Реформа веселья и секуляризация культуры

Официальное средневековье смотрело на смех только с религиозной точки зрения. Смех относился к сфере «нечистого» поведения. «Причетниками смеха» были «весёлые люди», или скоморохи: они имели право на существование, если допустить, что веселье – обряд, ритуал, а скоморох обладает какими-то магическими знаниями, чтобы осуществлять ритуальные функции (ср. с шаманом). Понятно, что ремесло «весёлых людей» находилось в непримиримом противоречии с православной трактовкой смеха, что церковь так строго их порицала. Но в то же время скоморохи были адаптированы православной культурой. В народном сознании они как бы конкурировали с попами[23].

Пётр пошёл по пути идеологической реабилитации и секуляризации смеха как равноправного и законного компонента культуры. При Петре реальным персонажем русской жизни становится «играющий человек». Пётр учредил «всешутейший собор» и «Великобританский славный монастырь».Эти институции носили полемический аспект: они были ориентированы на церковь и представляли собой её пародийные отражения. Основная задача названных учреждений – дискредитация духовной власти и борьба с традиционным почитанием, которым эта власть пользовалась в России. «Всешутейший собор» – пьяная ватага, утверждающая культ Бахуса. Князь-кесарь возглавляет этот собор вместе с князь-папой, всешутейшим и всепьянейшим патриархом. Эта пародийная двоица дискредитирует сам принцип сосуществования священства и царства как двух равнозначимых в государстве начал и противостоит реальному единовластию Петра. Всешутейший собор моделировал в карикатурном виде институты прошлого и выступал своеобразным полигоном для замышляемых преобразований. Будучи учреждён ещё при правлении последнего патриарха, он предуготовлял уничтожение патриаршества и установление абсолютистского единовластия. Участниками маскарада были люди, приближенные к двору и составлявшие непосредственное окружение царя (императора). Церемонии Всешутейшего собора были первоначально приурочены к святкам и масленице (довольно скоро они распространились, впрочем, на весь период от Рождества Христова до великого поста) и, соответственно, включали в себя элементы святочной и масленичной обрядности. Это кощунственное общество было основано царём не позднее 1692 года и просуществовало вплоть до смерти Петра.

Чины избрания и поставления князь-папы (пародийного патриарха) были написаны самим Петром как пародия на православный чин избрания ихиротонии архиерея, причём Пётр тщательно работал над этим произведением, покрыв правкой несколько писарских копий. Тексты Всешутейшего собора написаны на церковнославянском языке. Петровские кощунственные действа выделяют именно те элементы традиционного устройства, которые вызывают наибольшую неприязнь Петра и намечаются в качестве первых объектов борьбы; употребление в этих действах церковнославянского языка как языка культуры причисляет и его к ряду таких объектов.

«Великобританский славный монастырь» – аналогичная «братия», состоявшая из знатных, наиболее почтенных иностранцев. Проводя секуляризацию, Пётр упражнялся в пародийном кощунстве, намеревался внушить мысль, что веселиться можно всем, и внушал её личным примером. Ещё одна черта указанных институций – обилие западнических элементов (папа, кардиналы, Бахус и т. п.).

Но смех, точнее, его природа, остаётся спорной проблемой и после Петра. На протяжении всего столетия в литературе и журналистике дискутируется вопрос о том, над чем и как следует смеяться, какой (памфлетной или нравоучительной, смешной или серьёзной) должна быть сатира, басня и комедия.  

В Петровских преобразованиях творился не только образ новой России, но и образ России старой. Их противопоставление строилось из набора взаимоисключающих характеристик (просвещение/невежество, богатство/убожество). Пётр оказывался демиургом, творящим как бы из ничего и порождающим новый народ и новое царство. Новая Россия как бы рисовала карикатуру на Россию старую, при этом карикатурное изображение выполняло пропагандистские и дидактические задачи.

Языковая политика Петра является органической частью всего процесса культурного размежевания, а язык в полной мере воплощает новые отношения власти. В процессе реформ традиционный книжный язык оказывается атрибутом старой культуры; на него распространяются все те негативные характеристики, которые приписывает старой культуре петровское просвещение. Новая культура должна была создать для себя новый язык, отличный от традиционного. Противостояние двух языков замышлялось при этом как материальное воплощение антагонизма двух культур. Именно поэтому старый книжный язык оказывался в представлении сторонников Петра варварским, клерикальным, невежественным, тогда как новому языку предстояло стать европейским, светским и просвещённым.    

Вовлечённость истории языка в социальные и культурные процессы возникает за счёт того, что языковые элементы в сознании пишущих и говорящих существуют не как абстрактные средства коммуникации, а как индикаторы социальных и культурных позиций.

Реформа алфавита.

Наиболее наглядным образом социальное задание петровской языковой политики выразилось в реформе азбуки, т.е. в создании русского гражданского шрифта. Разделение алфавита на церковный и гражданский накладывало противопоставление светского и духовного на все печатные тексты, и эта оппозиция текстов создавала новую понятийную схему для противопоставления церковнославянского и русского языков. За оппозицией на графическом уровне должно было последовать противопоставление прочих языковых характеристик. В этом смысле реформа азбуки схематически содержжит в себе все основные моменты петровской языковой политики. Сама инициатива введения гражданского шрифта принадлежит Петру, и вся подготовка к этому предприятию проходит под непосредственным его наблюдением. Петром же была очерчена и сфера применения новой азбуки, т.е. та область, которая выделялась в качестве своего рода опричного владения новой культуры. Предполагалось, по-видимому, что светские книги пишутся на русском языке и печатаются гражданским шрифтом, а духовные книги пишутся на церковнославянском языке и печатаются церковным шрифтом.

В реформе азбуки значимым оказывается как изменение формы букв, так и изменение самого состава азбуки. Изменение состава азбуки могло связываться с отказом Петра от православного «славяно-греческого» благочестия. Грекофильской ориентации церковной культуры противостояла латинофильская ориентация Петра и его его приверженцев. Изменение формы букв в гражданском алфавите непосредственно отражает новую значимость латинского образца. «В графическую основу гражданского шрифта входит… несомненно латинский шрифт антиква»; словолитчик писал Петру в 1708 г. о присланных «из походу» образцах гражданского шрифта как о «русских с латинским почерком». Современники воспринимали связь с латинской традицией не только как формальное обстоятельство, но и как непосредственное воплощение "западничества" Петра и его ненависти к отечественно старине. Латинский подтекст в создававшейся Петром культуре связывал преобразованную Россию с императорским Римом.

Реформу алфавита можно рассматривать как составную часть создания особого гражданского культа, устроенного по античному образцу и ставящего императорскую власть выше всех прочих общественных институтов.

Латинский шрифт стал символом секулярного просвещения, тогда как традиционная культура осознаётся в качестве клерикальной и оттесняется на периферию вместе со старым шрифтом.

6. Европеизация жизни.  

Центральной оппозицией русской культуры 18 векаявляетсяоппозиция своё/чужое, которая реализуется как противопоставление «Россия/Запад». Секуляризация общественных идеалов, замена сакральных ценностей идеалом «регулярности» вызвала «пространственно-земное» закрепление идеала. Идеал был вынесен в «чужое», европейское пространство, которое стало рассматриваться не как реальная политико-географическая зона, а в качестве идеального эталона «правильной» жизни. Русская реальность стала оцениваться с идеальной (внешней) точки зрения. Такое отношение к реальному (географическому) понятию как к идеальному было перенесением в новые условия традиционного соотношения «Русь – Византия»[24]. Признак правильности приписывался чужим текстам. Реформы Петра открыто ориентированы на Западный образец, с Запада приходят в Россию образование, формы жизни, литетратуры и искусства (театр, светская поэзия), и даже перестройка русского языка осуществляется по французской модели. Процесс раскола постоянно прогрессирует за счёт становящейся всё более явной связи официальной культуры с западными традициями образования и накопления знания. Не только в народной среде, но и в дворянской массе держалось ещё представление о Западе как погибельной, грешной земле. На таком идеологическом фоне особенно ярко выступали представления о Западе как царстве просвещения, источнике, откуда на Россию должен пролиться свет Разума. С «Великого посольства» Петра Первого началось паломничество на Запад. В дальнейшем поездка в Париж для русского дворянина 18 века приобретает характер своеобразного путешествия к святым местам[25].

В то же время субъективная «европеизация» быта не имела ничего общего с реальным сближением с западным укладом жизни и рождала такие антихристианские формы, которые были невозможны в быту христианского Запада. Это видно на примере крепостных гаремов. С «европейским» нередко отождествлялось «светское» и «языческое». Новая культура строилась не столько по моделям «западной», сколько по «перевёрнутому» структурному плану старой культуры. Но субъективно она воспринималась именно как «западная»[26].  

Петербург.

Идея «Москва – третий Рим» подразумевала связь Московского государства с высшими духовно-религиозными ценностями и изоляцию от «нечистых» земель. В идее «Москва – третий Рим» сливались две тенденции – религиозная и политическая. Москва – и святой город (Иерусалим), и имперская столица мира (Рим). Пётр ориентировался на Рим имперский, а не святой. Это проявилось в некоторых аспектах строительства Петербурга и перенесения в него столицы. Герб Петербурга соотнесён с гербом Ватикана (место ключей в гербе Петербурга занимают якоря). В Петербурге насаждается культ апостолов Петра и Павла. Имевшая место в дальнейшем сакрализация личности Петра привела к тому, что город святого Петра стал восприниматься как город императора Петра. Образ императора постепенно вытесняет образ апостола в функции патрона города. Особое место в идеологии петровской эпохи занимает культ апостола Андрея как своеобразного двойника апостола Петра. Претензия Петербурга на святость находит выражение в тенденции к унижению московских святынь. Святость Петербурга – в его государственности. Государственная служба превращается в служение Отечеству и одновременно поклонение Богу. Папский Рим и старорусская Москва осмысляются как символы ложной святости. Издевательство над папским Римом запечатлелось в пародийных церемониях Всешутейшего собора.