Эксцентричный император

Петр III обнаруживал все признаки остановившегося духовного развития, он являлся взрослым ребенком.

Сергей Соловьев

Оценка автора «Истории Российской» принадлежит к числу наименее резких. Николай Карамзин пишет о «жалких пороках несчастного Петра III», Василий Ключевский пришел к выводу, что «наследник престола — самое неприятное из всего неприятного, что оставила после себя императрица Елизавета». «Слабый физически и нравственно», — говорит о Петре III Павел Милюков. Внук одновременно Петра I (сын его дочери) и Карла XII, внук сестры шведского короля (Карла-Петра-Ульриха), будущий Петр III родился в 1728 г. в семье герцога голштейн-готорпского и первоначально готовился занять шведский трон. В 1742 г. тетка, императрица Елизавета, объявила его наследником русского престола. Не научившись как следует шведскому языку и лютеранскому катехизису, он был вынужден начать учиться (так и не научившись как следует) русскому языку и православному катехизису. Современники свидетельствуют, что он поражал своим невежеством даже Елизавету. «Природа, — замечает В. Ключевский, — не была к нему так благосклонна, как судьба». Впрочем, в конечном счете, и судьба не была к нему очень благосклонна. В четыре часа пополудни 25 декабря 1761 г. было объявлено: «Императрица Елисавета Петровна скончалась и господствует в Российской империи его величество император Петр III». 7 июля 1762 г. было сообщено, что отрекшийся от престола Петр III «скончался от колики».

Легкость, с какой Петр, единственный законный наследник, вступил на престол, сравнима только с легкостью переворота, свергнувшего законного императора. Мемуаристы, а среди них супруга Петра III Екатерина и сестра его фаворитки Екатерина Дашкова, изображают человека, который делал все, чтобы восстановить против себя то, что можно назвать русским обществом. Заключив мир с Пруссией и вернув Фридриху все завоеванные русскими войсками территории, перечеркнув таким образом все усилия Семилетней войны, он немедленно начал готовиться к войне с Данией, желая расширить территорию родной Голштинии. Император высказывал явное пренебрежение православному духовенству, закрывал домашние церкви, главное — приступил к секуляризации церковного недвижимого имущества. Он переодел армию в прусские мундиры и окружил себя личной гвардией из иноземцев, в основном дезертиров из прусской армии.

Екатерина Дашкова настаивает в своих «Записках», что Петр III вызывал «всеобщее презрение». Участница заговора, свергшего императора, княгиня Дашкова пишет: «Явиться утром на вахт-парад главным капралом, хорошо пообедать, выпить доброго бургундского вина, провести вечер со своими шутами и несколькими женщинами, исполнять приказы прусского короля — вот что составляло счастье Петра III»⁶². Но она же признает, что император не был злым человеком. Этого нельзя будет сказать о его сыне Павле, который останется на троне не 6 месяцев, а 6 лет.

Поведение Петра III было нередко глупым, бессмысленным, выглядело, как проказы задержавшегося в развитии ребенка. Это казалось особенно странным, ибо император вступил на престол 33 лет. Современники не искали, не хотели искать смягчающих обстоятельств. Петр III приказал «всем попам бороды свои обрить» и «носить такое платье, какое носят иностранные пасторы». Полувеком раньше то же самое делал дед Петра III — Петр I. Петр III обожествлял Фридриха II, но почти так же восторгались прусским королем французские философы с Вольтером во главе. Правда, французские философы не отдавали королю завоеванных территорий, рассчитывая скорее на субсидии.

Гибель Петра III была вызвана двумя главными причинами: во-первых, русское общество восприняло его поведение как знак возвращения новой «бироновщины», как намеренное оскорбление национального достоинства. Второй причиной были амбиции супруги императора Екатерины, которая очень скоро после приезда в Россию начала мечтать о русском престоле и интенсивно готовиться к овладению им.

Василий Ключевский элегически пишет о Петре III: «Случайный гость русского престола, он мелькнул падучей звездой на русском политическом небосклоне, оставив всех в недоумении, зачем он на нем появлялся»⁶³. Трудно согласиться с определением внука Петра I как «случайного гостя на русском престоле». Гораздо случайнее была Екатерина I, случайными были две Анны. Зато не трудно ответить на вопрос: зачем Петр III появился на русском небосклоне?

Есть странное противоречие между обликом Петра III, какой оставили потомкам современники внука Петра I, единодушно согласные с тем, что он был «обезображенный оспой, почти всегда пьяный, малоразвитый и чудаковатый»⁶⁴, и содержанием указов, которые он подписал за шесть месяцев своего коротенького царствования. Главный упрек, который современники и историки делали Петру III, заключался в отказе от войны с Фридрихом II и заключении в апреле 1762 г. мирного договора с Пруссией, в котором имелся параграф о предстоящем в скором времени подписании оборонительного и наступательного союза между двумя государствами. Но Петр III никогда не скрывал своего восхищения прусским королем, публично хвастался, что посылает в Берлин сведения о передвижении русских войск и не оставлял никаких сомнений относительно планов немедленного заключения мира после восхождения на престол. Любовь Петра III к Фридриху носила истерический характер, но идея союза с Пруссией была одним из постоянных вариантов русской внешней политики. Екатерина II, свергнув с трона супруга, не отказалась от союза с Фридрихом II.

Продолжением традиционной русской политики было решение петербургского правительства, принятое в начале 1762 г., начать новое продвижение вперед на Кавказе. На левом берегу среднего течения Терека была сооружена крепость — Моздок. Под покровительство русских войск перешли некоторые племена Малой Кабарды. Екатерина II использовала Моздок для развития наступления на Кавказ.

Биограф Екатерины II несколько иронически пишет: «Во внутренней политике Петр высказал себя тоже очень смелым реформатором. Указы следовали за указами: о секуляризации владений духовенства, об освобождении дворянства от обязательной службы, об упразднении «тайной канцелярии...» И задает вопрос: «Был ли Петр в самом деле либерален?»⁶⁵. Вопрос можно сформулировать иначе: почему император подписывал указы, которые, бесспорно, носят либеральный характер? Здесь есть загадка. Историки по-разному ее разгадывали. Некоторые объясняли реформистскую деятельность Петра III капризами, желанием одним росчерком пера все перевернуть, изменить. Другие видели влияние советников императора, в их числе был канцлер Михаил Воронцов, желавший повысить престиж государя, ибо он был связан с его судьбой.

Князь Петр Долгорукий, опубликовавший во второй половине XIX в. в Женеве разоблачительные «Мемуары», передает рассказ современника Петра III князя Михаила Щербатого о том, как появился указ о вольности дворянской. Вызвав к себе статс-секретаря Дмитрия Волкова, император объявил ему: «Я сказал Воронцовой (Елизавета Воронцова была любовницей Петра), что проработаю с тобой часть ночи над законом чрезвычайной важности. Мне нужен поэтому назавтра закон, о котором говорили бы при дворе и в городе». Волков поклонился, и на следующий день закон был готов. Возвращаясь к вопросу В. Ключевского о причинах появления Петра III на русском небосклоне, можно сказать — внук Петра I явился, чтобы подписать 18 февраля 1762 г. Манифест о даровании вольности и свободы всему российскому дворянству.

Нет сомнения, что этот документ, один из важнейших в истории России, был бы подписан кем-нибудь из царствовавших после Петра III государей: к этому шло, этого требовало развитие государства. Эксцентричный, нелюбимый современниками и потомками, император ускорил движение: отменил обязательную службу для дворянства. Борис Чичерин, рассматривавший историю России, как историю российского государства, составил очень простую схему: московские цари, строя государственное здание, лишили свободы все сословия: все должны были нести тяжелую службу государеву. Прежде всех «были укреплены» бояре, затем — посадские, наконец — крестьяне. Для того чтобы служилые люди могли служить, им давали землю, а поскольку пустая земля дохода не дает, к земле прикрепляли население. «Закрепощение одних, — резюмирует историк, — влекло за собой закрепощение других». Когда государство окрепло и могло довольствоваться уже не принудительной, а свободной службой, начался обратный процесс — освобождение: сначала были освобождены дворяне, затем городские сословия, а потом — крестьянство⁶⁶.

Значение манифеста Петра III состояло, прежде всего, в том, что он дал толчок, начал обратное движение. Было замечено, что освобождение крестьян, необходимое условие существования свободной России, было провозглашено на следующий день — 19 февраля, но 1861 г. Опоздание на 100 лет сыграло зловещую роль в истории России.

Борис Чичерин нашел удачную формулу: закрепощение одних влекло за собой закрепощение других. Следовательно, освобождение одних должно было, по твердому убеждению крестьян, повлечь за собой освобождение других. Дворяне получали землю и крестьян за службу государю. Как только они освободились от службы, их власть над землей и крепостными перестала быть оправданной, легитимной. Несбывшиеся надежды, вызванные манифестом 1762 г., взорвались крестьянской войной под предводительством Емельяна Пугачева десять лет спустя.

Свержение Петра III не было вызвано его эксцентричностью, нелепыми выходками или разумными декретами. Он мог бы править до естественного конца своих дней, если бы не амбиции супруги. Заговор против Петра III — один из наиболее подробно описанных эпизодов русской истории. Имеются свидетельства участников и очевидцев. В их числе записи и письма Екатерины II, записки Екатерины Дашковой, видевшей себя — не совсем обоснованно — главной причиной заговора, подробные донесения послов, отлично знавших кулисы дворцовых интриг. На эту тему написаны исторические исследования, романы, сделаны фильмы. Тем не менее, многое из деталей «заговора императрицы» остается невыясненным.

Мысли о недопущении Петра на трон возникли в конце царствования Елизаветы, планы замены наследника составлялись Бестужевым-Рюминым, воспитателем Павла, сына Петра III и Екатерины, Никитой Паниным и другими. Выдвигалась идея отстранения Петра, замены его семилетним Павлом с назначением Екатерины Регентшей. Кое-кто помнил о том, что был еще жив (в Петропавловской крепости) император Иван Антонович. Все это были, однако, идеи, разговоры, неопределенные мечтания. Имелся также Испытанный инструмент переворота — гвардия. Нити заговора плелись вяло, неумело, в страхе — Петр III был законным государем. Два толчка, данные императором заговорщикам, двинули механизм переворота. Екатерина убедилась, что Петр собирается взять в жены Елизавету Воронцову, гвардия поверила слухам, что царь хочет ликвидировать ее, как в свое время Петр I ликвидировал стрельцов.

Заговорщиков было мало, у них не было ни подлинного руководителя, ни уверенности в успехе. В то же время на стороне Петра был фельдмаршал Миних, опытный военный, командовавший голштинцами, преданными императору. После захвата заговорщиками Петербурга, фельдмаршал рекомендовал императору, жившему в Петергофе, сесть на корабль и отправиться в Померанию, где стояла русская армия. Петр III не мог ни на что решиться. Петр III, скажет историк, был сведен с трона, как ребенок, которого отправляют спать. Он попросил после ареста оставить ему четыре самые дорогие для него вещи: скрипку, любимую собаку, слугу арапчонка и Елизавету Воронцову. Ему дали все, что он просил, кроме Воронцовой, которую отослали в Москву и выдали замуж.

Можно признать полную правоту Василия Ключевского, назвавшего переворот «самой веселой и деликатной революцией из всех, нам известных, не стоившей ни одной капли крови». Это была — его выражение — «настоящая дамская революция». Историку показалось, что «веселая и деликатная революция» стоила слишком много вина: торжественно въехав в Петербург 30 июня 1762 г., Екатерина приказала открыть все питейные заведения. Но, как подсчитали владельцы, было выпито всего на 24 тыс. рублей с копейками. Даже по тогдашним ценам это было не слишком много.

 

Глава 7
ПРОСВЕЩЕННАЯ ГОСУДАРЫНЯ

...Плачевное состояние, о коем токмо должно просить Бога, чтоб лучшим царствованием сие зло истреблено было.

Князь Щербатов. 1790

...Время Екатерины было счастливейшее для гражданина российского; едва ли не всякий из нас пожелает жить тогда, а не в иное время.

Николай Карамзин. 1811

Прямо противоположные мнения двух русских историков о царствовании Екатерины II, помимо различий во взглядах и характерах, объясняются и тем, что князь Щербатов, историограф и публицист, автор сочинения «О повреждении нравов в России», был современником Екатерины II, служил при ее дворе, а Николай Карамзин писал свою «Записку о древней и новой России» через 15 лет после смерти императрицы. Карамзин не скрывал, несмотря на свое восхищение, «некоторых пятен» блестящего царствования Екатерины. Перечисляя «пятна», он указывал на «повреждение нравов», на то, что «торговали правдою и чинами», признавал, что императрица «не видела или не хотела видеть многих злоупотреблений». Карамзин отметил важную особенность отношения к царствованию Екатерины II: в последние годы ее жизни «мы более осуждали, нежели хвалили». Потомки судили «Северную Семирамиду» значительно более благожелательно, чем современники. Выражается в этом приговор «суда истории»: отметается то, что имело лишь преходящее значение, остается — и положительно оценивается — то, что потомки признали важным, ценным.

Важность и ценность деяний государя — понятия относительные, оценка деятельности Екатерины II вызывала острые споры среди историков, как русских, так и нерусских. После Петра I только Екатерина II вызывала такие противоречивые мнения. Причем оценка деятельности императрицы не диктовалась «партийными» взглядами. Князь Щербатов, убежденный консерватор, твердо веривший, что «повреждение нравов в России» началось с Петра I, критиковал екатерининское время так же беспощадно, как автор «Путешествия из Петербурга в Москву» Александр Радищев, убежденный либерал с заграничным университетским образованием. Точка зрения Николая Карамзина, певца самодержавия, верившего, что царствование Екатерины II было «счастливейшим временем», полностью совпадало с взглядами советского историка Евгения Тарле, написавшего в 1945 г. «Дипломатию Екатерины II», восхвалявшую сталинские победы.

Когда французская художница г-жа Виже-Лебрен приехала в Петербург, чтобы написать портрет великой государыни, любимицы французских философов, один из русских знакомых дал ей совет: «Возьмите вместо холста карту русской империи; как фон — мрак ее невежества; вместо драпировки — остатки истерзанной Польши; колоритом — человеческую кровь; рисунком на заднем плане — памятники царствования Екатерины...». Биограф Екатерины комментирует: «В этой мрачной картине есть своя доля правды. Но в ней нет оттенков»¹. К этому можно добавить, что французская художница навестила Россию в конце царствования Екатерины II.

Начало казалось радужным. В еще большей степени оно казалось удивительным. Свержение императора не было, конечно, неожиданным. После смерти Петра I перевороты шли один за другим. Более удивительным было восхождение на престол немецкой принцессы, не имевшей в себе ни капли крови Романовых. Этого нельзя было сказать ни об Аннах, ни о Елизавете, ни о Петре III, в жилах которых текло по 50% романовской крови. Но и здесь был прецедент: Екатерина I стала императрицей, поскольку была супругой Петра I. Екатерина II предъявила свои права на русский престол как супруга Петра III. В первом случае император умер. Во втором его убили (каким образом историки так и не выяснили). Если говорить о правах, то, возможно, принцесса Ангальт-Цербстская, ставшая Екатериной II, имела их не больше, чем литовская крестьянка, ставшая Екатериной I.

Впрочем, о правах речи не было. Произошел беззастенчивый захват власти, произведенный горсткой заговорщиков, главную силу которых составляли Орловы — четверо братьев, служивших в гвардии. Григорий Орлов был любовником Екатерины. Княгиня Дашкова, вспоминая много лет спустя о событиях решающей ночи с 27 на 28 июня 1762 г., рассказывает, что, узнав об аресте одного из гвардейцев-заговорщиков, выбежала на улицу, признала в проезжавшем всаднике одного из Орловых, велела ему «молнией мчаться в Петергоф и от моего имени сказать ее величеству, чтобы она не мешкая садилась в присланную за ней наемную карету и ехала в Измайловский полк, где ее тотчас провозгласят государыней»². Екатерина Дашкова сильно преувеличила в «Записках» свою роль в заговоре, но события развивались примерно так, как она описывает. Екатерина явилась в казарму Измайловского полка. Орловы с товарищами разбудили солдат, которым приказали кричать: «Да здравствует императрица». Приведенный под руки священник пробормотал слова присяги, поднял крест, и ждавшие раздачи водки гвардейцы присягнули императрице Екатерине II.

Французский свидетель «путча» Рюльер пишет о «революции 1762 г.»: «Чтобы сделаться самодержавной властительницей самого обширного государства в мире, прибыла Екатерина между семью и восьмью часами: она отправилась в дорогу, поверив на слово солдату, везли ее крестьяне, сопровождал любовник, и сзади следовали горничная и парикмахер»³. Столетие спустя безжалостный сатирик Салтыков-Щедрин, рассказывая «историю одного города», в которой нетрудно узнать насмешливую историю государства российского, не забывает об очередной претендентке на губернаторское место в городе Глупове, «ревельской уроженке Амалии Карловне Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах». Захват власти сатирик изображает, основываясь на исторических источниках: «К толпе подъехала на белом коне девица Штокфиш, сопровождаемая шестью пьяными солдатами...»⁴. Не менее зло пишет о «веке императриц» Александр Герцен, демократ и эмигрант: «Тупоумные принцы, едва умевшие говорить по-русски, немки и дети садились на престол, сходили с престола... горсть интриганов и кондотьеров заведывала государством».

Екатерина II остановила ротацию на русском престоле. Она правила 34 года, замкнув век, начатый царствованием Петра. Уверенно она определила свое место в истории России, приказав выгравировать на памятнике основателю Петербурга, на знаменитом медном всаднике Фальконе: Петру I — Екатерина II. Заявив при первом императоре о своих притязаниях на участие в решении европейских дел, Российская империя при Екатерине II превратилась в великую державу.

В 1781 г., через 19 лет после восшествия на престол, Екатерина посылает в Париж постоянному корреспонденту Фридриху Гримму перечень совершенных ею славных дел:

Губерний, учрежденных по новому положению — 29

Выстроенных городов — 144

Заключенных договоров и трактатов — 30

Одержанных побед — 78

Достопамятных указов о законах или новых учреждениях — 88

Указов об облегчении участи народа — 123.

В общей сложности, как подсчитал составитель списка секретарь Екатерины Александр Безбородко, на счету императрицы было 492 замечательных дела. Ей оставалось, о чем она, конечно, не могла знать, царствовать еще 15 лет. Список деяний позволяет увидеть три главных направления активности императрицы, как она себе ее представляла: административные реформы, внешняя политика, действия на благо народа.

Историки, по разному оценивая результаты деятельности Екатерины II, единодушно признают, что она занималась всеми перечисленными в списке вопросами и многими другими. Все историки согласны, что, взойдя на трон, императрица встретила многочисленные трудности. Прежде всего, чрезвычайно сомнительными были права Екатерины на престол. Супруга свергнутого императора и мать наследника имела, в лучшем случае, основание быть регентшей до совершеннолетия Павла, которому в год переворота было 12 лет. Не говоря о том, что споры об отце наследника (в числе нескольких кандидатов никогда не было Петра III) продолжаются историками по сей день, Екатерина была чужестранкой.

Екатерина не хотела быть регентшей. Не только потому, что все регенты за минувшие 35 лет — от Меньшикова, Бирона до Анны Леопольдовны, плохо кончали. Но потому, что она хотела быть императрицей. Принцесса Ангальт-Цербстская, приехав 15-летней девочкой в Россию, став женой наследника, начала готовить себя к трону. Петр III, вступив на престол, не удосужился короноваться, как бы считая, что судьба безнадежно обидела его, лишив возможности стать прусским офицером. Екатерина не только сразу же (в сентябре 1762 г.) возложила на себя корону, но короновалась в Москве, строго соблюдая древние традиции.

Мало какой из периодов русской истории имеет такое количество источников, дающих возможность его всестороннего изучения. Прежде всего позаботилась о документации императрица: она оставила записки, чрезвычайно откровенную автобиографию, к сожалению, доведенную только до последних месяцев жизни Елизаветы; сохранились тысячи написанных ею писем — к близким, министрам, иностранным корреспондентам. Екатерина II не могла, казалось, жить, если она не держала в руках пера. По ее примеру много писали современники. Подробные дневники вели секретари императрицы.

 

Техника власти

Я говорила это тысячу раз: я гожусь только для России.

(Екатерина II в письме Гримму 17.5.1777 г.)

Екатерина II была значительно образованнее своих предшественников. Это значит, как она сама рассказывает в «Записках», что, оказавшись в чужой стране, рядом со странным, не любившим ее мужем, молодая принцесса прочитала множество книг, прежде всего на французском (а также немецком) языке. Некоторые из биографов упрекают императрицу в отсутствии у нее оригинальных мыслей, в связи с чем она в Наказе, который содержал проект реформ, широко использовала Монтескье, Беккария, Блекстоуна. Никто, однако, не сомневался в ее сильном практическом уме и в таланте государственного деятеля. О способностях Екатерины II свидетельствует не только то, что, несмотря на шаткость ее положения в первые годы царствования, она занимала трон 34 года. Ее государственные таланты проявились в том, прежде всего, что она сознательно разработала технику власти, технику управления Россией.

Екатерина начала с понимания важнейшего факта, чтобы управлять Россией, необходимо было быть русской. Родившись немкой, она стала русской: приняла православие, научилась языку, обычаям. Значительную помощь оказал ей супруг, подчеркивавший свою нелюбовь к стране, которой ему нужно было управлять. В первом манифесте, провозглашавшем низложение Петра III и воцарение Екатерины, говорилось, что правление Петра III грозило ниспровержением в России православной веры, поруганием отечественной славы через заключение мира с Пруссией, которая только что была побеждена русским оружием, и нарушением всех внутренних Порядков в государстве. Екатерина, объявляя манифест, вступала на престол, чтобы предотвратить перечисленные выше опасности, «положившись на помощь Божью и видя тому желание всех своих верноподданных». Мотив «всеобщего желания» неизменно сопутствовал выборам московских царей, начиная с Бориса Годунова, но Екатерина, во-первых, никем не избиралась, во-вторых, в многочисленных манифестах, появившихся после первого, не переставала настаивать на желании верноподданных видеть ее на троне. Через неделю после первого манифеста вышел (5 июля 1762 г.) именной указ императрицы о снижении цены на соль, в нем говорилось так же о том, что Екатерина взошла на российский престол «по единодушному желанию верноподданных и истинных сынов России». На следующий день появился манифест о назначении коронации на сентябрь 1762 г.: он начинался объяснением, что к принятию престола императрицу побудили ревность к благочестию любовь к российскому отечеству и «усердное всех наших верноподданных желание видеть Нас на оном престоле». Через 11 дней в указе, который — не в первый и не в последний раз — говорил о необходимости положить конец лихоимству в России, Екатерина подробно разъясняет свои побуждения, приведшие ее к занятию престола. «Не властолюбие и не иная какая корысть, но истинная любовь к отечеству и всего народа, как мы видели, желание понудило нас принять сие бремя правительства». На следующий день, указ, приглашавший всех беглецов из России и дезертиров вернуться в отечество, начинался словами: «Как Мы по единодушному искреннему желанию и по неотступному прошению верных Наших подданных и отечество свое любящих сынов вступили на всероссийский престол...».

В неустанно повторявшихся заверениях императрицы о готовности подчиниться всеобщему желанию верноподданных сквозит прежде всего тревога, ощущение неуверенности, которое пройдет только много лет спустя. Основания для опасений были в избытке. Законным наследником был сын Павел. Но, кроме того, в Шлиссельбургской крепости томился Иван Антонович, правнук брата Петра I Ивана, назначенного наследником престола Анной Ивановной, свергнутого и заключенного в тюрьму Елизаветой. Через два года после воцарения Екатерины II (в ночь с 4 на 5 июля 1764 г.) подпоручик Василий Мирович, стоявший в гарнизоне крепости, попытался освободить «узника № 1», но охранники выполнили инструкцию, подписанную Петром III и подтвержденную Екатериной: в случае попытки освобождения, арестованного «умертвить, а живого никому его в руки не давать». Обстоятельства, связанные с «заговором Мировича», никогда не были полностью выяснены. Подпоручик, утверждавший, что действовал в одиночку, был казнен. Манифест Екатерины, объявлявший о предании Мировича суду, начинался словами: «Вступив на престол по желанию всех подданных, Мы хотели облегчить положение принца Иоанна, сына Антона Брауншвейгского и Анны Мекленбургской, на краткое время незаконно введенного на престол». В одной фразе Екатерина трижды погрешила против истины: не было «желания подданных», императрица не собиралась менять положения узника Шлиссельбургской крепости, который был совершенно законным государем.

Страх побуждал Екатерину неустанно повторять о «всеобщем желании», обосновывающем ее право на трон. Расхождения с истиной ее не беспокоили. Поэт и министр Гаврила Державин, хорошо знавший императрицу, писал: «Она управляла государством и самим правосудием более по политике или своим видам, нежели по святой правде»⁵. Поэт и государственный деятель знал, конечно, что в истории было немного правителей, действовавших «по святой правде». Подчеркивая приоритет политики и личных интересов в действиях государыни, которую он воспевал под именем Фелицы, Державин подчеркивал обдуманность поведения Екатерины. Постоянно напоминая о своем «праве» на престол, она знала, что бесконечные повторения убедят верноподданных в законности ее пребывания на троне.

Василий Ключевский заметил, что «неудачное самодержавие перестает быть законным»⁶. Перефразируя его, можно сказать, что удачное самодержавие становится законным. Екатерина твердо верила в свою удачу. Прежде всего, она знала, чего хочет. В отличие от всех своих предшественников, кроме Петра I, она долго и старательно готовилась к должности, о которой мечтала со дня своего приезда в Россию. В отличие от Петра, который учился быть царем, строя корабли, обучаясь военному делу и путешествуя по заграницам, Екатерина готовилась стать императрицей, читая книги и оттачивая свое умение воздействовать на людей.

Екатерина хотела быть императрицей российской. Но ее привлекали не только и даже не столько аксессуары власти, сколько сама власть. Она хотела управлять постоянно и активно, она жаждала твердо держать в своих руках вожжи империи. Управление — древнейшее занятие человечества. Вопрос: как пользоваться властью? — возник, едва Бог создал второго человека — Еву. По мере расширения функций и размеров власти развивалась наука управления. Основные законы реализации власти использовались и используются всеми правителями, но каждый из них оттачивает свою личную технику управления подчиненными.

Главное Екатерина хорошо знала. В обширном проекте нового законодательства — Наказе комиссии, которая должна была его разработать, императрица посвятила первые три главы доказательству того, что в России «пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит». Екатерина уверенно утверждала: «...всякое другое управление не только было бы России вредно, но вконец разорительно». Ни один из ее предшественников на русском троне в необходимости самодержавия не сомневался. Вкладом Екатерины была ссылка на Монтескье. Императрица буквально заимствовала в «Духе закона» мысль о деспотии: «Великая держава сама по себе предполагает деспотическую власть в том лице, которое ею управляет. Надобно, чтобы быстрота решительных мер возмещала расстояние тех мест, к которым они относятся».

Современники, знавшие Екатерину лично или по письмам, принимавшиеся разбирать ее характер, начинали обычно с ума. Василий Ключевский, отмечая этот факт, полагает, что ум императрицы не поражает ни глубиной, ни блеском. Зато, пишет историк, она обладала «умным умом», гибким, осторожным, сообразительным, который знал свое место и время и не колол глаз другим". Екатерина обладала важнейшим качеством государственного деятеля: она прекрасно понимала реальную ситуацию и свое место в ней. Составляя Наказ, она горстями брала идеи, формулы, рассуждения у Монтескье, итальянского камералиста Беккарии, английского правоведа Блекстоуна, не только не скрывая этого, но подчеркивая источники своего вдохновения. В бесчисленных письмах, обращенных к фаворитам, генералам, администраторам и просто знакомым. Екатерина объясняла свою политику, рассказывала о своих планах, говорила о себе. Обильную корреспонденцию вел Петр I, часто диктуя свои письма. Екатерина всегда писала сама, она расширила объем переписки, главное же, она не ограничивалась информированием корреспондента, как это делал первый русский император, она убеждала, пропагандировала, рекламировала свои идеи и себя.

Русские адресаты Екатерины II были лишь частью армии ее корреспондентов. Только прусский король Фридрих II может быть сравним с нею в умении создать сеть заграничных корреспондентов, которые распространяли ее облик просвещенной государыни в Европе. В русской истории никто до нее и никто после нее (пока не пришли к власти гениальные мастера пропаганды большевики) не умел так рекламировать российское государство, его подлинные или мнимые успехи, использовать похвалы, идущие из-за рубежа, для укрепления власти в стране. Едва вступив на трон, Екатерина начинает (1763) переписку с Вольтером, которая продолжается до смерти влиятельнейшего писателя века. Питавший слабость к просвещенным монархам, Вольтер создал репутацию Фридриху II, а поссорившись с прусским королем, отдал сердце российской императрице. Не было пределов лести в оценке достоинств Екатерины. Французский философ писал, что она выше Солона и Ликурга, выше Петра 1, Людовика XIV и Ганнибала. Содержание писем «фернейского мудреца» быстро становилось известным в Западной Европе и России. Узнав о трудностях с публикацией «Энциклопедии». Екатерина немедленно предлагает свою помощь — типографию в Риге. Узнав о материальных заботах Дидро, императрица покупает его библиотеку за цену, им назначенную, и разрешает ему пользоваться книгами до конца его жизни, выплачивая ежегодно тысячу ливров, как библиотекарю. Особое место среди корреспондентов Екатерины занял Фридрих Мельхиор Гримм. Немецкий барон, поехавший делать карьеру в Париж, он сближается с Дидро и Руссо и принимает от аббата Райналя руководство журналом «Литературная корреспонденция». Это было элитарное издание, расходившееся в 15 экземплярах среди коронованных особ, желавших каждые две недели знать, что происходит в культурной жизни Парижа. Екатерина была подписчицей журнала и приняла издателя, когда он приехал в Петербург в 1773 г. Завязалась оживленная переписка. Сегодня барона Гримма назвали бы агентом влияния. Тем более что после второго визита в Петербург в 1776 г. Гримм начал получать ежегодную пенсию 2 тыс. рублей.

Для реализации власти императрица нуждалась в людях. Каждый правитель, придя к власти, обнаруживает, что вместе с ней он приобрел людей, которые остались от предшествующего правителя. Строительство своего аппарата — первая задача и первая трудность, с которой встречается новый правитель. Екатерина получила в наследство людей елизаветинского времени. Сначала потому, что она не чувствовала себя уверенной на троне, а потом потому, что убедилась в правильности такого подхода, Екатерина создавала свой аппарат власти медленно, используя как опытных деятелей, так и новых, молодых. В конце жизни в письмах Гримму она объясняла свою точку зрения: «По-моему, ни в одной стране нет недостатка в людях. Дело не в том, чтобы уметь найти, а в том, чтобы употребить то, что имеешь под рукой... Людей много, но надо уметь их подгонять: все будет хорошо, если найдется человек, Умеющий подгонять». Это умение она знала за собой. «Я никогда не искала, — писала императрица в Париж, — и всегда находила под рукою людей, которые мне служили, а служили мне почти всегда хорошо»⁸.

Екатерина щедро одаривала тех, кто ей служил и кем она была довольна, делилась с ними своими мыслями, приглашая в свой круг. Она беззастенчиво пользовалась своим женским очарованием Невозможно, говоря о Екатерине II, не вспомнить ее любовников, фаворитов, как их называли современники. Тема эта обросла множеством легенд и мифов. Ни современники, ни историки не смогли договориться о числе любовников императрицы (наиболее спокойные говорят о десяти, наиболее возбужденные увеличивают эту цифру в несколько раз). Независимо от их темперамента биографы Северной Семирамиды согласны в одном: в жизни Екатерины любовь и политика были тесно связаны.

Множество портретов, скульптурных изображений передают меняющийся на протяжении 67 лет жизни и 34 годов царствования облик принцессы, а потом императрицы. Современники видели ее по-разному, даже независимо от возраста: одни говорят о голубых глазах, другие о карих, говорят о высоком росте, хотя она была очень невысокой. Лучше всех об этих разногласиях сказала сама Екатерина. «Говорили, — пишет она в «Записках», — что я прекрасна, как день и поразительно хороша; правду сказать, я никогда не считала себя чрезвычайно красивой, но я нравилась и полагаю, что в этом и была моя сила»⁹. Пушкин, иногда называвший Екатерину «Тартюфом в юбке», описал ее так: «Она была в белом утреннем платье, в ночном чепце и в душегрейке. Ей казалось лет сорок. Лицо ее, полное и румяное, выражало нежность и спокойствие, а голубые глаза и легкая улыбка имели прелесть неизъяснимую»¹⁰. Певец женщин и любви умело польстил императрице: в тот момент, когда она появилась на страницах «Капитанской дочки», ей было 45 лет.

Екатерина использовала своих любовников не только и, пожалуй, не столько «для телесной нужды», как выражался Иван Грозный, сколько для помощи в управлении государством. Каждый из ее фаворитов получал возможность проявить свои государственные способности (иногда они их обнаруживали, лучший пример — Григорий Потемкин).

Но если императрица принимала иногда своих любовников за полководцев и государственных деятелей, она, случалось, относилась к полководцам и государственным деятелям как к любовникам, используя свое умение нравиться.

Женское очарование было важным инструментом в руках Екатерины, которым она пользовалась сознательно и умело. В ее архиве сохранилась собственноручная записка — совет дипломатам: «Изучайте людей, старайтесь пользоваться ими, не вверяясь им без разбора»¹¹. Так она поступала всю жизнь. Один из лучших знатоков царствования Екатерины II — С.Д. Барсков считал главным оружием царицы ложь. «Всю жизнь, с раннего детства до глубокой старости, она пользовалась этим оружием, владела им, как виртуоз, и обманывала родителей, гувернантку, мужа, любовников, подданных, иностранцев, современников и потомков»¹².

Долгое царствование Екатерины, занявшее треть столетия, было полно войн, внешних и внутренних, страшных эпидемий, тяжелых испытаний, прежде всего для подавляющего большинства населения — крестьянства. Вступив на престол после смерти матери, Павел I разослал европейским дворам циркуляр, в котором называл Россию «единственною в свете державой, которая находилась 40 лет в несчастном положении истощать свое народонаселение». Преемник Екатерины хотел сказать, что, начиная с 1756 г., с Семилетней войны, Россия не переставала воевать, находиться в состоянии военного напряжения. По отношению к царствованию Екатерины это было не совсем точно: первые пять лет после вступления на престол положение в стране было сравнительно спокойным, если не считать многочисленных крестьянских бунтов. В первый год царствования в них участвовало до 200 тыс. крестьян. На их подавление посылались настоящие военные экспедиции.

После сравнительно спокойного первого пятилетия последовал семилетний период (1768—1774) внешних войн, эпидемии чумы, вызвавшей бунт в Москве и восстание Пугачева. После подписания мира с Оттоманской империей в Кучук-Кайнарджи (1774) Россия 12 лет отдыхала от внешних войн, переваривая завоеванные земли. Это эпоха «законобесия», как выражалась Екатерина, время активной законодательной деятельности, административных реформ. Последние 9 лет царствования Екатерины — опять войны — снова с Турцией, со Швецией, Польшей, Персией, подготовка к военным Действиям против революционной Франции. Эта схематическая периодизация позволяет констатировать: 34 года правления Екатерины делятся на 17 лет войны и 17 лет мирной передышки.

Екатерина меняла фаворитов, меняла законы, политику, взгляды, но оставалась неизменно верной основному принципу: все делать самой, стараться управлять Россией самодержавно, лично. Императрица собственноручно писала законы, и это казалось естественным для знатока Монтескье, Руссо и Вольтера, но во время войн командующие армиями получали от нее подробные указания относительно военных действий с пометками на географических картах. Внимательнейшим образом заботилась Екатерина о воспитании своих подданных, прежде всего тех, кого она называла в письмах французским философам «общественным мнением». В 1769 г. она приступила к изданию журнала «Всякая всячина», намереваясь воспитывать читателей, руководя ими. Развитие литературной и журнальной деятельности в России вынуждало императрицу отдавать много времени цензуре. Функцию цензоров исполняли различные чиновники, но высшим цензором была Екатерина. Московский губернатор запретил после первого представления 12 февраля 1785 г. трагедию «Сорена и Замир» знаменитого в то время писателя Николая Николева. Зрители плакали над судьбой супругов, разделенных коварным царем Мстиславом, но внимание главнокомандующего привлекли строчки: «Исчезни навсегда, сей пагубный устав, который заключен в одной монаршей воле: льзя ль ждать блаженства там, где гордость на престоле, где властью одного все скованы сердца? В монархе не всегда находим мы отца».

Задержав дальнейшие представления, губернатор отослал рукопись со своими пометками верховному цензору. И получил ответ Екатерины, который красноречиво свидетельствовал о понимании ею своей роли в государстве. «Удивляюсь, — писала императрица, — что вы остановили представления трагедии, как видно принятой с удовольствием всей публикой. Смысл таких стихов, которые вы заметили, никакого не имеют отношения к вашей государыне. Автор восстает против самовластия тиранов, а Екатерину вы называете матерью»¹³.

Мать народа — строгая, но справедливая. Такое впечатление о себе создавала Екатерина. Этот образ творили западные поклонники Северной Минервы: их стараниями он утверждался в Западной Европе и оттуда приходил в Россию. Репутация справедливой государыни, о чем Екатерина очень заботилась, поддерживалась и укреплялась репутацией строгости. Эту сторону императорской власти воплощал Степан Шешковский (1727—1793). Каждый великий государь — после Ивана Грозного — имел своего палача, мастера тайных дел, в котором концентрировался страх — необходимый атрибут самодержавной власти. Малюта Скуратов при Иване IV, князь Ромодановский при Петре I. Менялись названия учреждения: опричнина, Преображенский приказ. При Елизавете «секретными делами» ведала Тайная канцелярия. Петр III успел опубликовать манифест, объявлявший о закрытии Тайной канцелярии. Все дела передавалась в опечатанном виде в Сенат и осуждались на «вечное забвение». Вместо Тайной канцелярии Петр III создал Тайную Экспедицию. Она не спасла его от переворота и смерти. Екатерина сохранила название учреждения, но вывела Тайную экспедицию из-под контроля Сената, подчинив себе лично. Степан Шешковский, начавший карьеру в Тайной канцелярии при Елизавете, был повышен в чине: из секретарей он стал оберсекретарем (1767) и главой тайной полиции Екатерины. Он прославился как «мастер сыскных дел», лично допрашивал крупнейших политических преступников эпохи — митрополита Арсения, Пугачева, Радищева, Новикова. Современники и русские историки называли Шешковского «кнутобойцом», имея в виду пристрастие главы Тайной экспедиции к кнуту, которым он пользовался для получения признаний. Относительность понятия прогресса отлично видна на движении вперед методов допроса: при Екатерине не применялись пытки, но только «пристрастие», т.е. кнут. Ходили слухи, что Шешковский пользовался кнутом при допросе дворян. Изабель де Мадарьяга, английская исследовательница эпохи Екатерины, пришла к выводу, что документами эти слухи не подтверждаются, что Шешковский использовал моральное, а не физическое давление, когда допрашивал именитых преступников¹⁴. Репутация Шешковского, как палача-кнутобойца, упрочилась, однако, в русской истории настолько, что поколебать ее не смогут никакие исследования.

Эффективность тайной полиции определяется, в частности, и тем, какие следы своей деятельности она оставила. Чем их меньше, тем ее репутация выше. Главную функцию полицейского — возбуждать страх — Степан Шешковский выполнял отлично. Поэтому его имя заняло видное место в списке героев русской тайной полиции.