VII. Образ толпы в романе

В роман введено несколько второстепенных, эпизодических персонажей, случайно оказывающихся рядом с Георгом Гейслером: Готлиб Гейдрих по прозвищу «Грибок», «Щуренок», Биндер, доносящий на беглеца в гестапо. Их реплики и поступки свидетельствуют о том, что эти обыватели, в общем-то безразличные ко всему на свете, являются на деле пособниками режима. Каждый их них в отдельности производит жалкое или комическое впечатление, но сбившиеся в толпу, они становятся страшной силой.

Фашисты еще в 20-е гг. сделали ставку на «человека с улицы», как писал автор «научного» исследования о штурмовых отрядах, было установлено, что господство над улицами – «ключ к власти в государстве» (откровения нацистских главарей и ссылки на фюрера мир вновь услышал на Нюрнбергском процессе, над преступниками против человечности). Преследователи настигают одного из беглецов и отрезают ему все пути к спасению. Видя толпу, оцепившую квартал, Беллони понимает, что это конец. «Ведь эти люди, - думал он, - для того и столпились в переулках, чтобы сделать бегство невозможным». Безобидные сами по себе зеваки, домохозяйки, случайные прохожие оказываются, в сущности, соучастниками убийства.

В одном из очерков, вошедших в цикл «В Америке», М. Горький показал динамику рождения «страшного животного», «которое носит тупое имя – Mob – толпа». Каждый человек в ней обезличен – «сотни пустых глаз принимают единое выражение». «Mob только ощущает, она только видит. Она не может претворять своих впечатлений в мысли, душа ее – нема и сердце – слепо», но она всегда готова на что-то стадное. Слепая в своей ярости толпа несколько раз появляется на страницах романа «Седьмой крест» (в частности, в сцене поимки Пельцера), и нетрудно установить сходные моменты в ее описании с упомянутым очерком Горького. Оказавшись в такой толпе, обыватель освобождается от необходимости размышлять, обретает желанное состояние бездумья.

В романе Зегерс есть примечательный эпизод: Фриц Гельвиг, воспитанник сельскохозяйственного училища, попадает в необычную ситуацию: его курткой воспользовался бежавший из концлагеря Георг Гейслер, и от показания этого юноши зависит дальнейший ход расследования. Невольно в голову Гельвига приходят «крамольные» мысли о том, что за колючей проволокой «не одни негодяи да сумасшедшие», возможно к их числу относится и «его» беглец. «Сердце его почему-то сжалось. И зачем только у него сегодня свободные вечер! Лучше бы вокруг него были привычные товарищи, шум, военные игры, марши».

        Переданные в форме несобственно - прямой речи мысли Фрица Гельвига показывают его смятение перед необходимостью самостоятельно оценить ситуацию, самому думать и принимать решение – он уже отучен от этого. «Он вырос среди неистового рева труб и фанфар, криков “хайль” и топота марширующих отрядов. И вдруг сегодня все это как будто на миг прервалось, музыка и барабаны, и стали слышны те легкие, тихие звуки, которые обычно неуловимы».

        Но не только эту цель преследовали нацисты, учитывая психологию толпы и спекулируя на ее инстинктах. Совершая толпой преступления во имянацистского режима, люди оказывались связанными круговой порукой и каждый из них считал виновным прежде всего не себя, а многих других.

Стадный инстинкт и бездумное исполнение любых приказов старших по чину, званию, стали нормой, затронувшей все области жизни Германии. Сцену охоты за Беллони завершают два весьма характерных эпизода.

   Преследователи обнаруживают беглеца, укрывающегося за трубой. «” В ноги”, - сказал один из двух парней, прятавшихся за вывеской на краю крыши соседнего дома. Второй, преодолев легкую дурноту, а может быть волнение, сделал, как ему приказал первый, прицелился и выстрелил». Беллони, собрав все силы, перебрасывает тело через решетку, окаймлявшую крышу, - и разбивается насмерть.

      Бездумное исполнение приказов продолжается и в больнице. «” Вам нужно только констатировать смерть, - сказал более молодой врач пожилому. – Какое вам дело до ног? Ведь не от них же он умер”, Преодолев легкую дурноту, старший выполнил то, что приказал ему младший».

        Эти эпизоды построены на повторяемости ситуаций: один приказывает, другой, «преодолев легкую дурноту», исполняет. Вполне возможно, что исполнитель сам по себе и неплохой человек, но фашистская система приучила его безоговорочному повиновению.