Разномасштабность времени

ПГУПС

Кафедра прикладной психологии и социологии

М.В. Иванов

Конспект занятий по исторической психологии

Санкт-Петербург

2009

Лекции

 1 лекция. Введение.  Предмет исторической психологии.

Значение категории времени в ИП.

Историко-психологические принципы и методы.

Фундаментальное значение текста

Историчес­кую психологию можно определить как изучение психоло­гического склада отдельных исторических эпох, а также изменений психики и личности человека в специальном культурном макровремени, именуемом историей. Истори­ческое время есть связь между прошлым, настоящим и будущим человечества. Исторически можно изучать не только то, что минуло, но и современность, а также гря­дущее. Историческая психология в широком значении сло­ва — подход, помещающий психику и личность в связь времен. Прием этот общепринят в социально-гуманитар­ном знании, которое только и делает, что наблюдает за человеком в реке перемен. Историческая психология возникает из стремления подвести под эти наблюдения единый метод, отделить научные выводы от художественного вымысла и диле­тантства.

Историческая психология формируется медленнее и сложнее, чем историческая демография, историческая социология, социальная психология, этнопсихология и другие пограничные дисциплины.

История и психология — науки о разных временах. Первая изучает прошлое, вторая — настоящее. Таким об­разом, судьба профессиональной исторической психоло­гии состоит в возможности соединить в едином рассмот­рении разные регистры времени.

 О настоящем мы можем сказать, что оно проходит и кое-что из него продолжит существование в индивидуальной и коллективной памяти. Оценки настоящего — самые при­близительные и эмоциональные.

Напротив, прошлое обрело значение, но не имеет та­кого существования, как физические предметы. Фактура исторического памятника второстепенна по сравнению с духовным опытом, который в памятнике выявляется.

Историческая психология принадлежит одновременно исторической и психологической наукам. В первом случае она представляет собой раздел истории общества и культуры, а именно: социальную и культурную историю человека, его психики и личности. Во втором — относится к психологии развития.

Историческое и психологическое течения психолого-исторической мысли объединены совместными интереса­ми к истории человека, но организационно они независи­мы друг от друга.

Поэтому наибольшая часть психологических исследований направлена на анализ типологических характеристик психической жизни людей (свойства памяти, виды защитных механизмов классификация темпераментов). Но человек-то в практической жизни интересуется собою и другими именно как не похожими на других индивидуальностями. И историческая психология ищет основания для определения бессмертия личности в прошлом, достоверность которого возрастает с ростом научного знания.

 

Разномасштабность времени

Важнейшей категорией исторической науки является категория времени. Если бы соотношения между настоящим и прошедшим было абсолютно контрастным, т.е. если бы «единица» настоящего превращалась в «нуль» прошлого, время и не ощущалось бы. Как проницательно заметил В. О. Ключевский, удивительно то, что прошлое оставляет следы. Поэтому время как мера изменения реализуется в «пространстве» – это структурный аспект системы, отражающий стадиальность ее бытия в наличии элементов разных эпох ее становления. Особенно бросаются в глаза атавизмы – ненужные сейчас части системы (например, аксельбанты на военном мундире или молочные железы у мужчин). Но временная ступенчатость может ощущаться и как живая потребность (Мандельштам, будучи уже взрослым человеком, восклицал: «Только детские книги читать! Только детские грезы лелеять!»2).

Особенно важно то, что время идет не единым и сплошным потоком, оно разномаштабно. Ход жизни можно измерять биографически, генеалогически, хронологически, переживанием конкретных состояний (т.е. собственно психологически)3. И оказывается, что само время создает разные пространственные конфигурации из-за специфического сочетания «времен», разных по масштабу длительностей. Например, Боттичелли изобразил бегущего человека путем несовпадения положения его тела и складок его одежды; точнее сказать изображен не бегущий человек, а бег – как результат метафорического сочетания анатомической структуры и структуры одеяния.

Образ механических часов очень наглядно передает разномасштабность времени через сцепление колесиков и колес разного размера и разной скорости вращения. Секунды, минуты, часы, сутки – сущности, в общем-то, невидимые – являются взору как отлаженный союз неутомимых зубчатых колес, из которых каждое закреплено на своей оси, оси отдельного времени.

Любой реальный человек живет в биографическом времени – не вечном, но и не в кратком. Масштабы этого времени позволяют хорошо ощущать личное настоящее и прошедшее, видеть завершенные циклы бытия меньших долгожителей (бабочек, кошек, полевых цветов), но и следить за ходом «большого времени»: через контакт со старшими (бывшими «прежде нас»), через наблюдение за долговременными материальными объектами (готический храм строился столетия). Разумеется, логика, эксперимент и научное обобщение играют в этом немалую роль. Осмысление разномасштабности процессов приводило иногда и к трагическим переживаниям. Например, в XVII веке уже возникло напряжение между теологическим и геологическим истолкованием прошлого: формирование геологических пород не могло осуществиться в течение нескольких тысячелетий, которые отводила миру библеистика со дня творения до современности.

 

 Историко-психологические принципы и методы.

Естественнонаучные и гуманитарные методы в исторической психологии

Основной метод ИП заключается в установлении соответствия между психологическими концепциями и культурологическими моделями. Культурологические построения во многих аспектах можно представить как область психологии как естественной науки (роли, нормы, коммуникация, мотивация, восприятие пространства и времени, ценностные ориентации, ритуалы, статус, и проч.) Эмпирические исследования психологов личности и социальных психологов дали богатейший материал для понимания социокультурных процессов, и в этом смысле роль психологии нельзя переоценить. Но культурологические теории не могут все-таки рассматриваться как индуктивное обобщение психологической эмпирики; они выступают как мощное средство интерпретации психологических систем. Механизм сличения культурологии и психологии позволяет установить большую достоверность как исторической, так и психологической информации. Если же учесть, что при любом количестве биографического материала мы будем испытывать недостаток информации в поиске фактов, подтверждающих или отвергающих психологическую теорию, то культурологические системы будут выступать как «соединительная ткань», подобная современной глиняной основе, в которую вставлены найденные археологами черепки античного сосуда. Глиняная основа отнюдь не бесформенна. Наоборот, она может составлять даже б о льшую часть сосуда, который в этой глине и «оформят» археологи, но форма воссозданного сосуда будет находиться в максимальном соответствии с конфигурацией реальных черепков. А вот все богатство узора, красок, полировки «соединительная» глина уже не передаст.

 

ОБЪЯСНЕНИЕ И ПОНИМАНИЕ В ИЗУЧЕНИИ ДОИСТОРИИ. Гуманитарное изучение доистории требу­ет дополнения понимающей интерпретацией философских построений и естественнонаучной логики. Сознание, речь, религия, искусство возникли примерно одновременно в ре­зультате мощного переворота, закончившего трехмиллион-нолетнюю эволюцию гоминид. Эпохи Человека разумного живут последствиями этого события. Поэтому все люди по­нятны друг для друга, а все человеческие сообщества в пре­делах 30—40 тыс. лет — современники. Гуманитарный поиск направлен на установление родства цивилизаций, имеющих нижний предел в палеолитической революции. Вопрос, от­куда начинается культура, от австралопитеков или от крома­ньонцев, три миллиона или тридцать тысяч лет тому назад, решается сам собой, когда от умозрений переходят к интер­претации. Культура начинается там, откуда начинается сим­волическая традиция, там, где уже есть материал для челове­ческого понимания, где уже есть свидетельства культуры.

Но что же отнести к ним и как быть с доказательствами иного рода: костными останками, геологическими отложе­ниями, галечными расколами? Естественнонаучный подход не ищет человеческого лика в прошлом — он изучает антро­погенную формацию. Объем черепа и каменные сколы не могут сказать, есть ли человек. Очередная антропологическая или археологическая сенсация служит лишь преддверием дис­куссии, которая превращается в испытание кандидата на вхождение в человеческое общежитие. Найденные свидетель­ства должны быть достаточными для того, чтобы позволить интерпретатору «вчувствоваться» в них и воспроизвести ду­ховно-психологический склад, родственный его собственно­му. При этом избавить исследователя от ошибочных фанта­зий могут высокая эрудиция и тонкое искусство интерпре­тации. Узнаваемость прошлого свидетельствует о сходстве психических складов интерпретатора и его исторического собеседника. Круг контактов, в границах которого налажи­ваются средства общения, и называется культурой. На пе­риферии он размыт и как бы намечен пунктиром. Здесь про­исходит расширение сферы человеческого за счет архаики.

Любивший сравнивать психоанализ с археологией 3. Фрейд находил в каждом слое психики свой язык. Главным дости­жением «переводческой» деятельности психоаналитика он считал открытие «языка желания», собранного из сновиде­ний, обмолвок, описок и прочих лингвистических отбросов. Здесь, на пределе читабельности, совершается первое опос­редование смутной пока реальности смутным языком. Под­спудные связи психики с коллективным бессознательным включены в работу языка по структурированию размытой зоны между речью и доречью, индивидуальным и коллективным, современным и мифическим. Мысль исследователя, перехо­дя из плоскости читабельного в сферу неосвещенного, не считает нужным связывать возникновение языка, мышления и других человеческих качеств с морфофизиологической эво­люцией определенной группы приматов. Комплекс человечес­ких свойств мог появиться конвергентно, в нескольких ветвях высших млекопитающих. Настойчивые поиски предковой пра-формы с внешностью обезьяноподобного дегенерата сами по себе напоминают невроз. В первом томе труда «Жест и слово» Леруа-Гуран дает нечто вроде наброска психологического ана­лиза антропологической мысли, показывая связь средневеко­вых демонов и монстров с предковыми формами эволюцион­ных теорий [Leroi-Gourhan, 1964]. В этом интересном очерке вызывает сомнение только попытка очистить научную мысль от «мифов». Научная логика и коллективные представления совме­стно создают образы человека. Исключить из этого дела одного из участников — значит отказаться или от рациональной кор­рекции обыденного мнения, или от образов человечества. Гу­манитарное понимание оказывается посредником между двумя сторонами исторического сознания.