2020-01-15
197
Особого разговора заслуживает обращение Благининой к сказочным образам, которое не единично. Его можно рассматривать в наборе устойчивых поэтических приемов. Примечательно, что речь идет не о хорошо известных текстах детских сборников, а о стихотворениях сборника «Окна в сад» 1966 года[1], объединивших ее взрослые произведения.
Образы, которые мы здесь именуем сказочными, действительно принадлежность фольклора, по преимуществу - русского, но иногда они напоминают о «мировом» сюжете, и раньше о сказке литературной, чем фольклорной.
Это несколько модификаций героя по имени Иван: дурак, царский сын, братец Аленушки. Это различные «добрые» героини: Леда, Аленушка, Василиса, царевна-лягушка. Наконец, это герои, персонифицирующие волшебные силы: Змей Горыныч, Яга.
Сказки, возникшие в незапамятные времена, всегда интересовали Благинину – как поэта, как переводчика, как исследователя и, наконец, как читателя. Она, например, обратила внимание на такой факт: в необработанных вариантах известного «Теремка» в роли теремка выступала кобылья голова, которую славянская фольклорная традиция наделяла многими чудесными свойствами, что говорит о древности сказок. Иными словами, корни этой сказки уходят в славянское язычество. При этом сказки свидетельствуют отнюдь не о примитивности народного сознания (иначе они и не могли бы существовать многие сотни лет), а о гениальной способности народа. Сказочный жанр оказался так жизнеспособен потому, что прекрасно подходит для выражения и сохранения фундаментальных человеческих истин, основ человеческого бытия. Сказочные образы питали образную систему позднейших литературных произведений. Поэзия Благининой в этом смысле – пример показательный.
|
|
|
Сказывание сказок было распространенным увлечением на Руси, их любили и дети, и взрослые. Обычно сказитель, повествуя о событиях и героях, живо реагировал на отношение своей аудитории и тут же вносил какие-то поправки в оное повествование. Вот почему сказки стали одним из самых отшлифованных фольклорных жанров. Наилучшим образом отвечают они и запросам детей, органично соответствуя детской психологии. Тяга к добру и справедливости, вера в чудеса, склонность к фантазиям, к волшебному преображению окружающего мира — все это ребенок радостно встречает и в сказке.
В сказке непременно торжествуют истина и добро. Сказка всегда на стороне обиженных и притесняемых, о чем бы она ни повествовала. Она наглядно показывает, где проходят правильные жизненные пути человека, в чем его счастье и несчастье, какова его расплата за ошибки и чем человек отличается от зверя и птицы. Каждый шаг героя ведет его к цели, к финальному успеху. За ошибки приходится расплачиваться, а расплатившись, герой снова получает право на удачу. В таком движении сказочного вымысла выражена существенная черта мировосприятия народа — твердая вера в справедливость, в то, что доброе человеческое начало неизбежно победит все, ему противостоящее. В сказке и для детей и для взрослых кроется особое очарование, открываются какие-то тайники древнего миропонимания. Они находят в сказочном повествовании самостоятельно, без объяснений, нечто очень ценное для себя, необходимое для роста их сознания.
|
|
|
Воображаемый, фантастический мир в основе своей оказывается отображением реального мира в главных его основах. Сказочная, непривычная картина жизни дает читателю и возможность сравнивать ее с реальностью, с окружением, в котором существует он сам, его семья, близкие ему люди. Это необходимо для развивающегося мышления, так как оно стимулируется тем, что человек сравнивает и сомневается, проверяет и убеждается. Сказка не оставляет читателя и слушателя равнодушным наблюдателем, а делает его активным участником происходящего, переживающим вместе с героями каждую неудачу и каждую победу. Сказка приучает его к мысли, что зло в любом случае должно быть наказано.
В ХХ веке, на который пришлось творчество Благининой, потребность в сказке представляется особенно большой. Человека буквально захлестывает непрерывно увеличивающийся поток информации. И хотя восприимчивость психики у малышей велика, она все же имеет свои границы. Ребенок переутомляется, делается нервным, и именно сказка освобождает его сознание от всего неважного, необязательного, концентрируя внимание на простых действиях героев и мыслях о том, почему все происходит так, а не иначе.
По тематике и стилистике сказки можно разделить на несколько групп, но обычно исследователи выделяют три большие группы: сказки о животных, волшебные сказки и бытовые (сатирические). Но читателю зачастую вовсе не важно, кто герой сказки: человек, животное или дерево. Важно другое: как он себя ведет, каков он — красив и добр или уродлив и зол. Сказка старается научить оценивать главные качества героя и никогда не прибегает к психологическому усложнению. Чаще всего персонаж воплощает какое-нибудь одно качество: лиса хитра, медведь силен, Иван в роли «Дурака» удачлив, а в роли Царевича бесстрашен. Персонажи в сказке контрастны, что и определяет сюжет: прилежную, разумную сестрицу Аленушку не послушался братец Иванушка, испил воды из козлиного копытца и стал козликом, — пришлось его выручать; злая мачеха строит козни против доброй падчерицы... Так возникает цепь действий и удивительных сказочных событий. Благинина, бережно перенося сказочный образ в сущностных его характеристиках, добавляет динамику переживаний, задает психологическую мотивировку поступка, открывает возможность для «новой» эстетической реакции читателя, отличной от прежней, рожденной «сопереживанием» фольклорному персонажу-предшественнику.
Фольклорная сказка строится по принципу цепной композиции, включающей в себя, как правило, троекратные повторы. Вероятнее всего, этот прием родился в процессе рассказывания, когда сказитель вновь и вновь предоставлял слушателям возможность пережить яркий эпизод. Такой эпизод обычно не просто повторяется — каждый раз в нем происходит усиление напряженности. Иногда повтор осуществляется в форме диалога; тогда детям, если они играют в сказку, легче перевоплощаться в ее героев. Часто сказка включает песенки, прибаутки, и дети запоминают в первую очередь именно их. Благинина даже в повествовательной лирике, воссоздающей события первоисточника, уходит от этого приема. Причинно-следственные связи как правило «перевешивают». Повторы оказываются у нее попросту невостребованным способом для достижения ожидаемого, должного эмоционального воздействия. Лирический герой сосредоточен не на многократном воспроизведении действий и высказываний, а на «транслировании» однократного и неповторимого, констатации того, что совершается и проговаривается однажды и навсегда.
|
|
|
Для поэта Благининой особенно ценно, что сказка имеет собственный язык — лаконичный, выразительный, ритмичный. И здесь она безупречно следует вековым канонам. Именно благодаря языку создается особый фантастический мир, в котором все представлено крупно, выпукло, запоминается сразу и надолго — герои, их взаимоотношения, окружающие персонажи и предметы, природа. Полутонов нет — есть глубокие, яркие цвета. Они влекут к себе, как все красочное, лишенное однообразия и бытовой серости.
«В детстве фантазия, — писал В. Г. Белинский, — есть преобладающая способность и сила души, главный ее деятель и первый посредник между духом ребенка и вне его находящимся миром действительности». Вероятно, этим свойством детской психики — тягой ко всему, что чудесным образом помогает преодолеть разрыв между воображаемым и действительным, — и объясняется этот веками не угасающий интерес к сказке! Тем более что сказочные фантазии находятся в русле реальных стремлений и мечтаний людей. Вспомним: ковер-самолет и современные воздушные лайнеры; волшебное зеркальце, показывающее далекие дали, и телевизор. И все-таки больше всего привлекает и детей и взрослых сказочный герой. Обычно это человек идеальный: добрый, справедливый, красивый, сильный; он обязательно добивается успеха, преодолевая всяческие препятствия не только с помощью чудесных помощников, но прежде всего благодаря личным качествам — уму, силе духа, самоотверженности, изобретательности, смекалке. Таким хотел бы стать каждый ребенок, и идеальный герой сказок становится первым образцом для подражания.
|
|
|
Самый популярный и самый любимый жанр – волшебныесказки.Всё происходящее в волшебных сказках фантастично и значительно по задаче: ее герой, попадая то в одну, то в другую опасную ситуацию, спасает друзей, уничтожает врагов — борется не на жизнь, а на смерть. Опасность представляется особенно сильной, страшной потому, что главные противники его — не обычные люди, а представители сверхъестественных темных сил: Змей Горыныч, Баба Яга, Кощей Бессмертный и пр. Их-то Благинина и вводит в образную систему персонажей своей повествовательной лирики. Согласно фольклорному канону, одерживая победы над этой нечистью, герой как бы подтверждает свое высокое человеческое начало, близость к светлым силам природы. В борьбе он становится еще сильнее и мудрее, приобретает новых друзей и получает полное право на счастье — к вящему удовлетворению маленьких слушателей и взрослых читателей. Благинина предельно сближает сказочное действие с реальным либо вводит в контекст восприятия современным человеком какого-либо каждодневного явления, при условии, что данный современник-лирический герой обладает «сказочным» мышлением.
В сюжете волшебной сказки главный эпизод — это начало путешествия героя ради того или иного важного задания. На своем долгом пути он встречается с коварными противниками и волшебными помощниками. В его распоряжении оказываются весьма действенные средства: ковер-самолет, чудесный клубочек или зеркальце, а то и говорящий зверь или птица, стремительный конь или волк. Все они, с какими-то условиями или вовсе без них, во мгновение ока выполняют просьбы и приказы героя. У них не возникает ни малейшего сомнения в его нравственном праве приказывать, поскольку очень уж важна поставленная перед ним задача и поскольку сам герой безупречен. Мечта о соучастии волшебных помощников в жизни людей существует с древнейших времен — со времен обожествления природы, веры в бога-Солнце, в возможность магическим словом, колдовством призвать светлые силы и отвести от себя темное зло.
Вышедшие из фольклорной волшебной сказки благининские герои не уповают на волшебного помощника, не обладают чудесным знанием или оберегом, акцентирован набор переживаемых ими эмоций, а задачи нет вовсе. Воссоздается, как правило, не вся сюжетно-фабульная основа, а лишь эпизод, или отдельный характер, или единственная линия.
Каждый случай лирического переложения известной сказки либо только само упоминание персонажа иллюстрирует обыкновение Благининой переосмысливать сказочные образы. Благодаря этому или происходит более глубокое в сравнении со сказочным источником проникновение в мир субъективных переживаний (что вполне отвечает лирике как роду), или видоизменяется сам сюжет, или возникает возможность неожиданной интерпретации как образа, так и идеи.
Благинина нередко называет сказочных героев только затем, чтобы через них задать характеристику своему герою.
Ты на подвиг ежедневный
Много силы отдала
Ни снегуркой, ни царевной,
Ни забавой не была» –
читаем в стихотворении «Мать».
Этот ливень, золотой, зеленый,
Так и хлещет – кругом голова!
И стоишь ты некой сандрильоной
В страстном ожиданье волшебства, –
такое «творительное» сравнение находим в стихотворении «Вижу сад» (44).
Снегурка, царевна, сандрильона – в данном случае воспринимаются как обозначения социально-психологического типа. Не случайно все эти существительные являются нарицательными.
Показательно и употребление множественного числа имени:
Тут, наверно, Иванушки жили –
Дурачки и царевичи, те,
Что чудовищ ночных укротили
И земную красу воротили
Стародавней запечной мечте (105) .
Или:
Мироницы, Миронушки
Обочиной плывут…
Наверно, там Аленушки,
Наверно, там живут! (109)
Иванушки и Аленушки – средоточие и конкретного и обобщенного смысла одновременно.
В стихотворении «Сказка» (23) Благинина идет дальше. Позволим себе привести этот мало известный текст полностью:
Зачем-то требует огласки
Та песня, что с водой ушла…
Ты был Иванушкой из сказки
А я Аленушкой была.
Половичок линючий – речка,
А печка – пышный царский дом…
От страха мрет в груди сердечко,
Пылает голова огнем.
Меня затягивает илом,
Заносит медленно песком.
А ты зовешь таким унылым, Срывающимся голоском:
– Сестрица моя, Аленушка!
Палач коварной ведьмой нанят,
Костры трещат на берегу.
А камень ко дну тянет, тянет
Так, что дохнуть я не могу.
– Ой, братец мой, Иванушка!
Мы продолжать не в силах действа
И плачем громко – в три ручья, –
От вероломства, от злодейства,
От горькой сказки бытия.
В основе содержания – детская игра, воспроизводящая события фольклорной сказки о сестрице Аленушке и братце Иванушке.
Ситуация воспринимается лирическим героем изнутри сказочного действия.
Вымышленное, воображаемое, выстроенное на обыденных атрибутах волшебное пространство рождает реальные переживания. Ощущение: «А камень ко дну тянет, тянет.
Так, что дохнуть я не могу». Эмоцию: «От страха мрет в груди сердечко, Пылает голова огнем». Заключительная строфа – финальное душевное движение:
Мы продолжать не в силах действа
И плачем громко – в три ручья, -
От вероломства, от злодейства,
От горькой сказки бытия.
Как видно, сказочный материал преломляется через индивидуальное видение, приводит к размышлениям по поводу онтологической проблемы. Перед порогом этих размышлений герой оставлен.
Благинина выбирает известные сказочные мотивы и объединяет их в новые структуры, в итоге достигает особенной емкости, цельности поэтического решения. Так, в стихотворении «Речка Синяя» (105) лирический герой постигает настоящее как поиск связи реального и вымышленного народной фантазией.
Василиса
От Яги бежала,
Рушничок
За пазухой держала,
Рушничок беленый,
Чисто мытый,
Елочками темными
Расшитый.
Здесь имитируется миф о происхождении. Речка Синяя [2] возникла, по измышлению Благининой, так: Василиса, не в силах убежать от Яги, взмахнула рушником, «туманами повитым», и превратилась в реку («водицей обернулась»), узоры рушника («елочками темными расшитый») стали натуральной декорацией.
Василиса
Рушничком взмахнула,
И тогда прохлада воздохнула,
И заря высоко
Засветилась,
И песками речка
Покатилась…
Динамика событий, переданная здесь, рождает еще и аллюзию на античный сюжет. Герой, который не может допустить, чтобы его настигли, меняет облик, сливается с природой. Именно так произошло с Дафной, убегающей от Аполлона.
Девица
Водицей обернулась,
К мачехе с богатством
Не вернулась…
Иногда Благинина подготавливает появление сказочного образа, намеренно создавая тональность сказочного повествования. Показательно стихотворении «Там сияют зарницы» (89).
Подымают короны свои
Электрички
И листают перроны,
Как будто странички.
Не странички – страницы!
Там сияют зарницы
И поют, обезумев от радости,
Птицы.
Там на каждой дорожке –
Березки сережки.
И на каждой тропинке –
Сиротинки-осинки
И рябинки-маринки.
По зацветшим болотцам
Лягушки курлычут.
Может статься,
Ивана-царевича кличут.
Может, плачут?
Они ведь еще не узнали –
Та царевна-лягушка
Счастливой была ли?
Может, нету на свете
Ее одиноче?
Может, ветер разлуки
Ей выстудил очи,
Иссушил ее сердце
И пеплом бессонниц
Завалил ее терем
До самых оконниц.
Здесь каждому предмету, попавшему в поле зрения лирического героя, сообщаются признаки и действия, какие ему были бы присущи в другой реальности. Показательны эпитеты и метафоры: «сияют зарницы», «сиротинки-осинки», «рябинки-маринки», «зацветшие болотца».
Выстраивается иной мир, где «подымают короны свои электрички» и «поют, обезумев от радости, птицы». Иначе говоря, все проецируется на сказочные представления, даже самое обыденное, порожденное «новой» действительностью, не соотносящейся со временем, когда создавались сказки.
Последние две строфы – размышление лирического героя, нацеленное на разрушение инерции восприятия образа из старой сказки. Тональность светлой грусти и иронии одновременно очевидна.
Вопрос о том, была ли счастлива та самая царевна-лягушка, и предположение: «Может, нету на свете ее одиночке», – неожиданны и в данном стихотворении, и для читательской памяти жанра.
То же можно сказать о соединении в пространстве одного поэтического текста Мороза-деда и Северной Леды:
У Мороза-деда,
Светлым-светла,
Северная Леда
Жила-была (72);
о намерении показать укрощенного Горыныча-змея в условиях сегодняшнего дня:
Обротали Горыныча-змея:
Крутобок, одноглаз и безхвост.
Он летит, отдышаться не смея,
Мимо трав, мимо снов, мимо звезд…
(Автобус Псков – Москва, 104);
об умении воображаемую встречу с литературным героем провести через сопоставление двух типических героинь сказок – золушки и инфанты:
Я – золушка, она – инфанта,
Мне – мешковина, ей – меха,
Мне – провалилась бы Антанта,
А ей – дождаться б жениха.
(Наташа Ростова, 34).
Воссоздание сказочных образов происходит не как «привлечение для», а именно как переосмысление в соответствии с оригинальной художественной идеей.
Еще одной примечательной особенностью, на которую хотелось бы указать, как на определяющую черту поэтики Благининой, является своеобразная роль предметного мира.
Художественное изображение предмета в сознании исследователей чаще всего сопряжено или с символическим значением детали, или с пониманием предмета как штриха в описании и, как следствие, оценочной характеристики целого. Что касается лирического произведения, то здесь предмет – это прежде всего образ- переживание.
В поэзии Е.А. Благининой предметный мир обширен, но не подчиняется традиционным принципам рассмотрения. Благинина не прибегает к изображению предмета ради того, чтобы задать ему символическое содержание, редко делает его оценочной приметой душевного уклада лирического героя. Чаще всего это отправная точка для поэтического размышления:
Что может быть грустней предмета,
Который вовсе ни к чему?.
Вот лестница большая эта
В моем разрушенном дому» [53].
Или:
Опять продаются фиалки...
Я все еще, милый, жива!» [62].
В описательной и повествовательной лирике Благининой предмет становится своего рода семантическим сигналом из другого мира – мира воспоминаний или мечтаний лирического героя:
Все просто на столе рабочем:
Перо, бумага, папка, нож...
А за окошком, между прочим,
Денек ни на што не похож!» [116].
Или:
Я привезла с собой на дачу
Овальный маленький портрет,
Сижу, гляжу и громко плачу
Над тем, кого уж с нами нет»[59].
Нередко точно подобранный предмет прежде прочих средств помогает создать необходимую атмосферу, подобрать тональность. Например:
Пахнет хвоей и чуть-чуть снежком,
Зеркало завешено платком.. [3]
В стихотворениях «Кукла», «Окно», «Одинокие печки», «Лестница, которая никуда не ведет», «Овальный портрет» название предмета вынесено в заглавие, что само по себе делает его центром поэтического высказывания. И далее весь образный строй соотносится с ним. Несмотря на то, что в основе содержания в каждом случае – реальная, обыденная ситуация, предметам сообщается изрядная доля сакрального смысла.
Семантика предметного мира Благининой допускает очень четкую классификацию. Можно выделить предметы, связанные общим значением дома, очага: лестница, окно, печь, ковер. Легко вычленяются атрибуты - или образа жизни или человека: английская трубка, трость, книга в сафьяновом переплете, поношенный белый китель, тетрадь стихов, графин с вином, котомка, колючая проволока. Довольно устойчиво упоминание какого-либо тканевого изделия: саван, скатерть, занавесь, пелена. Даже в первом приближении узнаваем ряд: каравай, ломоть или краюшка хлеба, связка баранок. Часто в предметном мире появляются цветы, напоминающие не о пейзаже, а о домашнем уюте и, соответственно, о вожделенном покое: герань, фикус, фиалка, розы.
Поэтизация бытовой детали (обстоятельство, наводящее на воспоминание об акмеистах) достигается при минимальном присутствии тропов. Самым употребительным оказывается олицетворение, призванное передать впечатление, создать яркий образ. «Из окна рванулась резко рама,/ И заныли стекла, дребезжа». Или: «Телефон молчит, как убитый» [4]
Олицетворение становится развернутым. Так, в стихотворении «Одинокие печки» сказано:
Им стыдно. Они присмирели.
Им очень, видать, тяжело... [57].
Приращение смысла происходит преимущественно за счет синтаксиса. Риторические фигуры помогают сосредоточить внимание именно на предмете. Показательны начальные строки стихотворений «Лестница, которая никуда не ведет», «Ни тебе перстенечка».
Повторения оказываются способны задать интонацию заклинания, причитания, молитвы, жалобы, эффект эха.
Долго в мыслях баюкала,
Долго в мыслях мечту:
Настоящая кукла,
Как шиповник в цвету!
Положу – закрываются
Голубые глаза.
Посажу – открываются
Голубые глаза» [19].
Огромную смысловую и отчасти ритмообразующую нагрузку несет антитеза, построенная на противопоставлении предметов.
...Или саван из холстины,
Или хлеба каравай, –
читаем в стихотворении «Мать» [10].
Я – золушка, она – инфанта,
Мне – мешковина, ей – меха, –
в стихотворении «Наташа Ростова» [34].
Часто различные приемы поэтического синтаксиса не просто соседствуют в тексте, а взамопроникают:
Самодельные тапки!
Самодельные шляпки!
Ни тебе перстенечка,
Ни сережек литых...» [32].
Благинина, создавая образы предметов, счастливо избегает словесной избыточности, напротив, своеобразные речевые формулы продуманны, лаконичны. Благодаря синтаксическим и интонационным решениям достигается особенная выверенность поэтической фразы, емкость, цельность. Каждый названный элемент предметного мира при этом способен вобрать и множество отсутствующих в «открытом» тексте элементов, служить «зерном» лирического сюжета.
Заключение
Поэзия Благининой явление замечательное, но, к сожалению, не осмысленное в литературоведении в достаточной мере. Последовательное и добросовестное прочтение Благининой современным читателем, читательский опыт которого обогащен знанием русской поэзии ХIХ и ХХ веков, необходимо для постижения многих существенных проблем теории и истории литературы.
Елена Александровна Благинина – литературный гений ХХ века. Среди многих авторов в русской литературе она отличается тем, что глубоко индивидуальна и личностна в своем творчестве. За обилием форм и течений, требований официальной идеологии, перипетиями личной судьбы она не потеряла того, что отличает человека и художника.
В данной работе сделана попытка исследования факторов, обусловивших становление и самобытность поэта Е.А. Благининой.
В этой связи были изучены и фрагментарно воспроизведены воспоминания современников Е.А. Благининой: Е.А. Таратуты и В.П. Приходько. Состоялось обращение к национальному фольклорному наследию, отдельным работам по эстетике литературы, в частности – к К.И. Чуковскому.
Примечательно, что детскую и “недетскую” поэзию Е.А. Благининой объединяет родство мотивов, отдельных образов, устойчивых изобразительных приемов: это – различное воплощение одних и тех же переживаний, восприятия действительности. Первая требовала от поэта максимальной объективности, особой образности и ритмики при отражении жизненных реалий, а вторая – средство самораскрытия. Через нее Благинина вводит нас в мир своих сокровенных мыслей, приоткрывает тайны души, показывает, как её захлестнула “стихия”, унесшая в мир поэзии.
Мир детства – казалось бы, очень замкнутый – в творчестве Благининой существует внутри круга ее основных раздумий тех лет: О Поэте, Времени, Человеке, человеческих узах, Природе, Боге; о соотнесенности названных вещей с действительностью.
Поэтическое творчество Благининой было освещено избирательно: прежде всего стихотворения, соотносимые с различными жанровыми формами фольклора, затем – посвященные традиционным для детской поэзии темам, отражающие действительные события и переживания поэта; наконец – мотивы, общие для поэзии и «поэзии детской». Сказано об обусловленности выбора художественно-изобразительных средств, приемов, отдельных образов.
Очевидно, что четкому отграничению поэзия Благининой от детской поэзии не поддается и ставит под сомнение правомерность такового. Поэтика ее имеет тенденции, закономерности, приметы, но не «рамки». Фольклорные тексты являются первоисточником и образцом целого пласта в наследии поэта. Темами самостоятельного обширного исследования могут стать вопросы о художественном образе вещи и сказочных образах, что проиллюстрировано конкретными примерами.
Автор выражает надежду, что последовательное и детальное осмысление такого явления в отечественной литературе, как Елена Александровна Благинина, у наших литературоведов впереди и состоится в близкой перспективе.
Литература
1. Благинина Е.А. Окна в сад. Книга стихов. - М.: Советский писатель, 1966.
2. Благинина Е.А. Улетают-улетели. - М., 1982.
3. Благинина Е.А. Гори-гори ясно! Стихи для детей. - М., 1962.
4. Благинина Е.А. Журавушка. Стихи. - М.: Детская литература, 1983.
5. Арзамасцева И.Н., Николаева С.А. Детская литература. - М.: Издательский центр «Академия», 1997.
6. Баевский В.С. История русской поэзии: 1730-1980 гг. – Смоленск: Русич, 1994.
7. Озеров Л. Хранительница огня. // Детская литература.- 1989. - №9.
8. Приходько В. Творчество Е.Благининой. - М., 1971.
9. Роднянская И.Б. Лирический образ вещи в поэзии нашего века // И. Роднянская. Художники в поисках истины. - М.: Современник, 1989.
10. Руднев В.П. Энциклопедический словарь культуры XX века. - М.: Аграф, 2001.
11. Русская детская классика / сост. В.Н. Бредихина. - М.: ООО «Издательство АСТ»: ООО «Издательство Артель», 2004.
12. Томашевский Б.В. Теория литературы. Поэтика. - М.: Аспект Пресс, 1999.
[1] Благинина Е.А. Окна в сад. – Москва, 1966. Все стихотворения сборника цитируются в данном параграфе по этому изданию с указанием в скобках страниц. Стихотворения из журнальных публикаций оговорены особо.
[2] Такая речка течет по Псковской области. Е.А.Благинина свою поездку в Псков описала в стихотворениях цикла «Марии Поступальской – восемь стихотворений из Псковской тетради», куда входит «Речка Синяя».
[3] Благинина Е.А. Да не сокрушится дух // Новый мир. – 1987. –№ 9
[4] Благинина Е.А.. О береге милом // Новый мир. – 1989. –№ 12
