Установка на книжную традицию (язык «лучших писателей»)

Ещё одним классицистическим образцом употреления является употребление литературное. И Вожела, и Французская Академия основывали свою нормативную деятельность как на разговорном употреблении двора, так и на языке «лучших писателей». Эти два источника дополняли и коррелировали друг друга, и лишь их взаимное согласование устанавливало хорошее употребление. Но общепринятой литературной традиции (в том виде, в каком она существовала во Франции) в России тоже не было. Во-первых, имевшаяся литературная традиция никак не совпадала с речевым употреблением. Во-вторых, церковнославянское культурное наследие отрицалось, поэтому ссылки на литературную традицию оказывались под запретом. Если автор черпал из книжной традиции, он употреблял лексические и грамматические славянизмы и тем самым оказывался повинен в использовании учёных и надутых выражений.

В Елизаветинское царствование, когда культура обретает, наконец, собственную традицию, когда новый литературный язык в какой-то мере теряет свою новизну, когда накапливаются написанные на нём тексты и сам акт писания перестаёт быть беспрецедентной смелостью, легализуются ссылки на литературную традицию. Это создаёт возможность обращения к текстам, а не только к разговорному употреблению.  

Последовательное проведение принципов французской лингвостилистической теории оставляло нового автора без всякого языкового материала вообще – в русских условиях «чистый» язык оказывался языком без слов. При отсутствии нейтральной языковой традиции любая конструкция и любое слово могли быть подведены под одну из запретительных рубрик. Таким образом, прямое следование европейским теориям заводило в тупик, так что создавшаяся ситуация разрешалась лишь одним способом – разобщением теоретическимх деклараций и языковой практики.