Термин «ипостась» в послании к Евреям

В послании к Евреям, гл. 1, ап. Павел (или, возможно, его ученик, если автором послания к Евреям является не сам апостол) говорит: «Бог, многократно и многообразно говоривший издревле отцам в пророках, в последние дни сии говорил нам в Сыне, Которого поставил наследником всего, чрез Которого и веки сотворил. Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную престола величия на высоте».

Что может означать употреблённое в выражении «образ ипостаси Его» слово «ипостась»? Стоики в то время понимали под ипостасью «индивидуальность», но наиболее распространённым тогда значением термина было «существование», или «сущность». Во всяком случае, в докаппадокийской христианской литературе ßB`FJ"F4H и @ÛF\" употреблялись, чаще всего, синонимически.

Однако св. Василий Великий в своем письме к брату Григорию (см. об этом ниже) толкует это место в духе терминологии различения сущности и ипостаси.

Влияние неоплатоников и Оригена

Хотя слово @ÛF\" имело чисто философское происхождение, но постепенно вошло в обыденный язык в значении «собственность», «имущество». В противоположность ему слово же ßB`FJ"F4H перешло из обыденного употребления (где применялось в значении «существование») в философское. Философы-стоики употребляли его со значением отдельной субстанции, индивидуального. А затем неоплатоники стали обозначать первую сущность как ßB`FJ"F4H. В таких случаях термин «ипостась» понимался как субстанция (под-стоящее).  

Плотин пользовался термином ßB`FJ"F4H в своей диалектике Единого, говорил о “трех начальственных ипостасях”. Единое, Ум и Душа Мира замыкались для Плотина в “начальственную Троицу”, º –ρχηκη τρ\ας (это выражение впоследствии воспринял Ориген[12]). Плотин даже говорил о “единосущии” ипостасей (Ò:@@bF4@< gÉ<"4), поскольку они непрерывно переходят одна в другую и отображаются одна в другой, — притом его “Троица” определенно отлична от эмпирического мира по своим характерным признакам. При этом у Плотина выражены мотивы иерархического, убывающего субординатизма, что приближает его к Оригену.

Последователь Плотина, Порфирий первым разграничил ипостась и сущность таким образом, как это было затем принято Отцами-каппадокийцами: «–PD4 JD4ä< ßB@FJVFgT< JZ< J@Ø 1g@Ø BD@g82gÃ< @ÛF\"<» — до трех ипостасей развилась Божественная сущность; следовательно, @ÛF\" — сущность (Божество), — как:\" VDPZ (одно начало)»[13].

Ориген отвергал выражение о рождении Сына «из сущности Отца», соответствующее Тертуллиановскому «e substantia Patris». Он писал: «Есть люди, которые “я истек от Отца” понимают в смысле “я рожден от Отца,” так что, оставаясь последовательными, они должны признать, что Сын рожден из сущности Отца εκ @ÛF\"H J@Ø A"JD`H, который как бы уменьшается с рождением Сына в Своем объеме, лишается принадлежащей Ему части существа, из которой образовался Сын, — подобно тому, как это можно представлять о беременных. А затем по последовательности им остается назвать Отца и Сына — телом и сказать, что Отец разделился” (На Ин. 20. — Migne. Ser. gr. T. XIV. с. 613).»[14] 

По-видимому, он понимал сущность скорее в духе стоиков, поскольку ни сущность как причина бытия, в смысле первой сущности Аристотеля, ни сущность, понимаемая как идея Платона — не могут обладать атрибутами составного гилеморфического композитума, сходными с количеством, которые могли бы дать основания для представления, будто исхождение из сущности может привести к её умалению.

Поснов сообщает о новаторстве Оригена в области тринитарной терминологии: «Бог-Отец, при всей Своей отвлеченности, есть самосознательная личность, ипостась. Сын есть тоже одушевленная премудрость Божия, сознающая себя и отличающаяся от Отца, как самостоятельная ипостась, и Дух Св. — ипостась. Все вместе они составляют поклоняемую, начальственную Троицу. Божество свойственно только этим трем ипостасям. Лишь Троица — Отец, Сын и Св. Дух являются источником всякой святости (На Ин. II, 6 — Migne gr. ser. t. XIV, c. 128). Три ипостаси и одна Троица — это формула в первый раз произнесена Оригеном и стала неотъемлемым достоянием церковного богословия. Все три ипостаси принадлежат к сфере божества, но эта принадлежность не делает их ни единосущными, ни равными между собою».[15]

Поскольку, согласно Оригену, Логос получает своё Божество и сущность от Отца, не имея своего самостоятельного существования, то можно сказать, что Он совладеет существом Бога, и потому есть Ò:@ÛF4@H Jè A"JD\. Поснов указывает также, что проф. Спасский. (История догм. движ. ст. 105) считает вопрос об усвоении Оригену термина: “Ò:@bF4@H” — спорным).[16]

Введение философских терминов в христианские догматы

Никейский Собор

Защита христианского вероучения в начале 4-го века потребовала от Церкви принятия чётких формулировок, которые давали бы ясный критерий ортодоксальности. Термин Ò:@bF4@H был введен именно для того, чтобы исключить любую возможность образного толкования[17]. К. Шёнборн пишет: «Только если Сын по любви Отца действительно принял полноту Божественной сущности, т.е. если Он — Бог реально и без остатка, — вот тогда Он обладает полной властью Откровения и искупления, тогда Бог Сам открылся в нём, без остатка и окончательно»[18].

Пресвитер Арий исходил из того представления о Боге, которое формулируется во Второзаконии 6,4: «Слушай Израиль, Господь, Бог наш, един есть». Арий говорил о «едином Боге, единственно истинном, единственно бессмертном»; отсюда вытекали его представления о том, что никто не может быть подобен Богу. Логос Арий понимал в духе «умеренного платонизма», как посредующее существо между трансцендентным Богом-Монадой и миром. [19]

М. Э. Поснов в своей работе «История Христианской Церкви» сообщает решающем влиянии латинского богословия на определение Символа Веры Никейского Собора. Как он пишет, сам император Константин «поставил непременным условием внесение в Прочитанный символ терминов Ò:@bF4@H и ¦6 J­H @bF\"H J@Ø A"JD`H. Теперь, кажется, уже нет догматистов и историков, которые отрицали бы западное происхождение указанных терминов: ¦6 J­H @bF\"H J@Ø A"JD`H = e substantia Patris, a Ò:@bF4@H = una substantia (“unius substantiae” смотри у Тертуллиана и Новациана). В посланиях епископа Александра и в до-никейских сочине­ниях св. Афанасия приведенных выражений нет. Что именно Осий Кордовский, стоявший за спиною императора, имел в данном деле решающее значение, — это видно из слов св. Афанасия, что “Осий изложил в Никее веру”».[20]

Текст Никейского ороса: «Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца, т.е. из сущности Отца, Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, Отцу единосущного, чрез Которого все произошло как на небе, так и на земле. Ради нас людей и ради нашего спасения низшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых; И в Духа Святого.

Говорящих же, что было время, когда не было (Сына), что Он не существовал до рождения и произошел из несущего, или утверждающих, что Сын Божий имеет бытие из иного существа или сущности (¼ ¦> ©JgD"H ßB`FJ"FgTH ¼ @bF\"H) или что Он создан, или изменяем или преложим (τρgπτÎν) — таковых предает анафеме кафолическая и апостольская Церковь.»

Понятие «единосущий» было столь важным, что в латинской версии Символа посчитали необходимым добавить придаточное предложение: «что по-гречески называется Ò:@bF4@H»[21]. Проект символа, предлагавшийся Евсевием Кесарийским, не содержал положений ни о происхождении Сына Божия из сущности Отца, ни о единосущии Сына Отцу, хотя и называл Христа Словом Божиим, Богом от Бога, Светом от Света, Жизнью от Жизни. Таким образом, при создании Никейского Символа именно понятия, привнесённые из греческой философии, оказались, в отличие от общеупотребительных терминов, более соответствующими содержанию христианской керигмы. При этом арианскую ересь, утверждавшую, что «прежде не было Сына (ибо Он получил бытие благодаря воле Отца); Он есть единственный возникший Бог, и каждый из обоих чужд другому…» удалось отделить от ортодоксии.

Кристоф Шёнборн так рассказывает о периоде после Собора в Никее: «термин единосущный (Ò:@bF4@H) был предложен на Никейском соборе в намерении исповедать и то и другое — и единство и различия. Великие споры начались фактически только после собора. Две трети IV в. прошли в бесконечных спорах, интригах и разделениях, пока не было достигнута ясность и не успокоились умы… Одним из очагов кризиса была неточность понятий, которые употреблялись в дискуссиях. Оба ключевых понятия @bF\" и ßB`FJ"F4H особенно часто приводили к бесконечным недоразумениям. Во времена Никейского собора, однако, термины были весьма неопределен­ными, что видно из анафематизма, присоединенного к соборному Символу веры, — в нем осуждаются те, которые говорят, что у Бога-Сына иная ипостась или иная @bF\", чем у Бога-Отца (DS 126). Что же, оба эти слова значили для соборных отцов в Никее одно и то же? Еще больше запутывала дело терминология латинян, которые с эпохи Тертуллиана проводили различие между persona и substantia, приписывая им, в качестве соответствий, греческие эквивалентные понятия BD`FTB@< и ßB`FJ"F4H.»[22]