсуществова-нии души в мире идей, и разум человека для него – продукт развития. Не возникает только начало всякого движения – Ум. Душа, по Аристотелю, принадлежит ко всеобщему ряду развития форм жизни. Поэтому Аристотель определяет строение души, исходя из известной эволюции жизни на Земле, а не из мифологически-религиозных соображений, как Платон. Растительная часть души общая для растений, животных и человека; страстная – присуща животным и человеку; разумная – только человеку.

Платон говорил о бессмертии души, и это соответствовало его вере в обособленное существование идей, которые отражает душа в виде понятий. По Аристотелю, как форма неотделима от самой вещи, так душа человека неотделима от тела и смертна. Страдания души в телесных оковах подобны страданиям живых людей, которых этрусские пираты привязывали к мертвецам. Растительная и страстная части души находятся в постоянном становлении и умирают вместе со смертью человека, тем самым умирает его индивидуальная душа. Остается только разумная часть души как средоточие всех идей, как «форма форм». Называется она так потому, что «еще раз формирует формы, произведенные низшими душевными силами, и возвышает их к понятиям, свободным от материи»³.

Отрицая врожденное знание, которое душа обретает в мире идей, и тем самым открыв путь к знанию в современном научном смысле слова, Аристотель столкнулся со значительными трудностями. «Если помимо единичных вещей ничего не существует, то, надо полагать, нет ничего, что постигалось бы умом, а все воспринимаемо чувствами, и нет знания ни о чем, если только подразумевать под знанием чувственное восприятие. Далее, в таком случае не было бы ничего вечного и неподвижного (ибо все чувственно воспринимаемое преходяще и находится в движении). Но если нет

¹           Аристотель. Метафизика. – Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1, с. 129.

²           Там же, с. 127.

³           Вундт В. Введение в философию. СПб., 1903, с. 80.

127

 

ничего вечного, то невозможно и возникновение: в самом деле, при возникновении должно быть что-то, что возникает, и что-то, из чего оно возникает, а крайний [член ряда]... должен быть не возникшим, если только ряд прекращается, а из не-сущего возникнуть невозможно»¹. «И как будет возможно познание, если не будет чего-либо единого, объемлющего все?»². Как мыслительные сущности могут пребывать в телесных вещах и покоиться в вечно движущемся? Если они там находятся в телесной форме, то как они могут переходить без изменений в нетелесные представления сознания? Эти гносеологические вопросы неизбежно встают перед Аристотелем. Представлением о бесконечности познания их не решить.

«То, что утрачивает что-нибудь, имеет [еще] что-то из утрачиваемого, и что-то из возникающего уже должно быть»³. Этот аргумент против последователя Гераклита Кратила впоследствии учел Гегель в своей категории «снятие» и в 3-м законе диалектики. «Пусть по количеству вещи не будут постоянными, однако мы познаем их все по их форме»⁴. Указывая сторонникам Гераклита, что среди чувственно воспринимаемого не все вещи непрерывно изменяются и что вообще одна лишь окружающая нас область чувственно воспринимаемого постоянно находится в состоянии уничтожения и возникновения, Аристотель пытается им объяснить и их убедить, что существует некоторая неподвижная сущность. «Впрочем, из их утверждения о том, что вещи в одно и то же время существуют и не существуют, следует, что все находится скорее в покое, чем в движении; в самом деле [если исходить из этого утверждения], то не во что чему-либо измениться: ведь все уже наличествует во всем»⁵. Здесь мысль Кратила опровергается положением Анаксагора «все есть во всем».

Ограничивая гераклитовскую диалектику и заземляя платоновские «идеи», Аристотель призывает изучать чувственный мир, а это и есть задача науки. Для того, чтобы научное познание стало возможным, Аристотель формулирует две предпосылки: 1) имеется неизменная сущность вещей; 2) началом познания служат недоказу-мые определения. «А определение основывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило, ибо определением будет

¹           Аристотель. Метафизика. – Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1, с. 109 - 110.

²           Там же, с. 110 .
³ Там же, с. 137.

⁴           Там же.

⁵           Аристотель. Метафизика. – Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1, с. 137.

128

 

обозначение сути (logos) через слово»¹, «...суть бытия вещи – предел познания [вещи]; а если предел познания, то и предмета»². Предположенное Аристотелем наличие вечных причин обосновывает положение о наличии вечных законов природы.

Итак, если «идеи» присутствуют в самих вещах, то как разум может извлечь их оттуда, обретая истину? «Представляемое не одинаково ложно и истинно для одного и того же восприятия одним и тем же чувством при одних и тех же условиях в одно и то же время; так что с этими [оговорками] представляемое будет, можно сказать, истинно. Но быть может, поэтому тем, кто высказывается упомянутым образом не в силу сомнений, а только ради того, чтобы говорить, приходится утверждать, что это вот представляемое не вообще истинно, а истинно для этого вот человека. И, как уже было сказано раньше, им приходится признавать все [существующее] соотнесенным и зависящим от мнения и чувственного восприятия... однако, если [вопреки этому] что-то возникло или будет существовать, то ясно, что не все может быть соотнесено с мнением»³. Так Аристотель обосновывает возможность общечеловеческого знания, независимого от мнения отдельных людей.

В споре Аристотеля с последователями Гераклита проступает неопределенность формулировок. Когда Аристотель говорит, что сущее есть, он имеет в виду вообще существующее сущее как универсум; когда же последователи гераклитовой диалектики утверждают, что сущее и существует и не существует они понимают под сущим данный мгновенный срез реальности во всем многообразии его качественной определенности, сущее как явление. В дальнейшем новоевропейская философия сделает многое для того, чтобы уточнить античную теорию познания.

ЭТИКА

Основываясь на изучении действительности как таковой, Аристотель проводил эту линию и в область этики. У Платона добродетель зиждется на первоначальных свойствах души, которые возникают из отношения души к миру идей. Идеал добродетели мыслился Платоном в виде нормы, лежащей вне реального человека. Аристотель, исходя из единства формы и материи,

* Аристотель. Метафизика. – Соч. в 4 -х т. М., 1976, т. 1 ,с. 142 - 143. ² Там же, с. 170. ³ Там же, с. 140.

129

 

рассматривает добродетель как приобретенную душой в процессе воспитания.

Справедливо считающийся основателем многих наук, Аристотель сформулировал и основные положения этики как учения о добродетелях. Ему принадлежит само название этой науки (от слова «этос» – обычай, нрав, характер, образ мыслей) и первый трактат по этике – «Этика Никомахова», обращенный к его сыну Никомаху.

Аристотель дает определения основных понятий этики. Так, благо – это «то, к чему все стремятся»¹. «Познание его имеет важное значение для жизни, ибо не лучше ли их тогда мы, как стрелки, ясно видящие цель, достигнем желаемого?»². Благо для грубых людей – в наслаждениях, для благородных – в почестях, для мудрых – в сознании. Оно не есть нечто общее, подходящее под одну идею, как думал Платон, а свое в искусстве, спорте и т.д.

Назначение человека – в разумной деятельности, отличающей его от растений и животных. Каждое действие хорошо, когда оно сообразуется со специально относящейся к нему добродетелью, «а если добродетелей несколько, то в деятельности, сообразной с лучшею и совершеннейшею добродетелью, и при том в течение всей жизни, ибо «одна ласточка еще не делает весны», как не делает ее и один день»³. Как на Олимпийских играх награждаются не самые сильные и красивые, а победители, так и блага достигают, действуя. От нашей деятельности зависят качества характера, приобретаемые нами.

Высшее благо, или счастье, есть деятельность, сообразная с высшей добродетелью⁴. Для счастья нужна как полнота добродетели, так и достаточная обеспеченность внешними благами⁵. Вопреки киникам, Аристотель считал, что не может человек быть счастлив во время пытки, а вопреки киренаикам – что никто не был бы доволен, если бы ему пришлось прожить жизнь, обладая разумом ребенка, даже если бы она прошла в удовольствиях. Понятие счастья Аристотель отделяет от понятия блаженства как не зависящего от внешних обстоятельств. Блаженный человек в течение всей жизни «будет действовать и мыслить сообразно с добродетелью, а превратности судьбы отлично будет переносить»⁶.

¹           Этика Аристотеля. СПб., 1908, с. 3.

²           Там же, с. 3 - 4 .
³ Там же, с. 12.

⁴           Там же, с. 118.

⁵           Аристотель. Этика Никомахова. 1101, 10 - 15.

⁶           Этика Аристотеля. СПб., 1908, с. 17.

130

 

Аристотель отличает намерение, как имеющее дело с тем, что в нашей власти, от желания, которое может от нас не зависеть. Так как достижение добродетели – деятельность, а не только созерцание, для Аристотеля очень важно понятие воли, которое он определяет как стремление к цели. Аристотель на место судьбы и рока ставит свободу воли человека. «Человек... родитель как своих действий, так и детей»¹. Прекрасные и постыдные действия, как и воздержание от них, в нашей власти, «значит, в нашей власти быть нравственными или порочными людьми»². Избранная деятельность, добродетельная или порочная, ведет к определенным следствиям, которые невозможно предотвратить, «точно так же, как невозможно удержать брошенный камень, однако кинуть или бросить его было во власти человека»³.

Аристотель, вопреки Сократу, считает, что «осуществление добродетели не всегда бывает приятно». Отличает он нравственность и от познания. Связывая добродетель с обычаями, нравами и деятельностью, Аристотель полемизирует с Сократом и Платоном, согласно которым источником и основанием добродетели является знание. Нравственный человек может быть и невеждой, а знающий – безнравственным. Мало знать добродетель, надо научиться ее осуществлять. Цель этики – «не познание, а поступки». Этика существует «...не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельным, иначе от этой науки не было бы никакого проку»⁴.

Проанализировав неудачу Платона с устройством идеального государства и свой собственный педагогический опыт, Аристотель пришел к выводу о необходимости воспитания нравственности с раннего возраста путем накопления нужных привычек. Наука дает знания, отличающие истину от заблуждения, нравственность дает ценности, различающие добро и зло. Знания приобретаются в процессе обучения, но чтобы стать нравственной силой и деятельным началом, они должны сжиться с человеком, войти в его плоть и кровь, способствовать созданию определенной расположенности души, накоплению соответствующего опыта, переживанию и привычкам.

Аристотель поясняет свою точку зрения следующим образом:

¹           Этика Аристотеля. СПб., 1908, с. 47.

²           Там же.

³           Там же, с. 48.

⁴           Аристотель. Этика Никомахова. 1103, а 20 - 25.

131

 

зерно – знания, почва – внутренняя склонность человека, его желания. И то, и другое необходимо для получения урожая. Давая общую картину становления добродетели, Аристотель подчеркивал, что нет неизменных правил, применение которых гарантирует похвальное поведение. Наличие в человеке определенных добродетелей заменяет правила. Внутренними механизмами, свидетельствующими о добродетельности поступков, являются стыд и совесть.

ДОБРОДЕТЕЛЬ

Хотя Аристотель и соотносит добродетель с чувствами человека, главенствующие добродетели для него, в соответствии с основной античной традицией, – мудрость, рассудительность, здравый смысл. Эти добродетели имеют безусловную цену, так как не зависят от частных житейских обстоятельств.

Среди разумных добродетелей встречаем у Аристотеля – науку, искусство, практичность, изобретательность. Может показаться странным с сегодняшней точки зрения зачисление целиком науки и искусства в разряд добродетелей. Но, по Аристотелю, «наука есть приобретенная способность души к доказательствам... человек знает тогда, когда он уверен и ему ясны принципы [знания]... искусство и приобретенное душевное свойство творчества, следующего истинному разуму – одно и то же»¹. «Практичному свойственно хорошо рассуждать о том, что ему хорошо и полезно, и это не относительно частностей, здоровья или силы, а относительно того, что ведет к благополучию», тогда как «мудрость есть знание и разумное понимание наиболее важного в природе; поэтому-то Анаксагора, Фалеса и им подобных называют мудрецами, а не практичными»². На различии мудрого и практичного основан отказ Аристотеля от убеждения Платона, что философы должны управлять государством.

Различая мудрость и разумность, Аристотель пишет, что «мудрость направлена на вещи доказуемые и неизменные, разумность же не на них, а на вещи изменчивые»³. Разум выступает в роли управителя у мудрости, и его задача – научиться управлять чувствами и подчинять действие определенной цели. Заботясь о своих душевных качествах, личность создает себя.

¹           Этика Аристотеля. СПб., 1908, с. 110

²           Там же, с. 113.

³           Аристотель. Большая этика. 1197, а 30 - 35.

132

 

Растительная часть души, отвечающая за рост и развитие тела, не может, по Аристотелю, иметь добродетелей. Животная, или страстная часть имеет добродетели, которые Аристотель называет этическими. В отличие от чувств – гнева, страха, зависти, робости и т.п. – они являются не врожденными, а приобретенными воспитанием и привычками, свободно и сознательно выбранными. «Добродетели существуют в нас не от природы и не вопреки природе»¹. Этические добродетели, по Аристотелю, представляют собой среднее между двумя противоположными чувствами: мужество – середина между трусостью и отвагой, щедрость – между скупостью и мотовством, великодушие – между самопревознесением и самоуничижением, умеренность в наслаждении – между невоздержанностью и бесстрастностью. По природе люди склонны к крайностям. Одна из крайностей всегда более ошибочна, чем другая. Поэтому из двух зол надо выбирать меньшее (отважность лучше трусости, бесстрастность лучше невоздержанности и т.д.)². Поскольку наслаждение и страдание управляют всеми нашими действиями, надо научиться управлять ими, больше всего отклоняя себя от наслаждения.

Все имеет свою меру: корабль, растение, государство. «Усиленное или недостаточное занятие гимнастикой губит телесную силу, точно так же и недостаточная или излишняя пища и питье губит здоровье»³. Наилучшей оказывается «золотая середина». «Легко промахнуться, трудно попасть в цель, поэтому-то избыток и недостаток – принадлежности порока, середина – принадлежность добродетели»⁴. Несколько ранее то же говорил Конфуций.

Аристотель выделяет 11 этических добродетелей: мужество, умеренность, щедрость, великолепие, великодушие, честолюбие, ровность, правдивость, любезность, дружелюбие, справедливость. Последняя – самая необходимая для совместной жизни.

Нравственный человек, по Аристотелю, тот, кто руководствуется разумом, сопряженным с добродетелью. Аристотель принимает платоновский идеал созерцания, но ведет к нему деятельность, поскольку человек рожден не только для умопостижения, но и для действия.

¹           Аристотель. Этика Никомахова. 1103, а 20 - 25.

²           Этика Никомахова. И 09, а 15 - 20.

³           Этика Аристотеля. СПб., 1908, с. 25.

⁴           Там же, с. 31.

133

 

Для Платона человек – несовершенный бог, для Аристотеля бог – это совершенный человек. Поэтому мера всех вещей и истины для Аристотеля – совершенный нравственный человек.

В соответствии с древнегреческой традицией Аристотель считал, что цели этики и политики близки. Цель этики – воспитать в каждом свободном человеке качества гражданина государства. Цель политики – «придать гражданам известного рода хорошие качества и сделать их людьми, поступающими прекрасно»¹.

Аристотель жил в патриархальном рабовладельческом обществе. Раб у него не входит в сферу морали. Женщина для Аристотеля – существо «второго сорта». Лучшие из добродетелей – мудрость, мужество – недоступны ей. При всем своем универсальном характере, этика Аристотеля несет на себе отпечаток эпохи.

Для Аристотеля, в отличие от Сократа и Платона, этика не была главной дисциплиной, хотя он написал 1-й учебник «Этики», и это свидетельствует о пессимизме и неверии в достижение идеального состояния общества. Создав развернутую классификацию добродетелей и концепцию воспитания, Аристотель в основном продолжил этику Платона, хотя и подверг критике, порой ценной и глубокой, отдельные ее положения.

Подводя итог деятельности Аристотеля, можно сказать, что если Сократ заложил формальные основы философии, Платон обосновал ее объективный характер и наличие этического идеала, то Аристотель завершил создание философии как дисциплины с четко обозначенным реальным предметом исследования.

ЭПИКУР

Аристотель продолжил линию, так называемых, полных сокра-тиков. Направления киников и киренаиков тоже были продолжены. Эпикур внес в учение киренаиков изменения, вызванные выводами, к которым пришли гегесианцы. Гегесий и его последователи утверждали, что высшее благо – удовольствие – мимолетно, преходяще и недостижимо для человека; жизнь – непрерывная цепь страданий, от которых освобождает только смерть. Взгляды Гегесия могли бы иметь успех в Древней Индии, где распространены представления о реальном мире как иллюзии, но не в Древней Греции. Гегесий довел учение киренаиков до абсурда, хотя был по-своему логичен.

¹ Этика Аристотеля. СПб., 1908, с. 15.

134

 

Философом, вступившим с ним в бой, был Эпикур, один из последних в плеяде греческих мудрецов, которым эта дисциплина обязана своим возникновением и расцветом. Эпикур родился на о. Самосе, по-видимому, в 341 г. до н.э. и хотя, будучи на военной службе в Афинах, по некоторым данным, слушал лекции Аристотеля, учеником его не стал. Так прервалась линия преемственности и передачи знания от лица к лицу, которая шла от Сократа, и это совпало с гибелью, питавшей философию живительными соками греческой демократии, которая была разгромлена воспитанником Аристотеля Александром Македонским.

Интересуясь с детства тем, чем пристало интересоваться философам, Эпикур в 12 лет озадачил школьного учителя вопросом о происхождении Хаоса, из которого образуется Космос. Философией, как он сам говорил, Эпикур начал заниматься с 14-летнего возраста. После окончания военной службы много странствовал, начав учить философии, а в 306 году до н.э. основал в Афинах свою школу в приобретенном для этой цели саду, на воротах которого начертал надпись: «Гость, тебе будет здесь хорошо, здесь удовольствие – высшее благо». При входе посетителя ждали кувшин с водой и лепешка.

Школа получила название «Сад Эпикура». Все члены общины были связаны узами теснейшей дружбы и взаимной симпатии. На равных правах в нее входили женщины и рабы, чего не могло быть у Платона и Аристотеля. Эпикур основал общество друзей-единомышленников и оно просуществовало 600 лет.

Главным для Эпикура было практическое значение философии. «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание человека. Как от медицины нет никакой пользы, если она не изгоняет болезни из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезнь души»¹.

Философия Эпикура основывалась на атомизме Демокрита и гедонистическом учении киренаиков. Для атомистов Вселенная вечна и бесконечна и кроме нее ничего нет. Все вещи состоят из мельчайших частиц – неделимых и неизменных атомов, и из них слагается мир, как из букв – комедии и трагедии. Буквы – атомы, драматические произведения – наш мир.

В отличие от Демокрита, Эпикур считал, что атомы различаются не только по величине и форме, но и по весу (у Демокрита атомы невесомы). По Левкиппу и Демокриту, причиной неделимости ато-

¹ Лукреций Кар. О природе вещей. М., 1947, т. 2, с. 497.

135

 

мов является их малость и отсутствие частей; под влиянием критики Демокрита Аристотелем, Эпикур пришел к выводу, что атомы имеют части, но неделимы из-за абсолютной непроницаемости. Эпикур также полагал, что бесконечно лишь количество атомов, а не форм. Он выдвинул гипотезу о самопроизвольном отклонении атомов от первоначального направления в ответ на критику Аристотелем атомистов в том, что они не объясняют природы движения атомов. «Отклоняется, говорит он, атом. Прежде всего почему? Ведь разную силу движения они имели у Демокрита и у тебя, Эпикур; у Демокрита силу внешнего толчка, которую он называет «ударом», у тебя же, Эпикур, силу тяжести и веса»¹. В этике это соответствовало признанию свободы воли человека. «То, что зависит от нас, не подчинено никакому господину»².

Относительно проповеди Гегесия Эпикур высказывался так: человек, который призывает к самоубийству, сам должен уйти из жизни, если она ему не нравится. Признав логику Гегесия правильной и сохранив основную предпосылку киренаиков, что главная цель человека – наслаждение, Эпикур существенно преобразовал их систему.

Принцип удовольствия, по Эпикуру, заложен в самой основе жизни и ему нужно соответствовать. На вопрос, для чего нужна добродетель, Эпикур отвечает: чтобы приносить человеку удовольствие и делать его счастливым. «Красоту, добродетель и тому подобное следует ценить, если они доставляют удовольствие; если же не доставляют, то надо с ними распрощаться»³. Аристотель шел от идеализма Платона к реальному человеку, рассматривая добродетели как его свойства; Эпикур пошел еще дальше и выше всего поставил чувства, а не разум. У Эпикура разум подчинен телу, а не наоборот, как у Сократа, Платона, Аристотеля. «Начало и корень всякого блага – это удовольствие чрева»⁴. В основе человека лежат материальные потребности. «Не считай нисколько не согласным с учением о природе (т.е. неестественным) то, что когда кричит плоть, кричит душа»⁵. Но все же в соответствии с общегреческим представлением о человеке Эпикур считал, что наибольшие удовольствия человеку доставляет то, что оправдано разумом.

¹ Материалисты Древней Греции. М., 1955, с. 72.

² Там же, с. 212.

³ Материалисты Древней Греции. М., 1955, с. 226.

⁴ Антология мировой философии в 4 -х т. М., 1969, т. 1, с. 360.

⁵ Там же.

136

 

Создавая свою систему в полемике с Гегесием, Эпикур иначе определил само наслаждение. Если киренаики понимали его как деятельность, то Эпикур отдал предпочтение наслаждению покоя, поскольку, с его точки зрения, динамические наслаждения всегда сопровождаются предшествующим желанием, приносящим страдания (С + Д.У., где С – страдание, Д.У. – динамические удовольствия), а статические удовольствия – нет. Статические наслаждения – это наслаждения от достижения цели, некое состояние равновесия (СУ. – С, где СУ. – статические удовольствия). Разъясняя эти различия, Б. Рассел пишет, что киренаики наслаждением считают сам процесс еды, а Эпикур – состояние насыщения, когда есть уже не хочется. «Эпикур, кажется, хотел бы, если бы это было возможно, всегда находиться в состоянии человека, умеренно поевшего и никогда – в состоянии человека, который сильно хотел бы есть»¹.

Стимулом динамических удовольствий является желание. Но все ли желания следует исполнять? Эпикур делит желания на естественные и вздорные (желание почестей, например), а естественные – на необходимые (пища, жилище) и не необходимые (изысканные яства и т.п.). «Не следует насиловать природу, следует повиноваться ей, а мы будем повиноваться ей, необходимые желания исполняя, а также естественные, если они не вредят, а вредные сурово подавляя»².

Естественных необходимых желаний вполне достаточно для счастья. «Богатство, требуемое природой, ограничено и легко добывается; а богатство, требуемое вздорными мыслями, простирается до бесконечности»³. Желания человека, хочет сказать Эпикур, бесконечны, а средства их удовлетворения всегда ограничены, поэтому конфликт неизбежен. «Ничего не достаточно тому, кому достаточное мало»⁴. Отсюда зависть и т.п. Чтобы понапрасну не расстраиваться, лучше ограничить себя необходимым. А необходимы лишь те желания, неудовлетворение которых ведет к страданию. От остальных желаний следует отказываться, так как само желание связано со страданием. Для необходимых желаний имеет место формула С + Д.У. – С, а для не необходимых С + Д.У. Чтобы всег-

¹           Рассел. Б. История западной философии. М.. 1959, с. 263.

²           Материалисты Древней Греции. М., 1955, с. 220.

³           Лукреций Кар. О природе вешей. М., 1947, т. 2, с. 603.

⁴           Там же, с. 623.

137

 

да делать правильный выбор – в пользу удовольствия, превышающего страдания – необходима мудрость и благоразумие. «Не удовольствие, возникающее от природы, делает извне зло человеку, но стремление, связанное со вздорными мыслями»¹.

При оценке удовольствия Эпикур отказался от критерия интенсивности и предпочел в качестве такового – длительность. При этом критерии душевные удовольствия и страдания оказываются большими, чем телесные, так как связаны с прошлым и будущим. Значит, именно к душевным удовольствиям следует стремиться, а душевных страданий избегать, побеждая их. Должно вырабатывать в себе нравственную стойкость в перенесении страданий, которые от нас не зависят, противопоставляя им ясность и силу мысли.

Мудрость избавляет от ложных страхов и ложного понимания удовольствия. Благоразумие учит, что «нельзя жить приятно, не живя разумно, нравственно и справедливо, и, наоборот, нельзя жить разумно, нравственно и справедливо, не живя приятно»².

К душевным удовольствиям Эпикур относил знания и дружбу, и, стало быть, термин «эпикуреец», которым мы называем человека, любящего вкусно поесть, понежиться в постели, больше относится к киренаикам, чем к Эпикуру. Лишь поскольку учение Эпикура приобрело большую известность, именно слово «эпикуреец» дошло до нас.

Для Эпикура, как и для киренаиков, чувства – источник счастья. Критерий счастья для киренаиков и Эпикура – чувство приятного, но уже киренаики говорили о разумном наслаждении, а Эпикур наполняет принцип удовольствия нравственным содержанием. Первое практическое правило для сохранение состояния удовольствия – умеренное пользование дарами жизни, предпочтение духовных удовольствий чувственным. Если для киренаиков высшим благом было мгновенное телесное наслаждение, то для Эпикура – длительное отсутствие страданий. Через устранение телесных страданий и душевных тревог человек приходит к здоровью тела и безмятежности души, что является целью счастливой жизни. Если для Сократа и Платона «философствовать – значит учиться умирать», то для Эпикура философствовать – значит учиться жить.

Для понимания учения Эпикура важно знать, что смолоду он страдал тяжелейшим и неизлечимым недугом, причинявшим ему

¹ Материалисты Древней Греции. М., 1955, с. 233.

² Эпикур. К Менелаю.

138

 

такие муки, что во время приступов он терял сознание от боли. Может поэтому избегание страданий он и считал высшим благом. Собственная болезнь обращала его к физическому в человеке.

Эпикур изучал пределы страданий и наслаждений. Исследовал он чувства безопасности и страха, и это понятно, поскольку перед его глазами были судьбы философов, да и вообще в Греции, в период македонского давления, жить становилось все труднее.

Чтобы преодолеть душевные невзгоды, надо, по Эпикуру, избавиться от страха богов, смерти и природы. Эпикур призывал не бояться ни богов, которые, блаженствуя на небесах, не оказывают влияния на жизнь людей, а то как всемогущие и всеблагие не допустили бы зла на земле; ни смерти, которой нет, пока мы живы, а когда она есть, нет нас. Эпикур хочет освободить людей и от страха природной необходимости, судьбы. «В самом деле, лучше было бы следовать мифу о богах, чем быть рабом судьбы физиков; миф дает намек на надежду умилостивления богов посредством почитания их, а судьба заключает в себе неумолимую необходимость»¹. Изучение природы, по Эпикуру, нужно только для избавления от страха.

Принципом свободы воли Эпикур обосновал возможность независимости человека от общественных связей. Мы видели, как активно пытались воздействовать на окружающих киники, как пытался воплотить в жизнь свой идеал государства Платон. Ник чему подобному не стремился Эпикур, и это связано с упадком общественной жизни и философии в это время. Его лозунг: «живи незаметно». И хотя Эпикур основал свою собственную школу, она напоминала замкнутую пифагорейскую общину, а не платоновскую академию.

Умер Эпикур в 271 году. Спустя 2 столетия на мраморной стеле были высечены слова, выразившие суть его этики.

«Нечего бояться богов, Нечего бояться смерти. Можно переносить страдания. Можно достичь счастья».

Нарушилась нормальная размеренная трудовая жизнь греческих городов, поэтому теперь проблемы страдания и наслаждения вышли на первый план. Эпикур жил в то время, когда независимая

¹ Лукреции Кар. О природе вещей. М., 1947, т. 2, с. 599.

139

 

республика погибла, и он не считает юридические законы справедливыми. Жить надо не по законам общества, а по природе. Справедливость относительна и зависит от обстоятельств. Этот вывод подсказала Эпикуру сложная судьба древнегреческих городов. Государство для Эпикура уже не «общее достояние», а необходимое зло. Кто желает сохранить душевный покой, должен жить в уединении. Вместо участия в общественных делах на первый план выходит личная дружба. Эпикур пишет: «В наших ограниченных обстоятельствах дружба надежней всего». Дружбу, в отличие от своих предшественников киников, высоко ценили и стоики.

С годами последователи Эпикура все дальше отходили от сути его учения. Они помнили, что основа счастливой жизни – наслаждение, а о том, что подлинное наслаждение, по Эпикуру, заключается в здоровье тела и безмятежности души, забывали. Неудивительно поэтому, что слово «эпикуреец» приобрело в истории и дошло до наших дней с негативным оттенком.

СТОИЦИЗМ

Основателем стоицизма был Зенон из Кития, греческого города на Кипре. Нескладный, слабосильный, с кривой шеей, попав в Афины, он пришел в восторг, прочитав в книжной лавке «Воспоминания о Сократе» Ксенофонта, и спросил у продавца, где можно найти подобных людей. Мимо лавки как раз проходил киник Кра-тет, ученик Диогена. «Вот за ним и ступай», – посоветовал продавец. Зенон стал учеником Кратета, а затем сам стал учить, прохаживаясь взад и вперед по портику, который назывался Расписной Стоей, почему его ученики и получили название стоиков.

Стоики говорили, что философия похожа на фруктовый сад, где логика является оградой, физика – деревьями, а этика – плодами. По их представлениям, вначале существовал только огонь (так считал и Гераклит), затем появились другие первоэлементы (воздух, вода и земля), а из них произошла Вселенная. Но рано или поздно свершится космический пожар, и все снова превратится в огонь. Это не конец, а завершение цикла: процесс же будет продолжаться вечно. Все, что случается, случалось и раньше и случится снова – и не однажды, а бесчисленное количество раз.

В мире два начала: страдательное – вещество, и деятельное – бог, представляющий собой неотделимое от вещества дыхание. Бог (он

140

 

же Ум, Судьба, Зевс) наполняет собой весь мир, как мед наполняет пчелиные соты. Бог – душа мира, и в каждом из нас содержится частица божественного огня.

Душа человека должна быть замкнута в себе, чтобы телесные страдания не сопровождались душевными. Человек должен поступать в соответствии с волей богов и проникаться внутренней силой и стойкостью от сознания этого. Важна не жизнь как таковая, а ее нравственное содержание. Зенон любил повторять: «не в силе добро, а в добре сила».

В мире все предопределено, но лучше, по своей воле действовать в согласии с природой, в то время как дурных людей можно сравнить с собакой, привязанной к тележке и вынужденной идти туда, куда она едет. Эпикур, как и Аристотель, доказывал наличие свободы воли у человека. У стоиков – строгая необходимость поступков.

Природа для стоиков – закон, разум (как космос не просто все, находящееся за пределами Земли, а разумно и гармонично устроенный мир). Жить по природе означает стремиться к добродетели, которая достигается таким усовершенствованием человеческого разума, при котором он становится тождественен природному закону, а жизнь человека, вследствие этого, становится согласной как с идеальной природой, так и с природой вообще. Это и есть обретение назначения человека, ведущее к счастливой жизни.

Действие, согласное с природой, Зенон называл надлежащим. Надлежащие поступки – чтить родителей, братьев, отечество, любить друзей. Стоики, стало быть, отошли от презрения своих предшественников киников к внешнему миру.

Наивысшее благо для стоиков – добродетель. Б. Рассел отмечает, что стоик добродетелен не для того, чтобы делать добро, но делает добро, чтобы быть добродетельным¹. Стоики делили добродетели и пороки на первичные и вторичные. Например, неразумие, трусость, несправедливость, разнузданность – первичны, а невоздержанность, тугоумие – вторичны. У стоиков нет ступеней добродетели. «Как палка бывает или прямая, или кривая, так и поступок – или справедлив, или несправедлив»². Не может быть и такого, чтобы человек имел какую-либо одну добродетель и не имел других. Кто имеет одну добродетель, тот имеет их все.

Стоики, как и киники, считали, что добродетели достаточно для

¹           Рассел Б. История западной философии. М., 1959, с. 274.

² Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986 ,
с. 284.

141

 

счастья, но, с их точки зрения, состояние внутренней свободы не является полным безразличием к внешнему, а связано с признанием его относительной ценности или отсутствия таковой. Богатство, славу, здоровье, силу и т.п. стоики относили к предпочтительному безразличному, как имеющее ценность для жизни, и таким образом отходили от аскетизма киников.

УДОВОЛЬСТВИЯ И СТРАДАНИЯ

В то же время, вопреки Аристотелю, стоики считали, что истинное назначение разума состоит не в том, чтобы находить «золотую середину» между противоположными чувствами, но в освобождении от страстей. Страсть, по Зенону, есть неразумное и несогласное с природой движение души или же избыточное побуждение. Четыре основных вида страстей – желание, страх, наслаждение, скорбь. Ключевые слова для стоиков: апатия – идеальное состояние души, не подверженной страстям, и автаркия – самостоятельность, независимость от чужого и умение довольствоваться своим.

Как и киники, стоики отрицали значение наслаждения, но главным для них была не естественная жизнь, а жизнь, отданная выполнению долга, как его понимал разум. Они считали, что надо не отворачиваться от мира, а принимать его таким, каков он есть. Главное правило практической морали стоиков – покорность судьбе. Стоики были горды своей покорностью и этим отличались от христиан, которые проповедовали смирение. Над стоиками не стоял личный бог, пред которым необходимо смиряться, а было лишь безличное дыхание, к которому принадлежал и сам человек. Отсюда гордость и отсутствие жалости и сострадания к другому и к самим себе. Если же телесные страдания нарушают покой души, то лучше добровольно уйти из жизни. Так и поступали стоики, начиная с Зенона. Стоическая непривязанность ни к чему, кроме добродетели, близка индийской философии, но не так радикальна.

Пожалуй, учение стоиков дошло до нас в наиболее точном виде. Это свидетельствует о том, что оно подходило к условиям жизни в различные периоды истории. Следовать ему трудно, но идеал остался в памяти человечества, как помним мы имена героев (любимым персонажем стоиков был Геракл). Это модель поведения, когда потеряна власть над внешними обстоятельствами. Но когда человек ее имел?

142

 

Гегесий понял, что телесные наслаждения не могут победить страдания. Уже у него на первое место выходит проблема страдания. Эпикур считал наслаждением отсутствие страданий. Для киников добродетель – в избегании наслаждений, для стоиков – в стойком перенесении страданий. Проблема осталась, но в течение 100 лет изменился ее знак с плюса на минус. И на роль идеала вышли безмятежность и апатия. Главным стало не то, как достичь или уберечься от наслаждений, а как избавиться от страданий и нужно ли это. По Эпикуру – да, по стоикам – нет, хотя умение терпеть – это тоже в какой-то мере избавление. Эпикур считал, что надо понять, что страхи напрасны, пересиливать боль духовными наслаждениями. Способ стоиков: закалить человека, заставить его смотреть опасностям в лицо. То, что сохранились именно эти два моральных учения, свидетельствует о том, что предотвращение страданий важнее погони за наслаждениями.

Общее у эпикурейцев и стоиков определялось спецификой общественной жизни той поры. Безмятежность (атараксия) Эпикура сродни бесстрастию (апатии) стоиков. Как преодолеть страдание? Избавиться от него, нейтрализовав или вытерпев. В этом Эпикур и стоики были едины. Два пути избегнуть страдания – умственное удовольствие и добродетель. Но если признать, что добродетель приносит удовольствие, то точки зрения сближаются.

Общим было стремление к единству с природой, опора на нее, а не на государственные законы, хотя природу они понимали противоположным образом. Для Эпикура образцом была жизнь живых существ с их чувствами и переживаниями, для стоиков -веления разума. Требование жизни согласно с природой вытекало из представления, что человек – часть природы. «А всякой части природы хорошо то, что приносит природа целого и что ее сохраняет»¹. Разумная душа для стоиков – часть единой божественной души (здесь стоики подходят к сократовскому отождествлению добродетели и знания). Поэтому общее благо выше личного. Причастность к разуму и добродетели позволяет человеку стать равным богу.

Еще момент сходства – убежденность, что человек может быть счастлив вне зависимости от внешних обстоятельств. По Эпикуру, для этого надо отвернуться от мира, по мнению стоиков, – покориться судьбе. Мы ничего не можем сделать с внешними обстоя-

¹ Марк Аврелии. Размышления. Л., 1985, с. 9.

143

 

тельствами, но внутренне все зависит от нас: и добродетель (у стоиков), и удовольствие (у Эпикура). Конечно, эта точка зрения крайне индивидуалистична.

В эпоху гибели древнегреческого государства-полиса наиболее умные люди начали понимать неизбежность происходящего. Для философа было два пути: удалиться от общественных дел, как Эпикур (единственное благо по отношению к миру, говорил он, быть свободным от мира) или, наоборот, несмотря на неминуемое поражение, бороться, к чему были готовы стоики, утверждавшие, что человек не может быть лишен добродетели в силу внешних причин и в любом случае должен сохранять ее. Если киники демонстрировали стойкость по отношению к природным условиям жизни, то стоики делали то же по отношению к социальным условиям.

СКЕПТИКИ

В конце III века до н.э. философия возвращается к Сократу и идущим от него школам киренаиков и киников. Последователи кире-наиков примкнули к эпикурейцам, а последователи киников – к стоикам. Когда возникают две противоположные школы и не ясно, кто из них прав, может приобрести вес точка зрения, что не прав никто и истина недостижима. С течением времени в Древней Греции все большее влияние стали приобретать отрицавшие возможность что-либо доказать скептики (в буквальном переводе «высматрива-тели»), которые, как писал Диоген Лаэртский, в противоположность догматикам («догма» – всякое признание какой-либо вещи) «всегда высматривают и никогда не находят»¹.

В древнегреческой философии всегда был силен скептический момент. Сократ говорил: «я знаю, что я ничего не знаю» и считал, что человеку не познать окружающий его мир, а все, что он может и должен – это познать самого себя. Слова Сократа кажутся странными. Вот стол, и я знаю, что это стол, а не стул или что-либо еще. Но стол – это предмет, который мы воспринимаем нашими органами чувств. А наука утверждает, что на более глубоком уровне рассмотрения это совокупность атомов, полей, быть может, кварков. А на самом глубоком сущностном уровне? Тут и возникает философская проблема, осложняющаяся языковой. В греческом языке

¹ Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М., 1986, с. 354.

144

 

несколько слов, обозначающих знание. В данном случае имеется в виду не знание как мнение, а знание конечных причин, абсолютное знание.

Главный аргумент античных скептиков в том, что существуют разные точки зрения по различным вопросам, а какая из них истинна, определить невозможно. Скептики отрицали возможность доказать предпочтительность одного мнения другому и воздерживались от суждений. Их девиз: «ничего не определять, ни с чем не соглашаться».

Из воздерживания от суждений следует невозмутимость, потому что мы не можем знать, что произойдет в следующий момент. Про известного скептика Пиррона, который «...ничего не называл ни прекрасным, ни безобразным, ни справедливым, ни несправедливым и вообще полагал, что истинно ничто не существует, а людские поступки руководятся лишь законом и обычаем»¹, рассказывают такую легенду. «На корабле во время бури, когда спутники его впали в уныние, он оставался спокоен и ободрял их, показывая на корабельног