Чем же определяются пределы осуществления требования о защите права?

Следует прежде всего иметь в виду, что требование защиты права имеет две стороны: процессуально-правовую, связанную с порядком заявления и рассмотрения требования, и материально-правовую, связанную с его удовлетворением. Поэтому вопрос о пределах осуществления названного требования следует рассматривать с позиций как материально-правовых, так и процессуально-правовых. Проблемы процессуально-пра-вовых границ осуществления требования защиты права выходят за рамки настоящей работы. Поэтому здесь будут рассмотрены лишь те вопросы, которые в значительной мере связаны с проблемами материально-пра-вового характера.

Рассматривая с этой точки зрения действующее гражданско-пра-вовое законодательство, можно констатировать, что советское гражданское право определяет границы осуществления требования защиты субъективных гражданских прав посредством определения в законе субъектов, сроков защиты права и назначения права на защиту в социалистическом обществе. В связи с этим особенно важное значение приобретают три проблемы: во-первых, вопрос о пределах осуществления управомоченным лицом требования защиты права в связи с установлением определенной подведомственности гражданско-правовых споров; во-вторых, вопрос о пределах осуществления названного права во времени; в-третьих, вопрос об осуществлении требования защиты права в соответствии с его назначением в социалистическом обществе.

1. Пределы осуществления требования защиты права и некоторые вопросы подведомственности гражданско-правовых споров. Вопрос о подведомственности - это прежде всего вопрос о том, какой государственный или общественный орган правомочен рассматривать тот или иной гражданско-правовой спор, на ком именно лежит обязанность защитить нарушенное субъективное гражданское право заявителя. От правильного решения вопроса о подведомственности споров зависит обеспечение реальности и гарантированности прав граждан и организаций.

В настоящее время вопросы подведомственности исследуются, как правило, лишь представителями науки советского гражданского процессуального права. И это естественно. Решение вопроса о том, относится ли рассмотрение данного конкретного дела к ведению данного органа или не относится, - это вопрос, связанный с заявлением требования о защите права, но не с его удовлетворением. И с этой точки зрения проблема подведомственности есть, несомненно, прежде всего проблема процессуальная.

Но вместе с тем проблема эта непосредственно связана также и с материальным правом, так как целый ряд вопросов подведомственности разрешен не процессуальным, а материальным законом. Так, Основы гражданского законодательства в ст. 6 установили общее правило о том, какие именно органы правомочны рассматривать гражданские дела, осуществлять защиту гражданских прав. Согласно этой статье защита гражданских прав осуществляется судом, арбитражем, третейским судом, профсоюзными или иными общественными организациями, а в особо предусмотренных случаях также и в административном порядке.

Соответственно этому отдельные статьи Основ и гражданских кодексов республик определяют, какому органу подведомственно решение того или иного спора (см. ст. ст. 7, 10, 34 (ч. 3), 59, 61 - 63 и др. Основ; ст. ст. 7, 13, 15, 16, 18 - 22 и многие другие статьи ГК РСФСР).

Установление в законе определенной подведомственности гражданских споров имеет двоякое значение: с одной стороны, такой порядок разграничивает юрисдикционную компетенцию различных государственных и общественных органов по рассмотрению гражданских дел и тем самым определяет известные границы осуществления управомоченным лицом требования защиты права, поскольку с таким требованием управомоченный вправе обратиться только к определенному органу; а с другой стороны, установленный законом порядок подведомственности споров призван обеспечить надлежащую защиту прав и интересов граждан и организаций.

Особенно важное значение проблема подведомственности гражданско-правовых споров приобретает в связи с рассмотрением гражданских дел в административном порядке. Это объясняется прежде всего тем, что административный порядок рассмотрения споров, обладая некоторыми достоинствами, в частности возможностью значительно сократить сроки рассмотрения споров, тем не менее не обладает необходимым количеством правовых средств, обеспечивающих максимальную гарантию правильного разрешения дела. Как правильно отмечал С. В. Курылев, <разрешение гражданских споров в административном порядке характеризуется минимумом определенной законом процессуальной формы> [274], хотя и в этом случае защита права осуществляется в установленном законом порядке, с соблюдением определенных правил и предоставлением сторонам известных правовых гарантий [275].

Согласно ст. 6 Основ административный порядок защиты гражданских прав применяется лишь в случаях, <особо предусмотренных законом>. Это значит, что административное разрешение гражданских дел имеет исключительный характер.

И это не случайно. Одной из тенденций развития права, закономерностью его развития является соответствие материальному праву процессуальных форм его защиты [276]. Эта закономерность была установлена К. Марксом, который в статье: <Дебаты по поводу закона о краже леса> (статья третья) писал, что <материальное право... имеет свои необходимые, присущие ему процессуальные формы> [277].

Соответствие процессуальной формы характеру материального права находит свое выражение прежде всего в том, что как материальное право, так и процессуальные формы его осуществления и защиты имеют в своей основе единую экономическую, политическую и идеологическую базу, вследствие чего, как говорит К. Маркс, единый дух должен пронизывать как материальное, так и процессуальное законодательство. Практически это означает, что как материальное право, так и процессуальная форма его защиты должны базироваться на одних и тех же основополагающих принципах.

Соответствие процессуальной формы характеру материального права обнаруживается также в том, что характер материального права определяет основную сферу приложения данной процессуальной формы его осуществления и защиты. Как правильно отмечает В. Д. Сорокин, <если мы признаем, что служебное назначение процессуальных норм состоит в обеспечении реализации норм материальных, то неизбежным следствием этого должно быть признание существования определенных групп процессуальных норм, обслуживающих каждую отрасль материального права> [278].

Это соответствие находит, далее, свое выражение в том, что сам характер процессуальной формы осуществления и защиты в значительной мере определяется специфическими особенностями материального права, особенностями складывающихся между участниками материально-пра-вовых отношений. Как известно, советское гражданское право регулирует имущественные отношения, обусловленные использованием товарно-де-нежной формы в коммунистическом строительстве, и связанные с ними личные неимущественные отношения. Особенность этих отношений заключается прежде всего в равном положении их участников, в их независимом (в административном или имущественном отношении) положении по отношению друг к другу. Из этого следует, что процессуальная форма защиты гражданских прав должна отвечать по крайней мере следующим требованиям: во-первых, ее применение должно быть рассчитано на возникновение спора между сторонами; во-вторых, она должна использоваться по общему правилу при возбуждении дела самими сторонами, а в случаях, установленных законом, также и при возбуждении дела лицами, призванными действовать таким образом в интересах одной из сторон, либо в интересах общественных; в-третьих, она должна обеспечить равное положение сторон при рассмотрении спора; в-четвертых, разбирательство должно носить, если так можно сказать, третейский характер, т. е. орган, рассматривающий спор, не должен находиться в особых отношениях с одной из сторон и не должен быть заинтересован в разрешении дела в пользу одной из сторон; в-пятых, она должна обеспечить максимум гарантий правильного разрешения спора, что может быть достигнуто лишь при строгой законодательной регламентации самого порядка рассмотрения спора.

Всем этим требованиям в полной мере отвечает лишь исковая форма защиты гражданских прав, которая поэтому и является основной формой их защиты.

Административный порядок защиты гражданских прав этим требованиям в значительной мере не отвечает. По своему характеру он соответствует таким отношениям, которые основаны на подчинении одного субъекта другому. Поэтому основная сфера его применения - это рассмотрение споров, возникающих из административно-правовых отношений.

В советском гражданском праве административная форма защиты права применяется в исключительных случаях, когда специфические особенности конкретного случая допускают ее применение. Такими особенностями являются: малозначительность гражданско-правового спора (например, рассмотрение в административном порядке споров между социалистическими организациями на сумму до 100 руб.), необходимость быстрого рассмотрения дела (например, выселение нанимателя из дома, грозящего обвалом, в административном порядке с санкции прокурора), бесспорность заявленного одной из сторон требования (например, реализация бесспорного права на основе нотариальной надписи) и др.

Соответствие материальному праву процессуальной формы его защиты - объективная закономерность, получившая свое дальнейшее развитие в новом советском гражданском законодательстве.

Это нашло свое выражение прежде всего в дальнейшем расширении исковой формы защиты гражданских прав. Наглядным примером этого является существенное изменение законодательства о защите жилищных прав советских граждан. Как известно, Постановлением ЦИК и СНК СССР от 17 октября 1937 г. <О сохранении жилищного фонда и улучшении жилищного хозяйства в городах> [279] был предусмотрен довольно широкий круг случаев административного выселения граждан из занимаемых ими жилых помещений в ведомственном жилом фонде.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 сентября 1953 г. <Об отмене административного выселения из домов государственных предприятий, учреждений и организаций рабочих и служащих, прекративших трудовые отношения> [280] этот порядок был коренным образом изменен. Указ установил, что по общему правилу выселение из ведомственных домов рабочих и служащих, прекративших трудовые отношения, может производиться только в судебном порядке. В виде исключения административный порядок выселения был сохранен только для отдельных, наиболее важных отраслей народного хозяйства и некоторых ведомств при условии, что рабочий или служащий прекратил трудовые отношения с организацией по собственному желанию, уволен за нарушение трудовой дисциплины или за совершение преступления.

Основы гражданского законодательства пошли в этом отношении еще дальше. Статей 62 Основ было установлено, что выселение рабочих и служащих, прекративших трудовые отношения с организацией, может быть произведено только в судебном порядке. Статья 63 Основ предусмотрела недопустимость административного выселения вообще, за исключением случаев выселения лиц, самоуправно занявших жилое помещение, а также нанимателей из домов, грозящих обвалом. Основы предоставили право республикам предусмотреть выселение в административном порядке также в случаях выселения из служебных помещений, общежитий и гостиниц. Таким образом, процессуальная форма защиты жилищных прав была приведена, за очень небольшим исключением, в соответствие с характером материально-правовых отношений.

Другой пример. Основными условиями поставки промышленных товаров народного потребления, утвержденных Советом Министров СССР в 1954 г., предусматривалось, что споры по установлению ассортимента между предприятиями-поставщиками и базами-покупателями рассматриваются главными производственными управлениями министерств, производящих товары народного потребления, совместно с всесоюзной конторой оптовой торговли Министерства торговли СССР. При недостижении соглашения в этой инстанции спор передавался на решение руководителей министерств. Согласно основным условиям поставки продовольственных товаров указанные споры разрешались министерствами торговли союзной, автономной республики, обл(край)торготделами. При неудовлетворительном решении дела спор мог быть перенесен поставщиком на рассмотрение органов арбитража.

Как видно из этого, особые условия предусматривали административный порядок рассмотрения споров чисто гражданско-правового характера. И только по товарам продовольственного назначения был установлен контроль арбитража за правильностью решения таких споров. Такое несоответствие процессуальной формы характеру материально-правовых отношений между поставщиками и потребителями возникло в результате некритического заимствования старого порядка рассмотрения споров при

фактическом изменении характера взаимоотношений между сторонами. Дело в том, что такой порядок был установлен ранее, когда органы оптовой торговли находились в ведении промышленных министерств. В этих условиях решение вопросов об ассортименте доставляемой продукции, например Главлегсбытом совместно с главными производственными управлениями того же министерства, было в какой-то мере обосновано. Однако с передачей в 1953 г. органов оптовой торговли в ведение Министерства торговли СССР существенно изменился характер взаимоотношений, превратив их из отношений внутриведомственных в отношения междуведомственные, которые могли строиться только на базе договорных оснований.

Практика очень быстро показала несостоятельность такого порядка рассмотрения споров. Поэтому утвержденные Советом Министров СССР в 1959 г. Положения о поставках продукции изменили этот порядок, предусмотрев арбитражный порядок разрешения указанной категории споров. Таким образом, и в данном случае законодательство пошло по пути дальнейшего приведения в соответствие процессуальных форм с характером материально-правовых отношений.

Несмотря на это, в литературе последнего времени ряд практических работников органов арбитража вновь ставят вопрос о передаче споров по ассортименту на решение вышестоящих органов контрагентов по договору. В обоснование этого предложения ссылаются на то, что во многих случаях арбитражи не располагают всеми необходимыми данными для решения спора [281]; что установление ассортимента связано с материально-техническим обеспечением поставщика, с его производственными возможностями, т. е. с проблемами, решение которых относится к компетенции планово-регулирующих органов [282]; что споры по ассортименту вообще не являются правовыми, а техническими или планово-организацион-ными [283].

Едва ли эти доводы можно признать убедительными.

Слов нет, решение споров по ассортименту дело нелегкое. Однако арбитражи, как показывает практика, достаточно успешно с ними справляются. При этом органы арбитража имеют возможность в случае надобности запросить все необходимые данные, в том числе и мнение планово-регулирующих органов, и с учетом их решить спор. Следует, однако, в положении о государственном арбитраже более четко определить обязанности всех органов предоставлять органам арбитража необходимые данные и сроки их представления.

Нельзя согласиться и с тем, что споры по ассортименту не являются правовыми спорами. Ведь и при рассмотрении споров по исполнению договора органам арбитража очень часто приходится сталкиваться с решением проблем технических и планово-организационных, однако это обстоятельство само по себе не делает эти споры неправовыми. Ассортимент есть существенное условие договора поставки. И спор об ассортименте есть спор об установлении прав и обязанностей сторон, и уже по этой причине указанный спор следует считать спором о праве гражданском. Вместе с тем следует учитывать, что в подавляющем большинстве случаев договоры поставки заключаются на основе планового задания, которое устанавливает обязательство сторон заключить договор. Это обстоятельство гражданско-правовое, и спор по его выполнению, в том числе и спор об ассортименте, есть спор о праве гражданском, которому объективно соответствует исковая, а не административная форма его разрешения.

Но дело не только в этом. Пунктом 24 Положения о поставках товаров народного потребления покупателю предоставлено право при согласовании ассортимента отказаться

от товаров, не пользующихся спросом населения, и в этом случае [Положение] освобождает покупателя от ответственности. При этом поставщики обязываются законом в целях выполнения плана заменить такие товары другими видами соответствующей ассортиментной группы, на которые имеется опрос.

Это правило находится в соответствии с требованиями проводимой экономической реформы, которая предусматривает в качестве одного из важнейших показателей деятельности предприятия реализацию продукции. Несомненно, что требование выполнения плана по реализации продукции относится не только к поставщику, но и к покупателю, к торгующей организации. А из этого следует, что вопрос об установлении ассортимента в договоре приобретает еще большее значение. Практика показывает, что при этом, как правило, необходимо определенное воздействие на поставщиков, которые не всегда охотно идут навстречу требованиям покупателей.

Но такое воздействие не может быть обеспечено при рассмотрении споров по ассортименту вышестоящими органами поставщика и покупателя. Согласовывая ассортимент, эти органы выступают как равноправные партнеры. При таком положении одинаково трудно как самому поставщику, так и его вышестоящему органу добиться нужного ассортимента поставляемой продукции. С этой точки зрения рассмотрение споров по ассортименту органами государственного арбитража представляется более предпочтительным, так как арбитраж - орган междуведомственный, имеющий все возможности более активно решить дело с учетом как интересов сторон, так и интересов общегосударственных [284]. На наш взгляд, задача состоит не в том, чтобы избавить арбитраж от трудностей, связанных с рассмотрением данной категории дел, как это по существу предлагают некоторые работники арбитража, а в том, чтобы поднять работу арбитража на уровень требований, предъявляемых новой экономической формой.

Приведение процессуальной формы защиты права в соответствие с характером материального права нашло свое выражение также в дальнейшей дифференциации самой исковой формы защиты права.

Несмотря на то что Основы гражданского законодательства в регулировании имущественных отношений граждан и организаций исходят из принципа единства имущественного оборота и регулируют как отношения с участием граждан, так и отношения между социалистическими организациями, все же между отношениями с участием граждан и отношениями между социалистическими организациями есть известное различие в рамках этого единства. Если единство правового регулирования определяется тем, что как одни, так и другие отношения - это отношения имущественного характера, отношения социалистического типа, связанные с использованием товарно-денежной формы в коммунистическом строительстве, то различие в рамках этого единства определяется тем, что отношения между социалистическими организациями в значительно большей мере подвержены началам планирования, что это прежде всего отношения между государственными хозяйственными организациями, складывающиеся в рамках единой государственной социалистической собственности, что сама по себе хозяйственная деятельность социалистических организаций настолько сложна и разнообразна, что объективно требует специальной правовой регламентации.

Это обстоятельство определяет собой также единство и дифференциацию самой исковой формы защиты гражданских прав: защита прав граждан, а также прав социалистических организаций, где одной из сторон правоотношения является гражданин, осуществляется судом, тогда как защита прав социалистических организаций (кроме колхозов) осуществляется органами государственного и ведомственного арбитража.

Как судебная, так и арбитражная форма защиты права представляют собой исковую форму защиты. Однако они имеют весьма существенные особенности, которые определяются кругом и характером подлежащих защите субъективных гражданских прав, особенностями органов, осуществляющих эту защиту [285], а также особым характером самого производства по делу, регламентированного различными нормативными актами [286].

Приведение исковой формы защиты права в соответствие с характером защищаемых субъективных гражданских прав находит свое выражение также в дальнейшей демократизации исковой формы защиты права. Особенно важное значение с этой точки зрения имеют: расширение участия общественности в рассмотрении гражданских дел в суде, допущение третейского разбирательства споров как с участием граждан [287], так и споров между социалистическими организациями [288], введение для социалистических организаций обязательного доарбитражного порядка урегулирования споров, постепенное введение в жизнь принципа добровольного исполнения решений юрисдикционных органов сторонами по делу, передача ряда вопросов гражданско-правового характера на решение общественных организаций и товарищеских судов.

Требование соответствия характеру материального права процессуальных форм его защиты должно быть руководящим принципом как при законодательном решении вопросов подведомственности, так и при практическом разрешении тех или иных споров.

Из этого, конечно, не следует, что от этого требования не может быть никаких отступлений. Действующее законодательство показывает, что такие отступления имеют место. Однако такие отступления могут носить только законодательный характер и должны быть обоснованы серьезными причинами. Причем действующее гражданское законодательство предусматривает в ряде случаев судебный контроль за правильностью решения дел административными органами или общественностью. Так, например, отказ нанимателю в обмене жилого помещения может быть обжалован в судебном порядке (ст. 325 ГК); при несогласии рабочего или служащего с решением администрации или профсоюзного комитета о возмещении причиненного ему вреда он вправе обратиться за разрешением этого вопроса в народный суд и др.

Представляется целесообразным использовать аналогичную форму судебного или арбитражного контроля за решением гражданских дел административными органами также и в ряде других случаев.

Как известно, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 14 марта 1955 г. [289] было установлено, что споры между социалистическими организациями на сумму до 100 руб. (в действующем масштабе цен) должны разрешаться в административном порядке вышестоящими по отношению к должнику органами. Несмотря на то что такое решение проблемы подведомственности находится в противоречии с требованием соответствия материальному праву процессуальной формы его защиты, решение это в целом следует признать правильным. Основными причинами такого решения вопроса явились: во-первых, малозначительность спора и, во-вторых, дальнейшее развитие отношений товарищеского сотрудничества между социалистическими организациями, которые определяют высокую степень объективности в решении таких споров.

Однако в литературе последнего времени неоднократно высказывались предложения о передаче всех указанных споров на рассмотрение органов государственного арбитража.

Чтобы выяснить, насколько убедительны такие предложения, необходимо проследить, каковы в этом отношении тенденции арбитражной практики.

Нельзя не отметить, что, несмотря на изъятие указанной категории дел из подведомственности органов государственного арбитража, последнему постоянно приходится сталкиваться с такого рода делами. Уже Инструктивными указаниями Госарбитража при Совете Министров СССР от 11 апреля 1955 г. [290] предусматривались некоторые отступления от установленного порядка подведомственности. Впоследствии Инструктивным письмом от 30 июня 1956 г. [291] был установлен ряд случаев, когда допускалось объединение нескольких требований на сумму до 100 руб. и обращение с иском в органы государственного арбитража. В дальнейшем круг случаев, когда допускается объединение требований и предъявление исков в арбитраж, постепенно расширялся [292] и, наконец, нашел свое наиболее полное выражение в Инструктивном письме от 5 июля 1963 г. [293]

Можно таким образом констатировать, что на практике тенденция приведения процессуальной формы защиты права в соответствии с характером самого материального права проявляет себя применительно к указанной категории дел достаточно ярко, результатом чего по существу является изъятие значительного количества споров на сумму до 100 руб. из установленной законом административной подведомственности и применение к ним исковой формы защиты.

Вместе с тем практика показывает, что недостатки в рассмотрении споров указанной категории вышестоящими органами должника все же имеют место.

Наиболее часто встречающимися недостатками указанного порядка рассмотрения споров являются: во-первых, несоблюдение установленного законом порядка доарбитражного урегулирования споров и недостаточная требовательность в этом отношении органов, рассматривающих споры; во-вторых, сравнительно высокий процент отказов в иске по сравнению с обычным арбитражным и судебным порядком рассмотрения дел.

Однако, как нам представляется, такое положение все же не дает оснований для коренного изменения законодательства о подведомственности, т. е. для передачи всех без исключения споров на сумму до 100 руб. на рассмотрение органов государственного арбитража. Приведение процессуальной формы защиты права в соответствие с характером материального права может быть достигнуто в данном случае посредством предоставления права заявителю (кредитору), которому отказано в удовлетворении требования в административном порядке и который не согласен с таким решением, обратиться с иском в арбитраж. При этом следует предусмотреть, что такое обращение с иском в арбитраж допустимо лишь в случаях соблюдения заявителем претензионных сроков еще до заявления требования административным органам.

Такое решение имеет то преимущество, что оно, с одной стороны, не создаст серьезных обременений для органов арбитража, а с другой стороны, оно будет больше дисциплинировать как стороны, так и органы, рассматривающие споры, и вместе с тем обеспечит надлежащий контроль арбитража за законностью решений, выносимых административными органами.

Основания для установления судебного контроля за разрешением дел административными органами имеются, на наш взгляд, также и в случае возникновения споров между собственником строения и исполкомом местного Совета об оценке строений и

насаждений, сносимых в связи с отводом земельного участка для государственных и общественных надобностей.

Постановлением Совета Министров СССР от 15 декабря 1961 г. [294] установлено, что при сносе строения в связи с отводом земельного участка для государственных или общественных надобностей собственникам сносимых строений выплачивается стоимость сносимых строений, устройств, плодово-ягодных насаждений и посевов или по желанию собственника ему и членам его семьи предоставляется квартира по существующим нормам.

Решение об оценке строения выносится назначаемой исполкомом комиссией при участии собственника сносимого строения и утверждается исполкомом. Постановление предусматривает административный порядок обжалования такого решения. И хотя в данном случае отношения возникли из административно-правового акта отвода земельного участка для государственных и общественных надобностей, тем не менее вопрос об оценке строения - это вопрос гражданско-правового характера, вопрос о возмещении убытков, которые понес собственник в связи со сносом строения.

Поскольку в данном случае идет речь о защите субъективного гражданского права, то при наличии спора между собственником и соответствующим органом о размере компенсации, исковой порядок рассмотрения такого рода споров представляется более соответствующим характеру возникших отношений. Поэтому следует согласиться с высказанными в литературе предложениями о передаче такого рода споров из административной подведомственности в подведомственность судебных органов [295].

Требование соответствия материальному праву процессуальной формы его защиты должно соблюдаться также и при практическом разрешении тех или иных споров. Особенно важно иметь в виду указанное требование в случаях: а) когда закон вообще не определяет подведомственность того или иного спора; б) когда имеет место объединение связанных между собой нескольких требований, каждое из которых в соответствии с законом подчинено своим правилам о подведомственности; в) когда имеет место объединение нескольких требований, но закон устанавливает правила о подведомственности лишь для одного из них.

Относительно просто решается вопрос, когда закон не предусматривает подведомственности данного спора. В этом случае субъективные гражданские права подлежат защите в исковой форме, т. е. в зависимости от участников спора в суде или в арбитраже.

Значительно сложнее второй случай. Если закон определяет различную подведомственность нескольких объединенных в одном деле требований, то очевидно, что в целях более объективного и всестороннего его рассмотрения следует отдать предпочтение одной из указанных в законе форм защиты. На вопрос о том, какой именно форме защиты следует отдать предпочтение, действующее гражданское процессуальное законодательство дает ответ лишь применительно к одному конкретному случаю. Согласно ст. 27 ГПК при объединении нескольких связанных между собой требований, из которых одни подведомственны суду, а другие - органам арбитража, все требования подлежат рассмотрению в суде.

Однако это не единственный случай, когда коллизии подведомственности спора могут возникнуть. Во всех такого рода случаях предпочтение должно быть отдано судебному порядку рассмотрения дела как более соответствующему гражданско-правовому

характеру возникших отношений. Нельзя при этом не учесть, что исковая форма защиты права в сравнении с административным порядком является более универсальной, более демократичной формой, обеспечивающей максимум гарантий правильного и объективного разрешения дела.

Наиболее трудными с практической точки зрения являются те случаи, когда закон, несмотря на возможность объединения нескольких требований, определяет подведомственность лишь одного из них. Такое положение возникает, например, при применении ст. 337 ГК, которая предусматривает выселение граждан из домов, грозящих обвалом, но с предоставлением выселяемым другого жилого помещения.

В практике рассмотрения этой категории дел вопрос о подведомственности требования о предоставлении жилой площади при выселении по основаниям ст. 337 ГК получил разноречивые толкования. Наиболее ярко эти разноречия нашли свое выражение при разрешении известного дела Рябининых. Семья Рябининых из пяти человек проживала в доме барачного типа в комнате размером 12 кв. м. В связи с аварийным состоянием дома им была предоставлена другая площадь - комната в 14 кв. м и кухня 7 кв. м. В связи с отказом Рябининых добровольно переселиться на эту площадь было произведено их административное выселение с санкции прокурора района. Однако впоследствии это постановление было отменено прокуратурой Ярославской области по тем основаниям, что предоставленная Рябининым площадь не соответствует требованиям закона по размеру и благоустроенности. Поскольку дом, в котором проживали Рябинины, к этому моменту уже был снесен, последние обратились в суд с иском о предоставлении им другого, благоустроенного жилого помещения.

Народный суд удовлетворил иск, обязав завод предоставить семье Рябининых жилую площадь в благоустроенном доме капитального типа размером не менее 25 кв. м. Интересно, что в кассационном порядке завод не обжаловал это решение, но и в исполнение оно приведено не было.

Постановлением президиума Ярославского областного суда от 28 де-кабря 1966 г. указанное решение было отменено и дело прекращено за неподведомственностью. Судебная коллегия по гражданским делам Верховного суда РСФСР определением от 10 февраля 1967 г. оставила без удовлетворения протест заместителя прокурора РСФСР, отметив, что <разрешение данного вопроса в силу закона не входит в компетенцию судебных органов>.

Президиум Верховного суда РСФСР, рассматривая дело по протесту заместителя прокурора РСФСР, не согласился с такой позицией. Президиум отметил в своем постановлении, что <в данном случае спор возник не о соблюдении установленного ст. 337, ч. 2 ГК РСФСР порядка выселения из аварийного дома, так как выселение семьи Рябининых уже произведено, а о защите нарушенных жилищных прав и о возложении обязанности на завод по предоставлению им жилой площади в соответствии с требованиями ст. 331 ГК РСФСР> [296].

На этом основании Президиум пришел к выводу, что <вопрос о восстановлении нарушенных прав должен быть разрешен в судебном порядке> [297].

По протесту Председателя Верховного Суда СССР это дело было рассмотрено Пленумом Верховного Суда СССР. В своем Постановлении Пленум прежде всего обращает внимание на то, что ст. 63 Основ предусматривает в случае угрозы обвала дома административное выселение <при условии предоставления выселяемому другого

благоустроенного жилого помещения>. <Административное выселение из домов, грозящих обвалом... - говорится в постановлении, - своей обязательной составной частью предполагает предоставление выселяемому благоустроенного жилого помещения, и поэтому разделение этих двух положений не может быть признано обоснованным>.

То обстоятельство, что выселение Рябининых уже произведено, а постановление прокурора о даче санкции на выселение отменено, по мнению Пленума не меняет положения о неподведомственности данного спора суду, поскольку правовое основание для выселения с предоставлением другого помещения остается прежним - аварийное состояние дома.

Таким образом, Пленум признал, что данный спор не подведомствен судебным органам. Такое решение вопроса о подведомственности данного спора Пленумом Верховного Суда СССР представляется весьма спорным.

1. Прежде всего необходимо констатировать, что при применении ст. 337 ГК РСФСР (ст.
62 Основ) мы имеем дело с двумя требованиями встречного характера: а) с требованием
наймодателя об административном выселении нанимателя и б) с требованием нанимателя
о предоставлении ему другой благоустроенной жилой площади. При этом ст. 337 ГК во
второй части говорит, что <выселение граждан из домов, грозящих обвалом, производится
в административном порядке с санкции прокурора>. Следовательно, в отношении
подведомственности первого требования закон устанавливает административный
порядок, а подведомственность второго требования не определяет.

Вместе с тем ст. 6 Основ допускает применение административного порядка рассмотрения гражданских дел только в случаях, <особо предусмотренных законом>. А из этого следует, что недопустимо расширение сферы применения административного порядка рассмотрения гражданских дел за рамки, установленные законом. В данном случае, на наш взгляд, вступает в действие принцип соответствия материальному праву процессуальных форм его защиты, согласно которому право требовать предоставления другого благоустроенного жилого помещения должно защищаться в судебном, а не в административном порядке.

2. Распространяя сферу действия административного порядка и на это второе требование,
Пленум исходит из неразрывной связанности двух указанных требований во всех без
исключения случаях.

Действительно, такая связанность названных требований для некоторых случаев прямо предусмотрена законом. Согласно ст. 331, ч. 3 ГК РСФСР <помещение, предоставляемое выселяемому, должно быть указано в решении суда о расторжении договора найма и выселении нанимателя>. Как видно из этого, связанность названных требований предусмотрена законом лишь для случаев, когда договор найма расторгается в судебном порядке с предоставлением выселяемому другого жилого помещения.

Но применим ли указанный принцип при выселении нанимателя в административном порядке в связи с угрозой обвала дома? Решение этого вопроса зависит от того, что именно следует понимать под угрозой обвала дома? Под угрозой обвала дома, на наш взгляд, следует понимать такое состояние строения, когда налицо реальная возможность его разрушения, если не в данный момент, то в самом ближайшем будущем, например, с наступлением сезона дождей, сильных ветров, снегопадов и т. п. При таком положении создается реальная угроза жизни и здоровью граждан, их имуществу, и поэтому

применение административного порядка их выселения, дающего возможность оперативно решить вопрос, вполне оправдано.

Но как быть в случае, когда такая реальная угроза существует, а у организации, которая обязана по закону обеспечить выселяемого жилой площадью, в настоящий момент нет жилого помещения, удовлетворяющего требованиям закона? Следует ли принять немедленные меры к выселению нанимателя с обязательством в будущем предоставить ему соответствующую жилую площадь, либо надо ждать, когда такая площадь появится у организации, не считаясь с реальной угрозой обвала дома? Думается, что при таких обстоятельствах выдвинутый Пленумом принцип неразрывной связанности названных требований не применим. Не применим указанный принцип также и в тех случаях, когда сами фактические обстоятельства дела по существу свидетельствуют о разделении этих требований, как это, например, имело место в деле Рябининых, где первое требование уже не существует, а осталось лишь требование нанимателя о предоставлении ему другой благоустроенной жилой площади, для удовлетворения которого административный порядок законом не предусмотрен.

3. Обосновывая связанность требований и применение на этом основании административного порядка, Пленум по существу исходит из отождествления понятий <угрозы обвала дома> и <аварийности строений>. Между тем на практике к аварийным относятся не только строения, грозящие обвалом, что, как известно, встречается чрезвычайно редко, но и иные маломерные, главным образом деревянные строения, отслужившие свой срок и предназначенные к сносу, т. е. так называемые <планово-аварийные строения>, где ни о какой угрозе обвала нет и речи. В последнем случае вообще нет никаких оснований для применения ст. 337 ГК, так как фактически речь идет о сносе строения по иным основаниям. В данном случае правильнее, на наш взгляд, применять ст. 332 ГК, предусматривающую расторжение договора найма в судебном порядке в связи с отводом участка для государственных или общественных надобностей.

В связи с этим, на наш взгляд, коренного изменения требует и практика прокуратуры о даче санкции на административное выселение по мотиву угрозы обвала дома. Применение закона не может быть основано на суждениях приблизительного характера об <аварийности строений>. Думается, что такая санкция может быть дана лишь в случае, когда в акте прямо указано на угрозу обвала дома и указаны те причины, по которым комиссия, производившая обследование строения, пришла к таким выводам. Только при наличии действительной угрозы обвала дома прокуратура вправе принять дело к своему производству и вынести решение о даче санкции на административное выселение.

2. Пределы осуществления требования защиты права во времени. Как уже отмечалось, основной процессуальной формой защиты гражданских прав является исковая форма их защиты. Однако требование защиты права в исковой форме, обращенное к суду или арбитражу, не может быть безграничным во времени. Это обусловлено, во-первых, установлением в законе или договоре сроков существования самого субъективного права, с прекращением которого естественно отпадает и надобность в его защите; во-вторых, недопустимостью продолжительной неопределенности в существовании самой возможности применения мер принудительного воздействия к правонарушителю, действия которого, совершенные в прошлом, по истечении значительного времени могут утратить свой общественно опасный характер, и применение к нему мер принудительного воздействия может оказаться не только не нужным, но и противоречащим целям правового принуждения в социалистическом обществе; в-третьих, необходимостью выяснения объективной истины при рассмотрении каждого гражданского дела, так как со временем могут быть утрачены или обесценены доказательства, без которых правильное

решение дела станет невозможным; в-четвертых, необходимостью устранения медлительности и волокиты при защите прав социалистических организаций и граждан и укрепления государственной дисциплины в народном хозяйстве.

Осуществление управомоченным лицом требования защиты права, обращенного к суду или арбитражу, ограничено сроками исковой давности. Статья 16 Основ гражданского законодательства определяет исковую давность как срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено.

Это значит, что правовым последствием истечения срока исковой давности является утрата управомоченным лицом возможности осуществить принадлежащее ему материальное право в принудительном порядке. В настоящее время в советской гражданско-правовой литературе господствует мнение, что с истечением срока исковой давности не погашается право на предъявление иска, так как согласно ст. 16 Основ требование о защите нарушенного права принимается к рассмотрению судом, арбитражем или третейским судом независимо от истечения исковой давности [298].

Значительно более сложным и спорным является вопрос, связанный с применением ч. 1 ст. 89 ГК РСФСР после истечения срока исковой давности. Статья 89, ч. 1 гласит: <В случае исполнения обязанности должником по истечении срока исковой давности он не вправе требовать исполненное обратно, хотя бы в момент исполнения он и не знал об истечении давности>. Основной вопрос, который в связи с этим возник в гражданско-правовой литературе, состоит в том, прекращает ли свое существование с истечением срока исковой давности само субъективное гражданское право, либо с истечением давности погашается лишь возможность его принудительного осуществления, тогда как само субъективное гражданское право продолжает существовать?

Опираясь на буквальный текст ст. ст. 47 и 401 ГК 1922 г., И. Б. Новицкий высказал мысль о том, что, <когда мы имеем обязательство, по которому пропущен срок исковой давности, мы все-таки имеем перед собой обязательство. Так его называет закон (ст. 47 ГК)...> [299]. Объясняя далее свою позицию, И. Б. Новицкий исходит из значения исковой давности в гражданском праве и указывает, что <установлением сроков исковой давности вовсе не имеется в виду освобождать обязанное лицо (физическое или юридическое) от лежащей на нем обязанности и этим как бы поощрять неисполнение обязанности в расчете на возможность пропуска управомоченным лицом срока на предъявление иска. Поэтому, отказывая управомоченному лицу в активной защите его права исковым порядком, советский закон все же считается с самим (материальным) его правом и соответствующей обязанностью на другой стороне, и в случае добровольного исполнения этой обязанности по истечении срока давности - такое исполнение признается имеющим юридическую силу> [300].

По мнению И. Б. Новицкого, санкция в форме иска не единственный способ осуществления и защиты субъективных гражданских прав, что возможна и более слабая форма санкции, в частности - признание юридической силы за произведенным по данному долгу исполнением [301].

По существу так же был решен этот вопрос Д. М. Генкиным. <Может ли существовать субъективное право, не опирающееся на принудительную санкцию со стороны органов государства?> - ставит вопрос Д. М. Генкин. И отвечает: <Нет, не может. Но принудительное осуществление права может осуществляться не только путем предъявления иска, но и путем возражения противопоставляемого предъявленному иску. В случае, если должник, добровольно исполнивший обязательство, по которому истек

срок исковой давности, предъявит иск о возврате исполненного, то его иск будет обессилен возражением в силу ст. ст. 47 и 401 ГК РСФСР. Поэтому, как общее правило, истечение срока исковой давности погашает право на иск в материальном смысле, но еще не погашает само субъективное право> [302].

Аналогичного мнения придерживается М. Я. Лапиров-Скобло, который считает, что если бы наш Гражданский кодекс стоял на точке зрения погашения давностью самого субъективного гражданского права, в законе не было бы предусмотрено восстановление судом права, которое прекратилось уже за истечением времени, установленного законом [303].

По мнению проф. Б. Б. Черепахина, по истечении срока исковой давности на истребование имущества из чужого незаконного владения у собственника все же сохраняется субъективное право собственности, хотя утрачивается возможность его принудительного осуществления [304].

В подтверждение этого Б. Б. Черепахин приводит еще один весьма существенный довод. <Надлежит признать, - пишет он, - что субъективное право не перестает существовать только из-за того, что оно потеряло свою принудительность. Необходимым условием такого бытия субъективного права при отпадении возможности принудительного осуществления является продолжающееся признание его существования государством, которое само по себе имеет первостепенное практическое значение (например, ст. 47 и 401 ГК)> [305]. При этом он приводит ряд конкретных случаев, когда признаваемые государством права и обязанности не снабжены соответствующей гражданско-правовой санкцией.

В противоположность высказанному выше мнению ряд советских цивилистов и процессуалистов считают, что с истечением срока исковой давности управомоченный утрачивает не только возможность принудительного осуществления права, но и само субъективное право [306]. Основной довод сторонников этой точки зрения состоит в том, что поскольку праву как особому общественному явлению присуща специфическая особенность, заключающаяся в возможности его принудительного осуществления, ибо, по выражению В. И. Ленина, <право есть ничто без аппарата, способного принуждать к соблюдению норм права> [307], постольку истечение срока исковой давности, погашая возможность принудительного осуществления субъективного права, погашает тем самым и само это право. Такова основная методологическая предпосылка рассматриваемой по-зиции.

Если сторонники первой точки зрения встретились с трудностью при доказательстве сохранения субъективного гражданского права после истечения срока исковой давности, то сторонники второго мнения испытали достаточно затруднений при объяснении тех оснований, по которым субъективное право вновь возникает у бывшего управомоченного лица, при исполнении обязательства или при возврате ему вещи должником после истечения срока исковой давности. Не случайно поэтому различные авторы, придерживающиеся в принципе одного мнения, дают на этот вопрос различные ответы.

Так, по мнению Ю. К. Толстого, <право на стороне лица, пропустившего исковую давность, возникает благодаря сложному юридическому составу, элементами которого являются: истечение установленного в законе срока исковой давности, открывающее перед лицом, утратившим субъективное право, возможность вновь приобрести его; совершение другим лицом, обязанность которого перед бывшим управомоченным погашена давностью, дозволенного законом действия> [308]. Из сказанного вытекает, что

с истечением исковой давности управомоченный утратил субъективное право, но приобрел возможность вновь стать его обладателем, но какова природа этой возможности - этого автор не разъясняет.

Обратив внимание на эту нечеткость конструкции Ю. К. Толстого, Г. Ф. Деревянко отвечает на этот вопрос так: <Право лица, пропустившего давность, на имущество, полученное от бывшего должника, возникает в силу одного факта получения имущества> [309].

Но при этом сразу же встает вопрос, а почему же получение недолжного в силу одного факта получения имущества не влечет за собой возникновение у получившего права на имущество? Ответ на это может быть только один: по-видимому, в первом случае, кроме самого факта получения имущества, есть что-то такое, чего нет во втором случае.

Г. Ф. Деревянко не дает на этот вопрос четкого ответа, а лишь уточняет данную ранее формулировку, говоря, что юридическим фактом приобретения права бывшим кредитором является <платеж после истечения исковой давности бывшим должником бывшему кредитору> [310]. Вот это положение лиц в качестве <бывшего должника и бывшего кредитора> и есть то, чего нет в случае получения недолжного. И если теперь продолжить логические рассуждения автора, то следует признать, что, выступая против сложного фактического состава, являющегося основанием возникновения такого права, автор, сам того не ведая, пришел к сложному фактическому составу, элементами которого являются: во-первых, положение лиц в качестве бывшего должника и бывшего кредитора и, во-вторых, платеж, произведенный первым второму.

Своеобразно решает этот вопрос О. С. Иоффе. Он исходит из того, что значение исковой давности состоит в ограничении временем возможности применения мер государственного принуждения. Поэтому при добровольном исполнении обязанности должником нет надобности в применении принуждения, а следовательно, отпадает основная причина, в силу которой времени придается юридическое значение.

Однако из этой, на наш взгляд, правильной предпосылки он делает неожиданный вывод. Соглашаясь с мнением о том, что по истечении срока исковой давности утрачивается возможность принудительного осуществления права, а значит, перестает существовать и само материальное право, О. С. Иоффе приходит к выводу, что последнее не исчезает бесследно: из субъективного права оно превращается в фактическое отношение. <Когда же должник производит добровольное исполнение по истечении срока исковой давности, то фактическое отношение приобретает юридическую силу, оно становится юридическим фактом. Значение этого юридического факта состоит в том, что, когда к нему присоединяется добровольно производимое должником исполнение, оба названных факта в их совокупности парализуют другой юридический факт - факт истечения давности> [311]. Таким образом, поскольку истечение давности погашает субъективное право, а добровольное исполнение погашает факт истечения давности, постольку и <субъективное право считается никогда не погашавшимся давностью, а следовательно, оно продолжает рассматриваться в качестве существующего права> [312].

Из сказанного видно, что позиция О. С. Иоффе несколько отличается от взглядов сторонников прекращения субъективного права. У последних субъективное право прекращается с истечением давности и вновь возникает после добровольного исполнения. По мнению же О. С. Иоффе, после истечения исковой давности и последующего добровольного исполнения это право считается не погашавшимся давностью. Такое решение вопроса представляется еще более спорным, так как оно переносит всю проблему

из области объективных фактов в область субъективного. В самом деле, ведь если субъективное право прекратилось с истечением исковой давности, а с последующим добровольным исполнением лишь <считается> не погасившимся давностью, лишь <рассматривается> в качестве существующего права, то создается какая-то юридическая фикция, в результате которой прекратившееся право кем-то только считается не прекратившимся.

Несмотря на то что представители различных взглядов привели много интересных и существенных доводов в подтверждение своих выводов, все же поставленную проблему в научном отношении пока еще нельзя признать решенной. Вместе с тем представляется, что новое гражданское законодательство открывает некоторые новые аспекты для ее разрешения.

В связи с этим следует прежде всего обратить внимание на особенности даваемого новым законодательством самого понятия исковой давности. Как известно, ст. 44 ГК 1922 г. определяла исковую давность как срок, с истечением которого погашается право на предъявление иска. Из этого вытекает, что закон рассматривал истечение срока исковой давности как такой юридический факт, который автоматически преграждает путь к защите права в исковой форме. И хотя прямое действие этой формулировки закона было в значительной мере парализовано судебной практикой [313] и господствующим в литературе мнением, что исковая давность должна быть связана не с правом на предъявление иска, а с правом на его удовлетворение, тем не менее в арбитражной практике эта формулировка закона использовалась в ее буквальном значении: арбитраж отказывал в принятии исковых заявлений по требованиям с пропущенным сроком исковой давности.

Это значит, что как закон, так и арбитражная практика рассматривали истечение исковой давности как такой юридический факт, который сам по себе, независимо от каких-либо иных обстоятельств (за исключением случаев восстановления давностного срока вследствие признания причин пропуска срока уважительными), автоматически влек за собой утрату права на защиту, а следовательно, и утрату самого субъективного гражданского права. Поэтому теоретические исследования поставленной проблемы сталкивались со многими трудностями, потребовали от ученых огромных затрат сил и все же не привели к полному разрешению спорной проблемы.

Но несмотря на это, господствующие идеи и основные тенденции судебной практики нашли свое выражение в новом гражданском законодательстве, которое установило единообразие в применении исковой давности судом и арбитражем, дало более четкие формулировки норм этого института, установило ряд новых, ранее не известных законодательству правил.

Согласно ст. 16 Основ исковая давность рассматривается законом как <срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено>. Что же нового в этом определении?

Если прежнее законодательство обращало главное внимание на негативную сторону срока исковой давности, то Основы делают упор на ее положительную сторону, рассматривая исковую давность как срок для защиты права, для подключения к осуществлению права аппарата государственного принуждения.

Если прежнее законодательство говорило об утрате с истечением давности права на предъявление иска, то Основы рассматривают исковую давность как срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено, т. е. рассматривают давность как такой

срок, который согласно закону имеет юридическое значение лишь при рассмотрении заявленного иска и истечение которого само по себе, автоматически не преграждает путь для заявления требования о защите права. Причем закон не ограничивается указанием на это только в определении, но еще и специально подчеркивает, что <требование о защите нарушенного права принимается судом, арбитражем или третейским судом независимо от истечения срока исковой давности> (ч. 4 ст. 16 Основ).

Как правильно отмечает проф. О. С. Иоффе, такое требование закона не является формальным. Оно имеет существенное значение для правильного решения дела, в частности, для установления фактов приостановления или перерыва исковой давности, для выяснения уважительности причин пропуска исковой давности. <Отказывая же в приеме искового заявления, - пишет О. С. Иоффе, - судья или арбитр с самого начала закрывают путь к такой проверке, чем может быть причинен ущерб охраняемым законом интересам истца> [314].

Эта же линия законодательства находит свое выражение и в определении последствий истечения срока исковой давности. Так, ч. 1 ст. 87 ГК РСФСР предусматривает, что истечение исковой давности до предъявления иска является основанием к отказу в иске, т. е. к отказу в защите права.

Из этой общей тенденции действующего гражданского законодательства, на наш взгляд, вытекают следующие выводы:

1. Само по себе признание того, что отказ в защите права влечет за собой также и утрату материального субъективного права, еще не решает проблемы. Решение поставленной проблемы зависит от того, какой момент следует признать моментом утраты управомоченным лицом права на защиту: момент фактического истечения срока исковой давности либо момент вынесения соответствующим органом решения об отказе в иске или об отказе в так называемом восстановлении срока исковой давности.

2. Так как действующее законодательство рассматривает исковую давность не как срок, с истечением которого автоматически утрачивается право на защиту, а как срок, истечение которого является лишь основанием к отказу в иске, то следует признать, что отказ в защите права совпадает с моментом вынесения судом, арбитражем или третейским судом решения об отказе в иске либо об отказе в

<восстановлении> срока исковой давности. Следовательно, только с этим моментом и может быть связана утрата управомоченным лицом материального субъективного гражданского права.

3. Из этого в свою очередь вытекает, что предусмотренный ст. 89 ГК РСФСР отказ
должнику в возврате исполненного после истечения исковой давности, если такое
исполнение имело место до вынесения решения об отказе в иске (или в
восстановлении давностного срока), основан на действительном (а не на
фактическом и не на моральном) праве кредитора. Поэтому действующее
законодательство с полным основанием называет эти действия должника

<исполнением обязанности> (ч. 1 и 2 ст. 89 ГК), <переданным во исполнение обязательства> (п. 2 ст. 474 ГК).

4. Если же такое исполнение последовало уже после вынесения решения об отказе в
защите права и кредитор принял его, то, поскольку такое исполнение не
противоречит закону, оно должно быть признано исполнением, основанным на
новом соглашении сторон, на вновь возникшем обязательстве. Следует поэтому
признать, что и применительно к этим случаям названные формулировки закона
находятся в точном соответствии с фактическим положением дел.

С точки зрения защиты гражданских прав во времени важное значение имеет вопрос о восстановлении сроков исковой давности. Согласно ст. 16 Основ ч. 4 восстановление давностного срока может иметь место лишь в случаях, когда суд, арбитраж или третейский суд признают причину пропуска давностного срока уважительной.

Что же следует считать уважительной причиной пропуска давностного срока?

Как известно, действующее законодательство на этот вопрос ответа не дает. Вывод о том, какие причины должны быть признаны уважительными, может быть сделан лишь на основе материалов судебной и арбитражной практики.

Некоторые указания на этот счет можно найти в разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР, относящихся к ранее действовавшему законодательству. Так, уважительными причинами пропуска срока исковой давности колхозом о возврате колхозного имущества или о взыскании задолженности Пленум считает <незаконное вмешательство должностных лиц в дела колхоза, злоупотребления со стороны председателя или членов правления колхоза, запущенность в учете и другие обстоятельства, вызвавшие не по вине колхоза задержку в предъявлении иска> [315]. По искам банка к индивидуальным застройщикам о возврате полученных ими ссуд Пленум Верховного Суда СССР отнес к уважительным причинам пропуска давностного срока: отсутствие адреса заемщика, перемену последним местожительства, затяжку выполнения заемщиком своих обязательств и т. п. [316] Указания об уважительности причин были даны Пленумом также в отношении пропуска срока на принятие наследства. И хотя этот срок не может быть признан сроком исковой давности, тем не менее указания Пленума о том, что уважительными в этом случае следует признать такие обстоятельства, как длительная командировка, продолжительная болезнь и т. п. [317], имеют важное значение для понимания самого подхода судебных органов к решению данной проблемы.

Заслуживают внимания и указания судов о причинах восстановления давностных сроков по отдельным конкретным делам. Так, по делу Корчевой Судебная коллегия по гражданским делам Верховного Суда СССР признала уважительными обстоятельствами, которые должны были быть учтены судом при восстановлении давностного срока, то, что истица - человек преклонного возраста, инвалид 2-й группы, к тому же больная, проживала в своем хозяйстве в течение 40 лет [318].

В определении по другому конкретному делу Судебная коллегия отметила, что одной из причин пропуска исковой давности явились неправильные действия народного суда 1-го участка Сорпальского района, который, получив от Верховного суда Карело-Финской ССР исковое заявление по делу, вместо того, чтобы назначить срок исправления недостатков искового заявления, вернул это исковое заявление истцу [319]. Уважительным, по мнению Судебной коллегии, должен быть признан пропуск давностного срока <ввиду тяжелой болезни истца> [320]. Уважительным был признан пропуск колхозом срока исковой давности по тем основаниям, что <он рассчитывал получить стоимость лошади от подсобного хозяйства без принудительного взыскания, что до обращения в суд кол