Глава XI. Доиндустриальный тип социальности и культурная регуляция 12 страница

Важнейшим идейным и организационным инструмен­том устранения социальных противоречий из социальной и культурной жизни стал принцип классовой борьбы. Этот принцип утверждался всей системой идеологии и партийной пропаганды как “объективно-исторический” и в соответствии с ним переосмыслялась вся мировая ис­тория и жизнь советского общества. Классовый подход означал изъятие из духовного обращения (нередко с ре­прессивными “оргвыводами”) идей, представлений, цен­ностей, расходящихся с официально признанными и ут­вержденными в масштабах всего общества. Это означало зачастую нагнетание атмосферы “политической бдитель­ности”, подозрительности, а также поиск “внутренних врагов”, “беспощадную критику буржуазной идеологии”. В конце 30-х гг. эти установки привели к включению механизма “большого террора”, в ходе которого офици­альные институты культуры приобрели репрессивные и карательные функции и были превращены в средство насаждения единомыслия и беспрекословного повинове­ния воле высшего руководства. Но после осуществления этих негативных предпосы­лок “культурной революции” и наряду с ними выдви­гались и задачи “культурного строительства” для сози­дания принципиально иного строя, меняющего все изме­рения народного бытия. Советская система как цивилизация Цивилизационный анализ советского общества во многом затемнен обстоятельствами генезиса его духов­ной основы — марксизма. Народившись в типично евро­пейских условиях, марксистское учение неизменно рас­сматривалось его приверженцами как конечное духовное достижение наивысшей всеобщности, но уже отжившей западной цивилизации капитализма, которая должна быть превзойдена обществом нового типа. Отсчет всей истории марксизма шел, начиная с его европейского за­рождения. Однако в переходе с Запада на Восток мар­ксизм перестал быть идейно-критическим коррелятом за­падной цивилизации, отражением ее способности к ус­тойчивой — и плюралистической — саморегуляции. Про­веденный через ленинскую интерпретацию, марксизм стал духовным стержнем антизападной цивилизационной системы. Конечно, коммунизм был не только русским явлением. В 40—60-х гг. он распространился на различ­ные страны всех континентов земного шара. Тем не ме­нее Россия стала стержнем и ядром той мировой систе­мы, которая стремилась к утверждению коммунизма. По словам Н.Бердяева, “коммунизм оказался неотвратимой судьбой России”*. Опираясь на Н.Бердяева, полагаем возможным выделить следующие общие принципы и цен­ности, создающие облик коммунизма как цивилизации: устранение экономических отношений, основанных на рынке и частной собственности (капитализм) и их за­мещение коммунистическими отношениями (социализм); устранение права как сферы, независимой от полити­ки и идеологии в пользу “власти советов”; устранение содержательного присутствия западной культуры с ее принципами личностного развития, свобод­ной инициативы, личной ответственности, плюрализма и дифференциации различных сфер жизни в пользу кол­лективизма и целостной организации жизни; вытеснение христианства и других религий, основан­ных на теистических принципах и отношении человека * Бердяев Н. Истоки и смысл русского коммунизма.— М., 1990.— С.93. к Богу, в пользу деперсонализованной атеистической веры во всеобщий исторический процесс (или историче­скую необходимость), обеспечивающий неизбежность коллективного спасения для избранного народа — рабо­чего класса, организуемого и направляемого коммунисти­ческой партией. Устранение теистических религий в пользу “научного атеизма” вело фактически к отказу от идеи и символики личного Бога. Взамен утверждалась вера в трансценден­тный деперсонифицированный Сверхзакон, управляющий судьбами человека, общества и природы. Европейская и прежняя русская культуры продолжали присутствовать, но подвергались жесткой идеологической реинтерпрета-ции, локализовавшей ее во времени и пространстве через принцип “историзма”. Заимствовались идеи и образы ан­тичной, ренессансной или классической культуры Европы как идеального воплощения красоты, любви, мужества, гармонии при затушевывании трагических мотивов этой культуры или их списании за счет социальных конфлик­тов. Трагические или критические сюжеты отводились на долю “предысторического” прошлого или “неразви­тости общества”, еще не включенного в прогрессивное движение. В национальной сфере перспектива состояла в унифи­кации всех больших и малых народностей в “единый со­ветский народ”. Этнические различия допускались лишь во второстепенных сферах: народное искусство, фольклор, промыслы, одежда, еда, форма быта. Тот же курс прово­дился и в отношении социальных и территориальных суб­культур, подчиненных унифицирующему воздействию иде­ологии, школы, художественной культуры соцреализма, масс-медиа и т.д. Особенное значение придавалось уни­фикации языкового общения на основе “генерализованно-го” русского языка. В результате советская система в своих смыслах и ценностях воспроизводилась как прежде всего универса-лизованное (а не локальное), незападное и даже антиза­падное образование. “Идейная непримиримость” и про­тивостояние утверждались даже тогда, когда уже были признаны, казалось бы, принципы мирного сосуществова­ния и даже сотрудничества. Конечно, отличительной чертой советской системы была ориентация на всемерное развитие материального производства, чтобы “догнать и перегнать” наиболее раз­витые страны. Для всей официальной культуры совет­ского общества была характерна установка на то, что “главное — это материальное производство”, дополняв­шаяся лозунгами “Техника решает все”, “Кадры решают все”. Это находило воплощение в “пятилетних планах”, в которых подавляющее место отводилось отчетам и планам о росте тяжелой промышленности. Однако хо­рошо известно, что это производство было направлено не на удовлетворение человеческих потребностей, а во многом на утверждение того антизападного (“антибур­жуазного”) типа социальности, в котором исключались рыночные отношения, опосредованные капиталом, и ут­верждался “социалистический коллективизм”. Другой задачей этого производства было “отстаивание завоева­ний социализма”, что и привело к наращиванию гиган­тского военного комплекса и огромным “престижным” тратам, самосохранению властной системы и т.д. Таким образом, коммунизм в советской России пред­стает как грандиозная попытка преодоления тех циви-лизационных разрывов, которые донимали эту огромную страну на протяжении веков: природно-языческое начало провозглашалось первич­ным в “материалистической философии” для того, чтобы устранить как “иллюзии” и “предрассудки” всех прежних форм религиозности и создать культ производства, подчи­нив его сверхсоциальному и сверхличностному принципу “общей справедливости”. Материализм тем самым избав­лялся от “буржуазности”, от привязанности к благососто­янию, вещизму и приобретал внеличностное содержание; — обретение свободы состоит в “признании необходи­мости” и самоотверженном подчинении деятельности чело­века сверхпрограмме, воплощающей такую необходимость; — государство воплощает в себе осознанную общест­венную необходимость и укрепляется в ожидании перио­да, когда оно “постепенно отомрет”; — конечное спасение должно наступить в скором бу­дущем, когда “наступит коммунизм”, и ради этого можно принять все текущие ограничения; — отменяются, изживаются или ослабляются все ог­раниченные, локальные формы бытия — семейные, пла­новые, территориальные, национальные, религиозные — в пользу “интернационализма”, объединяющего всех “тру­дящихся” на классовой основе. Интенсивная идеологическая обработка широких сло­ев населения в сочетании с массированным соцреализ­мом в художественной культуре должна была быстрыми темпами стереть существенные различия между нацио­нальными группами, сведя эти различия к “форме” с единым содержанием. Структура советской социокультурной жизни склады­валась по принципам, присущим внезападным цивилиза­циям. Как и водится, в ее основе было три компонента: а) сакрализованные фигуры Учителя и Основателя (Ос­новоположника); б) сакрализованное учение,сопровожда­емое огромными комментариями, интерпретацией, догмати­кой, чтобы связать с ним мировоззрение общества и ос­новные сферы духовной регуляции; в) партия как инсти­тут, выступающий организатором и вдохновителем всей идеологической жизни, а через нее подчиняющий себе в той или иной степени функционирование других сфер. Эта основа держала на себе всеобъемлющую систему духовного производства, утверждающую единообразную культуру и не только в мирвоззрении, но и в образе жизни, языке, нормах поведения, желательных ценностях и перспективных идеалах. Все это воплощалось в круп­номасштабной системе идеологического воспитания, обра­зования, культуры соцреализма, насаждалось через мас­совую культуру. На высшем уровне идейного сознания потребности формируемой цивилизации связывались с “борьбой за новое, передовое”, отвечающее непреложной историче­ской необходимости. На массовом уровне эти наличные принципы приобретали неизбежно персонифицирован­ный вид, связывались с вождем, как подлинным вырази­телем этого начала. В этом и состоит “тайна” столь губительного культа, в котором земной, злобный и жес­токий или же никчемный и неспособный вождь возво­дился почти до уровня космического всезнания и все­могущества. От него шел прямой канал веры в “правое дело” партии, а от нее — к онтологическому сверхприн­ципу, принадлежность к которому вызволяла обездолен­ных из тьмы небытия. Все духовное пространство обще­ства было обставлено предметными воплощениями этого спасения как надличностной реальности, придающей смысл каждой индивидуальной жизни: музеи, лозунги, символы, ритуалы, издания классиков марксизма-лени­низма, обязательная партийная литература, специальная агитационная массовая культура и т.д. Всякая культурная жизнь приводилась в соответствие с догматами марксизма-ленинизма и культом вождя. Изымались все направления и произведения, которые могли восприниматься как идущие вразрез с официаль­ной идеологией и культом. Первое, наиболее почетное место в издании книг, кинематографии, драматургии, жи­вописи не только в пропагандистской, но и в художест­венной культуре, отводилось идеям и символике офици­ального культа. Как “современная обстановка”, так и история подлежали соответствующей интерпретации, фальсификации и переписыванию для приведения их в соответствие с принципами идеологии. Важной частью тоталитарной культуры была политическая мифология, ведущими темами которой были “строительство социа­лизма”, “единство партии и народа”,“капитализм — от­живший и обреченный строй”, “Слава КПСС!” и т.д. Идеология, оторванная от действительности, превра­щалась в средство официальной идеализации жизни. Ре­альность подлежала не объективному осмыслению, а “правильной трактовке”. Замалчивание и искажение действительности привели к широкому распространению “двойного мышления”, лицемерия и цинизма. Унификация культурной жизни достигалась изъятием и замалчиванием нежелательных элементов культурного наследия или новых направлений, провозглашением не­которых классических или же новых официально при­знанных направлений “академическими”, их всемерной государственной поддержкой через систему официальных творческих союзов, почетных званий, премий, при­вилегий и т.д. Организационным воплощением такой политики стало установление жесткого бюрократическо­го контроля над всей творческой и научной деятельностью. Была проведена централизация и объединение творческих союзов и научных организаций как средство подчинения их работы партийному руководству. Темпы решали не только и не столько задачу эконо­мического соревнования. Как известно, последнее от­нюдь не стало достижением “зрелого социализма”. Глав­ный критерий заключался в утверждении многоликого политического единства и социальной однородности со­ветского общества (впрочем, жестко разделенного на “народ” и “номенклатуру”). Тому же способствовали и тщательно регулируемые духовные средства. Несомненная устойчивость и стабильность советской системы были обязаны во многом радикальному устране­нию противоречий, которые раздирали имперскую Россию. Снятие принципиальных различий между гетерогенными социальными и этническими образованиями и их объеди­нение и не только принудительное, но и во многом идео­логически мотивированное несомненно создавали большую степень стабильности. Прочность режима в противостоя­нии внешним антагонистам также способствовала его при­нятию ценой превращения всего земного шара в арену противостояния двух мировых держав. Однако, создав жесткую тотальную систему регуляции общества, устранив или же загнав вглубь прежние про­тиворечия, раздиравшие Россию (или другие страны со­циализма), коммунистический режим столкнулся с нераз­решимыми в его рамках противоречиями. Главным из них была неспособность к устойчивому развитию, что вытекало из той насильственной “консолидации”, кото­рая сковывала внутренние ресурсы общества и требовала постоянного напряжения сил и огромных ресурсов на противостояние “внутренним проискам” и “враждебно­му окружению”. Необходимость повышения мобильно­сти общества требовала усиления его дифференциации, развязывания инициативы, а значит, допущения плюра­лизма и не только в формах собственности, но и в прин­ципах отношения к миру, смыслах и нормах деятельно­сти. Огромные силы государственно-партийной системы расходовались на то, чтобы ограничить все пути незави­симой модернизации и подчинить все общество единым принципам, согласованным с верховным центром. Социокультурные проблемы модернизации России Приведенный выше социологический анализ истори­ческой динамики русской культуры дает возможность выявить и некоторые общие социокультурные тенденции, сложившиеся в нашей стране в период перестройки. Как мы видим, в этих тенденциях следует выявлять не только собственно политические и хозяйственные стороны, на которые обращается преимущественное внимание. Без учета духовных закономерностей общественной жизнеде­ятельности всякий анализ не пойдет далее публицистики “одного года” или даже недели. Недооценка этих зако­номерностей, отсутствие должного понимания социокуль-турных принципов функционирования общества приво­дит ко многим издержкам и кризисным тенденциям в российском обществе. За последние годы в российском обществе были про­ведены радикальные преобразования, которые привели к основательным изменениям в экономическом, политиче­ском, социальном и культурном планах. Все более зна­чительное место в обществе занимают рыночные отно­шения. В нарастающей степени идет приватизация госу­дарственной и коллективной собственности и ее переход в частную собственность. Преобразуются институты ис­полнительной, законодательной и судебной власти. Ме­няется система государственного управления, в которой происходит все большая децентрализация. Идет процесс формирования многопартийности. В обществе складыва­ется обстановка политического, идеологического, нацио­нального и религиозного плюрализма, выражающегося как в разнообразии частичных позиций и ориентации, так и в их напряженной полемике и соперничестве. В идейно-политическом плане соперничество привело к оформлению нескольких основных направлений, кото­рые резко расходятся между собой в оценке как сло­жившейся ситуации, так и перспектив изменения соци­ально-экономического, политического и социокультурно­го устроения России. Многообразие точек зрения зача­стую заменяется противостоянием противоположных подходов, складывающихся в некоторые “лагеря”. Согласно принципам западнического крыла модернизато­ров Россия должна максимально быстро преодолеть “груз прошлого”, все “соблазны”, “пагубные утопии”, встречавшиеся на ее пути. Иногда как констатация не­избежности, но иногда и с явным удовлетворением отме­чается, что произошло “крушение” и “распад” России и в ее истории наступил (в очередной раз!) “переломный период”. Россия должна изменить свой геополитический и цивилизационный облик, а во многом сменить и сам народ, представленный “многочисленными, но отсталыми группами и слоями”. По таким представлениям, макси­мально быстрое и форсированное усвоение западных, прежде всего американских образцов обеспечит необхо­димое осовременивание российского общества, без чего оно может скатиться до уровня второстепенной слабо­развитой страны. Призыв к “коренному повороту истории”,к “преодо­лению позорного прошлого”, к “смене цивилизации” из публицистического контекста переходят в научный обо­рот. Тезис о тотальной “ненормальности” России в про­шлом и настоящем стал чуть ли не общим местом в выступлениях как представителей либеральной интелли­генции, так и официальных реформаторов. Лишь с боль­шим трудом и замедленными темпами проникает в на­учный оборот идея специфичности и многообразия про­цессов модернизации, их зависимости от принимающей среды, идея цивилизационного своеобразия, присущего всей мировой истории и сохраняющего свое значение и в современности. Политико-идеологические крайности прозападной де­мократии порождают столь же упорное — и растущее — противостояние право-националистических сил. Как то­тальное “преобразование” сложившихся типов жизнеде­ятельности, подрывающее жизненное обеспечение — хо­зяйственное, социальное, духовное, моральное — значи­тельных масс населения, так и приводимые для них идейные обоснования вызывают антиномичное (тоталь­ное) неприятие. Национально-патриотические програм­мы направлены на приоритетное решение принципиально иной задачи: поиск формулы “национального самосо­хранения”, “спасения России”, восстановления ее духов­ но-нравственных ценностей, дававших основу для един­ства народов громадного евразийского пространства или даже для “всечеловеческого единения”. Каждая из сторон обращается к тем или иным фак­там социальной реальности или тем или иным компо­нентам совокупного общественного опыта, чтобы отстоять свою правоту. Однако сложность и многообразие про­исходящих процессов имеют неоднозначный и противо­речивый характер. Поэтому нельзя ограничиться описа­нием “пагубного” наследства прошлого или “катастро­фических” последствий реформ для полноценного ана­лиза перспектив трансформации российского общества. Как мы видели в гл. XIV, процесс модернизации не может рассматриваться как осуществление некоторой “образцовой” модели, сформированной на опыте некото­рых западных стран, которые реализовали позднеинду-стриальный тип общественного производства или пере­ходят к постиндустриальному. Этот процесс во всякой стране неизбежно развертывается через некоторые про­тиворечия, накладывающиеся на реальную социально-экономическую, политическую и социокультурную специ­фику данного общества. Через выделение такого рода противоречий в социокультурном плане мы можем более системно представить себе общий характер происходя­щих процессов. Развитие или сохранение? Первым, наиболее оче­видным и легко воспринимаемым противоречием процес­са модернизации в сфере собственно культурной явля­ется противоречие между необходимость достаточно бы­строго обновления сложившегося культурного достояния и системы духовной регуляции, уже не отвечающей но­вым потребностям общества, и сохранение того ценного, что поддерживает жизненно важные функции общества в его многообразной и многоуровневой системе произ­водства и деятельности. Это противоречие выливается как в российском обществе, так и в других странах, в противостояние, а подчас и в ожесточенную борьбу меж­ду модернизаторами и консерваторами, между западни­ками и сторонниками российской самобытности, авангар­дистами и классикалистами, между сторонниками новой индустрии культуры и ее перевода на рыночные отношения и теми, кто отстаивает гуманистическое достояние культуры прошлых эпох, Обе сферы культуры имеют соответствующее функци­ональное значение для полноценного существования об­щества, поэтому их противостояние вызывает социаль­ные, культурные и психологические разлады. Если кри­тика негативных и пагубных явлений в прошлой истории общества переходит в тотальное отрицание и изничто­жение позитивных достижений в прошлом, в попытку создавать “с чистого листа” новую историю и культуру, то в общественном сознании широко распространяется ощущение утраты жизненных ориентиров и ценностей, анемичности (ненормативности) жизни. Новые прагма­тические ориентации не могут возместить весь комплекс утрачиваемых ценностей, так как важные сферы челове­ческого существования и социальной регуляции нужда­ются в поддержании и постоянном воспроизводстве функциональных норм, ценностей и смыслов, вошедших в цивилизационное достояние данного общества. Утверждение утилитарных ориентации, романтизация “здорового бизнеса” и поэтизация богатства и потреб­ления могут заполнить лишь ограниченное место в куль­турном комплексе общества, за рамками которого по-прежнему необходимы идейно возвышенные, высокоду­ховные ориентации, устойчивые идеалы и представления о должном и достойном. Развитие или социальная стабильность? Первое сущностное противоречие процессов модернизации в российском обществе — это столкновение между потреб­ностью в радикальном обновлении и преодолении сло­жившихся в обществе застойных порядков, приведших к нарастающему отставанию общества от современного мирового уровня, с одной стороны, и необходимостью поддержания социальной стабильности и единства обще­ства — с другой. Как в хозяйственном, так и в социо-культурном плане обновление означает прежде всего широкое внедрение рыночных отношений и частной соб­ственности, что в принципе резко ограничивалось систе­мой государственного социализма как в идеологических принципах, так и на практике. Это означает, что под­вергается радикальному изменению система социализа­ ции общества в целом: резко сокращается сфера комму-питарных (межличностных) отношений, определявшихся как “социалистические”, и расширяется сфера товарно-денежных связей. В ценностном плане это сопровожда-пся расширением предпринимательских, достижитель-пых, прагматических ориентации, получающих соответст-иующую поддержку со стороны реформаторских кругов. Мы уже видели, что такого рода перемены неизбежно влекут за собой подрыв сложившихся моральных норм и ценностей, что выражается как в “падении нравов”, гак и в росте корыстных, коррумпированных, криминаль­ных отношений. Наложение и столкновение разных типов социально­сти усиливается и растущим классовым разделением. Та­кое разделение, с одной стороны, — необходимое условие становления рыночных отношений. С другой стороны, стихийный процесс расслоения приводит не только к резкому расслоению на богатых и бедных (в гораздо большей степени, чем в советский период или по срав­нению с буржуазными странами), но и к резкому воз­растанию количественных диспропорций — между не­большим числом сверхбогатых и растущим числом бед­неющих слоев — при малочисленном среднем классе. Это не только экономическая и не только нравственная проблема, но и социокультурная, так как последствием та­кого расслоения становится не только количественная дис­пропорция, но и наследственный характер массовой бед­ности — на фоне растущего благополучия немногочислен­ных слоев, которые унаследовали свои привилегии и ко­торым реформы обеспечивают благоприятные условия для дальнейшего продвижения. Резкое различие доходов со­провождается ломкой системы социального обеспечения, что выражается в развитии платного образования и здра­воохранения. Недовольство беднейших слоев, которым “нечего терять” и которые ощущают себя ограбленными и жертвами обмана, неизбежно подрывает стабильность в обществе. Привилегии элиты, стремящейся к быстрому обогащению любой ценой, ощущаются как нелегитимные, полученные за счет присвоения общенародного достояния, а не накопления через самоограничение и инициативное расширение общественного производства. Вместе с тем негативным последствием становится подрыв стимулирующей функции в отношении тех слоев, которые не видят для себя шанса выбраться из бедно­сти. Ставка на немногочисленную группу экономически активных собственников как социальную опору реформ и предоставление им хороших стартовых возможностей неизбежно дестабилизирует весь процесс модернизации, у значительной части населения возникает состояние аномии и чувство отчуждения от общества, что сужает размах инициативы в обществе и подрывает его челове­ческий потенциал*. Заимствования или самобытность? Второе проти­воречие — между необходимостью широкого заимствова­ния современного мирового опыта и сохранением само­бытности общества, без которого оно перестает быть са­мостоятельным субъектом мировых отношений. Широ­кая открытость.общества облегчает усвоение новейших достижений внешнего мира, прежде всего высокоразви­тых стран. Однако оборотной стороной такой открытости становится чрезмерное имитаторство, перенос излишних элементов чужеродных культур, что приводит к подрыву собственного культурного достояния. Слепое копирова­ние образцов чужеземной культуры, без должной адап­тации к своему достоянию, оборачивается не только ду­ховным, но и социальным разладом, порождающим реак­цию отторжения. Происходит растущее расхождение между классовыми и социальными группами, центром и провинцией,поколениями. Форсированная вестернизация происходит через внед­рение прежде всего гедонистических ориентации, способ­ствующих потребительскому “включению” в мировой ры­нок, и той массовой культуры, которая утверждает потре­бительские ценности, обеспечивает манипулятивное отвле­чение от содержательного участия в общественной жизни, культ развлечений. Биосоциальные компоненты западного общества, встроенные в упорядоченную систему регуляции, обеспе­чиваемую институтами частной собственности, политиче- • См.: Наумова Н.Ф. Социальная политика в условиях запазды­вающей модернизации//Социологический журнал.— 1994,— № 1. ' кой системой, глубоко внедренными моральными и цен- .х-тными механизмами, получают возможность облегчен­ною проникновения в дезорганизованную структуру рос-| “некого общества и стимулируют в нем встречную би-оциальную реакцию. Утверждается конфликтный ва-i;iHT модернизации (рассмотренный в гл. XIV), означа­ющий растущие социальные антагонизмы, демонстраци­онное потребление, массовую деморализацию населения, коррупцию, этнические конфликты, произрастание мафи­озных структур,девиантное поведение и т.д. Это противоречие реализуется через поляризацию ус-гановок политически активного населения России в фор­ме двух противостоящих стратегий: а) присоединение к.“ападной модели — решительная вестернизация страны; б) формирование специфической цивилизационной моде­ли, учитывающей достижения Запада, но при этом осно-нывающейся на собственной исторической и культурной градиции, собственном типе мотивации. Естественно, что но втором случае предполагается энергичное социокуль-турное дистанцирование от Запада, защита от его “со­блазнов” то ли с помощью контр-идей, то ли новых ох­ранительных — в широком смысле слова — барьеров. Часто встречающийся в публицистике призыв “войти в мировую цивилизацию” подразумевает наличие лишь одной цивилизации — европейско-американской. Между тем,как мы видели, несмотря на преобладание западной культуры в мировых культурных процессах сохраняются и устойчивые структуры других мировых цивилизаций. Россия имеет свои цивилизационные характеристики, и хотя эти характеристики отличаются противоречивостью, общество не может допустить отрыва от своего культур­ного достояния. Слепое копирование образцов инозем­ной культуры, без должной адаптации к своему достоя­нию, оборачивается не только духовным, но и социаль­ным разладом, порождающим реакцию отторжения. При этом следует иметь в виду, что принято различать по крайней мере “два Запада”: католический или проте­стантский или, как предпочитают говорить политологи, континентально-европейский и атлантический. И разли­чие сказывается не только в политических системах или конфессиональных привязанностях, но и в степени приверженности культурному достоянию Европы или своей национальной культуры. Распад централизованного государства, связанного прежде с Российской империей, а затем с СССР, не озна­чает устранения исторически складывающихся связей и отношений с Востоком. Взаимодействие России с восточ­ными регионами —постоянный фактор ее истории, и “ев­разийское” начало в цивилизационном облике России — важнейший компонент ее социокультурного и геополи­тического устройства. Вместе с тем, Россия издавна втя­нута в орбиту западной цивилизации и соединяет в себе оба начала, что создает постоянное поле острых проти­воречий. В этом соединении противоречивых начал — та важнейшая составляющая, которая постоянно форми­ровала облик России. Этническое •^ общенациональное - мировое. Третье противоречие — между процессами национальной консо­лидации, которые сопутствуют процессам модернизации, и поддержанием межнационального взаимодействия. Рас­пад единой централизованной политической и культурно-идеологической системы регуляции бывшего СССР выяв­ляет отсутствие устойчивых общих механизмов интегра­ции и стабилизации общественных отношений. В этих условиях естественно происходит реставрация прежних форм социокультурной саморегуляции более низкого уровня, отличающихся локальностью в пространственных и временных измерениях. Этническое и национальное возрождение, увязываемое с политическим самоопределе­нием, предстает как реставрация сепаратистских модусов бытия, значение которых к концу XX в. во многом ис­черпалось. Функционирование такого рода социокуль-турных общностей требует введения сложного корректи­рующего механизма, отнюдь не сводимого ни к межгосу­дарственной политике, ни к “миротворческим силам”. Политика и власть имеют свои пределы, они функциони­руют в пространстве между волей к власти и политиче­ской культурой общества в целом или совокупной куль­туры его различных частей. Нужна достаточно хорошо налаженная система взаимодействия разных компонентов общественной системы, чтобы политический механизм был в состоянии решать задачи установления согласия. В переходных условиях происходит интенсивное воз­рождение и утверждение тех социокультурных типов ин­теграции, которые служат исходной основой складыва­ния человеческих общностей. Характерной особенностью современных процессов, которые протекают в постсовет­ском обществе, является сильное проявление именно эт­нического фактора наряду с национальным или цивили-зационным,а подчас и его преобладание. Этнические об­щности, основанные на единстве “крови и почвы”, т.е. генетического родства и сходства природно-хозяйствен-ной среды, становятся важной “витальной” формой пер­вичной самоидентификации локальных общностей в силу ослабления всех связей более высокого уровня