Аристотель (384 – 322 гг. до н.э.)

В приводимых ниже фрагментах из различных сочинений Аристотеля отражены основные моменты его онтологического учения. Взятое в един­стве с физическими и астрономическими интерпретациями, оно образует как бы фундамент всей мировоззренческой системы выдающегося антич­ного мыслителя.

 

О ФИЛОСОФИИ.

Аристотель “Метафизика”// Собр. соч. т. 1, М.: Мысль, 1976, стр. 65-70.

Все люди от природы стремятся к знанию. Доказательство тому – влечение к чувственным восприятиям: ведь независимо от того, есть от них польза или нет, их ценят ради них самих.

Способностью к чувственным восприятиям животные наделены от природы, а на почве чувственного восприятия у одних не возникает память, а у других возникает. И поэтому животные, обладающие памятью, более сообразительны и более понятливы, нежели те, у которых нет способно­сти помнить.

Другие животные пользуются в своей жизни представлениями и воспоминаниями, а опыту причастны мало; человеческий же род пользует­ся в своей жизни также искусством и рассуждениями. Появляется опыт у людей благодаря памяти; а именно, многие воспоминания об одном и том же предмете приобретают значение одного опыта.… А наука и искусство возникает у людей через опыт. Ибо опыт создал искусство..., а неопытность - случай. Появляется же искусство тогда, когда на основе приобретенных на опыте мыслей образуется один общий взгляд на сход­ные предметы.

В отношении деятельности опыт, по-видимому, ничем не отличается от искусства; мало того, мы видим, что имеющие опыт преуспевает больше, нежели те, кто обладает отвлеченным знанием, но не имеет опыта. Причина этого в том, что опыт есть знание единичного, а искусство – знание общего, всякое же действие и всякое изготовление относится к единичному…. Поэтому, если кто обладает отвлеченным знанием, а опы­та не имеет и познает общее, но содержащегося в нем единичного не знает, то он часто ошибается.... Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше к искусству, чем к опыту, и считаем вла­деющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо муд­рость у каждого больше зависит от знания, и это потому, что первые знают причину, а вторые нет. В самом деле, имеющие опыт знают "что", но не знают "почему"; владеющие же искусством знают "почему", т.е. знают причину. Поэтому мы и наставников в каждом деле почитаем больше, полагая, что они больше знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается. А ремесленники подобны предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами то­го не зная; неодушевленные предметы в каждом таком случае действуют в силу своей природы, а ремесленники – по привычке. Таким образом, наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают отвлеченным знанием и знают причины.

Далее, ни одно из чувственных восприятий мы не считаем мудро­стью, хотя они и дают важнейшие знания о единичном, но они ни отно­сительно чего не указывают "почему", например, почему очень горяч, а указывают лишь, что он горяч.

Естественно поэтому, что тот, кто сверх обычных чувственных восприятий первый изобрел какое-то искусство, вызвал у людей удивление не только из-за какой-то пользы его изобретения, но и как мудрый и превосходящий других. А после того как было открыто больше искусств, одни для удовлетворения необходимых потребностей, другие – для времяпрепровождения, изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей первых, так как их знания были обращены не на получение выгоды.  

Таким образом, ясно, что мудрость есть наука об определенных причинах и началах.     

Так как мы ищем именно эту науку, то следует рассмотреть, каковы те причины и начала, наука о которых есть мудрость.… Во-первых, мы предполагаем, что мудрый, насколько это возможно, знает все, хотя он и на имеет знания о каждом предмете в отдельности. Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь восприятие чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, в-четвертых, что из наук в большей мере мудрость та, которая желательна ради нее самой и для познания, неже­ли та, которая желательна ради извлекаемой из нее пользы, а в-пятых, та, которая главенствует, в большей мере, чем вспомогательная, ибо мудрому надлежит не получать наставления, а наставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему – тот, кто менее мудр.

...Из указанного здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере обладает знанием общего, ибо в некотором смысле он знает все подпадающее под общее. Но, пожалуй, труднее всего для человека познать именно это, наиболее общее, ибо оно дальше всего от чувственных восприятий. А наиболее строги те науки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исходят из меньше­го числа предпосылок, более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавления…. Но и научить более способна та наука, кото­рая исследует причины, ибо научают те, кто указывает причины для каж­дой вещи. А знание и понимание ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо тот, кто предпочитает знание ради знания, больше всего предпочтет науку на­иболее совершенную, а такова наука о наиболее достойном познания. А наиболее достойны познания первоначала и причины, ибо через них и на их основе познается, все остальное, а не они через то, что им подчи­нено. И наука, в наибольшей мере главенствующая и главнее вспомога­тельной, – та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще – наилучшее.

...И теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу подвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например, о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя незнающим (поэтому и тот, кто лю­бит мифы, есть в некотором смысле философ, ибо миф создается на ос­нове удивительного). Если, таким образом, начали философствовать, чтобы избавиться от незнания, то, очевидно, к знанию стали стремиться ради понимания, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в наличии почти все необходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и доставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Ясно поэтому, что мы ищем его ни для какой другой надобности. И также как свободным называем того человека, который живет ради самого себя, а не для другого, точно так же и эта наука единственно свободная, ибо она одна существует ради самой себя.

Поэтому и обладание ею можно бы по справедливости считать выше человеческих возможностей, ибо во многих отношениях природа людская рабская, так что, по словам Симонида, “бог один иметь лишь мог бы этот дар”.... Божественна та из наук, которой скорее всего мог бы обладать бог, и точно так же божественной была бы всякая наука о божественном. И только к одной лишь искомой нами науке подходит и то и другое. Бог, по общему мнению, принадлежит к причинам и есть некое начало, и такая наука могла бы быть или только или больше всего у бога. Та­ким образом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше - нет ни одной.

Задание:

1. В какой мере представление Аристотеля о мудрости согласуется с более ранними ее трактовками? Что принципиально нового вносит в понимание мудрости Аристотель?

2. На основе прочитанного попробуйте охарактеризовать взаимоотношения философии с другими науками. Как бы Вы прокомментировали следующее высказывание Аристотеля: "И учение о природе, и математику следует считать лишь частями мудрости"*?

3. Соответствует ли действительности суждение Аристотеля о самоценности теоретического знания? Насколько оправдано, на Ваш взгляд, предположение Аристотеля о приоритете теоретического знания над практическим?

 

О НАЧАЛАХ И ПРИЧИНАХ ВЕЩЕЙ

Аристотель “Физика”// Собр.соч. т.3. М.: Мысль, 1981, стр. 82-108.

Из существующих предметов одни существуют по природе, другие — в силу других причин.… Все существующее по природе имеет в самом се­бе начало движения и покоя…. Природой обладают в себе все предметы, которые имеют в себе указанное начало. И все такие предметы — сущности. Ибо каждая из них есть какой-то субстрат, а в субстрате всегда имеется природа. Согласно с природой ведут себя и эти предметы, и все, что присуще им само по себе.

Природа двояка: она есть и форма и материя.… Раз существует две природы, с которой из двух должен иметь дело физик...? Должна ли познавать ту и другую одна и та же наука или разные? Кто обратит вни­мание на старых философов, тому может показаться, что дело физика – материя (ведь Эмпедокл и Демокрит лишь в малой степени коснулись формы). Но если искусство подражает природе, то к одной и той же науке относится познание формы и до известного предела материи..., следова­тельно, дело физики – познавать и ту и другую природу.

Кроме того, дело одной и той же науки – познавать "ради чего" и цель, а также средства, которые для этого имеются. Ведь природа есть цель и "ради чего": там, где при непрерывном движении имеется какое-то окончание движения, этот предел и есть "ради чего".… Однако цель оз­начает отнюдь не всякий предел, а наилучший.

Знаем мы, по нашему убеждению, каждую вещь только тогда, когда понимаем, "почему она" (а это значит понять первую причину...).

В одном значении причиной называется то, "из чего", как внутрен­не ему присущего, возникает что-нибудь, например, медь – причина этой статуи или серебро – этой чаши, и их роды. В другом значении причиной будут форма и образец – а это есть определение сути бытия – и их ро­ды (например, для октавы отношение двух к единице и вообще число).… Далее, причиной называется то, откуда первое начало изменения или по­коя; например,...для ребенка причина – отец, и, вообще, производя­щее – причина производимого и изменяющее – изменяемого. Наконец, при­чина как цель, т.е. "ради чего"; например, причина прогулки – здо­ровье. Почему он гуляет? Мы скажем: "Чтобы быть здоровым" – и сказав так, полагаем, что указали причину.    

Вследствие такой многозначности может случиться, что одно и то же имеет несколько причин, и притом отнюдь не по случайному совпаде­нию; например, причинами статуи окажутся искусство ваяния и медь..., только причины эти разного рода; одна как материя, другая же "откуда движение". Иногда две вещи могут быть причинами друг друга; например, труд – причина хорошего самочувствия, а оно – причина труда, но толь­ко не одинаковым образом, а в одном случае – как цель, в другом же – как начало движения.

О причинах можно говорить по-разному и из причин одного и того же вида одна по сравнение с другой бывает первичной и вторичной…. О всех причинах, будь то причины в собственном смысле слова или по совпадению, можно говорить как о причинах либо возможных, либо действитель­ных; например, причина постройки дома – строитель вообще и строитель, строящий этот дом.

Так же, как и во все прочем, всегда следует искать высшую причину каждого предмета; например, человек строит, потому что он строитель, а строитель благодаря искусству строительства – это именно и есть пер­вичная причина; и так же во всех случаях. Далее, роды суть причины для родов, единичные вещи – для единичных (например, скульптор вообще – причина статуи вообще, а данный скульптор – данной статуй).

Точно так же возможности суть причины возможных вещей, а деятель­ность – причина осуществляемого.

Итак, как делается каждая вещь, такова она и есть по своей при­роде, и, какова она есть по своей природе, так и делается, если что-либо не помешает. Делается же ради чего-нибудь, следовательно, и по природе существует ради этого. Например, если бы дом был из числа природных предметов, он возникал бы так же, как теперь создается искус­ством; а если бы природные тела возникали не только благодаря природе, но и с помощью искусства, они возникали бы так, как им присуще быть по природе. Следовательно, одно возникает ради другого. Вообще же искус­ство в одних случаях завершает то, что природа не в состоянии произве­сти, в других же подражает ей. Если, таким образом, вещи, созданные искусством, возникают ради чего-нибудь, то очевидно, что и существующие по природе, ибо и в созданных искусством и в существующих по при­роде вещах отношение последующего к предшествующему одинаково.

Яснее всего это выступает у прочих живых существ, которые производят вещи без помощи искусства, не исследуя и не советуясь, почему некоторые недоумевают, работают ли пауки, муравьи и подобные им существа, руководствуясь разумом или чем-нибудь другим. Если постепенно идти в этом же направлении, то мы обнаружим, что и в растениях полез­ные им части возникают с какой-то целью, например листья для защиты плода. Так что если по природе и ради чего-нибудь ласточка строит гнездо, а паук ткет паутину, и растения производят листья ради плодов, а корни растут не вверх, а вниз ради питания, то ясно, что имеется подобная причина в вещах, возникающих и существующих по природе. А так как природа двояка: с одной стороны, она выступает как материя, а с другой – как форма, она же цель, а ради цели существует все остальное, то она, форма, и будет причиной "ради "чего". 

Движения помимо вещей не существует.… Движение есть действительность существующего в возможности, поскольку последнее таково; напри­мер, действительность могущего качественно изменяться, поскольку оно способно к такому изменению, есть качественное изменение; действитель­ность способного к росту и к противолежащему – убыли... есть рост и убыль; действительность способного возникать и уничтожаться – возник­новение и уничтожение, способного перемещаться – перемещение.

Действительность какой-либо вещи и ее способность к движению не одно и то же, как не одно и то же цвет и способное быть видимым,...очевидно, что движение есть действительность возможного, поскольку оно возможно.

Ведь каждая вещь иногда может проявить деятельность, а иногда – нет. Например, то, что может строиться, и деятельность того, что может строиться, поскольку оно может строиться, есть либо строительство, либо само строение. Но когда есть строение, уже нет того, что может стро­иться: то, что может строиться, построено. Следовательно, необходимо, чтобы деятельность того, что может строиться, было строительство, строительство же есть некоторое движение.

Движение кажется некоторой деятельностью, хотя и незавершенной. Причина этого в том, что возможное, деятельностью чего является движение, не завершено, и поэтому трудно понять, что такое движение: на­до ли его отнести к лишенности, или к возможности, или просто к дея­тельности, но ничто из этого не представляется допустимым. Остается, стало быть, указанный выше способ понимания: движение есть некая дея­тельность, и притом такая деятельность, которую мы описали; увидеть ее, правда, трудно, но она тем не менее вполне допустима.

Воздействие на...вещь...и есть приведение в движение: оно осу­ществляется прикосновением, так что одновременно и само движущее ис­пытывает воздействие. Поэтому движение есть действительность подвижно­го, поскольку оно подвижно; оно происходит от прикосновения движущего к движимому, так что одновременно и движущее испытывает воздействие. Форму же всегда привносит движущее – будь то определенный предмет или определенное качество или количество. И эта форма будет началом и причиной движения, когда движущее движет.

Способное двигать является таковым благодаря возможности, а фак­тически движущее – благодаря своей деятельности, но оно оказывает действие на подвижное, так что им обоим в равной мере присуща одна деятельность.… Ведь они существуют как одно, хотя определение у них не одно.  

Нет ничего нелепого в том, чтобы деятельность одного находилась в другом (ведь обучение есть деятельность способного обучать, однако проявляющаяся в другом: оно не обособлено от других людей, но есть де­ятельность такого-то, проявляющаяся в таком-то), и ничто не препятству­ет в двух вещах находиться одной деятельности, только не так, чтобы они были тождественны по бытию, а как существующее в возможности от­носится к действующему.... Не всякое тождество присуще вещам, тождест­венным в каком-то одном отношении: оно присуще только тем, у которых тождественно бытие. И даже если обучение тождественно с учением, это еще не значит, что обучать и учиться одно и то же.… Вообще говоря, ни обучение с учением, ни действие с претерпеванием не тождественны в собственном смысле слова, а только то, к чему они относятся, – движение.

Аристотель “О возникновении и уничтожении”// соч. т.3. М.: Мысль, 1981, стр. 418-440.

Мы утверждаем, что действительно существует некая материя вос­принимаемых чувствами тел, но она не существует отдельно от них и ей всегда сопутствуют противоположности; из этой материи происходят так называемые элементы.... Начало и первая материя хотя и не существует отдельно, но лежит в основе противоположностей. Ведь не теплое есть ма­терия для холодного и не холодное для теплого, а то, что есть субстрат того и другого. Поэтому началом следует считать прежде всего восприни­маемое чувствами тело в возможности, затем – противоположности, на­пример, тепло и холод, и, уже в-третьих, – огонь, воду и тому подобное.

Более сообразным с природой было бы утверждение, что материя порождает благодаря движению. Ведь качественное изменение и перемена облика скорее бывают причиной порождения, и во всем мы привыкли называть действующей причиной то, что приводит в движение, будь то в природе, будь то в искусстве. Но... те, кто так говорит, не правы. Ведь материи свойственно испытывать воздействие и двигаться, двигать же и действовать – это свойство иной силы.... Ведь не сама из себя вода произ­водит животное…. Вот почему утверждающие это ошибаются, а еще и по­тому, что они оставляют без внимания более важную причину, отвергая суть бытия и форму. К тому же, отвергая причину в смысле формы, они приписывают простым телам силы, благодаря которым, по их мнению, происходит возникновение, преувеличивая их значение как орудия.

Материя неоднородна, т.е. не всюду одна и та же, а поэтому всякого рода возникновения необходимо неравномерны, и одни протекают быстрее, а другие – медленнее. Поэтому и бывает, что возникновение одних вызывает уничтожение других.

...Возникновение и уничтожение всегда будут происходить непрерыв­но и никогда не прекратятся.… И в этом заключен глубокий смысл, ибо мы утверждаем, что во всем природа всегда стремится к лучшему, "Быть" лучше, чем "не быть"..., однако бытие не может быть присуще всем вещам из-за их удаленности от первоначала. Поэтому бог завершил мировое целое тем способом, который оставался: он сделал возникновение безостановочным. Ведь именно так бытие больше всего может быть продолже­но, потому что постоянное возникновение ближе всего к вечной сущно­сти. 

Но если есть движение, то необходимо есть к некий двигатель..., а если движение вечно, то должен быть вечным двигатель, и если движе­ние непрерывно, то двигатель один, неподвижен, нерожден и неизменен.

Задание:

1. Какому из видов причин Аристотель придает решающее значение в ка­честве начала вещей?                 

2. Проследите диалектику формальной, целевой и деятельной причин на фоне превращения возможности в действительность. Обратите внимание на материальные основы этого процесса и раскройте значение материального взаимодействия для обоснования положения о неразрывности ма­терии, и формы.        

3. Насколько необходимый характер носит введение идеи перводвигателя? Не противоречит ли она исходному положению о неразрывной связи ма­терии и формы?

4. Сформулируйте Ваше понимание аристотелевского телеологизма в свете современной науки. Возможно ли объяснить процессы изменения в мире, не прибе­гая к понятию целевой причины, и почему ученые все чаще используют именно этот прием (например, в синергетике, в математическом моделировании физических процессов)?

 

КОСМОЛОГИЯ.

Аристотель “О небе”// соч. т.3. М. – 1981, стр. 265-340.

Из тел, относящихся к разряду частей мирового Целого, каждое, по определению, закончено, ибо имеет протяженность во всех измере­ниях. Однако каждое ограничено в направлении соседнего с ним тела касанием, и потому каждое из этих тел в каком-то смысле ущербно. Между тем Целое, частями которого они являются, по необходимости должно быть законченным и – как указывает его имя – всецело законченным, а не так, чтобы в одном отношении законченным, в другом – нет.

Мы полагаем, что все природные тела и величины способны двигать­ся в пространстве сами по себе, поскольку природа, как мы утверждаем, есть источник движения. Всякое движение в пространстве (которое мы называем перемещением) – движение либо прямолинейное, либо по кругу, либо образованное их смешением, ибо простыми являются только эти два движения по той причине, что и среди величин простые также только эти: прямая и окружность.   

Далее, круговое движение по необходимости должно быть первичным. В самом деле, законченное по природе первично относительно незакон­ченного. Между тем круг – нечто законченное, чего нельзя сказать ни об одной прямой.… Следовательно, коль скоро; I) первичное относитель­но других движение принадлежит первичному относительно других по при­роде телу, 2) движение по кругу первично относительно прямолинейного движения, 3) движение по прямой принадлежит простым телам (так, огонь по прямой движется вверх, а тела, состоящие из земли – вниз, к цент­ру), то и круговое движение также по необходимости должно принадле­жать какому-то простому телу.

Из сказанного с очевидностью следует, что существует некая те­лесная субстанция, отличная от здешних веществ, более божественная, чем они все, и первичная по отношению к ним всем.

Тело, движущееся по кругу, не может иметь ни тяжести, ни легкос­ти, ибо ни согласно природе, ни вопреки природе оно не может двигать­ся ни к центру, ни от центра.

Столь же логично будет считать его невозникшим, неуничтожимым и не подверженным ни росту, ни качественному изменению.

Судя по всему, и имя первого тела, дошедшее от пращуров вплоть до нынешнего времени, говорит о том, что они держались на этот счет тех же воззрений, какие высказываем мы, ибо следует полагать, что одни и те же идеи приходят к нам снова не раз и не два, а бесконечное число раз. Именно поэтому, полагая, что первое тело отлично от земли, огня, воздуха и воды, они назвали самое верхнее место «эфиром», про­изведя наименование, которое ему установили от того, что оно «всегда бежит» в продолжение вечного времени.

То, что Небо принадлежит к разряду единичных и материальных ве­щей – это верно. Однако если оно состоит не из части, а из всей ма­терии, то, хотя понятия «неба как такового» и «этого неба» и различ­ны, тем не менее другого Неба нет и сама возможность возникновения множества исключена, потому что это Небо уже включает в себя всю материю сполна.    

…В одном смысле мы называем небом субстанцию крайней сферы Вселенной, или естественное тело, находящееся в крайней сфере Вселенной ибо мы имеем обыкновение называть небом прежде всего крайний предел и верх Вселенной, где, как мы полагаем, помещаются все божественные существа. В другом смысле — тело, которое непосредственно примыкает к крайней сфере Вселенной и в котором помещаются Луна, Солнца и некоторые из звезд, ибо о них мы тоже говорим, что они «на небе». А еще в одном смысле мы называем Небом все тело, объемлемое крайней сферой, ибо мы имеем обыкновение называть Небом мировое Целое и Вселенную.                      

Так вот, Небо в последнем из трех значений …по необходимости должно состоять из всего естественного и чувственного тела.

Итак, из сказанного ясно, что вне Неба нет и не может оказаться никакого объемного тела. Следовательно, взятый в цепом космос состоит из всей свойственной ему материи, ибо его материю мы определили как естественное и чувственное тело. А потому множества небосводов нет ныне, не было и не может возникнуть в будущем, но это Небо одно, единственно и в полноте своей совершенно.

Одновременно ясно, что вне Неба равным образом нет ни места, ни пустоты, ни времени.

По какой причине вещи, которые там находятся, существуют не в пространстве, равно как и время их не старит, и ни одна из вещей, распо­ложенных над самой внешней орбитой, не знает никаких изменений, но, неизмененные и неподверженные воздействиям, они проводят целый век в об­ладании самой счастливой и предельно самодовлеющей жизнью.

Первое и высшее божество должно быть всецело неизменным…, во-первых, нет ничего более сильного, что могло бы привести его в движе­ние или изменить…, во-вторых, – …у него нет никакого недостатка, и, в-третьих, – …оно не лишено ни одного из принадлежащих ему совер­шенств. И то, что оно движется непрекращающимся движением, также имеет разумное основание; ибо все тела прекращают двигаться только тогда, когда прибудут в свое собственное место, а у круговращающегося тела исходное и конечное место движения тождественны.

Все, у чего есть дело, существует ради этого дела. Дело бога – бессмертие, т.е. вечная жизнь, поэтому богу должно быть присуще вечное движение. Поскольку же Небо таково (ведь оно божественное тело), то оно в силу этого имеет круглое тело, которое естественным образом веч­но движется по кругу. Почему же тогда этого не происходит со всем те­лом Неба? Потому, что у тела, движущегося по кругу, одна часть, а имен­но расположенная в центре, по необходимости должна оставаться непод­вижной, тогда как у этого тела ни одна часть не может оставаться не­подвижной вообще и в центре в частности. Следовательно, по необходимости должна существовать земля, ибо она и есть то, что покоится в центре.         

Орбиты движутся, а звезды покоятся и перемещаются вместе с орби­тами, к которым они прикреплены, – это единственное допущение, из которого не следует ничего абсурдного …скорость большей орбиты больше, когда они закреплены вокруг одного и того же центра …дуга, отсекае­мая двумя радиусами в большем из концентрических кругов, больше дуги, отсекаемой в меньшем, и потому логично, что большая орбита совершит оборот в равное время с меньшей.

Что касается формы звезд, то наиболее логичным будет считать, что каждой из них присуща форма шарообразная.… Им от природы не свой­ственно двигаться самостоятельно.… Но менее всего приспособлен к движению шар, поскольку у него нет никакого приспособления для движения, откуда ясно, что тела звезд шарообразны.

Что касается формы Земли, то она по необходимости должна быть шарообразной, ибо каждая из ее частей имеет вес до тех пор пока не достигнет центра, и так как меньшая часть теснима большей, то они не мо­гут образовать волнистую поверхность, но подвергаются взаимному давлению и уступают одна другой до тех пор, пока не будет достигнут центр.

Кроме того, шарообразность Земли доказывается чувственным опытом. Во-первых, не будь это так, затмения луны не являли бы собой сегментов такой формы… в затмениях терминирующая линия всегда дугообразна. Сле­довательно, раз Луна затмевается потому, что ее заслоняет Земля, то причина такой формы – округлость Земли, и Земля шарообразна. Во-вторых, наблюдение звезд с очевидностью доказывает не только то, что Земля круглая, но и то, что она небольшого размера.… Так, некоторые звезды, видимые в Египте и в районе Кипра, не видны в северных странах, а звез­ды, которые в северных странах видны постоянно, в указанных областях заходят. Таким образом, из этого ясно…, что Земля… – небольшой шар: иначе бы мы не замечали указанных изменений столь быстро в результате столь незначительного перемещения.

Аристотель “Метеорологика”// соч. т.3. М., 1981, стр. 443-449.

Как уже было нами определено, с одной стороны, существует единое телесное начало, из которого состоит природа тел, совершающих круго­вращение, а с другой стороны – четыре типа, определяемые четырьмя началами. По нашему мнению движение этих тел двояко: либо от центра, либо к центру. Из четырех тел, т.е. огня, воздуха, воды и земли, огонь занимает верхнее по отношению к прочим положение, а земля – нижнее; два других тела соотносятся подобным образом, а именно воздух ближе всех других к огню, а вода – к земле.… Этот мир по необходимости не­посредственно связан с обращениями небес, так что вся его способность к движению управляется оттуда. А откуда исходит начало движения для всего, там следует полагать и первопричину…. Кроме того, эта перво­причина вечна и не имеет в пространстве цели своего движения, но, однако всегда у цели; а все другие четыре тела отстоят друг от друга и занимают определенные места.

Мы утверждаем, что вся верхняя область вплоть до Луны представляет собою тело, отличное и от огня и от воздуха, однако в нем самом есть все же и нечто сравнительно чистое, и нечто менее беспримесное, и оно разнородно особенно там, где уже начинается воздух и околоземный мир. Поскольку первый элемент и заключенные в нем небесные тела совершают круговое вращение, то часть тела, т.е. вещества, нижнего ми­ра, которая всегда соприкасается с небесной областью, разрежаясь от этого движения, воспламеняется и создает теплоту.… Итак в центре и вокруг центра отделяется самое тяжелое и самое холодное, т.е. земля и вода. Вокруг них, непосредственно к ним примыкая, расположен воздух и то, что мы привыкли называть огнем, хотя это в действительности не огонь, ибо огонь – это переизбыток тепла и как бы кипение. Следует, однако, иметь в виду следующее: так называемый воздух около земли вла­жен и горяч (из-за водяного пара и из-за других испарений земли), а выше горяч и сух. Ибо если природа водяного пара – влажное и холодное, то природа испарения земли – горячее и сухое, и водяной пар – как бы вода в возможности, а испарение – как бы огонь в возможности.… Итак, поток воздуха устремляется по кругу, потому что его увлекает вращение Вселенной. Огонь непосредственно примыкает к верхнему элементу, а воз­дух – к огню, так что их движение препятствует сгущению в воду, и каждая частица воздуха, тяжелея, когда тепло вытесняется в верхнюю об­ласть, опускается вниз, а другие частицы поднимаются вверх вместе с испаряемым огнем, и, таким образом, один слой оказывается постоянно заполнен воздухом, другой – огнем и каждый из них непрерывно становится другим.             

О тепле, возникающем под действием Солнца, следует сказать, почему оно возникает, хотя по природе небесные тела не обладают теплом.… Для возникновения зноя и теплоты достаточно движения одного лишь Солн­ца: ведь движение для этого должно быть быстрым, а удаленность от Зем­ли – небольшой. Звезды движутся быстро, но они далеки, а Луна хотя и низко над Землей, но движется медленно. Движение же Солнца в достаточ­ной мере отвечает обоим условиям. Объяснить возрастание тепла в зави­симости от присутствия Солнца очень просто, если провести сравнение с происходящим в нашем околоземном мире. Ведь и здесь воздух вблизи брошенного тела сильно нагревается. Добавим к этому, что Солнце – по всей видимости, самое горячее из небесных тел – кажется белым, а не огненным.

Задание:

1. Что из себя представляет аристотелевский «эфир»? Относится ли он к сфере материальных явлений? Попробуйте ответить на эти вопросы на основе сравнительного анализа эфира и четырех земных элементов.

2. Постарайтесь выяснить роль общефилософских соображений и естественнонаучных данных в построении Аристотелем астрономической картины мира.

3. Можете ли Вы указать примеры аристотелевских прозрений и заблужде­ний, питаемых исходными философскими посылками?

4. Какое значение для последующих судеб астрономии имела аристотелев­ская космология?

5. Определите такие понятия как “космоцентризм” и “космологизм”. В чем состоит их существенное различие?