Не следуйте за мной, потому что я потерял себя 9 страница

Вам нужно всмотреться в их противоречия. Иисус гово­рит: «Блаженны нищие, поскольку они наследуют царство Божье». Вы видите противоречие? Блаженны нищие — по какой причине? Нищета — источник всех преступлений, не-;

счастии, страданий. Но блаженны нищие — хорошее утешение,, чтобы удержать нищих в наркотическом состоянии. Это уте^ шение гораздо эффективнее, чем любое ЛСД, поскольку ЛСДд истощается за какие-то часы. Этот же наркотик не уходит из-системы человека тысячи лет: блаженны нищие..

И по какой же причине они блаженны? Потому что они собираются наследовать царство Божье.

Я хотел бы, чтобы вы увидели противоречие: если царство Божье — причина, делающая их блаженными, то нищета — не благословение.

Она — просто средство попасть в царство Божье, где будут доступны все удовольствия, будут исполняться все ваши фантазии.

Иисус говорит: «Скорее верблюд пройдет через игольное ушко, чем богатый войдет во врата небесные». Девяносто девять процентов людей на земле были бедными. И у Иисуса, или Будды, или Мухаммеда не было понятия о том, как уничтожить эту нищету. Только наука способна уничтожить ее, и только научный ум может справиться с задачей, как сделать землю богатой, как сделать землю благословенной. Но ненаучный религиозный ум продолжает вмешиваться.

Папа вмешивается постоянно. Он не допускает контроля над рождаемостью; это грех — грех против Бога. И что же это за Бог, который не видит, что земля чрезмерно отягощена населением?' Люди голодают и умирают, а он продолжает посылать людей. С каждым человеком он должен бы посылать маленький кусочек земли и другие вещи тоже — он же посылает их голыми. Здесь и папа, и шанкарачарья, и джайнские монахи, и мусульманские имамы — все против контроля над рождаемостью, потому что это против Бога.

Эти люди... Если однажды земля погибнет от взрыва народонаселения, эти люди будут отвечать за это. Они против абортов. Сейчас, без контроля над рождаемостью, без абортов, невозможно эемле стать богатой. А все эти религии продолжа­ют восхвалять бедность. Если вы восхваляете бедность, как вы собираетесь уничтожать ее? Если вы уважаете и восхваляете бедность, конечно, вы будете защищать ее. Это нечто, достой­ное уважения. Они не осуждают ее. Они не могут осуждать ее, потому что они живут за ее счет, эксплуатируя ее.

Возьмите Мать Терезу... где бы она была и кто дал бы ей Нобелевскую премию, если бы сироты не умирали на улицах? Эти сироты нужны Матери Терезе. Эти сироты абсолютно необходимы, иначе Нобелевская премия прошла бы мимо Матери Терезы. Поэтому она против абортов, против контроля над рождаемостью. Пусть появляются сироты; пусть их будет больше и больше — ведь это люди, которые будут обращаться в христианство.

Вы будете удивлены... в Индии я наблюдал это в течение тридцати лет: ни один богатый человек не был обращен в христианство. Я был изумлен. Не обратился в христианство ни один богатый человек, ни один человек даже среднего класса;

ни один образованный человек, культурный человек; ни один брамин, ни один джайн. Кто обращается в христианство? Сироты, аборигены, живущие, словно пять тысяч лет назад, -обратить их в христианство так просто.

Мне вспомнился один инцидент, произошедший у меня на глазах. В центральной Индии есть штат Бастар — он полностью населен аборигенами: нет школ, нет больниц, нет образования, нет ничего. Они живут голыми. С большим трудом они добывают себе пищу на один раз в день, и что это за пища? Немного риса и рыбы, вот и все. Этих людей обращают в христианство. Для них не нужна особая аргумен­тация. Как обращают этих людей? Я пошел посмотреть на одно обращение. Мне пришлось пройти двадцать пять миль, чтобы добраться до места, поскольку дорог там нет, поездов там нет.

Как было организовано обращение? Христианский свя­щенник говорил с аборигенами. Я слушал, сидя позади:

холодная зимняя ночь, поэтому костер, и в этом свете — то был единственный источник света и единственный источник тепла — эти люди, обнаженные и дрожащие.. И христианский свя­щенник достает из своей сумки две статуи, одну — Иисуса, другую — Рамы. Эти аборигены веряТ в Раму, индусского аватару, воплощение Бога, согласно индуизму.

Рядом со священником ведро с водой, и он говорит:

^Посмотрите, я делаю для вас одну простую вещь. Это Рама, а это Христос». Обе статуи совершенно одинаковые, он опус­кает обе статуи в ведро с водой. Статуя Рамы, конечно, тонет, поскольку Рама никогда не ходил по воде. Статуя Иисуса остается плавать, и все аборигены аплодируют, они говорят:

«Невероятно!»

И миссионер говорит: «Иисус спасает. Может ли Рама спасти вас? Он не может спасти себя. Вы видите это своими собственными глазами...»

Я вынужден был встать и сказать: «Подождите». Я спросил аборигенов: «Вы слышали когда-нибудь об испытании водой?»

Они сказали: «Нет».

«Вы слышали когда-нибудь об испытании огнем?»

Они сказали: «Да». Испытание огнем — это единственное настоящее испытание. Когда Раме нужно было испытать свою жену, она должна была пройти испытание огнем.

Я сказал: «Хорошо, вот костер, положим в него обе статуи». Священник заколебался. Я сказал: «Постойте и не пытайтесь сбежать отсюда. Испытание огнем должно быть пройдено», — ведь я видел, что статуя Иисуса деревянная, а статуя Рамы стальная. Я бросил обе статуи в огонь. Конечно, Иисус, бедный Иисус, сгорел; Рама вышел из огня живым. И аборигены очень рассердились; они были готовы побить свя­щенника. Я сказал: «Нет, не нужно бить его».

Но бедных людей, необразованных людей, людей, не знающих аргументации, обращают. И им говорят производить больше и больше детей, поскольку это политика, основанная на количестве.

Сколько католиков, сколько христиан, сколько мусуль­ман — это решает, кто будет править миром. Они не интересу­ются человечеством. И все они обещают этим людям, что в будущем, в другой жизни, они получат все, что у богатых есть сейчас. Это странно... все, что богатые люди имеют сейчас, возможно сейчас для каждого. Зачем ждать смерти? И какое у вас есть основание считать, что после смерти вы получите все это? Разве кто-нибудь возвращался и рассказывал?

В Индии е^яь одно место, Сурат, и в этой области есть мусульманская секта. Здесь живет их высший священник. Это очень богатая секта, бохары. И высшие священники эксплу­атировали этих бедных и богатых бохаров веками.

Когда умирает бохара, он должен пожертвовать высшему священнику большую сумму денег. И высший священник дает ему удостоверение и обещает ему — совсем как долговое обязательство — обещает ему: «Вы получите в тысячу раз больше, когда покажете это обязательство Богу». И люди получали эти удостоверения и отдавали за них миллионы рупий. Эти удостоверения кладутся им в карман, и они отправляются в могилу, веря, что когда они покажут их Богу...

Я был в доме у друга-бохара. Как раз за несколько дней до этого умер его отец, и они пожертвовали много денег. Они были по-настоящему богатыми людьми, и он сказал, что им ^дали подобное удостоверение.

Я сказал: «Сделайте одну вещь. Проводите меня к могиле вашего отца вечером, и я посмотрю, там ли еще удостоверение или нет».

Он сказал: «Но какой в этом смысл?»

Я сказал: «Я расскажу вам о смысле позже. Сначала давайте посмотрим». Конечно, удостоверение было там. Я сказал: «Посмотрите. Ваш отец ушел, это лишь мертвое тело. И он не взял с собой это удостоверение. Что теперь он будет показывать Богу? И вы, образованный человек, кладете в карман мертвого человека удостоверение...!» Но это продолжа­ется, продолжается все время.

Я встречался с высшим священником, он доктор филосо­фии, доктор литературы из Оксфорда — очень образованный человек.

Я сказал: «По крайней мере человек вашего образования мог бы не допускать такой эксплуатации». Он не мог смотреть мне в глаза.

Он сказал: «Всякий раз, когда вы приходите ко мне, вы нарушаете мой сон. На несколько дней мне становится трудно спать, вы задаете такие неудобные вопросы».

Я сказал: «Не я создаю эти вопросы, а вы. Выбросите всю эту чепуху. Образованный, культурный человек, нужно вы­йти, нужно сказать людям: «Вас обманывали»».

После смерти нет жизни, какой вы ее знаете. А если есть какая-нибудь жизнь, вы должны учиться жить сейчас. И вы должны учиться жить так полно, так интенсивно, что, если и есть какая-нибудь жизнь после смерти, вы сможете жить и там. Если нет, нет вопроса. Вот каким всегда должен быть подход рационального человека.

Я ничего не говорю о небесах и аде, о наказании и вознаграждении. Я просто говорю вам: все время умирайте для прошлого, чтобы оно не было грузом в вашей голове. И не живите будущим, которого еще нет. Концентрируйте всю свою энергию здесь и сейчас. Изливайте ее в это мгновение, пол­ностью, с той интенсивностью, на которую вы способны. И в это мгновение вы будете чувствовать жизнь. Для меня такая жизнь эквивалентна Богу. Кроме этой жизни нет другого Бога.

Конечно, если вы выживете после смерти, вы будете знать искусство жить и вы будете продолжаться. Если не выживете, проблемы нет.

Поэтому, в моей коммуне абсолютно невозможно, чтобы произошло что-либо, подобное Джонстауну.

Но журналисты продолжают выискивать сенсации. Вся их деятельность основывается на сенсациях. Они эксплуатиру­ют низшие инстинкты человечества. Журналистика еще не вошла в возраст. Она еще не стала зрелой. Поэтому для нее изнасилование — новость- Убийство — новость. Самоубийство -новость. Все мерзкое, отвратительное, преступное — новость, а все прекрасное — не новость. Если человека укусила собака, это не новость, это естественное дело; но если человек укусил собаку, тогда это новость. Тогда журналист не интересуется, правда это или нет. Достаточно слухов.

Есть старое определение философа: философ — это слепой человек, который в темном доме, без света, темной ночью, ищет черную кошку, которой там нет. Это старое определение философа. Позвольте мне добавить к нему еще кое-что. Жур­налист — это человек, который находит ее. Тогда это новость.

Это коммуна, которая знает только любовь, жизнь и смех;

это коммуна, которая не верит ни в какие небеса, ни в какой ад; это коммуна, которая не верит в служение, в верование, в веру; какой Джонстаун может быть здесь?

Это единственное место, где это невозможно. Это может быть где угодно, поскольку повсюду поклоняются смерти, прославляют ее, постоянно говорят о загробном мире: вы должны пожертвовать этой жизнью для той жизни, которая придет после смерти.

Я говорю прямо противоположное: жертвуйтетой жизнью для этой. Жертвуйте всем для этого мгновения. Наслаждай­тесь этим мгновением. И если вы способны наслаждаться этим мгновением, вы сможете полностью стереть из своего сознания инстинкт самоубийства.

Если вы можете полно наслаждаться этой жизнью, вы не будете беспокоиться о том, что случится после смерти — ведь так много случится сейчас, что вы не сможете представить, что же еще возможно.

И вы говорите, что журналисты и политики спрашивали вас. Журналисты — бедные люди, живущие за счет эксплуатации низких инстинктов человека, низменного любопытства человека. Они не так вредны, они не опасны. Самое большее, они создают забавные вещи, и люди радуются. Они не могут насиловать сами; они получают удовольствие от историй об изнасилованиях. Они хотели бь ««ыть убийцами, но они не могут убивать, это слишком рис^ ванно; они получают удо­вольствие от историй об убийствах.

Они много раз думали совершить самоубийство. Запомни­те, тр'удно найти человека, который ни разу в жизни не думал бросить все и покончить со всем этим. Но они не могли набраться смелости. Чтобы совершить самоубийство, не нужна большая смелость — просто небольшая смелость, не так много. Настоящая смелость нужна, чтобы жить. Чтобы совершить самоубийство, нужна лишь небольшая смелость — мимолетная эмоциональная смелость, на одно мгновение, как вспышка. Но они не могли совершить этого сами. Кто-то другой сделал это;

они получают удовольствие от этой истории.

Люди получают удовольствие только от того, что хотели бы совершить сами, но не способны — обстоятельства не позволяют, разные причины, — но, по крайней мере, они могут получать удовольствие. Их можно узнать — в кино, на телеви­дении, в рассказе, в романе, в газете — их можно узнать в тех людях, которыми они хотели бы стать, но не могут. Их можно осуждать, это их маски; глубоко внутри они получают от этого удовольствие.

Иначе зачем такой большой интерес к Джонстауну? Джонс — сумасшедший. А кто были его последователи? Все необразованные, в большинстве своем чернокожие, люди, не понимающие ничего, — что за конгрегация была у него? Но он смог привлечь внимание целого мира, совершив самоубийство. Иначе никто бы и не знал преподобного Джима Джонса и его людей. Совершив самоубийство, он создал себе хорошую рекламу. И это все, что он хотел: стать известным.

Один университет провел исследование в моей коммуне. Шестьдесят процентов людей получили образование в универ­ситетах. Двадцать процентов имеют ученые степени: один магистр гуманитарных наук, два магистра гуманитарных наук, три магистра гуманитарных наук. Десять процентов людей имеют степень доктора философии: один доктор фило­софии, два доктора философии, три доктора философии. Три процента людей имеют степени доктора литературы, бакалавра наук, доктора образования, доктора права. И таких людей сравнивают с Джонстауном?

Людей такого калибра невозможно найти нигде, ни в одной коммуне. Эти разумные люди собрались здесь не для того, чтобы совершать самоубийство — это они могут сделать где угодно. Они собрались здесь, чтобы разделить со мною жизнь, получить что-то от вечного, почувствовать его вкус.

Вот политики — это опасные люди. О журналистах можно не беспокоиться, но политики — опасные люди.

Эта коммуна никогда не сможет стать Джонстауном, но политики могут превратить ее в Дахау, Освенцим, Бухенвальд. Политики могут сделать это, они уже начали делать это. Они объявили этот город вне закона. Город, в котором живут семь тысяч человек без всяких преступлений, без каких-либо наркотиков, без каких-либо проблем, без вреда кому-либо -этот город вне закона. Не совершено ничего незаконного -город вне закона. А незаконные города, в которых совершают­ся все виды беззакония, они законны.

Они хотят, чтобы этот город был снесен из-за их законов об использовании земли. И ни один из идиотов не пришел сюда, чтобы увидеть, как мы используем землю. Смогут ли они увидеть более созидательное использование, чем у нас. И в течение пятидесяти лет никто не использовал эту землю;

можно только радоваться такому хорошему использованию. Теперь мы создаем все это, мы самодостаточная коммуна. Мы производим свою пищу, свои овощи, свои фрукты; мы пред­принимаем все усилия, чтобы сделать ее самообеспечивающей­ся.

Эта пустыня... представляется, что она является местом назначения таких людей, как я. Моисей стремился в пустыню. Я устремился в пустыню, и мы стараемся сделать ее зеленой. Если вы обойдете вокруг моего дома, то не подумаете, что это в Орегоне; вы подумаете, что это в Кашмире. Когда я прибыл сюда, здесь не было ни единого деревца. Не было зелени. Я был просто шокирован, когда Шила привела меня сюда; дом стоял голым. А я всегда жил в прекрасных садах; где бы я ни жил, я создавал прекрасные, сады.

Мы с великими трудами преобразовали это место в изобильное. Наши люди работают двенадцать, четырнадцать часов в день, а они не приходят посмотреть, что происходит здесь. Просто сидя в Капитолии, они решают, что это плохое использование земли, а это против законов об использовании земли. Если это против законов об использовании земли, то эти ваши законы.фиктивны и должны быть сожжены. Но сначала придите и посмотрите, докажите, что это против законов об использовании земли. Но они боятся прийти сюда.

Они хотели бы прийти сюда в тот день, ради которого стараются... Округ запросил план города, он зарегистрировал план города — затем давление сверху, и план отклоняется. Он отвергнут. Но на плане их собственного округа есть много мест, где упоминается Раджнишпурам, они забыли про них. Два дня назад они снова стали становиться поперек дороги, потому что не хотят, чтобы существовало такое место.

Семь тысяч человек живут здесь, и чтобы такого места не существовало! Сначала они должны вычеркнуть его из своих книг, из своих карт.-поскольку он вошел в их карты — ведь в течение двух лет он был законным городом, и правительство оказывало всяческую поддержку, в которой город нуждался. Но теперь внезапно он стал незаконным. Теперь будут удалять его наименование с карт. Будут удалять его наименование из географических книг. Будут удалять его наименование с дорожных указателей.

Я слышал, что так бывало в Советской России... Сталин удалял наименования, которые ему не нравились. Когда произошла Русская революция, Троцкий был вторым челове­ком после Ленина, не Сталин. Сталина не было нигде. Но Троцкий был убит, здесь, в Мексике, поскольку он должен был быть устранен. Кроме того, есть большая вероятность того, что Ленин был отравлен... И тогда Сталин начал переписывать всю историю заново. Тогда исчезли портреты Троцкого, второго человека после Ленина, и на их месте начали появляться портреты Сталина — все трюки с фотографией. Были изменены все исторические книги.

Когда к власти пришел Хрущев, он сделал то же со Сталиным — его имя было удалено, его книги были изъяты, сожжены. Не только это, его могила, которая была устроена рядом с Лениным, около кремлевской стены, была удалена. Его кости были вынуты и отосланы в деревню, где он родился.

Я слышал: Хрущев обращался к президиуму и говорил им, что Сталин совершил величайшее преступление против коммунизма. Он убил миллионы людей. Один человек сзади сказал: «Но вы все это время были со Сталиным, почему вы. ничего не говорили?»

Хрущев сказал: «Пожалуйста, встаньте и назовите свое имя». Никто не встал. Хрущев сказал: «Теперь вы знаете, почему я молчал?»

Я всегда уважал Америку, как страну демократии. Я всегда ценил уважение к личности, к свободе, к свободе выражения. Я всегда любил американскую конституцию. А теперь я чувствую, что лучше было бы не приезжать сюда, поскольку я чувствую себя абсолютно разочарованным. Эта конституция фиктивна. Эти слова: личность, свобода, капита­лизм, свобода выражения — все это просто слова. За вывеской все тот же политик, все то же безобразное лицо, все тот же посредственный ум — поскольку, по моему мнению, политика притягивает только самых посредственных людей в мире, самых посредственных, самых низких, ведь они знают, что могут сделать что-то, только имея власть-Власть нужна, чтобы делать что-то вредное. В противном случае достаточно любви, достаточно сострадания. И для сострадания не нужно быть президентом страны. Для любви не нужно быть премьер-министром. Так что я говорю вам: эта коммуна сама по себе никогда не станет Джонстауном — это невозможно. Но эти политики могут взорвать ее, могут ее разрушить. Они говорят точно такими словами: нас нужно выбросить из Америки, мы должны быть вырезаны. Это возможно, поскольку для политика возможно все, поскольку политик — это потенциальный Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Бенито Муссолини.

Беседа 8

ЖАЖДА ВЛАСТИ: РАК ДУШИ

6 ноября 1984 года

Бхагаван,

Почему Вы против политиков?

Я не против кого-либо. У меня нет зависти, нет стремле­ния состязаться, нет ревности. Почему я должен быть против политиков? Я не политик. Но мои утверждения можно понять неправильно.

Я против болезни под названием «жажда власти». Это величайшее заболевание в том, что касается сознания человека и его роста. Оно подобно раку; это рак души.

Жажда власти может проявляться по-разному. Простей­ший путь — это политика, поскольку ей не требуется много разума. Все, что требуется, — это создавать ложные надежды в массах, надежды, которые никогда не будут исполнены, надежды, которые никогда и не предполагалось исполнять; их целью было что-то другое. И массы страдают. Они бедны, они невежественны. Им также нужны все удобства жизни, они также хотят жить по-человечески, с достоинством. Политик дает им надежду и эксплуатирует эту надежду для своих собственных целей, поскольку, когда он получает власть, когда он становится кем-то — премьер-министром, президен­том, — тогда что-то расслабляется в нем. Это было его психо­логической потребностью.

Эти люди в основе своей, глубоко внутри, импотенты -отсюда тяга к власти.

Они чувствуют свою слабость и немощность; они знают, что они никто. Но если они могут убедить толпу посредствен­ностей, что они могут исполнить их потребности, то это взаимное понимание, торговая сделка. Тогда массы дают им власть. Когда они получают власть, они забывают все свои обещания; на самом деле они никогда не предполагали выпол­нять их, а когда они имеют власть, они показывают свое настоящее лицо.

Лорд Эктон был абсолютно прав, когда сказал: «Власть портит, а абсолютная власть портит абсолютно».

Но он не осознавал, почему власть портит, как портит власть. Человек несет в себе семена испорченности, но сам по себе он еще не способен их реализовать; нужна власть. Когда же человек получает власть, тогда постепенно его маска начинает спадать и вы начинаете видеть в нем эгоиста во всей его предельной наготе. Политик — это не что иное, как эгоист. Внутри себя он чувствует пустоту — и боится этой пустоты. Он хочет быть кем-то, чтобы забыть о своей собственной пустоте. Власть дает ему шанс. Он может увидеть миллионы людей под своим башмаком. Он может убедить себя, что он не ничто, что он что-то особенное. И он начинает вести себя соответственно. Он начинает злоупотреблять властью. Раз получив власть, он не хочет с ней расставаться. Он хочет всегда оставаться при власти, поскольку теперь прекрасно знает, что без власти он будет осознавать еще лучше, чем раньше, свою пустоту и бессилие.

Я против этой игры эго. Кто играет в нее, каким тонким образом ведется эта игра — это совершенно другое дело.

Политик — наиболее явный игрок в эту игру. Религиоз­ный мессия, аватара, тиртханкара, паигамбара — Иисус, Мухаммед, Кришна, Будда- они на том же пути, тот же номер;

но нужен будет великий разум, чтобы распознать игру их власти. Политика нечего и сравнивать с ними. Игра политика очень тривиальна.

Но когда Иисус говорит: «Я сын Божий, единственный порожденный сын», — что это, как не путь власти? Он говорит:

«Я ожидаемый мессия евреев и пришел искупить все челове­чество от страданий, несчастья. И те, кто последует за мной, войдут в царство Божье, а те, кто не последует за мной, попадут во тьму ада навечно». Это та же жажда власти, но в религиоз­ном наряде. Трудно определить ее; она более тонкая, более рафинированная, более отточенная.

Когда Кришна говорит Арджуне: «Оставь все и припади к моим ногам; я твое избавление», — что он говорит? Чего он просит? Это та же потребность.

Когда Мухаммед говорит: «Я посланник Бога, и послед­ний посланник. После меня посланников больше не будет. Я принес вам окончательное слово. Да, до меня было несколько посланников, но поскольку человечество не было готово, их послания не достигли цели. Я несу вам завершенное послание, абсолютное откровение; все, что вам нужно делать, это верить мне». Один Бог, один посланник Бога, то есть Мухаммед, одна книга Бога, то есть написанная Мухаммедом книга, Коран, -вот три основания мусульманства: один Бог, один посланник, одна книга- Ничего нельзя добавить. Эти жадные до власти люди всегда боялись, что кто-то после них сможет доказать, что он лучше.

Махавира говорит: «Я последний тиртханкара джайнов. Теперь послание доставлено во всей его завершенности, и больше не будет тиртханкар «. Что он говорит? Двадцать пять веков назад он закрыл дверь; еще не случился Дарвин, еще не случился Фрейд, еще на случился Маркс, еще не случился Эйнштейн, — а он закрыл двери. Послание было завершено.

На самом деле вся наука случилась в пределах трех столетий, а последней религией является сикхизм, которому пятьсот лет. После сикхизма не было ни одной великой религии. А эти триста лет перевернули все вверх дном. Триста лет назад отцом логики был Аристотель, а последнее слово в логике говорит, что это больше не так. Его логика оказалась неподходящей для последних открытий в науке. Перед учены­ми встала большая проблема, когда они открыли явления, идущие против аристотелевой логики. Они никогда не думали, что что-то может пойти вразрез с аристотелевой логикой. Но Аристотель не может диктовать существованию. Эти люди пытались всеми способами как-то подогнать все под аристоте-леву систему, но это было невозможно.

И затем, в конце концов, они вынуждены были принять неаристотелеву логику. Они вынуждены были принять про­стой факт: нужно слушать природу, существование. То, что мы понимаем о ней, может быть истинным для текущего времени;

завтра мы можем открыть больше, тогда это окажется невер­ным. Триста лет назад геометрия Евклида была единственной геометрией и завершенной наукой. Это больше не так. Заняли свое место неевклидовы геометрии. Благодаря великим откры­тиям в науке стало абсолютно необходимым, чтобы мы думали вопреки Евклиду, вопреки Аристотелю.

Махавира, Кришна, Будда, Иисус, Моисей, Мухаммед -все они случились до того, как наука начала проникать к самым основам вещей. Но они все думали, что с ними эволюция останавливается, с ними останавливается время. Нет, время не останавливается ни с кем. Эволюция не останавливается ни с кем. Все это эгоистические притязания. Эго хотело бы сказать:

«Со мной все останавливается — я предельное, что может случиться. Больше ничего не будет, лучше ничего не будет, выше ничего не будет».

Даже Гаутама Будда полностью забывается. Он объявля­ет: «Я наивысший осознавший человек, величайший осознав­ший человек. Никто не был таким осознающим ранее, никто не будет таким осознающим вновь. Никто не выше меня, и никто не будет выше меня».

И, с другой стороны, эти люди все время учат: «Будьте смиренными. Отбросьте эго». Кажется, они хорошо устрои­лись. Людям говорить: «Будьте смиренными», — и называться единственным порожденным сыном Божьим! Людям говорить:

«Оставьте эго», — а себя объявлять величайшим осознавшим человеком! И не только то, что он — высочайший из тех, кто были до той поры, он закрывает и будущее: никто не сможет превзойти его.

В Индии есть религия радхасвами. У них существует список: они думают, что есть пятнадцать стадий эволюции души. Мухаммед находится на третьей стадии — я говорю так для примера, — Иисус находится на четвертой стадии, на одну ступень выше; Кришна находится на пятой стадии, на одну ступень выше; Будда на десятой.

Они распределили все имена по категориям. Их гуру, неизвестный за пределами Индии, неизвестный за пределами города Агры, — это очень маленькая секта — достиг пятнадца­той, последней стадии. Выше стадий нет.

Я посещал их храм — они строят храм точно в соответствии с той же игрой во власть. В Агре есть Тадж-Махал — одно из прекраснейших творений человека; они строят лучший храм — чтобы побить настоящий Тадж-Махал. Они работали над ним почти шестьдесят лет; готов то.тько пол, пол первого этажа. Оставшееся строительство займы еще, по крайней мере, лет двести. Но как они делают это... даже по незавершенному строению видно, что если у них получится, — а это представ­ляется довольно трудным, — если у них получится, то они побьют Тадж-Махал. Можно видеть величественностьтого, что они делают. То было желание их гуру: его самадхи, его мавзолей, должен быть лучше, чем Тадж-Махал. «В против­ном случае не делайте его. Если вы сделаете его, то он должен быть лучше, чем Тадж-Махал. Если вы не можете справить­ся...»

Это было трудно. Тадж-Махал был построен великим императором Шах-Джаханом, который правил Индией. Во времена правления Шах-Джахана Индия была, может быть, в четыре раза больше, чем теперь, поскольку его империя распространялась за пределы, далеко за пределы границ сегодняшней Индии. Ее частью был Афганистан, ее частью была Бирма, ее частью был Цейлон- Империя Шах-Джахана была, конечно, в четыре раза больше современной Индии.

И он построил этот мавзолей для своей жены — здесь снова та же игра. Вы удивитесь: это было сделано не из-за любви. У него было много жен; Мумтадж-Махал была одной из них. Возможно, она встречалась с ним раз в год, поскольку, если у вас есть четыре или пять сотен жен... И я не думаю, что он узнал бы ее, если неожиданно встретил на рынке. За всю свою жизнь он видел-то ее не более полудюжины раз. Но она умерла. Она была первой из всей армии его жен, и поэтому он решил создать мавзолей, который был бы лучшим в мире. Он забыл на время... а что же его мавзолей?

Двадцать тысяч человек в течение двадцати лет работали над созданием Тадж-Махала. В Агре со всего мира были собраны все лучшие художники, работающие по мрамору. И когда Тадж-Махал был завершен... «Тадж-Махал» назван так потому, что имя жены было Мумтадж: отсюда «Тадж-Махал», дворец «Тадж» — он любовно называл ее «Тадж». Затем он начал строить свой собственный мавзолей, не дожидаясь смерти, поскольку он был абсолютно уверен, что его сын не будет в состоянии приложить достаточно энергии и потратить много денег на него.

Перед ним возникла большая проблема — он понял ее только тогда, когда Тадж-Махал был возведен: «Мой мавзолей должен быть лучше Тадж-Махал». Конечно, мавзолей мужа должен быть лучше мавзолея жены, повсюду мужской шови­низм, — но это тот же путь власти. По одну сторону реки Ямуны стоит Тадж-Махал; весь из белого мрамора. Он начал строить другой мавзолей по другую сторону реки, из черного мрамора. И он должен был стать лучше, чем Тадж-Махал. Он завершен только наполовину, но можно видеть, что он был бы лучше, если бы Шах-Джахан дожил до его завершения. Он умер — он был старым, — а его сын просто забросил весь проект, это было слишком дорого.