Философические письма

Письмо первое

Сударыня <...> Одна из наиболее печальных черт нашей свое­образной цивилизации заключается в том, что мы еще только открываем истины, давно уже ставшие избитыми в других местах и даже среди народов, во многом далеко отставших от нас. Это происходит оттого, что мы никогда не шли об руку с прочими на­родами; мы не принадлежим ни к одному из великих семейств че­ловеческого рода; мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне време­ни, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческо­го рода.

Эта дивная связь человеческих идей на протяжении веков, эта история человеческого духа, вознесение его до той высоты, на которой он стоит теперь во всем остальном мире, - не оказали на нас никакого влияния. То, что в других странах уже давно со­ставляет самую основу общежития, для нас - только теория и умозрение. И вот пример: вы, обладающая столь счастливой орга­низацией для восприятия всего, что есть истинного и доброго в мире, вы, кому самой природой предназначено узнать все, что дает самые сладкие и чистые радости душе, - говоря откровенно, чего вы достигли при всех преимуществах? Вам приходится думать даже не о том, чем наполнить жизнь, а чем наполнить день. Самые условия, составляющие в других странах необходимую рамку жиз­ни, в которой так естественно размещаются все события дня и без чего так же невозможно здоровое нравственное существование, как здоровая физическая жизнь без свежего воздуха, - у вас нет их и в помине. Вы понимаете, что речь идет еще вовсе не о моральных принципах и не о философских истинах, а просто о благоустрой­стве жизни, о тех привычках сознания, которые сообщают непри­нужденность уму и вносят правильность в душевную жизнь чело­века.

Взгляните вокруг себя. Не кажется ли, что всем нам не сидит­ся на месте. Мы все имеем вид путешественников. Ни у кого нет определенной сферы существования, ни для чего не выработано хороших привычек, ни для чего нет правил; нет даже домашнего очага; нет ничего, что привязывало бы, что пробуждало бы в вас симпатию или любовь, ничего прочного, ничего постоянного; все протекает, все уходит, не оставляя следа ни вне, ни внутри нас. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужес­транцев, в городах кажемся кочевниками, и даже больше, нежели те кочевники, которые пасут свои стада в наших степях, ибо они сильнее привязаны к своим пустыням, чем мы к нашим городам. И не думайте, пожалуйста, что предмет, о котором идет речь, не важен. Мы и без того обижены судьбою, - не станем же при­бавлять к прочим нашим бедам ложного представления о самих себе, не будем притязать на чисто духовную жизнь; научимся жить разумно в эмпирической действительности. - Но сперва поговорим еще немного о нашей стране; мы не выйдем из рамок нашей темы. Без этого вступления вы не поняли бы того, что я имею вам сказать.

У каждого народа бывает период бурного волнения, страстно­го беспокойства, деятельности необдуманной и бесцельной. В это время люди становятся скитальцами в мире, физически и духов­но. Это - эпохи сильных ощущений, широких замыслов, вели­ких страстей народных. Народы мечутся тогда возбужденно, без видимой причины, но не без пользы для грядущих поколений. Через такой период прошли все общества. Ему обязаны они и самыми яркими своими воспоминаниями, героическим элементом своей истории, своей поэзией, всеми наиболее сильными и пло­дотворными своими идеями; это - необходимая основа всякого общества. Иначе в памяти народов не было бы ничего, чем они могли бы дорожить, что могли бы любить; они были бы привяза­ны лишь к праху земли, на которой живут. Это увлекательный фазис в истории народов есть их юность, эпоха, в которую их спо­собности развиваются всего сильнее и память о которой состав­ляет радость и поучение их зрелого возраста. У нас ничего этого нет. Сначала - дикое варварство, потом грубое невежество, затем свирепое и унизительное чужеземное владычество, дух которого позднее унаследовала наша национальная власть, - такова печаль­ная история нашей юности. Этого периода бурной деятельности, кипучей игры духовных сил народных, у нас не было совсем. Эпоха нашей социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была заполнена тусклым и мрачным существованием, лишенным силы и энергии, которое ничто не оживляло, кроме злодеяний, ничто не смягчало, кроме рабства. Ни пленительных воспоминаний, ни грациозных образов в памяти народа, ни мощных поучений в его предании. Окиньте взглядом все прожитые нами века, все зани­маемое нами пространство, - вы не найдете ни одного привлека­тельного воспоминания, ни одного почтенного памятника, кото­рый властно говорил бы вам о прошлом, который воссоздавал бы его перед вами живо и картинно. Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мер­твого застоя. И если мы иногда волнуемся, то отнюдь не в надеж­де или расчете на какое-нибудь общее благо, а из детского легко­мыслия, с каким ребенок силится встать и протягивает руки к погремушке, которую показывает ему няня.

Истинное развитие человека в обществе еще не началось для народа, если жизнь его не сделалась более благоустроенной, бо­лее легкой и приятной, чем в неустойчивых условиях первобыт­ной эпохи. Как вы хотите, чтобы семена добра созревали в каком-нибудь обществе, пока оно еще колеблется без убеждений и пра­вил даже в отношении повседневных дел и жизнь еще совершен­но не упорядочена? Это - хаотическое брожение в мире духов­ном, подобно тем переворотам в истории земли, которые предше­ствуют современному состоянию нашей планеты. Мы до сих пор находимся в этой стадии.

Годы ранней юности, проведенные нами в тупой неподвижно­сти, не оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ниче­го индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль; но, обособленные странной судьбой от всемирного движения челове­чества, мы также ничего не восприняли и из преемственных идей человеческого рода. Между тем именно на этих идеях основыва­ется жизнь народов; из этих идей вытекает их будущее, исходит их нравственное развитие. Если мы хотим занять положение, по­добное положению других цивилизованных народов, мы должны некоторым образом повторить у себя все воспитание человечес­кого рода. Для этого к нашим услугам история народов и перед нами плоды движения веков. Конечно, эта задача трудна и, быть может, в пределах одной человеческой жизни не исчерпать этот обширный предмет; прежде всего надо узнать, в чем дело, что представляет собою это воспитание человеческого рода и каково место, которое мы занимаем в общем строе.

Народы живут лишь могучими впечатлениями, которые остав­ляют в их душе протекшие века, да общением с другими народа­ми. Вот почему каждый отдельный человек проникнут сознанием своей связи со всем человечеством.

Что такое жизнь человека, говорил Цицерон¹, если память о прошлых событиях не связывает настоящего с прошедшим! Мы же придя в мир, подобно незаконным детям, без наследства, без свя­зи с людьми, жившими на земле раньше нас, мы не храним в на­ших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали на­шему собственному существованию. Каждому из нас приходится самому связывать порванную нить родства. Что у других народов обратилось в привычку, в инстинкт, то нам приходится вбивать в головы ударами молота. Наши воспоминания не идут далее вче­рашнего дня; мы, так сказать, чужды сами себе. Мы так странно движемся во времени, что с каждым нашим шагом вперед прошед­ший миг исчезает для нас безвозвратно. Это - естественный ре­зультат культуры, всецело основанной на заимствовании и подра­жании. У нас совершенно нет внутреннего развития, естественного прогресса; каждая новая идея бесследно вытесняет старые, пото­му что она не вытекает из них, а является к нам бог весть откуда.

Так как мы воспринимаем всегда лишь готовые идеи, то в нашем мозгу не образуются те неизгладимые борозды, которые последовательное развитие проводит в умах и которые состав­ляют их силу. Мы растем, но не созреваем; движемся вперед, но по кривой линии, то есть по такой, которая не ведет к цели. Мы подобно тем детям, которых не приучили мыслить самосто­ятельно; в период зрелости у них не оказывается ничего свое­го; все их знание - в их внешнем быте, вся их душа - вне их. Именно таковы мы.

Народы - в такой же мере существа нравственные, как и от­дельные личности. Их воспитывают века, как отдельных людей воспитывают годы. Но мы, можно сказать, некоторым образом - народ исключительный. Мы принадлежим к числу тех наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок. Наставле­ние, которое мы призваны преподать, конечно, не будет потеря­но; но кто может сказать, когда мы обретем себя среди человече­ства и сколько бед суждено нам испытать, прежде, чем исполнит­ся наше предназначение?

Все народы Европы имеют общую физиономию, некоторое семейное сходство. Вопреки огульному разделению их на латинс­кую и тевтонскую расы, на южан и северян - все же есть общая связь, соединяющая их всех в одно целое и хорошо видимая вся­кому, кто поглубже вник в их общую историю. Вы знаете, что еще сравнительно недавно вся Европа называлась христианским ми­ром, и это выражение употреблялось в публичном праве. Кроме общего характера, у каждого из этих народов есть еще свой част­ный характер, но и тот и другой всецело сотканы из истории и традиций. Они составляют преемственное идейное наследие этих народов. Каждый отдельный человек пользуется там своей долей этого наследства, без труда и чрезмерных усилий он набирает себе в жизни запас этих знаний и навыков и извлекает из них свою пользу. Сравните сами и скажите, много ли мы находим у себя в повседневном обиходе элементарных идей, которыми могли бы с грехом пополам руководствоваться в жизни? И заметьте, здесь идет речь не о приобретении знаний и не о чтении, не о чем-либо, касающемся литературы или науки, а просто о взаимном общении умов, о тех идеях, которые овладевают ребенком в колыбели, ок­ружают его среди детских игр и передаются ему с ласкою матери, которые в виде различных чувств проникают до мозга костей вместе с воздухом, которым он дышит, и создают его нравственное су­щество еще раньше, чем он вступает в свет и общество. Хотите ли знать, что это за идеи? Это - идеи долга, справедливости, права, порядка. Они родились из самых событий, образовавших там об­щество, они входят необходимым элементом в социальный уклад этих стран.

Это и составляет атмосферу Запада; это - больше, нежели ис­тория, больше, чем психология: это физиология европейского человека. Чем вы замените это у нас?

<...> Иностранцы ставят нам в достоинство своего рода бес­шабашную отвагу, встречаемую особенно в низших слоях народа; но, имея возможность наблюдать лишь отдельные проявления национального характера, они не в состоянии судить о целом. Они не видят, что то же самое начало, благодаря которому мы иногда бываем так отважны, делает нас всегда неспособными к углубле­нию и настойчивости; они не видят, что этому равнодушию к житейским опасностям соответствует в нас такое же полное рав­нодушие к добру и злу, к истине и ко лжи и что именно это ли­шает нас всех могущественных стимулов, которые толкают людей по пути совершенствования; они не видят, что именно благодаря этой беспечной отваге даже высшие классы у нас, к прискорбию, несвободны от тех пороков, которые в других странах свойствен­ны лишь самым низшим слоям общества; они не видят, наконец, что, если нам присущи кое-какие добродетели молодых и мало­развитых народов, мы не обладаем зато ни одним из достоинств, отличающих народы зрелые и высококультурные.

Я не хочу сказать, конечно, что у нас одни пороки, а у евро­пейских народов одни добродетели; избави бог! Но я говорю, что для правильного суждения о народах следует изучать общий дух, составляющий их жизненное начало, ибо только он, а не та или иная черта их характера, может вывести их на путь нравственного совершенства и бесконечного развития.

Народные массы подчинены известным силам, стоящим ввер­ху общества. Они не думают сами; среди них есть известное число мыслителей, которые думают за них, сообщают импульс коллек­тивному разуму народа и двигают его вперед. Между тем, как не­большая группа людей мыслит, остальные чувствуют, и в итоге совершается общее движение. За исключением некоторых отупе­лых племен, сохранивших лишь внешний облик человека, ска­занное справедливо в отношении всех народов, населяющих зем­лю. Первобытные народы Европы - кельты, скандинавы, герман­цы - имели своих друидов, скальдов и бардов², которые были по-своему сильными мыслителями. Взгляните на племена Северной Америки, которые так усердно старается истребить материальная культура Соединенных Штатов: среди них встречаются люди уди­вительной глубины.

И вот я спрашиваю вас, где наши мудрецы, наши мыслители? Кто когда-либо мыслил за нас, кто теперь за нас мыслит? А ведь, стоя между двумя главными частями мира, Востоком и Западом, упираясь одним локтем в Китай, другим в Германию, мы должны были бы соединить в себе оба великих начала духовной природы: воображение и рассудок, и совмещать в нашей цивилизации ис­торию всего земного шара. Но не такова роль, определенная нам провидением. Больше того: оно как бы совсем не было озабочено нашей судьбой. Исключив нас из своего благодетельного действия на человеческий разум, оно всецело предоставило нас самим себе, отказалось как бы то ни было вмешиваться в наши дела, не поже­лало ничему нас научить. Исторический опыт для нас не существу­ет; поколения и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отношению к нам. Одинокие в мире, мы ничего не дали миру, ничему не научили его; мы не внесли ни одной идеи в массу идей человеческих, ничем не содействовали прогрессу человеческого разума, и все, что нам досталось от этого прогресса, мы исказили. С первой минуты нашего общественного существования мы ни­чего не сделали для общего блага людей; ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей родины; ни одна вели­кая истина не вышла из нашей среды; мы не дали себе труда ни­чего выдумать сами, а из того, что выдумали другие, мы перени­мали только обманчивую внешность и бесполезную роскошь...

Чаадаев П.Я. Статьи и письма. М., 1987. С. 35—39, 40—42.

Впервые опубликовано в журнале «Телескоп» (1836. № 15). Письмо обращено к Е.Д. Пановой.

¹ Цицерон Марк Туллий (106 — 43 гг. до н.э.) — римский политичес­кий деятель, оратор и писатель.

² Друиды, скальды, барды-жрецы, поэты и певцы древних кельтов, скандинавов.