2020-01-14
99
Созерцание заката... Вряд ли можно найти человека, не испытавшего на себе его величия. После дневного ослепительного света поистине грандиозен вид непривычно красного диска солнца, медленно уходящего за огненный горизонт. В этот момент вся природа предстает нашему взору на фоне заходящего солнца. Мы интуитивно начинаем ощущать, что перед нами картина “конца сущего”, крик объятой пламенем Земли. Нам кажется, что мир показывает свою высшую и последнюю значимость, ибо в последующее мгновение все покроется мраком. Мы с жадностью хватаем последние лучи и, прикованные к ним, уже не можем повернуться к миру, открыться ему и увидеть “последнюю” красоту.
Но какова же она, эта самая красота, в свои последние мгновения? Ответ на этот вопрос дает работа Рамиля Гайсина “Вечер. Последние лучи над Айгиром”.
У подножия горы тихо расположились крестьянские избы. Величие и мощь гор стоят на страже этого мира, давая кров и уют крохотному селению. Грозные горы и умиротворенная жизнь образовали единое целое.
Чем же притягивает нас эта картина? Лучистой открытостью. Склоны гор, поляна и крыши домов открыты навстречу лучам заходящего солнца. Картина построена так, что мы видим не лучи, а только их легкое скольжение, золотистое покрывало, уступающее место вечерним теням. Массивные пространства света и тени вступили в захватывающую игру.
Первые тени вернули природе ее живописность. Сочно зеленые краски залили поблекшую за день землю. Жадно впитывая в себя прохладу вечера, земля наодевает свой дорогой вечерний наряд: изумрудное платье с индиговыми камнями. Художник уловил одно из самых восхитительных мгновений в природе: подлинную красоту наступившего вечера, что незаметно и томно приходит на смену дня. В какой-то момент может показаться, что мир замер в ожидании вечера; скромные избы с почерневшими от времени крышами неторопливо ждут своего часа. Но так ли это?
Мы еще раз всматриваемся в ветхие избенки. Их видавшие виды стены потемнели. Но все же они не темны, ибо озарены лучами заходящего солнца: на крышах, фронтонах и стенах сияют отблески заката. Нежно - розовые, алые и огненно красные рефлексы придают домам неповторимое очарование, а пейзажу - уют. Час их настал. Именно этого мгновения самозабвенно ожидали забытые богом домишки, чтобы на какое-то время, пусть даже очень короткое, озариться прощальным светом и уже наполнить мир светом собственной красоты.
Глядя на картину Р. Гайсина, мы начинаем ощущать, что величествен не только закат и озаряемый им мир, но и красота самой природы. Закат солнца - это сигнал, это время, когда естественная природа и ее осознаваемый мир открываются сердцу каждого, даря тихую радость чистой красоты. И пусть красота эта - первая и последняя, подобная волне самых нежных чувств, всколыхнет нас и растворится в незаметных сумерках. Но она не исчезла совсем. Ибо теперь мы знаем красоту мира и старых, потемневших избушек; мы ее знаем потому, что однажды вечером над Айгиром лучистая красота - золотистого поля, изумрудной зелени и тепло-красных тонов домов - подарила нам радость, открыв истину в последних лучах.
ОПУСТЕЛЫЙ БЕРЕГ ЗИМЫ
С первым снегом приходит Зима. Она приходит всегда внезапно, заволакивая и окутывая белым одеялом приунывшую от ненастья землю. Но зима - это и долгожданный сказочный сон, это и спящее царство и тихое течение средь опустелых берегов. Зимний берег... А остается ли он “берегом” в собственном смысле этого слова? Разве берег не есть граница? А если так, то между чем и чем пролегает она (граница) зимой? Мы не сможем ответить на этот вопрос, ибо зима не признает в себе никаких границ; но ответ все же есть. Не зимний, а опустелый берег зимы открывается выпавшим снегом. Эта мысль таится в картине Р. Гайсина “На реке Псекупсе”.
Зима на юге России. Сырость; легкой, сизой дымкой покрыта гора, низко нависшее облако скрывает ее вершину. Оставаясь в дымке заднего плана, она явственнее дает ощутить обреченность деревьев быть привязанными к берегу. Три огромных, старых, искореженных дерева - грустные остатки, свидетельствующие о некогда былом величии этих мест. И хотя они пережили своих собратьев, но живут теперь исключительно прошлым. Они укор вечно юной природе, и природа, как бы прислушиваясь к их безмолвной истине, умолкла, прикрывшись белым саваном зимы.
Перед нами опустелый берег, и мы интуитивно догадываемся, что это берег не затхлого озера, а остывающей реки. Темные зеленые воды, задавая общий тон природе, в тоже время отражают ее состояние. Перед нами не просто зимняя река, а река Зимы. Мы отчетливо видим ее границу между массивным, темным зеркалом, полным глубоких таинств, и озябшим остатком леса. Завороженные видом стоячей воды, мы не можем уже оторваться от нее и, даже глядя на деревья, все равно продолжаем видеть их глянцевое отражение. Поверхность воды изумляет великолепием и богатством своих тонов. Откуда такое обилие цвета? Неужели это зима слилась с собственным отражением?
Снежный берег очутился в темных водах. Опустелая природа преобразилась и преобразила безжизненную патину зимы-реки. Мы видим зимующую реку - зиму реки, но в мысли вкрадывается - река Зимы. Художник передал нам не просто вид зимней реки; перед нами его видение Зимы, представшей в задумчиво-грустном образе остывающей Псекупсы.
Зима-река... Что-то внутренне противоречивое кроется в ее образе. Разве может Зима, эта властная стихия, без разбора сковывающая своим ледяным дыханием все и вся, оказаться в зависимости, в плену течения какой-то реки? Зима-река Р. Гайсина - это не просто движение зимних вод; это берег течения неосознанных чувств, уловивших в холодной зиме глубоко скрытый источник жизни. Мы видим, что природа замерла, но она, шепчет нам картина, не умерла. Ибо нас притягивает не безжизненность зимнего берега, а опустелый берег Зимы-реки. Опустелый, т.е. ставший пустынным, берег есть символ жизни Зимы. В открывшейся Пустоте, в ее сущности открывается, обнажается тайна. Только столкнувшись с Пустотой, мы начинаем ощущать таинственную силу, стоящую за привычной нам видимостью. За пустынным зимним берегом мы обнаруживаем тонко чувствующую душу художника, открывшего среди опустелой природы живое течение и берег Зимы.
