2020-01-14
243
Несомненно, что полемика с ересями заставляла лучше проработать ту или иную сторону своих собственных взглядов и что-то даже позаимствовать у противника, сделать особый акцент на какой-либо части своего учения. Поэтому есть смысл посмотреть на содержание тех основных учений, против которых было направлено перо исследуемого богослова.
Гностицизм
Гностицизм II-III вв. представлял собой не просто христианскую ересь, а целое сложное движение тогдашнего мира. В сущности, он был явлением религиозного характера, его даже прямо можно назвать религией. Он выражал собою самую сокровенную думу всего языческого мира последних столетий перед рождеством Христовым - как избавить человека от бедствий и спасти его 52.
Поскольку гностицизм смотрел на этот мир не как на творение благого Бога, а как на произведение злых демонов, державших в своей власти и человеческую душу, то основным настроением гностицизма является глубинный пессимизм. Он не был просто христианскою ересью, а антихристианством. “Он не отрицал ни одной догмы, а в общем все” (Ф. Буонанти).
Владея сокровищами знания древнего мира и нередко имея среди своих последователей очень талантливых, богато одарённых и стоявших на высоте научного образования своего времени людей, гностицизм развил широкую и весьма успешную пропаганду среди христиан, у которых наоборот не было сформулировано основное учение, не была организована жизнь, а научная работа едва-едва начиналась. Успех гностической пропаганды при таких условиях был вполне понятен, и он действительно был очень значителен.
Лучшие представители гностицизма применили свое научное образование и познание к раскрытию христианского учения в тенденциозном направлении. Обнаружилась тенденция к большой вольности при изучении источников христианства - Св. Предания и Св. Писания, а также в истолковании их.
В Гностицизме особое влияние приобрела идея спасения, что собственно-то и позволяло сближать его с христианством. Гностики со всей остротой ощущали, что мир - непреодолимое несовершенство, необоримое зло, гнетущая необходимость, которой управляет непреклонное движение небесных светил. Тем болезненнее переживали они потребность в “освобождении” и в единстве с “Непостижимым Богом”.
В гностическом опыте печаль и тревога выступают основополагающими состояниями, поскольку вскрывают подноготную сознания, его связь с негативным, обнажая радикальный разрыв добра и зла, обозначая тем самым нашу подлинную природу, принадлежность к изначальному благу: ведь если человек страдает от зла, то это означает его причастность к добру. А значит, человек происходит из другого мира и должен туда вернуться. Мир же этот создан злым Демиургом, Богом Ветхого Завета. Ясно, что такой ветхозаветный Бог, творец мира в его порочности, противостоит евангельскому благому Богу, Христу Спасителю. Важнейшим моментом, на который должно было ответить христианство, явилось эонология гностиков, поскольку она сводила на нет трансцендентность Бога, а следовательно, утверждала идею спасения человека через себя самого. Христос в такой системе выступал не как необходимая для спасения благодать, а лишь как образный помощник и пример (позже эту идею будут продвигать пелагиане).
Как уже было сказано, систему Оригена можно определить как исправленный, почти воцерковленный гнозис. Он идёт по тому же пути, по которому шли и гностики. При чтении трактата "О Началах" бросается в глаза, что Маркион, Валентин, Васелид и др. - главные противники, с которыми считается Ориген, и что все частные темы его рассуждений продиктованы ему гностицизмом. В отличие от Иринея и Тертуллиана, Ориген в критике гностических построений не всегда становится на позицию прямо противоположную; отклоняя пункты, совершенно не согласуемые с христианством, он пытается найти средний путь, делает уступки, удерживает иногда с гностиками общий язык. Но на центральный вопрос, ставший страшным орудием гностиков, которым они опустошали души - Откуда зло? - Ориген дал совершенно иной ответ. Причина его в свободе.
Монархианство - конец второго и начало третьего века
Всеми исследователями признается, что при построении формальной стороны своей богословской системы, т.е. космологии, космогонии, теогонии, психогонии - одним словом трансцендентного богословия, где опираясь только на свой разум (даже если иногда и пытаясь подтвердить его ссылками на Св. Писание) можно выдумывать любые построения, Ориген имел в виду монархианские идеи, отталкиваясь от которых и полемизируя с которыми, раскрывал своё учение.
Борьба с гностицизмом, напрягшая все силы Церкви, уже заканчивалась и наиболее блестящие гностические учителя, увлекшие собой толпы христиан, сходили со сцены; гностические школы перестали сливаться с Церковью, выделялись из неё и составляли особые общества, которые по своей обособленности уже не были опасными для Церкви. Между тем энергия богословской мысли, вызванная полемикой с гностицизмом, не могла ослабнуть вместе с его падением. Не отвлекаемая внешними задачами, христианская мысль в эту мирную эпоху обращается к своему собственному содержанию и стремится его понять независимо от апологетических и полемических целей. Именно в эту эпоху перед христианским сознанием со всей силою появляется тот вопрос, который и лежал в основе всех догматических движений древней Церкви, вопрос о том, в каком отношении стоит к Богу-Отцу Христос - Сын Божий.
Теория о воплотившемся Логосе не отвечала научным интересам тогдашних богословов, потому что, принимая ипостасного Логоса рядом с Богом в то время, когда слово Ипостась равнялось по значению слову сущность, она не сохраняла строгого единства Божественного существа, на чём настаивала тогдашняя философия. Не отвечала она и интересам веры, потому что, понимая Логоса, как орудие в деле творения и искупления, она этим самым ставила его ниже Отца и через это умаляла Божественное достоинство Христа. Занявшаяся своим собственным содержанием, богословская мысль ясно чувствовала эту обоюдную недостаточность апологетической Христологии. Чтобы пополнить или исправить апологетическую формулу богословской мысли тогдашнего времени, естественнее всего было пойти двумя путями: или в интересах науки отвергнуть ипостасное бытие Логоса и во Христе признать человека, в котором не воплотился, а только действовал Бог, или в интересах веры утвердить божественность Христа, признавши Его воплощением единого Бога Отца. Ответом и полным выражением этих вновь возникших потребностей и были, так называемые, монархианские учения, широким потоком разлившиеся в Церкви в конце второго и начале третьего века.
Монархианство, явившееся логическим следствием развития предшествующего богословия, сразу же распадается на два направления: одни, модалисты-динамисты утверждают, что Христос простой человек, в котором действовала особая Божественная сила; другие, монарнархиане-модалисты, учат, что Христос - это сам Бог Отец, принявший плоть ради нашего спасения. Отсюда ясно, что сущность монархианского движения лежала не столько в тринитологии, сколько в христологии, и что под условным термином монархианства или антитринитаризма разумеются два диаметрально противоположные направления, совпадавшие только в одном из своих конечных выводов - в отрицании идеи Богочеловека.
Ориген писал: "Многих любящих Бога и Ему искренно предавшихся смущает, что учение об Иисусе Христе, как слове Божием, как бы принуждает их верить в двух Богов". Эти люди доходили до того, что отвергали четвёртое Евангелие, лишь бы избежать постановки такой проблемы. В их учении не находилось места Христу, таким образом, как и в борьбе с гностицизмом речь теперь шла о самом существовании христианства. Всё основание онтологии Оригена вытекает из попытки решить эту проблему соотношения Отца и Сына, которую в столь нехристианском духе решали монархиане, полемика с которыми (особенно сектой феодотиан) занимает существенное место в произведениях Оригена.
Из сказанного о монархианах видно, что философия того времени очень жестко задавала границы и принципы богословских построений, практически делая невозможным представление о христианcтве как самобытном течении. Поэтому задача Оригена была очевидной: сделать философию инструментом интеграции богословия, орудием его утверждения.
Как видно большинство ересей так или иначе отрицали полноту человеческой свободы. Осмысление свободной воли человека было запросом эпохи; отвечая на него, Ориген очень подробно раскрывает эту сторону своего учения. Некоторые исследователи даже полагают, что О началах было написано именно с целью оправдать идею свободы человеческой воли вопреки гностикам 53. Это, конечно, маловероятно, но в полемике с этими учениями уяснялась позиция Церкви и создавалась традиция, представители которой в четвертом веке в борьбе с Арианством окончательно сформулируют учение Восточной Церкви.
Заключение. Итак, была предпринята попытка показать укоренённость христианства в лице Оригена в почву античной культуры. То, что христианство восприняло от античности, стало метафизической составляющей христианской культуры.
К началу третьего века ситуация в области философии была следующая. Философские системы тяготели к реализму и чувствуется желание философов найти место в своих системах библейскому откровению. Философия постепенно сама приобретает самостоятельное значение после долгого периода, когда она увязывалась с религиозными элементами, вследствие чего стала неправдоподобной и отпугивающей. Всё более и более философия подходит к такому состоянию, которое перестанет отпугивать христианских мыслителей. Элементы философии, лишённые религиозного оттенка, стали пригодными для использования в христианских целях. Основные элементы можно выделить следующие: монотеизация и конкретизация Бога, усматривается необходимость посредника между Богом и миром, который таит в себе его множественность. Большее внимание к себе привлекает человек, который каким-то образом отражает в себе Бога и поэтому-то способен его познавать. Порождая этого Посредника, Бог как бы раздваивается, полагая этим актом множественность в самом этом Посреднике. Появляется божественная Диада.
Устремлённость к Единому и самоуничижение как множественных (не единых) существ, понимание скромности своего бытия приводит к узкому пониманию свободы человека. Если это и не покорность судьбе стоиков, то, по крайней мере, необходимость отстраниться от самих себя мезоплатоников. Цикличность миров и времён перенесена в этот век. Вообще, при всех прозрениях, критерием правильности учений был принцип соответствия любых построений старине. Это время строгого традиционализма. Новшества были подозрительны. Поэтому главным методом философии становится интерпретация уже давно известных учений, в первую очередь Платона и Пифагора. Развивается неправдоподобная аллегория.
Основной ересью был гностицизм, так же отличавшийся пренебрежением к человеку. Ценность человека определяется не самой его человечностью, но степенью познания им Бога. В гностицизме сильны были желания спасения, понимаемого как отстранение от мира через интеллектуальный аскетизм, т.е. такой аскетизм, с помощью которого обеспечивалась бы свобода познания человеком высших сфер.
В противовес гностикам, адопцианам и модалистам Ориген утверждает, что Сын Божий порождён от века Отцом, но не так как всё остальное, а как воля от разума. Сын вечен по своей природе. Радикально его отделяет от неоплатонизма и прочих философских систем творение из ничего. Тело не негативно, хотя и появилось после греха. Оно орудие искупления и очищения, а не наказания. Душа предсуществует, но не в платоновском смысле, ибо сотворена из ничего. В догматической системе Оригена Сын имел то же значение, как эоны и плирома в лучших, наиболее развитых гностических системах. Это раскрывшаяся в разнообразии, реально осуществившаяся в живом личном Духе совокупность божественных предикатов, предполагаемых в Отце, но ещё в безразличном единстве.
Посредством восприятия ряда положений античности Ориген сохраняет преемственность основ новой культуры с предшествовавшей традицией, подчинив их воспринятым им основаниям христианства.
Отчетливо видно, что относительно времени формирования христианства возможно вести речь лишь о культурологическом исследовании взаимовлияния таких феноменов культуры как религия и философия, поскольку оба эти феномена не присутствуют в равной мере в античной культуре и зарождающейся христианской, но сами по себе требуя восполнения со стороны другого феномена культуры обусловливают взаимовлияние античности и христианства.
