Гегель о логике как “науке о вещах, постигаемых в мыслях”, о природе диалектического

Логика есть наука о чистой идее, т.е. об идее в абстрактной стихии мышления.

Логика есть наиболее трудная наука, поскольку она имеет дело не с созерцанием и даже не с абстрактными представлениями (подобно геометрии), но с чистыми абстракциями, поэтому она требует способности и привычки углубляться в чистую мысль, фиксировать ее, свободно двигаться в ней. С другой стороны, ее можно рассматривать как наиболее легкую науку, ибо ее содержание есть не что иное, как само мышление и привычные определения этого мышления, а последние суть вместе с тем самые простые и элементарные. Это также и наиболее знакомые определения: бытие – небытие и т.д., определенность, величина и т.д., в-себе-бытие, одно, многое и т.д. Это знакомство, однако, скорее делает более трудным изучение логики, ибо, с одной стороны, легко возникает представление, что не стоит еще раз заниматься такими известными вещами; с другой стороны, здесь важно познакомиться с этими определениями совершенно иным и даже противоположным образом, чем мы с ними были знакомы раньше.

Польза логики для субъекта определяется тем, насколько она развивает ум, направляя его на достижение других целей. Развитие субъекта посредством занятия логикой заключается в том, что он приобретает привычку к мышлению, так как эта наука есть мышление о мышле­нии, а также и в том, что логика наполняет голову мыс­лями, и именно мыслями как мыслями. Но поскольку ло­гическое есть абсолютная форма истины, поскольку оно, больше того, само есть чистая истина, оно представляет собой нечто совершенно иное, чем только полезное. …Полезность логики поэтому должна быть оценена совсем по-другому, чем просто формальное упражнение мышления.

…Раньше всего нужно поставить во­прос: что является предметом нашей науки? Самым про­стым и понятным ответом является: истина есть этот пред­мет. Истина есть великое слово и еще более великое дело. Если дух и душа человека еще здоровы, то у него при звуках этого слова должна выше вздыматься грудь. Однако здесь тотчас же возникает «но»: доступно ли нам познание истины? Кажется, что есть какое-то несоответствие между ограниченным человеком и сущей в себе и для себя исти­ной. Возникает вопрос: где мост между конечным и бес­конечным? Бог есть истина; как нам познать его? Добро­детель смирения и скромности как будто находится в про­тиворечии с таким предприятием. Но часто задают вопрос: может ли быть познана истина? — лишь для того, чтобы найти оправдание дальнейшему пребыванию в пошлости конечных целей. Такому смирению грош цена. Впрочем, вопрос, как могу я, жалкий земной червь, познать истину, отошел в прошлое; его место заняли гордыня и самомне­ние, и теперь люди воображают, что они непосредственно находятся в истинном.

Существует еще другая форма скромности по отноше­нию к истине. Эта скромность есть важничанье по отно­шению к истине, подобное тому, какое мы видим у Пилата в его вопросе, обращенном к Христу. Пилат как человек, который все решил, который потерял ко всему интерес, спросил: «Что есть истина?» Этот вопрос имеет тот же смысл, что и слова царя Соломона: «Все суета». В нем ни­чего не осталось, кроме субъективной суетности.

Познанию истины противится также робость. Лени­вому уму легко приходит в голову мысль: не надо очень уж серьезно относиться к философствованию. Можно слушать лекции по логике, но они должны нас оставить та­кими, какими мы были раньше. Эти люди думают, что если мышление выйдет за пределы обычного круга пред­ставлений, то это не приведет к добру; волны мысли будут тебя бросать в разные стороны и в конце концов все же выбросят на мель преходящих интересов, от которых на­прасно оторвался. Каков результат таких взглядов, это мы видим в жизни. Можно, разумеется, приобрести раз­ного рода умения и сведения, сделаться рутинным чи­новником и вообще приобрести должную подготовку для достижения своих частных целей. Но совсем другое — развить свой дух для более возвышенной цели и стремить­ся к ее достижению. Можно надеяться, что в наше время в умах молодого поколения зародилось стремление к че­му-то лучшему и оно уже не будет удовлетворяться мяки­ной внешнего познания.

Размышление всегда ищет незыблемого, пребывающего и властвующего над особенным. Это всеобщее нельзя постигнуть внешними чувствами, оно признается существенным и истинным... Это всеобщее не существует внеш­ним образом как всеобщее, род как таковой не может быть воспринят, законы движения небесных тел не начертаны на небе. Всеобщего, сле­довательно, мы не слышим и не видим, оно существует лишь для духа.

То, что получается при размышлении, есть продукт нашего мышле­ния. Так, например, Солон дал афинянам законы, которые были произве­дением его мышления. С другой стороны, однако, мы рассматриваем все­общее, законы как противоположность чему-то лишь субъективному и познаем в нем существенное, истинное и объективное вещей.

Согласно этим определениям, мысли могут быть названы объектив­ными мыслями; причем к ним следует причислять также и формы, кото­рые рассматриваются в обычной логике и считаются обыкновенно лишь формами сознательного мышления. Логика совпадает поэтому с метафи­зикой - наукой о вещах, постигаемых в мыслях, за которыми признается, что они выражают существенное в вещах.

Логическое следует вообще понимать, согласно предыдущему, как систему определений мышления, в которой противоположность между субъективным и объективным... отпадает. Это значение мышления и его определений нашло свое ближайшее выражение... в нашем утверждении, что в мире есть разум; под этим мы понимаем то, что разум есть душа мира, пребывает в нем, есть его имманентная сущность, его подлиннейшая внутренняя природа, его всеобщее. Более близким примером является то, что, говоря об определенном животном, мы говорим; оно есть животное. Животного как такового нельзя показать, можно пока­зать лишь определенное животное. Животного как такового не существу­ет; оно есть всеобщая природа единичных животных, и всякое сущест­вующее животное есть конкретная определенность, есть обособившееся. Но свойство быть животным, род как всеобщее, принадлежит определен­ному животному и составляет его определенную существенность. Если мы отнимем у собаки животное бытие, то мы не сможем сказать, что она такое. Вещи вообще обладают пребывающей, внутренней природой и внешним наличным бытием. Они живут и умирают, возникают и исчезают, род же есть их существенность, их всеобщность, и его не надо пони­мать только как нечто общее всем его индивидуумам.

Мышление составляет не только субстанцию внешних вещей, но так­же и всеобщую субстанцию духовного. Во всяком человеческом созерца­нии имеется мышление. Мышление есть также всеобщее во всех представлениях, воспоминаниях; и вообще в каждой духовной деятельности, во всяком хотении, желании и т.д. Все они представляют собой дальней­шие спецификации мышления. Если мы будем так понимать мышление, то оно выступит в совершенно ином свете, чем в том случае, когда мы только говорим: мы обладаем способностью мышления наряду с другими способностями, как, например, созерцанием, представлением, волей и т.д. Если мы рассматриваем мышление как подлинно всеобщее всего природного и также всего духовного, то оно выходит за пределы всех их и составляет основание всего.

В логике мы понимаем мысли так, что они не имеют никакого другого содержания, кроме содержания, принадлежащего самому мышле­нию и порождаемого им. Мысли в логике суть, таким образом, чистые мысли.

Если мы …рассматриваем логику как систему чистых определений мышления, то другие философские науки - философия природы и фило­софия духа - являются, напротив, как бы прикладной логикой, ибо последняя есть их животворящая душа. Остальные науки интересуются лишь тем, чтобы познать логические форма в образах... природы и духа - в образах, которые суть только особенный способ выражения форм чистого мышления.

Логическое по своей форме имеет три стороны; а) абстрактную, или рассудочную,

б) диалектическую, или отрицательно – разумную, в) спекулятивную или положительно – разумную.

Эти три стороны не составляют трех частей логики, а суть моменты всякого, логически реального, т.е. всякого понятия или всего истинного вообще:

а) мышление как рассудок не идет дальше неподвижной определенности и отличия последней от других определенностей; такую ограниченную абстракцию это мышление считает обладающей самостоятельным су­ществованием. …Что касается процесса познания, то он начинается с того, что наличные предметы постигаются в их определенных различи­ях; так, например, при рассмотрении природы различаются вещества, силы, виды и т.д. и самостоятельно фиксируются в их изолированности. Мышление действует при этом как рассудок и принципом его деятель­ности является здесь тождество, простое отношение с собой;

б) диалектический момент есть снятие такими конечными определениями самих себя и их переход в свою противоположность.

Диалектика …есть имманентный переход одного определения в другое, в котором обнаруживается, что эти определения рассудка односторонни и ограничены, т.е. содержат отрицание самих себя. Сущность всего конечного состоит в том, что оно само себя снимает. Диалектика есть, следовательно, движущая душа всякого научного развертывания мысли и представляет собой единственный принцип, который вносит в содержание науки имманентную связь и необходимость.

В высшей степени важно уяснить себе, как следует понимать и познавать диалектическое. Оно является вообще принципом всякого движения, всякой жизни и всякой деятельности в сфере действительности. Диалектическое есть также душа всякого истинно научного познания. Нашему обыденному сознанию не останавливаться на абстрактных опреде­лениях рассудка представляется делом справедливости (по пословице: живи и давай жить другим), так что мы признаем как одно, так и другое. Но более строгое рассмотрение показывает, что конечное ограни­чивается не только извне, но и снимается благодаря своей собствен­ной природе и благодаря себе самому переходит в свою противоположность. Так, например, говорят: "человек смертен" - и рассматривают смерть как нечто, имеющее свою причину лишь во внешних обстоятельствах; согласно этому способу рассмотрения, существуют два отделен­ных друг от друга свойства человека: быть живым, а также быть смертным. Но истинное понимание состоит в том, что жизнь как таковая носит в себе зародыш смерти и что вообще конечное в себе противоре­чиво и вследствие этого снимает себя.... Диалектика... ставит себе целью рассматривать вещи в себе и для себя, т. е. согласно их собственной природе, обнаруживая при этом конечность односторонних определений рассудка.

...Философия не останавливается на голом отрицательном результате диалектики, как это происходит со скептицизмом. Отрицательное, получающееся как результат диалектики, именно потому, что оно представляет собой результат, есть вместе с тем и положительное, так как содержит как снятое то, из чего оно происходит, и не существует без последнего. Но это уже составляет основное определение третьей формы логического, а именно, спекулятивной, или положительно – разумной, формы;

в) спекулятивное, или положительно - разумное постигает единство определений в их противоположности, то утвердительное, которое со­держится в их разрешении и переходе. Это разумное, хотя оно есть нечто мысленное и притом абстрактное, есть вместе с тем и конкретное, потому что оно есть не простое, формальное единство, но единство различных определений. Философии вообще нечего делать с голыми абстракциями, она занимается лишь конкретными мыслями.

Г.В.Ф. Гегель "Наука логики" – М.: Мысль, 1970, стр. ***(так называемая "Большая логика")

Но один из предрассудков существующей до сих пор логики и обычного представления состоит в том, что противоречие будто бы не яв­ляется столь же существенным и имманентным определением, как тождество; между тем, если уже речь идет об иерархии и оба определения мы должны сохранить как раздельные, то противоречие следовало бы считать за нечто белее глубокое и существенное. Ибо в противополож­ность ему тождество есть определение лишь простого непосредственно­го, мертвого бытия; противоречие же есть корень всякого движения и жизненности; лишь поскольку нечто имеет в себе самом противоречие, оно движется, обладает импульсом и деятельностью.

...Противоречие не следует считать просто какой-то аномалией, встречающейся лишь кое-где: оно есть отрицательное в его существен­ном определении, принцип всякого самодвижения, состоящего не в чем ином, как в некотором изображении противоречия.... Движение есть само существующее противоречие.

Равным образом внутреннее собственное самодвижение, импульс, вообще… состоит не в чем ином, как в том, что в одном и том же отношении существуют нечто в себе самом и его отсутствие, отрица­тельное его самого. Абстрактное тождество с собой еще не есть жизненность, но так как положительное в себе самом есть отрицатель­ность, то тем самым оно выходит вне себя и вызывает свое изменение. Таким образом, нечто жизненно, лишь поскольку оно содержит в себе противоречие, и есть именно та сила, которая в состоянии вмещать в себе и выдерживать это противоречие.

Задание:

1. Каков, по Гегелю, предмет науки логики? В чем он видит значение логики и философствования для духовного развития человека?

2. Что Гегель имеет в виду, когда говорит об "объективных мыслях"? Почему он утверждает, что логика совпадает с наукой о вещах?

3. Каковы три ступени движения мышления, или основные моменты логи­ческого? Есть ли рациональный смысл в там, что Гегель выделяет такие три момента?

4. Как Гегель понимает диалектику, "динамическое"?

5. Какова, по Гегелю, роль противоречия в бытии и мышлении?

6. Движение мышления есть, по Гегелю, не что иное, как восхождение от абстрактного к конкретному. Какой смысл Гегель вкладывает в понятия "абстрактное'', "конкретное"? Какова суть метода восхождения от абстрактного к конкретному?

 

ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ

Г.В.Ф. Гегель “Философия истории”- СПб.: Наука, 1993, стр.63-65, 70-90.

…Философия истории означает не что иное, как мыслящее рассмотрение ее.

Но единственною мыслью, которую привносит с собой философия, является та простая мысль разума, что разум гос­подствует в мире, так что, следовательно, и всемирно-исторический процесс совершался разумно.

Итак, лишь из рассмотрения самой всемирной истории должно выясниться, что ее ход был разумен, что она являлась разумным; необходимым обнаружением мирового духа, — того духа …который проявляет эту свою единую природу в мировом наличном бытии. …Даже обыкновенный заурядный историк, который, может быть, думает и утверждает, что он пассивно воспринимает и доверяется лишь данному, и тот не является пассивным в своем мышлении, а привносит свои категории и рассматривает при их посредстве данное; в особенности разум должен не бездействовать, а раз­мышлять, когда дело идет о всем том, что должно быть научным; кто разумно смотрит на мир, на того и мир смотрит разумно; то и другое взаимно обусловливают друг друга.

Итак, мы должны указать здесь:

а) каковы абстрактные определения природы духа;

b) какими средствами пользуется дух, для того чтобы реализовать свою идею;

с) наконец рассмотреть ту форму, которая является полной реализацией духа в наличном бытии — государство.

а)...Как субстанцией материи является тяжесть, так, мы должны сказать, субстанцией, сущ­ностью духа, является свобода. …Философия учит нас, что все свойства духа суще­ствуют лишь благодаря свободе, что все они являются лишь средствами для свободы…. Субстанция материи находится вне ее, дух есть у себя бытие. Именно это есть свобода, потому что, если я являюсь зависимым, то отношу себя к чему-то другому, чем я не являюсь; я не могу быть без чего-то внешнего; я свободен тогда, когда я есть у самого себя. Это у себя бытие духа есть самосознание, сознание самого себя. В сознании следует различать две стороны: во-первых, что (dass) я знаю, и, во-вторых, что (was) я знаю. В самосознании обе эти стороны совпадают, потому что дух знает самого себя: он является рассмотрением (Beurtheilen) своей собственной природы и в то же время он является деятельностью, состоящею в том, что он возвращается к самому себе и таким образом сам себя производит, делает себя тем, что он есть в себе. После этого отвлеченного определения можно сказать о всемирной истории, что она является обнаружением духа в том виде, как он выра­батывает себе знание о том, что он есть в себе, и подобно тому как зародыш содержит в себе всю природу дерева, вкус, форму плодов, так и первые проявления духа виртуально содержат в себе всю историю. Восточные народы еще не знают, что дух или человек как таковой в себе свободен; так как они не знают этого, то они не свободны; они знают только, что один свободен, но именно поэтому такая свобода оказывается лишь произволом…. Следовательно, этот один оказывается лишь деспотом, а не свободным человеком. Лишь у греков появилось сознание свободы, и поэтому они были свободны, но они, как и римляне, знали только, что некоторые свободны, а не человек как таковой; этого не знали даже Платон и Аристотель. Поэтому у греков не только были рабы, с которыми были связаны их жизнь и существование их прекрасной свободы, но и сама эта свобода отчасти являлась лишь случайным, недолговечным и ограниченным цветком, отчасти она вместе с тем была тяжким порабощением человеческого, гуманного начала. Лишь гер­манские народы дошли в христианстве до сознания, что человек как таковой свободен, что свобода духа составляет самое основное свойство его природы…. Это применение принципа свободы к мирским делам, это внедрение и проникно­вение принципа свободы в мирские отношения является длительным процессом, который составляет самую историю. … Всемирная история есть прогресс в сознании свободы, — прогресс, который мы должны познать в его необходимости. 

Вместе с тем сама в себе свобода заключает в себе бесконечную необ­ходимость осознать именно себя и тем самым становиться действительной, потому что по своему понятию она есть знание о себе, она является для себя целью, и притом единственною целью духа, которую она осуществляет. Эта конечная цель есть то, к чему направлялась работа, совершавшаяся во всемирной истории; ради нее приносились в течение долгого времени все­возможные жертвы на обширном алтаре земли.

Теперь можно, следова­тельно, непосредственно поставить вопрос: какими средствами пользуется она для своего осуществления?

b) …Ближайшее рассмот­рение истории убеждает нас в том, что действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов, их характеров и способностей и притом таким образом, что побудительными мотивами в этой драме являются лишь эти потребности, страсти, интересы и лишь они играют главную роль. …когда мы видим происходящие благодаря этому бедствия, зло, гибель процветающих государств, созданных человеческим духом, — мы можем лишь чувствовать глубокую печаль по поводу этого непостоянства…. Но и тогда, когда мы смотрим на историю, как на такую бойню, на которой приносятся в жертву счастье народов, государственная мудрость и индивиду­альные добродетели, то пред мыслью необходимо возникает воп­рос: для кого, для какой конечной цели были принесены эти чудовищнейшие жертвы?

Итак, мы утверждаем, что вообще ничто не осуществлялось без интереса тех, которые участвовали своей деятельностью, и так как мы называем интерес страстью, поскольку индивидуаль­ность, отодвигая на задний план все другие интересы и цели, которые также имеются и могут быть у этой индивидуальности, целиком отдается предмету, сосредоточивает на этой цели все свои силы и потребности, — то мы должны вообще сказать, что ничто великое в мире не совершалось без страсти. В наш предмет входят два момента: во-первых, идея; во-вторых, человеческие страсти; первый момент составляет основу, второй явля­ется утком великого ковра развернутой перед нами всемирной истории. Конкретным центральным пунктом и соединением обоих моментов является нравственная свобода в государстве.

Эта неизмеримая масса желаний, интересов и деятельностей является орудием и средством мирового духа, для того чтобы достигнуть его цели, сделать ее сознательной и осуществить ее; и эта цель состоит лишь в том, чтобы найти себя, прийти к себе и созерцать себя как действительность. …Живые индивидуумы и народы, ища и добиваясь своего, в то же время оказываются средствами чего-то более высокого и далекого, о чем они ничего не знают и что они бессознательно используют.

Всемирная история не есть арена счастья. Периоды счастья являются в ней пустыми листами, потому что они являются периодами гармонии, отсутствия противоположности. …Деятельность есть средний термин заключения, одним из крайних терминов которого является общее, идея, пребывающая в глубине духа, а другим — внешность вообще, предметная ма­терия. Деятельность есть средний термин, благодаря которому совершается переход общего и внутреннего к объективности.

Постройка дома прежде всего является внутренней целью и намерением. Этой внутренней цели противополагаются как сред­ства отдельные стихии, как материал — железо, дерево, камни. …Стихиями пользуются сообразно с их природой, и благодаря их совместному действию образуется продукт, ко­торым они ограничиваются. Подобным же образом удовлетворя­ются страсти: они разыгрываются и осуществляют свои цели сообразно своему естественному определению и создают челове­ческое общество, в котором они дают праву и порядку власть над собой. …Во всемирной истории благодаря действиям людей вообще полу­чаются еще и несколько иные результаты, чем те, к которым они стремятся и которых они достигают, чем те результаты, о которых они непосредственно знают и которых они желают; они добиваются удовлетворения своих интересов, но благодаря этому осуществляется еще и нечто дальнейшее, нечто такое, что скрыто содержится в них, но не сознавалось ими и не входило в их намерения. Как на подходящий пример можно указать на действия человека, который из мести, может быть справедливой,… поджигает дом другого человека. …Возникает большой пожар, уничтожающий имущество не только тех лиц, против которых была направлена месть, но и многих других людей, причем пожар может даже стоить жизни многим людям. Это не заключалось в общем действии и не входило в намерения того, кто начал его. Но, кроме того, действие содержит в себе еще дальнейшее общее определение: …оно оказывается еще и пре­ступлением, и в нем содержится наказание за него.

Великие исторические отношения имеют другой характер. Именно здесь возникают великие столкновения между сущест­вующими, признанными обязанностями, законами и правами и между возможностями, которые противоположны этой системе, нарушают ее и даже разрушают ее основу и действительность, а в то же время имеют такое содержание, которое также может казаться хорошим, в общем полезным, существенным и необ­ходимым. Теперь эти возможности становятся историческими; они заключают в себе некоторое всеобщее иного рода, чем то всеобщее, которое составляет основу в существовании народа или государства. Это всеобщее является моментом творческой идеи, моментом стремящейся к себе самой и вызывающей движение истины. Историческими людьми, всемирно-историческими личностями являются те, в целях которых содержится такое всеобщее.

Таковы великие люди в истории, личные частные цели которых содержат в себе тот субстанциальный элемент, кото­рый составляет волю мирового духа. Их следует называть геро­ями, поскольку они черпали свои цели и свое призвание не просто из спокойного, упорядоченного, освященного существующею системою хода вещей, а из источника, содержание которого было скрыто и не доразвилось до наличного бытия; из внутреннего духа, который еще находится под землей и стучится во внешний мир, как в скорлупу, разбивая ее, так как этот дух является иным ядром, а не ядром, заключенным в этой оболочке. Поэтому кажет­ся, что герои творят сами из себя и что их действия создали такое состояние и такие отношения в мире, которые являются лишь их делом и их созданием. …Они появлялись не для спокойного наслаждения, вся их жизнь являлась тяжелым трудом, вся их натура выражалась в их страсти. Когда цель достигнута, они отпадают, как пустая оболочка зерна. Они рано умирают, как Александр, их убивают, как Цезаря, или их ссылают, как Наполеона на остров св. Елены.

Итак, частный интерес страсти неразрывно связан с обнару­жением всеобщего, потому что всеобщее является результатом частных и определенных интересов и их отрицания. Частные интересы вступают в борьбу между собой, и некоторые из них оказываются совершенно несостоятельными. Не всеобщая идея противополагается чему-либо и борется с чем-либо; не она под­вергается опасности; она остается недосягаемою и невредимою на заднем плане. Можно назвать хитростью разума то, что он заставляет действовать для себя страсти, причем то, что осуще­ствляется при их посредстве, терпит ущерб и вред. Ибо речь идет о явлении, часть которого ничтожна, а часть положительна. Частное в большинстве случаев слишком мелко по сравнению со всеобщим: индивидуумы приносятся в жертву и обрекаются на гибель. Идея уплачивает дань наличного бытия и бренности не из себя, а из страстей индивидуумов.

В вышеуказанном чисто внешнем смысле люди всего менее относятся к цели разума как средства; они, пользуясь представляющимися при этом удобными случаями, не только добиваются одновременно с осуществлением этой цели и осуществления своих частных целей, по своему содержанию отличных от цели разума, но они причастны и самой вышеупомянутой разумной цели и именно поэтому они являются самоцелями, — самоцелями не только формально, …но …и по содержанию цели. Под это определение подходит именно то, изъятие чего из категории средства мы требуем, а именно — моральность, нравственность, религиозность.

Философия же дол­жна …способствовать пониманию того, что действительный мир таков, каким он должен быть, что истинное добро, всеобщий божественный разум, является и силою, способною осуществлять себя. …Пред чистым светом этой божественной идеи, которая не является только идеалом, исчезает иллюзия, будто мир есть безумный, нелепый процесс.

с) …каков тот материал, в котором осуществляется разумная конечная цель? Этим материалом прежде всего оказывается опять-таки сам субъект, потребности человека, субъективность вообще.

Во всемирной истории может быть речь только о таких народах, которые образуют государство. Ведь нужно знать, что государство является осуществлением свободы, т. е. абсолютно конечной цели, что оно существует для самого себя; далее, нужно знать, что вся ценность человека, вся его духовная действительность, существует исключительно благодаря государству. …Ведь истинное есть единство всеобщей и субъективной воли, а всеобщее существует в государстве, в законах, в общих и разумных определениях. Государство есть божественная идея как она существует на земле. …Разумное необходимо как субстанциальное, и мы свободны, когда мы признаем его как закон и следуем ему как субстанции нашего собственного существа; тогда объективная и субъективная воли примиряются и образуют единое невозмутимое целое.

При всем многообразии изменений, совершающихся в периоде, в них обнаруживается лишь круговращение, которое вечно повторяется; в природе ничто не ново под луной, и в этом отношении многообразная игра ее форм вызывает скуку. Лишь в изменениях, совершающихся в духовной сфере, появляется новое.

Итак, всемирная история представляет собой ход развития принципа, содержание которого есть сознание свободы.

Задание:

1. В чем смысл следующего утверждения Гегеля: “субстанцией, сущностью духа является свобода”?

2. Раскройте мысль Гегеля: “всемирная история есть прогресс в сознании свободы”. Согласны ли Вы с гегелевской трактовкой смысла истории?

3. Какую роль во всемирной истории Гегель отводит потребностям, интересам, страстям, деятельности людей?

4. Как Гегель объясняет несовпадение цели и результата исторической деятельности людей? Какую оценку этому явлению дали бы Вы?

5. Что Гегель понимает под “хитростью мирового разума”?

6. Гегель убежден, что “всемирно – исторический процесс совершается разумно”. Согласны ли Вы с этим убеждением? Сопоставьте эту точку зрения со взглядом на историю в более поздней, “послеклассической” западно-европейской философии.